Да?
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
– Нет, но я его сын. Я надеюсь, что мой отец погиб, – Алекс метнул строгий взгляд на ее побледневшее лицо, – иначе ему пришлось бы двадцать лет томиться в застенках режима.
Ианта высвободила руку:
– Но, если режим сменился три года назад, значит, политзаключенных освободили.
– Нет. Когда правящая группировка пришла к власти, она объявила, что не содержит в тюрьмах политзаключенных. А политические преследования только ужесточились, всех недовольных бросили за решетку.
– Значит, если ты возвратишься, тебя непременно убьют.
Алекс промолчал, и Ианта нетерпеливо потребовала:
– Ради Бога, объясни все, не мучай меня своей скрытностью, я должна знать!
– Хорошо, – Консидайн тяжело вздохнул, – я не исключаю, что меня могут убить. Однако у меня будет гораздо больше доброжелателей, чем противников. Я наладил связи с влиятельными людьми и знаю положение дел: в Иллирии есть надежные силы, которые меня поддержат. На самом деле в стране царит анархия и режим не обладает реальной властью. Я знаю, что армия перейдет на мою сторону. Генералам нужна стабильность, они прислуживают режиму, потому что не видят никаких иных перспектив, которые бы привели к правопорядку. Если я вернусь, генералы сами сбросят правящую группировку и помогут мне сформировать надежное правительство.
– Из верных и влиятельных людей? – спросила Ианта, пытаясь понять, что к чему.
– Да. Есть многие, кто не потерял надежду, что Консидайн вернется и займет пустующий трон. У меня есть на это право – и наследственное, и моральное. Я владею огромным состоянием. Наш народ, да и те, кто сейчас у власти, понимают, что я ничего не выиграю, если возглавлю маленькую, обнищавшую и нестабильную страну. Мои желания совпадают с желаниями подавляющего большинства: я не хочу допустить дальнейшего кровопролития.
– Но разве люди поверят тебе?
– Меня признают. Я похож на отца; Консидайн – наша родовая фамилия. Меня лично знает достаточное число людей, и в народе давно ходят слухи, что наследный принц жив. Поэтому они и проводят демонстрации, и я чувствую ответственность перед ними. Как бы то ни было, я возвращаюсь не только для того, чтобы занять трон; королевские почести и привилегии меня не прельщают.
– И все-таки разумнее не ехать в эту страну, – сказала Ианта, со страхом думая, что может ожидать Алекса, – никто не упрекнет тебя, если ты останешься.
– Но это будет бесчестно.
Она вздохнула и произнесла с долей сарказма:
– Да. И безответственно. Ведь ты же очень ответственный человек.
Консидайн усмехнулся:
– Что поделаешь, таким меня воспитали. – Он поднялся. – Пойду в кабинет. Мне обязательно нужно позвонить Марку. Хочешь еще чаю?
– Нет, я лучше прилягу. У меня разболелась нога.
– Дать обезболивающее? – строго спросил он.
– Нет, само пройдет.
Ианта побрела в спальню, чувствуя себя совершенно разбитой. Раздевшись, она улеглась в кровать и завернулась в легкое покрывало. Заливший комнату утренний свет не помешал ей крепко уснуть.
Ее разбудил негромкий, но настойчивый стук в дверь. Ианта открыла глаза:
– Войдите.
В комнате появился Консидайн, проговоривший с порога:
– Ианта, сегодня вечером я…
Вдруг он замолчал, остановившись у кровати и с жадным восторгом разглядывая Ианту. Она лежала в одной полупрозрачной сорочке, сброшенное во сне покрывало валялось на полу. Алекс не выдержал и воскликнул:
– Какая ты стройная! А твои волосы, рассыпанные по подушке, напоминают лучи солнца. Среди морских дев ты самая красивая.
Его комплименты звучали почти как обвинение. Ианта села и потянулась было за покрывалом, но передумала.
– А ты самый красивый и желанный мужчина из тех, кого я встречала в своей жизни.
– Это неразумно, Ианта.
– Знаю.
