«Гольман И. Не стреляйте в рекламиста»: АСТ, Транзиткнига; М.; 2003
ISBN 5-17-019051-4, 5-9578-0275-1
Аннотация
Когда семье грозит опасность, даже дилетант может совершить невозможное. Простой бухгалтер рекламного агентства, защищая жену и детей, расправляется с напавшими на них бандитами, но сам попадает в тюрьму. Спасти его может только чудо. И оно происходит — друг обвиняемого, гений рекламы, специалист по масс-медиа технологиям, — организует кампанию в его защиту и выходит на след заказчика преступления…

Иосиф ГОЛЬМАН
НЕ СТРЕЛЯЙТЕ В РЕКЛАМИСТА

Настоящим автор официально заявляет, что все изложенное в этой книге есть плод разнузданной писательской фантазии и не имеет ничего общего с реально проистекающей действительностью. Абсолютно все персонажи, деяния и факты беззастенчиво выдуманы, взяты с потолка, высосаны из пальца. А если какой-нибудь впечатлительный читатель усмотрит в описываемых событиях реальную подоплеку или, не дай бог, реальных прототипов — то автор за это ответственности не несет.

ГЛАВА 1
Моему «Панасонику» пять лет, но показывает он еще неплохо. На экране гангстеры вовсю палили друг в друга из всех видов оружия.
Валентина, как человек ответственный, делала в своей комнате уроки. Правда, помогал ей в этом магнитофон, включенный на полную катушку. Даже отсюда было слышно, как Ю. Шевчук с чувством выдавал свой старинный хит про осень. А вот Валек пытался любыми средствами зацепиться за боевик и остаться в нашей комнате…
Впрочем, здесь ему не светило. Лена уже почти отложила свое вязанье, и Валек тщательно взвеши-вал шансы: и по заду получить неохота, и понять, кто кого одолел в телевойнушке, тоже очень желательно.
Ну, а я, Александр Петрович Орлов, уютно разместил свое, прямо скажем, немаленькое тело, в старом продавленном кресле. За двадцать лет службы оно в точности приняло формы моего тела. Мои женщины давно порывались его выкинуть, но каждый раз я грудью вставал на защиту ветерана. Лишь в нем я чувствовал себя так, как когда-то в далеком детстве: спокойно и защищенно.
Короче, ситуация полностью отвечала избитому, но абсолютно точному определению: простое человеческое счастье. Жаль, что мы понимаем это, лишь когда оно позади…
Потому что через минуту в дверь позвонили.
Само по себе это было не удивительно. Мы достаточно гостеприимные люди, а мой бизнес (я работаю бухгалтером в небольшом рекламном агентстве) не приносит тех дивидендов, при которых начинают летать пули. Поэтому никаких новомодных видеокамер наружного наблюдения и прочей детективщины мы не имели.
Я, кстати, даже и не шевельнулся, чтобы открыть дверь. Во-первых, при росте 164 см и весе 96 кг лишний раз нерадостно. Да и к тому же в первый день заслуженного отпуска.
Во-вторых, зря, что ли, я рожал двух детей? Девочка тринадцати лет и семилетний мальчик вполне могут открыть дверь самостоятельно. Тем более что — девять из десяти — это пришли их товарищи.
И наконец, в-третьих, я был занят: шилом проделывал в брючном ремне очередную дырочку. Это занятие раздражало меня по определению. В 45 лет неприятно наблюдать в зеркале отражение, которое подошло бы кому угодно, но только не твоему, по-прежнему молодому, внутреннему "я". К тому же шило было слишком большим и длинным для такой работы, но почему-то с тонкой, очень неудобной деревянной ручкой. Короче, пусть бегут к двери молодые и стройные.
Дети тоже не поторопились: Ленке пришлось еще раз оторваться от вязанья и сделать угрожающее лицо. Валек притворился испуганным и пошел-таки встречать гостей.
Но, бог мой, кто к нам пришел…
Услышав вскрик Валька, я пружиной выскочил с кресла, влетел в коридор и увидел… Гнуснейшие глаза — вот что я увидел в первый момент. Они принадлежали долговязому мужчине неопределенного возраста, державшему полуоглушенного Валька за лицо и шею. Глаза не были злыми или страшными. Они просто были безразличными, и жизнь моего сына в понимании этого скота не стоила ни копейки. Хотя сравнивать таких со скотом — здорово обижать последних.
Но тогда такие гуманистические соображения не пришли мне в голову. Мне просто стало страшно. Страшно так, как никогда не было до этого, и, надеюсь, после этого тоже не будет. У меня все внутри обмякло. Я ведь бухгалтер, а не Рэмбо.
