– рявкнул Герман, с пренебрежительно-демократического «ты» неожиданно перешедший на «вы», но все равно становиться вежливым с этим заплутавшимся не собиравшийся.
– Зачем вы так… – обиделся гость. – Вы же понимаете, что теперь я полностью в вашей власти, что я завишу от вас, от вашего гостеприимства…
– Вы что, и сами не понимаете, что происходит? – раздраженно спросил его Герман, страстно желая проснуться. – Мне надоела и эта усадьба, и все эти странности… К черту!
И тут он услышал какой-то сдавленный вскрик.
– Ну, чего! Чего вы орете?
– Там… За вашей спиной… Я только сейчас разглядел под пальмой… женщина… на ступенях… в зеленом платье… Она что, выпила лишнего? Я вижу, и вы едва стоите на ногах…
– Она не пьяная, она мертвая, и уясните это себе, наконец. И наверху, в зале, еще два трупа, понятно?
– Да что здесь произошло?
– Какая вам разница?! Пойдемте наверх, там хотя бы тепло… И когда я вам что-то говорю, пожалуйста, не пропускайте это мимо ушей: говорил же вам, что в доме трупы. Но это же сон, а потому зачем так расстраиваться? Выпьем, и станет легче встречать рассвет…
– Вы сумасшедший?
– Нет. Просто я очень хочу проснуться…
2
Отрывок из книги О.З.
«Холодные цветы одиночества»
«Вот уже сто лет прошло, как тебя нет. Знаю, понимаю, что тебя не вернуть, но мне же никто не сможет запретить думать о тебе, разговаривать с тобой, рассказывать тебе обо всем, что со мной происходит. Да, все вокруг похоронили тебя, и как же иначе, если прошло так много времени. Но кто-то верит, что ты можешь найтись, что, предположим, с тобой случилось несчастье, тебя избили и ты потерял память, таких историй вокруг случается довольно часто, достаточно посмотреть передачу „Жди меня“. Я же не верю, что ты можешь потерять память, ты слишком умен, слишком везуч, чтобы вляпаться в какую-нибудь историю. Твое длительное отсутствие связано, скорее всего, с твоей смертью. Ты можешь спросить, как это я могу так спокойно произносить это слово? Но только смерть могла бы разлучить нас с тобой. Если бы только сердце твое билось, а мозг работал, ты непременно сообщил бы о себе, позвонил, отправил через медсестру или товарища записку для меня, твоей жены. Понимаю, ты не военный человек, ты не мог участвовать в военных действиях, а потому и сама не знаю, о какой медсестре говорю, но все же с тобой что-то случилось, раз ты пропал. Я много думала о том, могут ли у тебя быть враги и кому понадобилось бы убивать тебя, пока вдруг не поняла, что слишком мало знаю о тебе, о твоем прошлом. Быть может, прежде чем ты встал на ноги и построил себе дворец из слоновой кости, у тебя и были враги, завистники, как и у каждого состоявшегося человека. Но то зло, что они причинили тебе, все равно обернется против них, так уж все устроено в этой жизни.
Я нашла себе работу. Мне надоело целыми днями валяться перед телевизором и смотреть все подряд. Надоело слушать музыку и листать альбомы с репродукциями моих любимых импрессионистов. Мне захотелось движения, какой-то пусть и тяжелой и неинтересной, но все равно жизни. Ты прости меня, но ко мне начал возвращаться аппетит. Теперь, помимо чашки кофе по утрам, я съедаю бутерброд с сыром, а на обед ем куриный суп. Да, я страшно похудела за эти три месяца, и те, кто меня видел в таком виде, ужасаются, говорят, что так нельзя, что я могу умереть, что, несмотря на то что тебя нет, я-то живу, жизнь продолжается. Знаешь, а ведь меня многие забросили, перестали даже звонить, и я их отлично понимаю, они не знают, как им себя со мной вести. Думаю, должно пройти какое-то время, чтобы мы все привыкли к тому, что тебя нет и что теперь в нашей квартире живу только я одна. Знаешь, я стала находить какое-то удовольствие в уборке, мне кажется, что вода смывает не только грязь со стекол, но и какой-то непонятный, словно заплесневелый слой с моей жизни, что я очищаюсь, когда что-то мою, привожу в порядок. Ты бы увидел нашу квартиру сейчас: она вся вычищена, люстры сверкают, окна прозрачные, чистые, мне и самой нравится эта чистота, словно я умылась, промыла глаза…
О работе. Несложная, связанная с делопроизводством. Мне предложила ее Ирина Васильева, ты знаешь, это моя подруга. Она единственная, пожалуй, кто навещает меня постоянно, кто переживает искренне обо мне. У нее и самой невеселая жизнь. Понимаешь, мы сейчас просто необходимы друг другу. У нее проблема – она ревнует. И не просто ревнует, как ревнуют многие женщины, – она просто больна своей ревностью. Если ты помнишь, у нее муж работает на закрытом предприятии, куда так просто не попасть. Так вот, Ирина считает, что он живет своей жизнью и что именно там, за воротами этого предприятия, у него и есть настоящая жизнь».
