Зажав кинжал в правой руке, Паоло схватил Антихриста левой рукой за шею, как его учили, и вонзил клинок. Он услышал треск костей и почувствовал, что рука немеет от охватившего его шока. Паоло хотел было выпустить из рук кинжал, но вместо этого погрузил его глубже. Пальцы коснулись капюшона. «Пожалуйста, только не кричи», – пробормотал Паоло.
Бубня что-то себе под нос Мартин высоко занес кинжал, ударил по капюшону, но промахнулся. Лезвие, попав в плечо, скользнуло по нему и вонзилось в позвоночник.
Выдернув кинжалы, монахи отшатнулись. В жутком оцепенении они наблюдали, как тело качнулось вперед и, медленно оседая, упало на алтарь лицом вниз.
Наступла короткая тишина, затем Паоло шагнул вперед и перекрестился, бормоча молитву. Мартин двинулся следом за ним. Монахи с трудом перевернули тело и оцепенели. Перед ними лежал Мэтью. Лицо его застыло в неестественной гримасе, невидящие глаза закатились так, что сверкали одни белки.
Паоло и Мартин отпрянули от тела, отирая об одежду руки, и в ужасе уставились друг на друга. Губы их беззвучно двигались, они пытались найти объяснение, но его не было. Паоло поднял к небу полные страдания глаза, только бы не смотреть в это страшное, искаженное гримасой смерти лицо. «Господи, Спаситель, – прошептал он, – избавь наши умы от помрачения, предотврати беду…»
Вдруг сзади раздалось звериное рычание. Повернувшись всем телом, Паоло увидел огромную собаку. Мартин тоже обернулся и застыл на месте, впившись взглядом в черного пса. Монахи инстинктивно отступили назад, а чудовище, стоявшее в дверном проеме, переводило свои пылающие глаза с одного на другого. Шерсть на нем вздыбилась, огромная пасть была оскалена.
«Окно», – мелькнула у Паоло спасительная мысль. Они заберутся в оконный проем и дождутся, пока эта тварь исчезнет.
Паоло почувствовал в руке ладонь Мартина и двинулся к окну, но в оконном проеме вырисовывался череп шакала, таращившийся на них пустыми глазницами, в которых ритмично пульсировала кровь. Череп как будто освещался изнутри.
Монахи в ужасе отшатнулись. С их губ сорвалось невнятное бормотание. Мартин оступился. Пытаясь сохранить равновесие, он вцепился в волосы Мэтью, но пальцы его соскользнули в мертвые глаза. Мартин вскрикнул, отскочил и, опять споткнувшись, растянулся на каменных плитках. Взгляд его различил на полу ржавую решетку. Она была наполовину отодвинута. Повинуясь какому-то внутреннему зову, Мартин подполз к решетке и заглянул вниз. Это был старый заброшенный колодец с гладкими черными стенами. Дно его находилось у самого основания скалы. Не колеблясь ни секунды, Мартин протиснулся в отверстие и ухватился за прутья решетки. Ногами он пытался нащупать опору. Паоло забрался в колодец следом за ним. Монахи повисли, вцепившись в ржавую решетку на высоте пятидесяти футов от земли и прижавшись к стенам колодца.
Они неподвижно висели над пропастью. И вдруг отчетливо услышали какой-то странный, похожий на шлепанье, топот. Монахи взглянули вверх и увидели страшного пса. Собака замерла у края колодца, слюна стекала прямо на лицо Мартина. С минуту стояла она так, словно сторожа их, затем раздался скрежет. Решетка вместе с вцепившимися в нее монахами стала задвигаться. У Мартина и Паоло побелели косточки на запястьях – так крепко вцепились они в ржавые прутья. Тела их начали раскачиваться, ударяясь о стенки колодца, ноги болтались в воздухе.
Решетка тяжело и плотно задвинулась. Собака торжествующе зарычала. Паоло бросил на пса взгляд и почувсвовал, как его левая ладонь, еще влажная от крови Мэтью, постепенно соскальзывает. И вот он уже висел на одной руке, опираясь о стену. Со второй попытки ему удалось опять ухватиться правой рукой за прутья. Тяжело дыша, Паоло смотрел вверх. А собака тем временем надавила лапой на пальцы Мартина. Монах закричал, пытаясь оторвать собачью лапу.
– Не двигайся, – прошептал Паоло. – Оставь ее… Лицо его исказилось от страха. Мартин, уставившись на Паоло, покачал головой. Рот у него приоткрылся, будто он силился что-то сказать, пальцы соскользнули, и Мартин рухнул вниз. Паоло зажмурил глаза, но заткнуть уши он не мог. Он услышал протяжный вопль Мартина и стук тела о скалу.