Консидайн присел на кровать. Трудно сказать, кто из них первым сделал движение навстречу другому, но уже в следующий миг Алекс накрыл Ианту своим телом. Его губы осыпали поцелуями ее рот, лицо, шею, голые плечи с такой ненасытной страстью, что женщине оставалось лишь с готовностью покориться его ласкам. Ее руки крепко обхватили его шею, губы жадно ловили каждый поцелуй. Алекс приподнялся, и его ладонь коснулась ее тела, скользнув по груди, по изгибу тонкой талии и округлому бедру. Тело Ианты невольно и нетерпеливо подалось навстречу его руке, призывая к более интимным ласкам. Пальцы Консидайна невзначай дотронулись до шероховатой кожи, где обозначилось начало шрама на ноге.
– Нет! – неожиданно вырвалось у Алекса, и он, отпрянув от Ианты, соскочил с кровати.
Он стоял над ней, тяжело дыша и растерянно глядя на покрывало, лежащее на полу. Ианта подобрала его и укрыла ноги.
Она боялась посмотреть Алексу в глаза, желая в эту минуту только одного – чтобы он ушел, оставив ее в одиночестве переживать унижение и стыд.
– Твоя нога тут ни при чем, – проговорил Алекс.
– О, не беспокойся, – ответила она, возвысив голос, – я знаю, что шрам отвратительный. Но мне скоро сделают пластическую операцию, и он станет менее заметен.
Резким движением Консидайн сорвал с ее ног покрывало и бросил на пол. Ианта закрыла глаза. Чего он хочет? Еще больше унизить ее?
– К чему ты это сказала? – недоуменно поинтересовался Алекс. – Посмотри на меня.
Она решилась поднять на него глаза, и он продолжал:
– Любой мужчина, который отвергнет тебя из-за этого шрама, может считаться полным идиотом. Я понимаю женщину, страдающую от природного уродства или бездетности. Но, если ты переживаешь из-за такой мелочи, остальным вообще жить не стоит. Жалеть тебя может разве только тот, кто жил среди богов.
Ианта немного пришла в себя и даже решилась на шутку:
– Значит, ты признаешь, что я не богиня?
– Нет, – парировал он, – ты всего лишь Ианта – океанская нимфа. Я знаю, что жалеть нужно мужчин, которым ты встретилась на пути.
Однако Ианта, похоже, восприняла его шутку всерьез:
– Значит, по-твоему, меня способен полюбить только простой смертный?
– Я не понимаю, к чему ты клонишь. По-моему, ты просто расхандрилась.
– Тогда почему ты отпрянул от меня, как от какой-то… скользкой жабы?
Он посмотрел ей в глаза:
– Я не хочу заниматься с тобой любовью, как уходящий на войну солдат, который старается получить как можно больше удовольствий, зная, что это в последний раз, – его слова звучали отчетливо и резко, как удары кнута, – я не могу тебе ничего предложить.
Ни в настоящем, ни в будущем. Собственно, я зашел сообщить, что сегодня вечером уезжаю из Новой Зеландии.
Ианта впервые поняла, что значит выражение «разбитое сердце». О, разве она сама не говорила себе, что их отношения не имеют будущего?
– Да, я понимаю, – пробормотала Ианта, все еще отказываясь верить в окончание сказки, которую сама же и сочиняла, – не беспокойся за меня и не думай ни о чем. Ты мне очень понравился, но мы так мало знаем друг друга и между нами ничего еще не было…
Ее голос ослаб, и она замолчала.
– Значит, легко будет забыть? – с горечью спросил Консидайн. – Дай Бог. Я не буду заниматься с тобой любовью, потому что ты заслуживаешь большего, чем я могу дать.
Но не думай, что я не испытываю к тебе влечения. Еще ни одна женщина не была для меня столь желанной, как ты.
Он повернулся на каблуках и торопливо вышел из спальни, но его слова отозвались болью в душе Ианты. Неужели его нынешнее признание – это все, что она могла от него получить? Она поднялась с кровати и направилась в ванную принять душ. Оделась и вышла в гостиную.
– Дождь кончился, – такими словами встретил ее Консидайн.
– Да, – ответила Ианта, – и теперь я могу вернуться в свой маленький коттедж.
– Собери вещи, я отвезу тебя.
Они ехали по размытой дороге, замечая упавшие у обочины деревья и залитые водой луга и обсуждая масштабы ущерба, нанесенного ураганом. На подъезде к лагерю автомобилистов они увидели впереди упавшую на дорогу огромную ветвь. Алекс затормозил.