Она захлопнула толстую тетрадь, подумав, что тратить страницы и душевные силы на описание проблем подруги, маленькой прокуренной женщины, занимавшей ничтожное место в ее жизни, не стоит, тем более что Ирина живет своей ревностью и что отними у нее проблемного мужа с его многочисленными любовницами, которые, по ее мнению, обитают в этом подземном, некогда военном заводе, так называемом закрытом предприятии, где в настоящее время выпускают кастрюли и металлические двери, то чем она будет жить? Она всегда являлась с заплаканными глазами и с видом мученицы доставала из сумочки сигареты, бутылку вина, усаживалась на свое излюбленное место в кухне, возле окна, и начинала рассказывать свою жизнь: очередная любовница мужа тоже работает на заводе, как и предыдущая, так дальше продолжаться не может, надо что-то предпринимать, на что-то решаться… Но на решительные действия Ирина была не способна по многим причинам. Во-первых, она любила своего мужа, неразговорчивого, ироничного парня, скромного и тихого, которого трудно было представить себе приударяющим за другой женщиной. Во-вторых, Ирина, получая в своей музыкальной школе гроши, жила за счет мужа. В-третьих, она бы не вынесла сложностей, связанных с разделом квартиры…
Тонкие пальцы ее с ярким терракотовым лаком дрожали, когда она держала сигарету, а маленький пунцовый рот на фоне бледного, с нарумяненными впалыми щеками лица делал ее похожей на продажную девку. Только рано утром, без косметики, растрепанная, в пижаме, с огромными голубыми глазами и нежным розовым лицом, она напоминала своей миниатюрностью и хрипловатым голосом соблазнительного подростка, и тогда ей хотелось помочь, хотелось обнять ее за узкие плечи, прижать к себе и покачать, как качают детей, успокоить. Но такое ее состояние внешней невинности и искренности длилось, как правило, всего несколько утренних минут, после чего Ирина снова превращалась в размалеванную вульгарную бабу, а ее еще недавно такой подкупающий хрипловатый, словно непроснувшийся голос теперь выдавал в ней курильщицу со стажем. Она просила сварить ей крепкий кофе, после чего, схватив своими острыми коготками сумочку, с озабоченным видом (ведь наступил новый, готовый для очередной порции болезненной ревности день) покидала Женю.
С тех пор как пропал Герман, жизнь Жени сильно изменилась и представлялась ей теперь некогда веселым и сильным зверем, запертым ныне в грубо сколоченном, без окон, мрачном и тихом доме. Большая светлая квартира словно потемнела. Хотя Ирина, всякий раз появляясь здесь, утверждала, что Женя зря киснет, что жизнь прекрасна и удивительна и, если бы у нее, у Ирины, была такая квартира и столько денег, сколько осталось у Жени после Германа, она ни минуты бы не стала жить с ненадежным мужем – стала бы строить свою жизнь с чистого листа. Ирина много говорила о том, что невозможно так вот убивать себя одиночеством, что пора бы уже и начать подыскивать для себя подходящего мужчину. Но не мужа, а просто веселого, доброго парня, с которым было бы приятно проводить время и который бы излечил ее от тоски. Женя слушала ее молча, даже и не пытаясь объяснить, что никто, кроме Германа, ей не нужен и что слова Ирины о том, чтобы Женя подыскивала себе любовника, звучат по меньшей мере кощунственно. Хотя, по большому счету, конечно, она должна была находить в себе силы жить дальше, и пусть первым шагом к возвращению к нормальной жизни будет работа. Даже тот факт, что рано утром ей придется вставать и куда-то идти, что-то делать, и то приносил облегчение. Невозможно было и дальше бездействовать и чувствовать, как последние силы покидают ее. Ирина позвонила ей и сказала, что ее ждут на собеседовании: небольшая фирма в Брюсовом переулке, занимающаяся продажей строительных материалов. Владелец – одноклассник Ирины, честный и порядочный человек, прекрасный семьянин, отец троих детей. Женя, не раздумывая, согласилась. В ее распоряжении было два часа. За это время она успела привести себя в порядок и даже перекусить. И только уже на улице, открывая дверцу машины, поняла, как же она слаба, так слаба, что не уверена даже, сможет ли она найти в себе силы доехать до Брюсова переулка. Голова кружилась, когда она выезжала со двора, педали, казалось, не слушались ее, стали неимоверно тугими. Но, уже оказавшись на Садовом кольце, она вдруг почувствовала, как машина, словно сама желая вспомнить скорость и полет, рвется вперед, обгоняя медленно двигающиеся, как ей казалось, впередиидущие машины. Солнечная апрельская Москва призывала ее к жизни, влажно поблескивал асфальт, слепой дождик забрызгал ветровое стекло. Она опустила стекло, и в салон ворвался свежий прохладный ветер.