Собака вновь зарычала, а затем как сквозь землю провалилась. Паоло открыл глаза. Он был сильным и выносливым, но прекрасно понимал, что может провисеть еще минуты-полторы от силы. И тут Паоло заплакал, слезы струились по его лицу, стекая на подбородок. В свои последние секунды он надеялся, что боль не продлится целую вечность…

Глава двенадцатая

Впервые за этот год денек выдался по настоящему теплым. Весенний солнечный свет заливал гостиную в загородном доме Дэмьена. Он бил в глаза телевизионщикам, устанавливающим оборудование.
Обычно молчаливые и циничные, сейчас они перебрасывались шуточками. Удивительно, как на свой лад перекраивало людей весеннее солнце.
А на террасе Дэмьен и Дин без особой радости разглядывали весенние цветы. Оба предпочитали осень. Молча прогуливались они вдоль террасы, и Дин размышлял про себя, станет ли Дэмьен когда-нибудь нормальным человеком. Напряжение Торна распространялось на весь персонал, и Дин на своей шкуре ощущал состояние Дэмьена, как будто страдания того были чем-то вроде заразной болезни. Дин плохо спал, стал раздражительным. Он прекрасно прожил бы без этой Рейнолдс, вечно торчавшей рядом. Она являлась частью их тревог. Дин был в этом уверен. Но в конце концов это не его дело.
Дин решил нарушить затянувшееся молчание. – Итак, у нас уже четыре кинжала, – начал он.
Дэмьен кивнул: – Дин, осталось три, но я не могу больше терять время. – Он помедлил, затем еле слышно продолжал: – Единственный способ отделаться от Назаретянина – это истребить по всей стране всех младенцев мужского пола, родившихся ночью двадцать четвертого марта.
Дин оторопел, не веря своим ушам, и взглянул на Дэмьена. Лицо Торна выражало твердую решимость, и Дин даже присвистнул, пытаясь мысленно охватить грандиозность предложения.
– Но можем ли мы быть уверены, что он до сих пор еще здесь, в стране? – сделал он слабую попытку возразить.
– В пророчестве сказано, что Он явится на острове Ангелов, – заявил Дэмьен. – А эти педантичные христиане точно придерживаются буквы предсказания.
Они пришли в сад. Дэмьен сорвал цветок с куста рододендрона и принялся обрывать лепестки.
– Как Барбара? – поинтересовался он.
– Хорошо, – ответил Дин.
– А как твой сын? Дин тут же подавил в себе страшную догадку. – Прекрасно, прекрасно, – заверил он Торна.
Их окликнули. Дин повернулся и увидел, что к ним подбегает Питер. Дэмьен даже не взглянул на него, по-прежнему не сводя глаз с Дина.
– Он ведь родился ночью двадцать четвертого марта, не так ли?
– Кто? – Дин прикинулся дурачком и тянул время.
– Твой сын.
– Нет. – Впервые Дин солгал Дэмьену. До сегодняшнего дня в этом не было ни нужды, ни смысла. Этот человек читал все его самые сокровенные мысли. – Нет-нет, – повторил Дин, – двадцать третьего марта, как раз перед полуночью.
Питер подбежал к ним и передал, что мама готова начать работу. – Скажи ей, что мы уже идем, – пообещал Дэмьен, все еще пристально глядя на Дина. Он оборвал с цветка все лепестки и теперь мял в пальцах его сердцевину. – Уничтожьте Назаретянина, – еле слышно произнес Торн.
– Но как? – раздраженно бросил Дин.
– Для этого-то и существуют ученики, – просто заметил Дэмьен. – Собери их всех на острове в воскресенье. В субботу я прихвачу с собой на охоту в Корнуэлл Кейт и Питера, так что туда доберусь сам.
Он повернулся и зашагал к дому, улыбнувшись и пожелав Дину приободриться.
