– Какие именно?
– Пристройку, например. Она, вероятно, соединяется с домом?
– Нет. Она совершенно изолирована. Этой ночью и утром Эльмира была в доме. Дверь заперта, ключи у меня. Значит, она где-то здесь, если не вылезла в окно.
– Полицейские увидели бы это.
– Значит, она в доме, – упрямо повторил Данблез.
– Где? Ее нет ни в лаборатории, ни в комнате. Погреб здесь есть?
Мы спустились в погреб. Он освещался маленьким окном под самым потолком. На грубо сколоченном столе стояли две тарелки и кастрюля с овощами.
– Невероятно, – пробормотал Понво. – Остается осмотреть комнату напротив вашей лаборатории.
– Это очень легко. Помнится, я просто приказал заложить дверь кирпичами.
– Вы по-прежнему утверждаете, что из дома нельзя попасть в пристройку?
– В этом легко убедиться. Посмотрите, нигде нет дверей.
– Я должен удостовериться.
Следователь не мог смириться с неудачей. Но все поиски были тщетны. Ни дверей, ни потайного хода.
Однако Понво не унимался. Он приказал полицейским разрушить кирпичную кладку, закрывавшую вход в комнату на втором этаже. Это и правда было легко. Кирпичи поддались чуть ли ни после третьего удара и нам открылась пустая комната, вся в пыли и паутине.
– Эльмира Бурдон, – позвал следователь, Эльмира Бурдон, вы здесь?
В ответ – тишина.
Итак, мы осмотрели все помещения в доме. Куда же делась служанка? Я терялся в догадках. Окна второго этажа находились в двадцати метрах от земли, а на окнах нижнего этажа были железные решетки, вделанные в камень. Эльмиры Бурдон не было ни в погребе, ни у нее в комнате, ни в лаборатории, ни в замурованной комнате. Следовательно, ее не было в доме.
Но я же собственными глазами видел служанку в лаборатории! Как могла она выйти незамеченной? И тем не менее женщина исчезла, не оставив никаких следов!
Может быть, она убита? Но это маловероятно. Убить ее мог только Данблез, а он не производит впечатления убийцы. Да и где тут можно спрятать труп? Пол в доме и погребе каменный…
– Господин Данблез, я хотел бы задать вам несколько вопросов, – проговорил Понво.
– Я к вашим услугам.
– Быть может, пройдем в лабораторию?
– Да, там нам будет удобнее.
Мы прошли в лабораторию. Данблез сел за стол, предложив нам расположиться в креслах. Иггинс остался стоять у полок.
– Как давно служит у вас Эльмира Бурдон?
– Тридцать лет.
– Вы не замечали ничего странного в ее поведении? – Нет.
– Она часто покидала дом?
– Не знаю. Никогда не спрашивал отчета. От нее требовалось только своевременно подавать мне пищу.
– Она любила вашего сына?
Лицо Данблеза болезненно передернулось.
– Эльмира обожала его.
– Кажется, она вырастила его?
– Да.
– Когда вы видели служанку в последний раз?
– В одиннадцать часов утра.
– В одиннадцать часов! Значит, она исчезла между одиннадцатью и четырьмя часами?
Данблез пожал плечами.
– А сколько раз вы видели служанку вчера?
– В шесть часов утра, потом в одиннадцать и в шесть часов вечера.
– Значит, она подавала вам еду в обычное время? А после шести часов вечера вы ее видели?
– Простите, чуть не забыл. В восемь часов вечера она пришла в лабораторию, как это иногда случалось. Я работал, а она вязала, сидя в кресле. Мы обменялись всего несколькими словами. Эльмира просидела около часа и ушла.
– О чем вы говорили? Данблез заволновался.
Она беспокоилась о Жаке, а я ответил, что не верю в его виновность. Эльмира заплакала и поцеловала мне руку. Она крестьянка из глухой деревни. И обожала моего сына.
– Все это я уже знаю. Что служанка была у вас в лаборатории, что сидела в кресле, что поцеловала вам руку. Откуда? – удивился Данблез. Понво вместо ответа загадочно улыбнулся.
Данблез с минуту подумал, точно пытался найти ответ на свой вопрос, затем покачал головой. – Словом, я сказал вам все, что знаю.
– Мне остается выполнить еще одну неприятную обязанность. Я должен обвинить вас в вооруженном сопротивлении должностному лицу при исполнении служебных обязанностей…
– Вы правы, господин следователь.
– И немедленно арестовать.
– Я беспрекословно последую за вами, – с достоинством произнес Данблез. – Быть может, я был неправ, предпочитая свою работу удовлетворению вашего любопытства. Вы называете это сопротивлением. Что ж! Разрешите только заметить, что я ведь не какой-то уголовный преступник. В тюрьме я попусту потеряю время, а у себя дома я мог бы работать в ожидании суда.
– Сожалею, но вынужден настаивать…
– Я к вашим услугам.
Данблез надел пальто, шляпу и мы вышли. Понво передал его полицейским и приказал доставить в Париж.
Когда Данблез скрылся за поворотом дороги, я спросил следователя:
– Почему вы арестовали его?
– Потому что хочу обыскать дом, а Данблез мне мешает. Вчера Эльмира Бурдон была здесь, и я найду ее или ее труп!
Иггинс слушал ею с явным презрением.