Фирму она нашла быстро, поднялась на второй этаж, постучала в дверь с табличкой «Мастер Бим. Строительные материалы».
– Входите!
Она вошла и увидела приемную, где за секретарским столом сидела улыбающаяся Ирина. Ее голубые глаза лучились хорошим настроением. Казалось, она на время забыла о своем проблемном муже. Рядом с ней сидел крупный мужчина в джинсах и свитере.
– А вот и наша Женечка! Знакомься, Женя, это водитель Вани – Тарас. Тарас, это моя лучшая подруга Женя. А Ваня сейчас приедет, обещал, звонил пять минут тому назад…
– А почему «Мастер Бим»? – спросила Женя, чтобы не молчать. Ей не понравился грязноватого вида водитель, да еще к тому же с таким редким, напоминающим матрац именем – Тарас. Но, глядя, как Ирина смотрит на него, Женя вдруг подумала, что подружка ее последовала своему же собственному совету – плюнула на мужа и нашла себе веселого и доброго парня для встреч.
– Да потому, что хозяин – Борисов Иван Михайлович, сокращенно БИМ, вот и все объяснение! Скажи, хорошее название для строительной фирмы? – заливалась Ирина.
Женя вдруг спросила себя: что она делает здесь, в этой комнате, с этими воркующими голубками, чего ждет? Какого-то Бима? А что потом? Будет перекладывать бумаги, получать газеты, носить документы на подпись? Она имела самое смутное представление о работе секретарши. Кажется, еще надо будет заваривать чай и приносить в кабинет шефа на подносе. Значит, надо будет купить чай и сахар. В голове было пусто, на душе – тоже. Ей смертельно захотелось домой, в свою комнату, забраться под одеяло и включить спасительный телевизор, окунуться в сериалы, захлебнуться ими, подавиться… Кто сказал, что сериалы – это плохо? Сериалы спасают вот таких вот одиноких и брошенных людей, находящихся на грани… Лежа под одеялом и глядя на экран, на ту жизнь, которую проживают герои фильмов, человеку рано или поздно и самому захочется реальной жизни, движения. И тогда он выползет из теплой постели, примет душ, выпьет кофе и позвонит другу или подруге, попросит приехать или найти работу – вот как, собственно, и произошло сейчас с самой Женей.
– Ирина, а это точно, что он меня возьмет на работу?
– Сто процентов. Под мою ответственность.
Явился Бим – холеный, в желтом клетчатом костюме толстячок с румяными щеками и добродушным лицом. Ирина на правах бывшей одноклассницы представила Женю, наговорила много лишнего, пустого, пользуясь предоставленной ей возможностью охарактеризовать Женю («Ты не пожалеешь, что взял ее, она очень ответственна, серьезна, просто ангел»), и, радуясь тому, что она может вот так легко и непринужденно общаться с владельцем фирмы строительных материалов, сказала, что купит у Борисова гипсокартон. Бим пригласил Женю к себе в кабинет, представляющий собой резкий контраст с убогой приемной: обшитые деревом панели, дорогая, далеко не офисная мебель, коллекция фарфоровых лошадок за стеклом итальянского шкафчика.
– Мне Ирина рассказала о твоем несчастье, – вдруг сказал Борисов, не удосуживаясь даже выдержать некоторую паузу в их отношениях (хотя бы в несколько дней), позволяющую шефу обращаться к своей секретарше на «ты». – Думаешь, твоего мужа убили?