Кроме того, второй из троих вошедших направил мне в лицо маленький пистолет. Несмотря на скромные размеры, ствол имел явно не игрушечный вид. И, судя по сноровке его хозяина, тот умел им пользоваться. Странное дело, но человек, державший меня под прицелом, из всех пришедших был мне ближе, и чуть ли не роднее. Он ведь целил в меня, а не душил моего семилетнего сына.
К нему я и обратился:
— Ребята, берите, что хотите, только не надо глупостей.
В квартиру, аккуратно затворив за собой дверь, вошел четвертый, обычного, совершенно небандитского вида. Встретишь на улице — примешь за интеллигента. Командир.
— Я — простой бухгалтер, — говорю ему. — Из маленькой фирмы. У нас мало что есть, но отдам все. Только отпустите сына.
Второй, с пистолетом, схватил вылезшую на шум из детской комнаты Валюшку. Однако ствол по-прежнему смотрел на меня. Профессионал, ети его мать.
Из нашей комнаты послышался слабый шум. Ленке даже крикнуть не дали. Да и дали бы, что бы изменилось? Приедет милиция, минут через сорок. Нет, теперь все зависит от меня. Держись, Сашка!
— Ребята, скажите, что нужно, все сделаем, — взмолился я.
— Ты, бухгалтер, соображаешь, — похвалил меня старший. — Отдай портфель, или что там у тебя, и мы уходим.
— Какой портфель? — лихорадочно соображал я. Отдам что угодно, лишь бы кончился этот кошмар! — Скажите, какой портфель?
— О-оо, — поскучнел старший. — А я-то поверил, что у нас все будет по-хорошему. Слушай, сука, сначала мы трахнем твою супругу, потом свернем головы детям. Живо документы на стол! И не вздумай вилять!
У меня ноги и так были ватными, а теперь совсем перестали слушаться. Больше всего хотелось расплакаться. Нет, больше всего мне хотелось проснуться в своем кресле и в ярости выключить телевизор с их вонючим боевиком, от которого снятся ТАКИЕ сны.
А что еще прикажете делать? Орлом наброситься на врагов, посмевших покуситься на самое сокровенное? После этого мне жить две секунды. А моей семье — ненамного больше: вряд ли они захотят оставлять свидетелей обвинения.
— Послушайте, ребята! Спокойно объясните, какой портфель вам нужен! Если это возможно, все сделаю, чтоб он был у вас. — Воевать было бесполезно. Кроме шила, которое я, расцарапав ногу, машинально сунул в карман, у меня ничего не было. Секретами единоборств я тоже не владел. Да и не помогли бы они. Это же не кино. В лицо мне смотрели уже два ствола, причем второй был здоровенным наганом. Старший у них — консерватор и пользовался револьвером. Но от этого мне не легче.
Надо постараться сбить накал, пусть завяжется разговор. У меня появилось подозрение, что меня просто с кем-то перепутали. Наконец голова заработала четче. Парализующий страх рассеивался. Я обязан спасти детей и Ленку. Любой ценой. Их старший, по-видимому, тоже успокаивался.
— Не знаешь, говоришь, какой портфель? — улыбнулся он. Я тоже улыбнулся в ответ. И тут родные стены дернулись, а я оказался на полу. Разбитая губа саднила. Сзади вскрикнула Лена, ей сразу зажали рот. Мне вежливо помогли подняться.
— Удалось вспомнить? — участливо осведомился старший. Его умные глаза внимательно изучали состояние моего духа. — Федор, займись пока его супругой.
Третий, «быковатого» вида бандит молча и равнодушно потащил Ленку в маленькую комнату. Она бросила на меня взгляд, и этот взгляд я запомню навсегда. Она говорила, чтобы я держался, что она все перенесет и чтобы я берег себя. Она еще не понимала, что нас всех убьют в любом случае.
— Подумай, бухгалтер, хорошо, — без злости посоветовал старший. — Чем быстрее надумаешь, тем меньше ей достанется. Да и до детей очередь не дойдет. Ну, зачем тебе приключения, толстяк? Ты же не Рэмбо.
Он, похоже, и мысли читает. Хорошо, сволочь. Твоя взяла. Я испуган. Я очень испуган. До того испуган, что мне совсем не сложно притвориться тряпкой. Я и трупом готов притвориться или даже стать им, лишь бы отпустили детей и жену. Я почти заплакал:
— Зачем вы так? Я сделаю, что скажете. Я вспомню, если что забыл.