– Останься в машине, – велел он Ианте.
Она наблюдала, как Консидайн энергично оттаскивает ветвь на обочину, словно испытывая жадную потребность в физической деятельности.
Коттедж Ианты оказался цел и невредим, так же как и соседский. Однако между домами валялась огромная кедровая ветвь, та самая, что нависала у Ианты над крышей. Она каким-то странным образом не повредила ни одно из строений. Ствол самого кедра треснул, еще несколько веток сломалось, на их месте торчали уродливые обломки.
– Попроси кого-нибудь спилить дерево, – сказал Консидайн.
– Хорошо.
Алекс тщательно осмотрел коттедж снаружи и изнутри, пока не убедился, что все в порядке. Они вышли на порог.
– Ну, прощай, – произнес Алекс.
Ианта молчала, не глядя на него.
– Обещай мне кое-что, ладно? – попросил Консидайн.
Она готова была обещать ему все на свете!
– Что?
– Ты продолжишь попытки войти в воду.
– Да, обещаю.
– Я видел фильм с твоим участием. Ты рождена для плавания. Я хочу, чтобы ты возвратилась к работе. Сделай это ради меня.
Ианта кивнула, и он добавил:
– И еще…
Она подняла глаза, и Алекс продолжал:
– Обещай, что будешь вспоминать меня.
– А зачем?
– Может, когда-нибудь мы встретимся и я найду для тебя более нежные слова, чем теперь, – он отвел глаза, – хотя это вряд ли произойдет.
Ианта снова кивнула. Слезы душили ее, и она боялась разрыдаться, но Алекс уже повернулся и неровной походкой направился к машине. «Вот и все», – подумала Ианта. Через минуту «рейнджровер» укатил прочь.
В бакалейной лавке Ианте передали, что Трисия уже несколько раз звонила ей. Ближе к вечеру Ианта дозвонилась до подруги.
– С тобой все в порядке?! – беспокоилась Трисия.
– Да, не кричи, пожалуйста. В порядке. Коттедж тоже в порядке.
– К черту коттедж! Я чуть не сошла с ума, когда позвонила твоему отцу и узнала, что ты все еще на озере, а до тебя не могла дозвониться. Хочешь переехать ко мне и пожить немного у нас?
– Нет, не будь идиоткой, я же сказала, что мне здесь хорошо. – Ианта, смягчив тон, продолжала: – Коттедж нисколько не поврежден, но твой любимый кедр слегка пообломался и треснул.
– Мои родители, которые сейчас в Австралии у тети Холли, передавали, что кедр можно распилить на дрова и продать. Если ты это организуешь, то потом пришли мне чек.
– Хорошо, – согласилась Ианта, такое занятие хоть немного отвлечет ее.
– И все-таки приезжай ко мне, – продолжала Трисия. – Обещаю интересное общение с моим сыном, который открыл для себя, что малевать рисунки пальцем гораздо удобнее, чем кисточкой. И с дочуркой, которая наконец-то спит всю ночь.
– Я рада, что у тебя все так замечательно.
– А у тебя разве нет?
– У меня тоже, – Ианта не сразу вспомнила о своем достижении, – я научилась входить в воду.
– Правда?! Ну-ка, расскажи, как тебе это удалось?
Ианта поделилась своей радостью.
– И теперь ты сможешь плавать?
– Думаю, что да.
Трисия пришла в неописуемый восторг, и, заканчивая разговор, Ианта грустно улыбалась: в этом есть какая-то злая ирония, что от фобии ее излечила очередная горькая утрата, при которой все остальное просто потеряло значение.
Она позвонила отцу и, не застав его дома, попросила мачеху передать, что с ней все в порядке. Затем Ианта узнала у владельца лавки, кому нужны дрова и кто может спилить ее кедр. Она набрала номер.
– Мужа нет дома, – ответил женский голос, – но я ему передам. Как вас зовут?
Когда Ианта назвалась, женщина воскликнула:
– О, все правильно, ваш муж звонил насчет этого дерева.
– Мой муж?
«Алекс, наверное», – решила Ианта.
– Да, он звонил час назад и разговаривал с Джоном. Так что Джон в курсе и приедет к вам вечером, до того как стемнеет.