– Не знаю, – тихо ответила не готовая к подобному разговору Женя. – Мне не хотелось бы говорить об этом.
Она собиралась сказать, что считает верхом бестактности вообще напоминать совершенно незнакомому человеку о постигшем ее несчастье, и даже внутренне готова была уйти, все бросить и поехать к себе домой, но почему-то передумала. Рано или поздно Ирина все равно объявится с новым предложением, с новым Бимом и с новой фирмой, она так просто не отстанет от Жени, заставит устраиваться на работу и жить, жить…
– У меня была секретарша, но она ушла в декрет. Работы у тебя будет немного, но скучать не придется. Будешь отвечать на звонки, записывать в журнал, кто звонил и когда, постепенно запомнишь всех наших постоянных клиентов, научишься с ними общаться, приведешь в порядок все неподшитые документы, накопившиеся с тех пор, как ушла Маргарита… Компьютером пользоваться умеешь? Таблицы составлять?…
– Да, умею.
– Кофе ты, я надеюсь, тоже умеешь готовить, тем более что кофеварка у нас почти новая, а деньги на кофе, сахар и печенье я буду выдавать тебе лично.
– Скажите, а почему вы взяли именно меня? Вы, вероятно, не представляли себе, как выглядит вдова? Ирина вон говорит, что я на смерть похожа…
– Ничего. Откормим. Мы обедаем в кафе напротив. Рано или поздно в тебе проснется аппетит и все постепенно наладится, ты поправишься, и щечки твои порозовеют. А то, что ты сейчас неважно выглядишь… Все мы люди – все мы человеки, – и он широко улыбнулся. – Зарплата тебя интересует?
– Постольку-поскольку…
– Пятьсот долларов устроит?
Это было неожиданно. Женя предполагала – дадут не больше трехсот. Но, видимо, сыграл тот факт, что она является протеже Ирины. Ирина – любовница водителя Бима, а Бим… Фирма его процветает. Одно непонятно, почему Ирина сама не согласилась стать секретаршей Бима, ведь в своей музыкальной школе она получает вдвое меньше.
– Приставать не станете? – уныло спросила она, заранее зная ответ.
– Не стану, – уверил ее Борисов. – Ну что, когда выйдешь на работу?
– Считайте, что уже вышла.
– Вот и ладненько! – Борисов, потирая ладони, улыбнулся широкой белозубой улыбкой.
День пролетел незаметно, она быстро освоилась в приемной, немного прибралась, оставив записку уборщице, чтобы она вымыла окна и привела в порядок ванную комнату, рассортировала документы по папкам, сходила в супермаркет, где купила необходимые канцелярские принадлежности, кофе, сахар и печенье, и буквально до самой последней минуты рабочего дня почти ни разу не присела отдохнуть. Бим несколько раз вызывал ее к себе, спрашивал, все ли ей понятно, нравится ли ей здесь, справлялся почему-то о здоровье, а ровно в пять часов он отпустил ее домой, сказав, что очень доволен ее работой.
Женя вышла на улицу и окунулась в ту жизнь, которую прежде не замечала: по улицам спешил народ, в воздухе пахло весной, апрельский сладкий зеленый воздух кружил голову… Она села в машину и покатила по длинным московским улицам к себе, в свое гнездышко, в свою норку, чтобы забиться туда и немного отдохнуть, прийти в себя и снова поиграть с собой в сомнительную игру: Герман жив, он где-то в квартире, ходит, напевает, иногда заглядывает к ней в спальню, чтобы сказать что-то необыкновенно нежное, чтобы посмотреть на нее так, как умел смотреть только он – в его взгляде читалось столько любви…
3
Усадьба
Они сидели за столом и пили. Где-то возле их ног, под столом и затейливыми складками скатерти, спал вечным сном молодой человек в смокинге. Дмитрий от водки пришел в себя, согрелся, размяк и теперь с аппетитом поедал сооруженный им лично толстый бутерброд с маслом и розовой семгой. Германа подташнивало.
– Так что, дорогой Герман, уясните себе, что вам весь этот кошмар не снится, вы видите все это реально: и эту усадьбу, и этот накрытый стол с остатками пиршества, и эти трупы. А теперь потрудитесь вспомнить: как вы сюда попали и знакомы ли вам эти люди? Эти убитые?