Дин наблюдал за ним. Да уж, приободриться. Пожелание в духе британцев: «Возьми себя в руки. Вот теперь можешь и чай с орешками попить». Внезапно Дин осознал, как остро ненавидит эту женщину. Именно она оказывает на Дэмьена плохое влияние. И впервые Дин почувствовал безотчетный страх, будто совершил ужасную ошибку. Волна внутреннего сопротивления поднялась было в нем, но он тут же совладал с ней и направился в кабинет, где хранились документы, в том числе и разнообразные списки. Бежать ему было некуда. Он давно продал свою душу и никто не мог возвратить ее ему. Сожалеть о чем-то уже поздно. Однако, подойдя к письменному столу и подняв телефонную трубку, он поклялся себе, что одной вещи не сделает никогда, даже если это будет означать для него великие муки…
В тридцати милях к востоку, в Чэнсэри Лейн – самом сердце обитания английских юристов, – молодой адвокат по имени Фрэнк Хатчинс поднял трубку, внимательно выслушал звонившего и, порозовев от волнения, повесил ее. Он вызвал своего клерка и отпустил его на весь день. Убедившись, что персонал покинул контору, Хатчинс подошел к сейфу, вытащил справочник и положил его рядом с телефоном.
Сколько же лет прошло, попытался вспомнить адвокат. Три года назад его взяли на службу, правда, целый год он валял дурака, томительно ожидая настоящего дела. Наконец ему оказали такую честь, и он достойно справился со своей работой. А начал Хатчинс с того, что принялся выуживать из воскресных газет нужную информацию. Он выискивал заголовки вроде «Сатанизм и сотворенное им зло» и тщательно исследовал подобные статьи. В конце концов у него собралось изрядное досье.
И вот его час пробил. Хатчинс трудился весь день напролет. Когда он покинул свой кабинет, в ушах все еще стояло дребезжание телефонных звонков. Адвокат закатился в бар и, в одиночестве восседая за стойкой, потягивал «чери».
Для сестры Ламонт поменять свою смену на другую было делом не сложным. Подружка Шарки знала об ее новом ухажере и догадывалась, как он ей дорог. Когда Ламонт попросила о замене, Шарон великодушно уступила, проворчав, правда, что теперь у нее получилась двойная смена.
Сестра Ламонт поблагодарила Шарон, упаковала свою дорожную сумку и отправилась на станцию. В понедельник Шарон потребует от нее детального изложения событий, поэтому прямо сейчас, не откладывая в долгий ящик, ей надо напрячь свою фантазию и сочинить достойную историю, чтобы развлечь бедную толстушку…
…В Хампстеде десятилетний Тревор Грант разработал план. Он прекрасно понимал, что родители ни за что не отпустят его одного на уик-энд. Если он исчезнет, то они поднимут на ноги всю полицию и начнется дурацкий переполох. Тревор позвонил своему кузену в Уэмбли и узнал, что сможет у того погостить. Значит, он выиграет какое-то время. А когда мать поймет, что он не собирается возвращаться в этот же день, Тревор будет уже в Корнуэлле и просто звякнет им, чтобы они не сходили с ума. Положив трубку, Тревор пересчитал свои карманные деньги и стал прикидывать, попросить ли у мистера Хатчинса денег на проезд или лучше просто стащить их. Он остановился на последнем. В будущем он еще не раз прибегнет к подобному решению.
В Ливерпуле преподобный отец Грэхэм Росс вызвал молодого священника и осведомился, не сможет ли тот провести воскресную службу за него. Воскресенье – день семейного траура, объяснил Росс. Молодой человек с готовностью согласился. Он выразил свои соболезнования, испытывая волнение при мысли о предстоящем выступлении перед многочисленной аудиторией.
– Благослови тебя Господь, – напутствовал священника Росс и вернулся в свой приход. Он возьмет с собой в Корнуэлл черное одеяние и свой любимый крест с фигуркой Христа, висящего вверх ногами…
…Доктор Горацио Филмор позвонил из своего кабинета жене и сообщил, что в этот уик-энд ему придется выехать на срочную деловую встречу. По ее голосу он понял, что жена не поверила ему. Возможно, она будет проверять, звонить, выяснять, и когда он, наконец, вернется, разразится чудовищный скандал. Да ладно, пусть орет сколько влезет. Он даже находил прелесть в этих ссорах, добавлявших перцу в их скучную семейную рутину…
По всей стране мужчины, женщины и дети собрались в дорогу. Они еще раз проверили маршрут перед путешествием к их общей заветной судьбе. Каждый осознавал, что готов выполнить все, что пожелает или потребует Дэмьен Торн.

Глава тринадцатая

С тех пор как страшная весть обрушилась на него, Антонио был безутешен. Он любил их всех, особенно Мэтью, которого знал вот уже тридцать лет. Но постепенно его скорбь превращалась в гневное ожесточение. Он начал испытывать страстную ненависть к человеку по имени Дэмьен Торн. Если бы это было в его власти, он не просто вонзил бы в него кинжал. Он придумал бы для Торна долгую, мучительную смерть. Лежа в постели, Антонио представлял себе, как разрезает Дэмьена на мелкие кусочки. Бог не стал бы наказывать его за эту жестокость.