– Вам повезло, – говорил Джон Ианте в тот вечер, когда Алекс уже покидал Новую Зеландию, – еще один такой ураган, и ваше дерево точно не выдержит и рухнет. О'кей, утром я спилю его.
Назавтра Джон пришел со взрослым сыном, и им на пару пришлось изрядно попотеть, чтобы свалить и распилить огромное дерево. Тем временем возвратились соседи, которые сразу же начали оплакивать побитые ураганом ноготки.
Ианта передала им ключ и ушла на пляж. Она несколько раз окунулась в воду, страх за дальнейшую судьбу Алекса оказался надежной защитой от водобоязни.
Вечером в теленовостях ничего существенного об Иллирии не сообщалось, и возможность узнать что-нибудь откладывалась на неопределенный срок. На следующее утро – тоже ничего. Ианта заставила себя выполнить множество незначительных дел, стараясь чем угодно заполнить время, лишь бы усмирить ни на минуту не покидавшее ее волнение.
Наконец в вечерних новостях диктор объявил: «В Иллирии произошел бескровный государственный переворот. Скрывавшийся от политических преследований наследный принц возвратился в страну и был объявлен главой государства». Ианта похолодела, не веря, что перевороты бывают бескровными, и тут на экране появился он! Голос диктора стал едва различимым, изображение поплыло у нее перед глазами. Ианта едва не лишилась сознания. Она откинулась на спинку кресла и, немного придя в себя, бессмысленно уставилась на экран. Главное – Алекс жив!
Он находился в центре огромной шумящей толпы, которая восторженно приветствовала его. Он что-то говорил, спокойный, властный и энергичный, касался множества протянутых к нему рук. Ианта вытерла слезы, текущие по щекам, и сосредоточила внимание на словах репортера: «… направились в собор, где архиепископ приготовился провести коронацию. Одновременно с возвращением принца найдена и возвращена в собор икона святого Иоанна. До сих пор считалось, что икона, как и другие найденные реликвии принца, была уничтожена коммунистическим режимом».
Картина ликующих народных масс сменилась другой, чинной и молчаливой: на площади перед собором люди дружно преклонили колени, лица светились благоговением и счастьем, многие плакали. Архиепископ неспешно увенчал голову принца золотой короной. Затем послышался звон колоколов, но его заглушил рев обезумевшей от радости толпы.
«Едва принц Алекс Консидайн появился в Иллирии, – продолжал репортер, – как почти тотчас прекратился вооруженный конфликт. Его признали, и, несмотря на заверения, что его появление носит исключительно миротворческий характер, народ потребовал коронации принца в соборе. Некоторые одиозные члены правящей хунты были убиты, остальные бежали, армия и полиция присягнули на верность короне». Ведущий, как ни в чем не бывало, перешел к следующей теме, и Ианта выключила телевизор.
Ей вспомнились слова, которые она сказала Алексу, что ей жаль королевские семьи, ведь у них такая невыносимая жизнь. Может, в ту минуту Консидайн отказался от мысли связать с ней свою судьбу? Если, конечно, у него вообще возникала такая мысль. Эх, лучше бы держать язык за зубами! Хотя все равно ничего бы не вышло, ведь для надежных отношений одного влечения мало. А о любви он ничего не говорил.
* * *
Потянулись пустые, безрадостные дни. Раньше Ианта считала, что сполна познала горечь утрат. Она долго оплакивала весельчака Грега, и боль одиночества так неохотно отступала. Но горе от нынешней потери оказалось еще тяжелее. Может, потому, что с Грегом она по крайней мере познала радость любви? Более всего ее мучила беспрерывная борьба с собой: Ианта боялась признаться себе в том, что полюбила Алекса, и убеждала себя в необходимости отвергнуть и подавить возникшее чувство из-за невозможности реализовать его.
Первое время Ианте казалось, что она сходит с ума. Ночами ей снился Алекс, и она просыпалась вся в слезах, испытывая невыносимые душевные муки, порой переходившие в настоящую физическую боль. В такие минуты Ианта торопилась немедленно чем-нибудь отвлечься, уверяя себя, что пройдут недели, месяцы – и боль утихнет. Ведь на самом деле ничего серьезного между ней и Консидайном не произошло – всего лишь несколько поцелуев и мимолетные страстные объятия в день его отъезда. Разве этого достаточно для настоящей любви?