Герман, который просил гостя несколько раз ущипнуть его, все равно продолжал думать, что даже этот разговор ему снится:
1 2 3 4
– Зачем вы так… – обиделся гость. – Вы же понимаете, что теперь я полностью в вашей власти, что я завишу от вас, от вашего гостеприимства…
– Вы что, и сами не понимаете, что происходит? – раздраженно спросил его Герман, страстно желая проснуться. – Мне надоела и эта усадьба, и все эти странности… К черту!
И тут он услышал какой-то сдавленный вскрик.
– Ну, чего! Чего вы орете?
– Там… За вашей спиной… Я только сейчас разглядел под пальмой… женщина… на ступенях… в зеленом платье… Она что, выпила лишнего? Я вижу, и вы едва стоите на ногах…
– Она не пьяная, она мертвая, и уясните это себе, наконец. И наверху, в зале, еще два трупа, понятно?
– Да что здесь произошло?
– Какая вам разница?! Пойдемте наверх, там хотя бы тепло… И когда я вам что-то говорю, пожалуйста, не пропускайте это мимо ушей: говорил же вам, что в доме трупы. Но это же сон, а потому зачем так расстраиваться? Выпьем, и станет легче встречать рассвет…
– Вы сумасшедший?
– Нет. Просто я очень хочу проснуться…
2
Отрывок из книги О.З.
«Холодные цветы одиночества»
«Вот уже сто лет прошло, как тебя нет. Знаю, понимаю, что тебя не вернуть, но мне же никто не сможет запретить думать о тебе, разговаривать с тобой, рассказывать тебе обо всем, что со мной происходит. Да, все вокруг похоронили тебя, и как же иначе, если прошло так много времени. Но кто-то верит, что ты можешь найтись, что, предположим, с тобой случилось несчастье, тебя избили и ты потерял память, таких историй вокруг случается довольно часто, достаточно посмотреть передачу „Жди меня“. Я же не верю, что ты можешь потерять память, ты слишком умен, слишком везуч, чтобы вляпаться в какую-нибудь историю. Твое длительное отсутствие связано, скорее всего, с твоей смертью. Ты можешь спросить, как это я могу так спокойно произносить это слово? Но только смерть могла бы разлучить нас с тобой. Если бы только сердце твое билось, а мозг работал, ты непременно сообщил бы о себе, позвонил, отправил через медсестру или товарища записку для меня, твоей жены. Понимаю, ты не военный человек, ты не мог участвовать в военных действиях, а потому и сама не знаю, о какой медсестре говорю, но все же с тобой что-то случилось, раз ты пропал. Я много думала о том, могут ли у тебя быть враги и кому понадобилось бы убивать тебя, пока вдруг не поняла, что слишком мало знаю о тебе, о твоем прошлом. Быть может, прежде чем ты встал на ноги и построил себе дворец из слоновой кости, у тебя и были враги, завистники, как и у каждого состоявшегося человека. Но то зло, что они причинили тебе, все равно обернется против них, так уж все устроено в этой жизни.
Я нашла себе работу. Мне надоело целыми днями валяться перед телевизором и смотреть все подряд. Надоело слушать музыку и листать альбомы с репродукциями моих любимых импрессионистов. Мне захотелось движения, какой-то пусть и тяжелой и неинтересной, но все равно жизни. Ты прости меня, но ко мне начал возвращаться аппетит. Теперь, помимо чашки кофе по утрам, я съедаю бутерброд с сыром, а на обед ем куриный суп. Да, я страшно похудела за эти три месяца, и те, кто меня видел в таком виде, ужасаются, говорят, что так нельзя, что я могу умереть, что, несмотря на то что тебя нет, я-то живу, жизнь продолжается. Знаешь, а ведь меня многие забросили, перестали даже звонить, и я их отлично понимаю, они не знают, как им себя со мной вести. Думаю, должно пройти какое-то время, чтобы мы все привыкли к тому, что тебя нет и что теперь в нашей квартире живу только я одна. Знаешь, я стала находить какое-то удовольствие в уборке, мне кажется, что вода смывает не только грязь со стекол, но и какой-то непонятный, словно заплесневелый слой с моей жизни, что я очищаюсь, когда что-то мою, привожу в порядок. Ты бы увидел нашу квартиру сейчас: она вся вычищена, люстры сверкают, окна прозрачные, чистые, мне и самой нравится эта чистота, словно я умылась, промыла глаза…
О работе. Несложная, связанная с делопроизводством. Мне предложила ее Ирина Васильева, ты знаешь, это моя подруга. Она единственная, пожалуй, кто навещает меня постоянно, кто переживает искренне обо мне. У нее и самой невеселая жизнь. Понимаешь, мы сейчас просто необходимы друг другу. У нее проблема – она ревнует. И не просто ревнует, как ревнуют многие женщины, – она просто больна своей ревностью. Если ты помнишь, у нее муж работает на закрытом предприятии, куда так просто не попасть. Так вот, Ирина считает, что он живет своей жизнью и что именно там, за воротами этого предприятия, у него и есть настоящая жизнь».