4. Смерть Маркаса

Мы попрощались с Понво и ночным поездом вернулись в Париж.
Было раннее утро, когда такси довезло нас до дома Дальтона. Мы молча вышли из машины и проследовали в кабинет Поля. Иггинс по своему обыкновению расположился в кресле с трубкой во рту. По всей видимости, он не спешил делиться выводами, сделанными во время поездки в Букваль и осмотра дома Данблеза. Я ждал, что Иггинс объяснит, с какой целью списал названия на склянках, стоявших в лаборатории, пока следователь допрашивал Данблеза.
Итак, все продолжали молчать. Я был зол и готов бросить все это дело. Чтобы чем-нибудь занять себя, я подошел к окну. По улице шныряли газетчики, выкрикивая что-то бессвязное. Выпуск… Подробности… Кошмарное…
Открыв окно, я подозвал мальчишку и купил газету. В глаза бросился заголовок, набранный крупным шрифтом.
– Маркас мертв! – вскрикнул я.
Иггинс от неожиданности чуть не выронил трубку.
– Читайте! Газета сообщала:
«В Сантэ произошел драматический и таинственный случай. В камере Ренэ Данблеза внезапно умер инспектор Маркас.
Всем известно, что Маркас участвовал в расследовании убийства на вилле сенатора Пуаврье и капитана де Лиманду.
Сегодня Маркас отправился за Ренэ Данблезом, арестованным вчера за оказание сопротивления должностному лицу, чтобы привести его к судебному следователю. Сопровождавший Маркаса сержант Сальмон и охранник остались в коридоре.
Следует сказать, что устав запрещает инспекторам входить в камеру к заключенному – это обязанность охранника. Непонятно, почему Маркас пренебрег этим требованием.
Причины и подробности его смерти неизвестны, так как журналистов в тюрьму не пустили.
Допрошен персонал тюрьмы. Результаты допросов хранятся тайне. Ходят слухи, что стало известно нечто очень важное».
Для ясности рассказа дополню это сообщение подробностями, опубликованными позже в других выпусках.
Маркас пробыл в камере минут пять. Внезапно в коридоре услышали глухой стук и крик Данблеза: «На помощь!»
Когда охранник вбежал в камеру, Маркас лежал на полу. Ренэ Данблез пытался привести его в чувство. На вопрос охранника он ответил, что Маркас потерял сознание и нужно позвать врача. Когда врач пришел, сердце Маркаса уже не билось.
Следователь, арестовавший Ренэ Данблеза. распорядился, чтобы ему были оказаны возможные послабления. Старик попросил доставить в камеру бутылку шампанского.
На допросе Ренэ Данблез показал, что когда Маркас вошел, он спросил инспектора, долго ли будет длиться следствие по его делу, и где содержится Жак Данблез, его сын. Затем угостил Маркаса шампанским. Тот выпил и свалился, как подкошенный.
Полиция принялась за дело. Шампанское и стаканы отправлены на экспертизу. Попытались узнать, не общался ли Ренэ Данблез с кем-нибудь вне тюрьмы. Незадолго до прихода Маркаса к нему явился адвокат. Но арестованный заявил, что не знает никаких адвокатов, и отказался встречаться с ним. Потом заключенного водили в тюремную больницу, чтобы вырвать зуб.
Кроме того, что Ренэ Данблез разговаривал только с охранником, зубным врачом и Маркасом, ничего узнать не удалось.