Я всхлипнул и вытер кровь с губы и носа. Расклад ясен, и он отвратителен. Меня перепутали. Если бы речь шла обо мне, то есть о нашей с Ефимом фирме, я бы выдал все (уж, прости меня, Ефим!). Но их не интересуют наши маленькие секреты. Их интересуют большие секреты, которых я просто не знаю. И в этом весь ужас. Я не смогу выдать секрет, которого не знаю.
В коридоре мы были втроем. Страшный, напугавший меня вначале, увел детей в большую комнату и закрыл за собой дверь. Другой бандит был в маленькой, с Леной, и звуки, доносившиеся оттуда, разрывали мне сердце. Напротив меня стоял профессионал, ловко управлявшийся с пистолетом, и добрый старший. Он снова участливо улыбался. Сейчас ударит.
Но он не ударил. А мягко напомнил:
— Вспомни, где портфель. А может — дискета. Или лазерный диск. Тебе виднее. Меня интересует не носитель, а содержимое. Поверь мне, толстяк: тебе действительно лучше все вспомнить…
И я «вспомнил».
— Если отдам, какие гарантии, что мы останемся живы?
— Мое слово, — улыбнулся старший. И посмотрел на меня безо всякого зла. Он и в самом деле не питал ко мне ничего. Просто у него такая работа.
— Остановите его! — Я показал на дверь комнаты.
— Нет, — мягко, даже сожалея, заметил старший. — Еще не время. И вы его теряете.
— Хорошо, — в отчаянии сказал я. — Вы меня пощадите, но те не пощадят. Зайдемте, я покажу. — Я показал рукой на пустую закрытую комнату. — Помогите мне, пожалуйста, и я отдам портфель. Он в секретере.
— Это другой разговор, — сказал старший. Профессионал двинулся было с ним, но старший его остановил.
Мы зашли в комнату. Я — впереди, он — сзади. Он сделал это не думая, совершенно естественно. Ведь меня он не боялся вовсе. Чего бояться сломленного толстяка-бухгалтера?
И он был по-своему прав.
Мы зашли в комнату, а я очень слабо представлял, что буду делать дальше. Я думаю, что и трижды упомянутый Рэмбо ничего бы не сделал, имея нацеленный в спину револьвер. Но тонкая стенка не глушила происходящего в соседней комнате. А еще в пяти метрах, под прицелом страшного, были Валек и Валентина.
В секретере должен лежать мой старый портфель. Когда-то он был кожаным и модным, и я гордился его приобретением. Теперь — валялся там под кипой бумаг. Очень жалко выкидывать вещи, которые тебе нелегко достались. Проще забросить в дальний угол.
Я подошел к секретеру и показал на исцарапанную Вальком дверцу:
— Там.
— Открывай, — усмехнулся старший. Он совсем не боялся меня. Просто его так учили.
Я еще раз всхлипнул, утер левой рукой вновь выступившую на губе кровь и вытер ее о брюки, а правой открыл секретер. Ручка и край портфеля выглядывали из-под бумаг.
Тишину в комнате прервал громкий голос Шевчука. Это кассета перемоталась и пошла по второму кругу. Старший вздрогнул, потом нахмурился, потом засмеялся и шагнул вперед. Теперь я стоял у него за спиной.
— Все, толстяк, будешь жить, — пообещал он.
Сказанное было неправдой, но ни его, ни меня это уже не волновало. Он совсем перестал принимать меня во внимание. Я был жалким раздавленным червяком, чью жену насилуют в соседней комнате. Вот это было правдой.
Но правдой было и шило, которое я изо всех сил воткнул ему в левый бок. И это было совсем не трудно. Потому что я — левша. И у меня с детства сильные пальцы. А что касается моральных мук, то я не испытал ничего на них похожего. Я боялся только одного: попасть в ребро. Тогда бы я его не убил.
Я ударил его раз, выдернул шило и ударил еще и еще. Револьвер выпал из его руки. Рот удивленно открылся. Длинное шило заходило в тело целиком, до рукоятки. Крови не было. Он смотрел на меня и шевелил губами, ничего не выговаривая. А я бил его шилом, короткими резкими ударами, так, как будто всю жизнь этим занимался.
Он запрокинул голову вверх, и я ударил его в горло.
Вот теперь кровь пошла.
Я отскочил, с ужасом подумав, что все это как будто уже происходило со мной. Во всяком случае, я все делал со знанием дела. И, честное слово, абсолютно спокойно.
Мне надо было убить гада, и, похоже, я его убил. Он медленно завалился на ковер.
Я подобрал револьвер. Очень тяжелый, с длинным дулом. Музейный, что ли? И я не знаю, как из него стрелять. Самовзвод или не самовзвод? Где предохранитель?