В конце концов Ианта взяла себя в руки и начала действовать. Прежде всего надо было осуществить то, о чем просил ее Алекс: «Ты должна плавать – ради меня».
Изо дня в день она приходила на озеро и окуналась в воду, заплывая с каждым разом все дальше и пробуя нырять. Боязнь очутиться в зубах акулы уже не беспокоила ее, а значит, был сделан первый шаг, чтобы вернуться к прежней, относительно полноценной жизни.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
– Ианта, такая возможность представляется только раз в жизни! – говорил по телефону энергичный и напористый Билл Фенн, тот самый, что когда-то снимал ее в сериалах. – Морская бухта Иллирии еще никем не изучена. По крайней мере ни одним ученым с таким дипломом и такими навыками, как у тебя. И теперь, когда нам дали разрешение, ты сидишь сложа руки и говоришь, что у тебя нет настроения!
– Не кипятись, Билл. Ты же знаешь, что я не сижу сложа руки, а продолжаю свои прежние исследования. Лучше скажи, он сам тебя просил об этом?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
– Нет, но я его сын. Я надеюсь, что мой отец погиб, – Алекс метнул строгий взгляд на ее побледневшее лицо, – иначе ему пришлось бы двадцать лет томиться в застенках режима.
Ианта высвободила руку:
– Но, если режим сменился три года назад, значит, политзаключенных освободили.
– Нет. Когда правящая группировка пришла к власти, она объявила, что не содержит в тюрьмах политзаключенных. А политические преследования только ужесточились, всех недовольных бросили за решетку.
– Значит, если ты возвратишься, тебя непременно убьют.
Алекс промолчал, и Ианта нетерпеливо потребовала:
– Ради Бога, объясни все, не мучай меня своей скрытностью, я должна знать!
– Хорошо, – Консидайн тяжело вздохнул, – я не исключаю, что меня могут убить. Однако у меня будет гораздо больше доброжелателей, чем противников. Я наладил связи с влиятельными людьми и знаю положение дел: в Иллирии есть надежные силы, которые меня поддержат. На самом деле в стране царит анархия и режим не обладает реальной властью. Я знаю, что армия перейдет на мою сторону. Генералам нужна стабильность, они прислуживают режиму, потому что не видят никаких иных перспектив, которые бы привели к правопорядку. Если я вернусь, генералы сами сбросят правящую группировку и помогут мне сформировать надежное правительство.
– Из верных и влиятельных людей? – спросила Ианта, пытаясь понять, что к чему.
– Да. Есть многие, кто не потерял надежду, что Консидайн вернется и займет пустующий трон. У меня есть на это право – и наследственное, и моральное. Я владею огромным состоянием. Наш народ, да и те, кто сейчас у власти, понимают, что я ничего не выиграю, если возглавлю маленькую, обнищавшую и нестабильную страну. Мои желания совпадают с желаниями подавляющего большинства: я не хочу допустить дальнейшего кровопролития.
– Но разве люди поверят тебе?
– Меня признают. Я похож на отца; Консидайн – наша родовая фамилия. Меня лично знает достаточное число людей, и в народе давно ходят слухи, что наследный принц жив. Поэтому они и проводят демонстрации, и я чувствую ответственность перед ними. Как бы то ни было, я возвращаюсь не только для того, чтобы занять трон; королевские почести и привилегии меня не прельщают.
– И все-таки разумнее не ехать в эту страну, – сказала Ианта, со страхом думая, что может ожидать Алекса, – никто не упрекнет тебя, если ты останешься.
– Но это будет бесчестно.
Она вздохнула и произнесла с долей сарказма:
– Да. И безответственно. Ведь ты же очень ответственный человек.
Консидайн усмехнулся:
– Что поделаешь, таким меня воспитали. – Он поднялся. – Пойду в кабинет. Мне обязательно нужно позвонить Марку. Хочешь еще чаю?
– Нет, я лучше прилягу. У меня разболелась нога.
– Дать обезболивающее? – строго спросил он.
– Нет, само пройдет.
Ианта побрела в спальню, чувствуя себя совершенно разбитой. Раздевшись, она улеглась в кровать и завернулась в легкое покрывало. Заливший комнату утренний свет не помешал ей крепко уснуть.