5. Частная жизнь Маркаса

Смерть Маркаса явилась для нас полной неожиданностью и еще больше осложнила дело. Если инспектор был отравлен, значит, яд всыпали в стакан, однако анализ содержимого бутылки этого не подтвердил. К тому же Ренэ Данблез тоже пил шампанское, по крайней мере, оно было налито в его стакан.
Сам ли старик отравил Маркаса? Почему? Чем? Ведь его тщательно обыскали перед тем, как поместить в камеру. Оставалось ждать результатов вскрытия.
Когда Иггинс отправился в морг, Поль предложил нанести визит вдове Маркаса.
– Зачем? – удивился я.
– Сам пока не знаю. Ты можешь предложить что-нибудь иное?
– Нет.
– Тогда пошли.
Вдову Маркаса, симпатичную толстушку, мы застали в кругу соседок, оплакивающей мужа. После официальных соболезнований Дальтон нетерпеливо сказал:
– Мадам Маркас, мне нужно поговорить с вами. Не могли бы эти дамы на минуту оставить нас одних?
Его слова были встречены враждебным шепотом женщин.
– Я не служу в полиции, – продолжал Поль. – Я явился от имени Иггинса. Вы слышали об Иггинсе, мадам?
К нашему изумлению, имя Иггинса успокоило вдову. Она вытерла глаза и стала вежливо выпроваживать соседок. Наконец мы остались одни.
– Чем могу служить господину Иггинсу, о котором мой покойный муж говорил с таким уважением? – спросила женщина.
– Знаете ли вы, что ваш муж должен был поступить на службу к Иггинсу?
– Знаю. Я знала все, что он делает.
Дальтон покачал головой. Вряд ли такой осторожный полицейский, как Маркас. стал бы поверять свои тайны жене.
– О несчастье вам сообщили из полиции? – Да, приходил сержант Сальмон…
– Что он сказал?
– Не знаю, должна ли я говорить вам… Как угодно, холодно произнес Дальтон.
– Нет, нет, я все скажу. Но это мне не повредит?
– Конечно, нет. Мы хотим найти убийцу вашего мужа.
– Сальмон сказал, что его отравил тот старик.
– Ага, – прошептал мне Поль. – В полиции считают, что это его рук дело. Скажите, – продолжал он громко, знал ли ваш муж Ренэ Данблеза? Встречался ли с ним вне служебных обязанностей?
– Нет.
Может быть, Маркасу было известно о Ренэ Данблезе нечто, чего не знали в полиции?
– Муж никогда об этом не говорил, – растерянно ответила женщина.
Я видел, что Дальтон хитрит. У него был какой-то план.
– Это удивляет меня, – процедил он. – Дело в том, что Маркас в переговорах с Иггинсом дал понять, что что-то знает.
Женщина покраснела. Значит, удар попал в цель. Что-то она знала. Но что? Как заставить ее говорить?
– Муж не говорил вам, что узнал что-нибудь о Жаке Данблезе? – как можно равнодушнее спросил Поль.
– Нет…
– А о капитане де Лиманду?
– Ничего.
– Он не упоминал о часах капитана?
– Нет, – изумленно ответила вдова.
Очевидно, Маркас даже не подозревал, по какому следу мы шли так долго.
– А об актрисе Жаклин Дюбуа и ее любовнике? О том, которого посадили в тюрьму?
Он сказал только, что его арестовали за шулерство.
– Не может быть, чтобы ваш муж ничего не знал о неизвестном, которого нашли убитым в кабинете сенатора.
– Муж сердился из-за того, что в министерстве иностранных дел отказываются давать о нем сведения.
– Это все?
– Больше я ничего не знаю.
– А о Жиле?
Женщина снова покраснела.
– Мадам Маркас, вы, наверное, не знаете, что мы обещали тысячу франков тому, кто укажет нам, что стало с Жилем?
– Вы заплатите немедленно? – спросила она заинтересованно.
– Если данные стоят того. Ну, говорите!
– Вы никому не скажете, что узнали это от меня?
– Никому, обещаю.
– Жиль не мертв.
– И это все? Неужели муж ничего больше вам не сказал? Откуда он узнал об этом?
– Не знаю… Позавчера он пришел домой сердитым и ругался на господина Жиру, потому что тот почти не занимается делом о смерти Сожэ и исчезновении его помощника. Чтобы успокоить его, я сказала: «Нужно бы обшарить Сену, чтобы найти труп Жиля», а он как закричит: «Заткнись! Жиль жив».
– Это все, что вы знаете?
Женщина колебалась. Очевидно, она решила, что не заработает тысячи франков и нужно выкладывать все до конца.
– Я знаю кое-что еще.
– Что?
Вдова подошла к камину, над которым висела грифельная доска. Она повернула ее и показала написанный на ней адрес: «Улица Рокет, 215».
– Что это?
– Адрес, где жила девочка, которую убили и подбросили в сад господина Пуаврье.
– Мертвая девочка в мешке?
– Да.
Глаза Дальтона заблестели. Наконец-то у нас в руках была пусть тонкая, но все-таки ниточка. Неизвестно, конечно, имеет ли какое-нибудь отношение эта девочка к остальным убийствам. Хотя почему нет? Достаточно вспомнить волнение Жака Данблеза при виде трупа…
– Улица Рокет, 215, повторил Дальтон. – Откуда ваш муж узнал этот адрес?
– Он получил анонимное письмо, где говорилось, что три месяца назад в этом доме пропала девочка. Муж пошел туда, взяв с собой фотографию ребенка. По указанному адресу жил сапожник, въехавший в квартиру недавно. Естественно, он ничего не знал. Но соседи узнали девочку по фотографии.
– Где родители ребенка?
– Они были пьяницы. Однажды подрались, и муж той же ночью умер, а жену увезли на следующий день в больницу, где она тоже вскоре умерла.
– А девочка?
– Ее взяла к себе сестра. Дрянная девка, с восемнадцати лет пошла по рукам.
– Где она живет?
– Не знаю. Но она дрянь.
– Значит, она увела девочку?
– Да.
Дальтон вручил Алове тысячу франков, и мы бросились на улицу, не слушая ее благодарных восклицаний.
Таксист привез нас на улицу Рокет. В доме номер 215 действительно жил хмурый, необщительный сапожник, который ничего не знал ни о девочке, ни о ее родителях. Однако несколько франков сделали его более разговорчивым, и он назвал соседей, которые могли дать нам необходимые сведения.
Пришлось выслушать уйму ненужных подробностей и кривотолков. Узнали мы немного. Никого из интересующих нас лиц соседи не знали. Когда Дальтон показал фотографии, которые носил с собой, они опознали только Маркаса.
Невероятно болтливая зеленщица сообщила нам много интересного о Нини Лапланш, девушке, которая увела с собой девочку. Но самое главное – она знала ее адрес: улица Брэда, 47.