Днем и ночью монах раздувал пламя своей ненависти. Он начисто забыл об осторожности. Его безудержная ярость то и дело выплескивалась наружу, стоило в разговоре коснуться имени Дэмьена Торна.
У Антонио имелся собственный план. Торна следует захватить, когда тот будет находиться без охраны. За ним нужно охотиться на открытом пространстве, зажать, обложить его, как зверя, каковым он и является.
На этот раз отец де Карло не возражал, поскольку у него не осталось выбора.
Пока поезд, громыхая по рельсам уносил их на запад, Антонио поглядывал на юношу, примостившегося рядом. Симеон так юн и нежен. Он то и дело всхлипывал во сне, как будто его одолевали кошмары. Антонио коснулся влажного лба юноши. «Бедный мальчик, – подумал монах, – такой чувствительный». Вот он – Антонио – никогда не испытывал кошмаров. Отец де Карло заметил однажды, что причиной тому – отсутствие у Антонио воображения. Ну а что еще мог сказать священник?
Всю дорогу Антонио обдумывал план, прорабатывал его до мельчайших деталей. Выполнение его потребует тщательной подготовки, точности, вплоть до секунды, и, конечно же, удачи. На везение приходилось только надеяться, но если разработать план досконально, то у него появятся шансы на победу.
Все шло гладко с самого начала. Они устроились в деревенской таверне и через короткое время уже беседовали с местными фермерами. Общаться было довольно сложно. Люди в этой местности говорили на странном диалекте. Но все равно им удалось понять друг друга, и они без умолку болтали о политике, спорте и таких штуках, о которых Антонио знал лишь понаслышке. Но он был прекрасным слушателем. К концу вечера у них с Симеоном завелась уже куча друзей. Хорошенько надравшись пивом, Антонио лежал в постели и размышлял о том, что, останься он в миру, вполне мог бы достичь определенных высот на деловом поприще, ибо обладал умом расчетливым и предприимчивым.
На следующее утро они прогуливались по полям с одним из фермеров. Этот человек не задавал лишних вопросов и, когда Антонио спросил его, где можно достать лошадей и терьеров для охоты на лис, даже не удивился. Просто объяснил, у кого все это можно найти. Если человеку вдруг понадобился терьер, разве это не его личное дело? А захочет рассказать – так расскажет.
Милю за милей оставляли они позади себя, вышагивая по полям то через молодую поросль, то через подлесок. По виадуку пересекли узкое ущелье, по дну которого протекала речушка. На несколько минут задержались на мосту и посмотрели вниз, на речку. Но взгляд Антонио впился в противоположный конец моста. Часть скалы здесь обрушилась, и в месте обвала виднелась влажная земля.
Битый час дремала лисица в своем жилище. Расслабившись и прижав уши, она время от времени принюхивалась и потягивалась, пытаясь повернуться на бок. Но места в норе было недостаточно. Лисица зевнула. При этом ее задние лапы вздрогнули, будто она собиралась бежать.
И тут животное почуяло опасность. Навострив уши, лисица мгновенно проснулась и поползла, задевая головой свод норы. Снаружи доносился собачий лай и царапанье. Пятно света впереди – и без того небольшое – внезапно исчезло, как будто вход в нору чем-то загородили…
Навстречу ей полз терьер, глаза его сверкали. Лисица стремительно прыгнула на него, вцепилась в собачью морду и затрясла ею. В какой-то момент она выпустила голову терьера, нацелившись ему в глотку. Подобрав под себя задние лапы, лисица завалилась на бок, мгновенно проскользнула под собакой и прижалась к стене норы. Лязгая зубами, терьер пытался выхватить клок лисьей шерсти, но его противница оказалась проворней, она моментально подрыла лапами землю и молниеносно рванулась вперед, к свету.
И тут она мордой врезалась в какой-то предмет. Охваченная паникой, лисица пыталась развернуться, но не могла сдвинутться с места. Путь к отступлению был отрезан, ей некуда было деваться – ни вперед, ни назад.
Симеон действовал быстро. Как только лисица оказалась в клетке, он захлопнул крышку. Монах крепко держал клетку, не обращая внимания на вылезшего из норы терьера. Тот был весь заляпан грязью, с морды капала кровь, и он выл от боли и возмущения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15