Я взял револьвер за дуло и приоткрыл дверь. И крикнул: «Зайди!». Добрый милый Шевчук теперь пел про белую реку, хороший сборник, потому бандит в коридоре не узнал голос. Хотя, скорее, они просто не ожидали от меня такой прыти. А я ожидал ее двадцать минут назад? Господи, какие сволочи! Вас надо убивать по десять раз каждого!
Он появился, подставив мне свой правый висок. Рукоятка вошла именно туда, куда я за две секунды до этого представлял. Она дошла до виска и с хрустом вошла внутрь. Довольно глубоко.
Вот здесь было грязно. Я не смог взяться за грязную рукоятку и бросил револьвер на диван, потому что мне надо было подхватить тело. Потом только сообразил, что и то и другое сделал осознанно: звук падения трупа или оружия мог бы донестись до соседней комнаты. А что я опустил на пол труп, я не сомневался. Не сомневался, и все.
Потом взял в правую руку маленький пистолет убитого. С ним я обращаться умел, уже был опыт. А в левую, «рабочую», подхватил здоровую скалку. Ее использовали мои дети, прикатывая склеенные листы для своих поделок.
Дверь в нашу комнату, где сейчас их держали, была по-прежнему закрыта, и там на всю громкость работал телевизор. Я очень надеялся, что без приказа страшный ничего с ними не сделает. А приказа быть не могло, иначе бы им нечем было на меня давить. Я очень на это рассчитывал.
И поэтому сначала пошел в маленькую комнату. К жене.
Я не буду описывать, что там увидел. Когда бандит обернулся, он обнаружил в моей правой руке пистолет. И теперь смотрел только на срез ствола. Поэтому скалка оказалась для него полной неожиданностью.
Я не говорил Ленке, чтобы она держалась, или еще какую-нибудь дребедень. У меня настоящая жена, и через пятнадцать без малого лет после свадьбы мы довольны нашим выбором. Она надежна во всем. Поэтому я дал ей скалку и попросил, чтобы гад не оказался у меня в тылу. Она кивнула. Теперь я не боялся врага сзади.
В нашей комнате были страшный с Валюшкой и Вальком. Я стоял перед закрытой дверью, не решаясь войти. У меня в руке была «беретта» 22-го калибра. Оружие, кстати, я сразу узнал. Во время турпоездки в Израиль стрелял из точно такого же в тире нашего отеля. У пистолетика почти нет отдачи, а пули похожи на наши, от «мелкашки». Я тогда стрелял из пистолета первый раз в жизни, но вторую серию положил так, что инструктор осклабился (улыбкой это не назовешь, у него через всю щеку тек шрам) и сказал, что если будут проблемы с террористами, то меня вызовут. На самом деле, ничего удивительного: я очень хороший бухгалтер. Мне объясни, как и что надо делать, и я делаю все точно и аккуратно.
Я помолился всем богам и ногой распахнул дверь. Предварительно поднял пистолет на уровень глаз, держа его двумя руками — я совсем не хотел рисковать.
На открываемую дверь бандит среагировал очень спокойно, только голову повернул. Валюшка сидела в метре от него со связанными руками и заклеенным скотчем ртом. Я невольно поморщился: больно будет отрывать. Валек был в моем кресле в том же состоянии. Личико бледное и напуганное.
Страшный же расположился между ними на диване, без оружия, по крайней мере сверху, и смотрел футбол. От него до детей было около метра, если не больше.
Страшный совершенно не испугался. Ну не боялись они бухгалтера, и все тут! Он, даже увидев ствол, не изменил выражения лица. Правда теперь, когда я смотрел на него сквозь мушку, он не казался мне столь уж страшным. И я мог действовать спокойнее, скажем, подранить его и сдать милиции. Если бы это произошло полчаса назад, я бы так и поступил.
Но сейчас решала уже не голова. Я затаил дыхание, мягко, как учили, нажал на спуск, и пуля влетела ему в глаз. С двух с половиной метров это не так уж и трудно. «Беретта» так устроена, что пуля летает, как будто она — продолжение вашего взгляда. Да она и слишком мелкая, чтобы палить куда попало.
Страшный медленно завалился на диван, а дети умудрились закричать сквозь скотч. Но теперь я за них уже не боялся. И не развязывал их, пока Лена не привела себя в порядок.
Потом мы велели детям остаться в комнате с футболом, предварительно вынеся оттуда в коридор труп. Они умницы, они знают, когда нужно молчать и ждать указаний. Кроме того, они очень верят своему папе, отнюдь не считая его никчемным старпером. В моей семье вообще знают, кто старший.
А потом мы с Леной заперлись с пришедшим в себя после скалки бандитом.
1 2 3 4 5 6