6. Мадемуазель Антуанетта Лапланш

Мадемуазель Нини оказалась хорошенькой девушкой с живыми глазами и нежным цветом лица. Видно, водопроводчик, с которым она сбежала из дома, был давно ею брошен – об этом свидетельствовала дорогая обстановка и изысканный наряд хозяйки. Правда, достаточно было обменяться с ней десятком слов, чтобы убедиться в том, что она беспросветно глупа.
Приняли нас холодно. Сидевший в кресле мужчина с длинными черными усами не соблаговолил даже поздороваться, продолжая курить.
Мадемуазель Нини, застигнутая врасплох нашим появлением, растерянно отвечала на вопросы Поля. Да, она Антуанетта Лапланш, родители умерли почти одновременно, осталась младшая сестра – Дэзире, Дэзире Лапланш.
– На следующий день, как мать умерла, – рассказывала Нини, – явилась зеленщица. Пришлось пойти. Девчонка плакала, и никто не хотел взять ее. Я привела ее к себе. А через несколько дней пришел какой-то урод, сказал, что он председатель то ли благотворительного общества, то ли приюта, и хочет взять Дэзире на воспитание, потому что девочка похожа на его дочь.
– Что было потом?
– Ничего. Он увез ее.
– Куда?
– Не знаю. Сел в автомобиль и уехал.
– А девочка?
– Ревела.
– Где он живет?
– Я не спросила.
– Как его зовут?
– Не знаю.
– Скажите, вы можете описать мужчину, который увез девочку?
– Такой знаете, безобразный тип.
– Вы могли бы его узнать?
– Да.
Дальтон протянул Нини пачку фотографий. Она почти сразу указала на одну из них.
– Вот, этот самый!
– Этот?
– Да, да.
– Вы уверены?
– Что я, по-вашему, дура?
Дальтон, улыбаясь, протянул мне фотографию, обнаруженную в бумагах Сожэ. На ней, как подозревал Иггинс, был изображен Жиль.
– Какого цвета у него волосы? – спросил Поль, пряча фотографии в карман.
– Рыжие.
Итак, мы узнали многое и в то же время ничего существенного. Как смерть Дэзире Лапланш связана с убийством Пуаврье? Была ли она убита и почему ее труп, завязанный в мешок, брошен в сад сенатора? Кто такой Жиль, таинственный Жиль, помощник палача? Где его логово? Все говорило о том, что мы нащупали след, но куда двигаться дальше?
Приходилось ждать возвращения Иггинса. На столе в кабинете Дальтона лежала записка от него, в которой Иггинс просил никуда не уходить до его прихода. Он сообщал, что патологоанатом, делавший вскрытие трупа Маркаса, констатировал смерть от отравления. Содержимое желудка отправлено на анализ для установления яда. Что касается Ренэ Данблеза, то он в своей камере занимается какими-то таинственными математическими вычислениями.
Вот все, что мы узнали. Утешительного мало.

7. Улица де-Ламбер, 7

Иггинс вошел, когда пробило девять. Кивнув нам, сел, налил себе виски и залпом выпил.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17