Она захлопнула толстую тетрадь, подумав, что тратить страницы и душевные силы на описание проблем подруги, маленькой прокуренной женщины, занимавшей ничтожное место в ее жизни, не стоит, тем более что Ирина живет своей ревностью и что отними у нее проблемного мужа с его многочисленными любовницами, которые, по ее мнению, обитают в этом подземном, некогда военном заводе, так называемом закрытом предприятии, где в настоящее время выпускают кастрюли и металлические двери, то чем она будет жить? Она всегда являлась с заплаканными глазами и с видом мученицы доставала из сумочки сигареты, бутылку вина, усаживалась на свое излюбленное место в кухне, возле окна, и начинала рассказывать свою жизнь: очередная любовница мужа тоже работает на заводе, как и предыдущая, так дальше продолжаться не может, надо что-то предпринимать, на что-то решаться… Но на решительные действия Ирина была не способна по многим причинам. Во-первых, она любила своего мужа, неразговорчивого, ироничного парня, скромного и тихого, которого трудно было представить себе приударяющим за другой женщиной. Во-вторых, Ирина, получая в своей музыкальной школе гроши, жила за счет мужа. В-третьих, она бы не вынесла сложностей, связанных с разделом квартиры…
Тонкие пальцы ее с ярким терракотовым лаком дрожали, когда она держала сигарету, а маленький пунцовый рот на фоне бледного, с нарумяненными впалыми щеками лица делал ее похожей на продажную девку. Только рано утром, без косметики, растрепанная, в пижаме, с огромными голубыми глазами и нежным розовым лицом, она напоминала своей миниатюрностью и хрипловатым голосом соблазнительного подростка, и тогда ей хотелось помочь, хотелось обнять ее за узкие плечи, прижать к себе и покачать, как качают детей, успокоить. Но такое ее состояние внешней невинности и искренности длилось, как правило, всего несколько утренних минут, после чего Ирина снова превращалась в размалеванную вульгарную бабу, а ее еще недавно такой подкупающий хрипловатый, словно непроснувшийся голос теперь выдавал в ней курильщицу со стажем. Она просила сварить ей крепкий кофе, после чего, схватив своими острыми коготками сумочку, с озабоченным видом (ведь наступил новый, готовый для очередной порции болезненной ревности день) покидала Женю.
С тех пор как пропал Герман, жизнь Жени сильно изменилась и представлялась ей теперь некогда веселым и сильным зверем, запертым ныне в грубо сколоченном, без окон, мрачном и тихом доме. Большая светлая квартира словно потемнела. Хотя Ирина, всякий раз появляясь здесь, утверждала, что Женя зря киснет, что жизнь прекрасна и удивительна и, если бы у нее, у Ирины, была такая квартира и столько денег, сколько осталось у Жени после Германа, она ни минуты бы не стала жить с ненадежным мужем – стала бы строить свою жизнь с чистого листа. Ирина много говорила о том, что невозможно так вот убивать себя одиночеством, что пора бы уже и начать подыскивать для себя подходящего мужчину. Но не мужа, а просто веселого, доброго парня, с которым было бы приятно проводить время и который бы излечил ее от тоски. Женя слушала ее молча, даже и не пытаясь объяснить, что никто, кроме Германа, ей не нужен и что слова Ирины о том, чтобы Женя подыскивала себе любовника, звучат по меньшей мере кощунственно. Хотя, по большому счету, конечно, она должна была находить в себе силы жить дальше, и пусть первым шагом к возвращению к нормальной жизни будет работа. Даже тот факт, что рано утром ей придется вставать и куда-то идти, что-то делать, и то приносил облегчение. Невозможно было и дальше бездействовать и чувствовать, как последние силы покидают ее. Ирина позвонила ей и сказала, что ее ждут на собеседовании: небольшая фирма в Брюсовом переулке, занимающаяся продажей строительных материалов. Владелец – одноклассник Ирины, честный и порядочный человек, прекрасный семьянин, отец троих детей. Женя, не раздумывая, согласилась. В ее распоряжении было два часа. За это время она успела привести себя в порядок и даже перекусить. И только уже на улице, открывая дверцу машины, поняла, как же она слаба, так слаба, что не уверена даже, сможет ли она найти в себе силы доехать до Брюсова переулка. Голова кружилась, когда она выезжала со двора, педали, казалось, не слушались ее, стали неимоверно тугими. Но, уже оказавшись на Садовом кольце, она вдруг почувствовала, как машина, словно сама желая вспомнить скорость и полет, рвется вперед, обгоняя медленно двигающиеся, как ей казалось, впередиидущие машины. Солнечная апрельская Москва призывала ее к жизни, влажно поблескивал асфальт, слепой дождик забрызгал ветровое стекло. Она опустила стекло, и в салон ворвался свежий прохладный ветер.
Фирму она нашла быстро, поднялась на второй этаж, постучала в дверь с табличкой «Мастер Бим. Строительные материалы».
– Входите!
Она вошла и увидела приемную, где за секретарским столом сидела улыбающаяся Ирина. Ее голубые глаза лучились хорошим настроением. Казалось, она на время забыла о своем проблемном муже. Рядом с ней сидел крупный мужчина в джинсах и свитере.
– А вот и наша Женечка! Знакомься, Женя, это водитель Вани – Тарас. Тарас, это моя лучшая подруга Женя. А Ваня сейчас приедет, обещал, звонил пять минут тому назад…
– А почему «Мастер Бим»? – спросила Женя, чтобы не молчать. Ей не понравился грязноватого вида водитель, да еще к тому же с таким редким, напоминающим матрац именем – Тарас. Но, глядя, как Ирина смотрит на него, Женя вдруг подумала, что подружка ее последовала своему же собственному совету – плюнула на мужа и нашла себе веселого и доброго парня для встреч.
– Да потому, что хозяин – Борисов Иван Михайлович, сокращенно БИМ, вот и все объяснение! Скажи, хорошее название для строительной фирмы? – заливалась Ирина.
Женя вдруг спросила себя: что она делает здесь, в этой комнате, с этими воркующими голубками, чего ждет? Какого-то Бима? А что потом? Будет перекладывать бумаги, получать газеты, носить документы на подпись? Она имела самое смутное представление о работе секретарши. Кажется, еще надо будет заваривать чай и приносить в кабинет шефа на подносе. Значит, надо будет купить чай и сахар. В голове было пусто, на душе – тоже. Ей смертельно захотелось домой, в свою комнату, забраться под одеяло и включить спасительный телевизор, окунуться в сериалы, захлебнуться ими, подавиться… Кто сказал, что сериалы – это плохо? Сериалы спасают вот таких вот одиноких и брошенных людей, находящихся на грани… Лежа под одеялом и глядя на экран, на ту жизнь, которую проживают герои фильмов, человеку рано или поздно и самому захочется реальной жизни, движения. И тогда он выползет из теплой постели, примет душ, выпьет кофе и позвонит другу или подруге, попросит приехать или найти работу – вот как, собственно, и произошло сейчас с самой Женей.
– Ирина, а это точно, что он меня возьмет на работу?
– Сто процентов. Под мою ответственность.
Явился Бим – холеный, в желтом клетчатом костюме толстячок с румяными щеками и добродушным лицом. Ирина на правах бывшей одноклассницы представила Женю, наговорила много лишнего, пустого, пользуясь предоставленной ей возможностью охарактеризовать Женю («Ты не пожалеешь, что взял ее, она очень ответственна, серьезна, просто ангел»), и, радуясь тому, что она может вот так легко и непринужденно общаться с владельцем фирмы строительных материалов, сказала, что купит у Борисова гипсокартон. Бим пригласил Женю к себе в кабинет, представляющий собой резкий контраст с убогой приемной: обшитые деревом панели, дорогая, далеко не офисная мебель, коллекция фарфоровых лошадок за стеклом итальянского шкафчика.
– Мне Ирина рассказала о твоем несчастье, – вдруг сказал Борисов, не удосуживаясь даже выдержать некоторую паузу в их отношениях (хотя бы в несколько дней), позволяющую шефу обращаться к своей секретарше на «ты». – Думаешь, твоего мужа убили?
– Не знаю, – тихо ответила не готовая к подобному разговору Женя. – Мне не хотелось бы говорить об этом.
Она собиралась сказать, что считает верхом бестактности вообще напоминать совершенно незнакомому человеку о постигшем ее несчастье, и даже внутренне готова была уйти, все бросить и поехать к себе домой, но почему-то передумала. Рано или поздно Ирина все равно объявится с новым предложением, с новым Бимом и с новой фирмой, она так просто не отстанет от Жени, заставит устраиваться на работу и жить, жить…
– У меня была секретарша, но она ушла в декрет. Работы у тебя будет немного, но скучать не придется. Будешь отвечать на звонки, записывать в журнал, кто звонил и когда, постепенно запомнишь всех наших постоянных клиентов, научишься с ними общаться, приведешь в порядок все неподшитые документы, накопившиеся с тех пор, как ушла Маргарита… Компьютером пользоваться умеешь? Таблицы составлять?…
– Да, умею.
– Кофе ты, я надеюсь, тоже умеешь готовить, тем более что кофеварка у нас почти новая, а деньги на кофе, сахар и печенье я буду выдавать тебе лично.
– Скажите, а почему вы взяли именно меня? Вы, вероятно, не представляли себе, как выглядит вдова? Ирина вон говорит, что я на смерть похожа…
– Ничего. Откормим. Мы обедаем в кафе напротив. Рано или поздно в тебе проснется аппетит и все постепенно наладится, ты поправишься, и щечки твои порозовеют. А то, что ты сейчас неважно выглядишь… Все мы люди – все мы человеки, – и он широко улыбнулся. – Зарплата тебя интересует?
– Постольку-поскольку…
– Пятьсот долларов устроит?
Это было неожиданно. Женя предполагала – дадут не больше трехсот. Но, видимо, сыграл тот факт, что она является протеже Ирины. Ирина – любовница водителя Бима, а Бим… Фирма его процветает. Одно непонятно, почему Ирина сама не согласилась стать секретаршей Бима, ведь в своей музыкальной школе она получает вдвое меньше.
– Приставать не станете? – уныло спросила она, заранее зная ответ.
– Не стану, – уверил ее Борисов. – Ну что, когда выйдешь на работу?
– Считайте, что уже вышла.
– Вот и ладненько! – Борисов, потирая ладони, улыбнулся широкой белозубой улыбкой.
День пролетел незаметно, она быстро освоилась в приемной, немного прибралась, оставив записку уборщице, чтобы она вымыла окна и привела в порядок ванную комнату, рассортировала документы по папкам, сходила в супермаркет, где купила необходимые канцелярские принадлежности, кофе, сахар и печенье, и буквально до самой последней минуты рабочего дня почти ни разу не присела отдохнуть. Бим несколько раз вызывал ее к себе, спрашивал, все ли ей понятно, нравится ли ей здесь, справлялся почему-то о здоровье, а ровно в пять часов он отпустил ее домой, сказав, что очень доволен ее работой.
Женя вышла на улицу и окунулась в ту жизнь, которую прежде не замечала: по улицам спешил народ, в воздухе пахло весной, апрельский сладкий зеленый воздух кружил голову… Она села в машину и покатила по длинным московским улицам к себе, в свое гнездышко, в свою норку, чтобы забиться туда и немного отдохнуть, прийти в себя и снова поиграть с собой в сомнительную игру: Герман жив, он где-то в квартире, ходит, напевает, иногда заглядывает к ней в спальню, чтобы сказать что-то необыкновенно нежное, чтобы посмотреть на нее так, как умел смотреть только он – в его взгляде читалось столько любви…
3
Усадьба
Они сидели за столом и пили. Где-то возле их ног, под столом и затейливыми складками скатерти, спал вечным сном молодой человек в смокинге. Дмитрий от водки пришел в себя, согрелся, размяк и теперь с аппетитом поедал сооруженный им лично толстый бутерброд с маслом и розовой семгой. Германа подташнивало.
– Так что, дорогой Герман, уясните себе, что вам весь этот кошмар не снится, вы видите все это реально: и эту усадьбу, и этот накрытый стол с остатками пиршества, и эти трупы. А теперь потрудитесь вспомнить: как вы сюда попали и знакомы ли вам эти люди? Эти убитые?
Герман, который просил гостя несколько раз ущипнуть его, все равно продолжал думать, что даже этот разговор ему снится:
1 2 3 4