Ее разбудил негромкий, но настойчивый стук в дверь. Ианта открыла глаза:
– Войдите.
В комнате появился Консидайн, проговоривший с порога:
– Ианта, сегодня вечером я…
Вдруг он замолчал, остановившись у кровати и с жадным восторгом разглядывая Ианту. Она лежала в одной полупрозрачной сорочке, сброшенное во сне покрывало валялось на полу. Алекс не выдержал и воскликнул:
– Какая ты стройная! А твои волосы, рассыпанные по подушке, напоминают лучи солнца. Среди морских дев ты самая красивая.
Его комплименты звучали почти как обвинение. Ианта села и потянулась было за покрывалом, но передумала.
– А ты самый красивый и желанный мужчина из тех, кого я встречала в своей жизни.
– Это неразумно, Ианта.
– Знаю.
Консидайн присел на кровать. Трудно сказать, кто из них первым сделал движение навстречу другому, но уже в следующий миг Алекс накрыл Ианту своим телом. Его губы осыпали поцелуями ее рот, лицо, шею, голые плечи с такой ненасытной страстью, что женщине оставалось лишь с готовностью покориться его ласкам. Ее руки крепко обхватили его шею, губы жадно ловили каждый поцелуй. Алекс приподнялся, и его ладонь коснулась ее тела, скользнув по груди, по изгибу тонкой талии и округлому бедру. Тело Ианты невольно и нетерпеливо подалось навстречу его руке, призывая к более интимным ласкам. Пальцы Консидайна невзначай дотронулись до шероховатой кожи, где обозначилось начало шрама на ноге.
– Нет! – неожиданно вырвалось у Алекса, и он, отпрянув от Ианты, соскочил с кровати.
Он стоял над ней, тяжело дыша и растерянно глядя на покрывало, лежащее на полу. Ианта подобрала его и укрыла ноги.
Она боялась посмотреть Алексу в глаза, желая в эту минуту только одного – чтобы он ушел, оставив ее в одиночестве переживать унижение и стыд.
– Твоя нога тут ни при чем, – проговорил Алекс.
– О, не беспокойся, – ответила она, возвысив голос, – я знаю, что шрам отвратительный. Но мне скоро сделают пластическую операцию, и он станет менее заметен.
Резким движением Консидайн сорвал с ее ног покрывало и бросил на пол. Ианта закрыла глаза. Чего он хочет? Еще больше унизить ее?
– К чему ты это сказала? – недоуменно поинтересовался Алекс. – Посмотри на меня.
Она решилась поднять на него глаза, и он продолжал:
– Любой мужчина, который отвергнет тебя из-за этого шрама, может считаться полным идиотом. Я понимаю женщину, страдающую от природного уродства или бездетности. Но, если ты переживаешь из-за такой мелочи, остальным вообще жить не стоит. Жалеть тебя может разве только тот, кто жил среди богов.
Ианта немного пришла в себя и даже решилась на шутку:
– Значит, ты признаешь, что я не богиня?
– Нет, – парировал он, – ты всего лишь Ианта – океанская нимфа. Я знаю, что жалеть нужно мужчин, которым ты встретилась на пути.
Однако Ианта, похоже, восприняла его шутку всерьез:
– Значит, по-твоему, меня способен полюбить только простой смертный?
– Я не понимаю, к чему ты клонишь. По-моему, ты просто расхандрилась.
– Тогда почему ты отпрянул от меня, как от какой-то… скользкой жабы?
Он посмотрел ей в глаза:
– Я не хочу заниматься с тобой любовью, как уходящий на войну солдат, который старается получить как можно больше удовольствий, зная, что это в последний раз, – его слова звучали отчетливо и резко, как удары кнута, – я не могу тебе ничего предложить.
Ни в настоящем, ни в будущем. Собственно, я зашел сообщить, что сегодня вечером уезжаю из Новой Зеландии.
Ианта впервые поняла, что значит выражение «разбитое сердце». О, разве она сама не говорила себе, что их отношения не имеют будущего?
– Да, я понимаю, – пробормотала Ианта, все еще отказываясь верить в окончание сказки, которую сама же и сочиняла, – не беспокойся за меня и не думай ни о чем. Ты мне очень понравился, но мы так мало знаем друг друга и между нами ничего еще не было…
Ее голос ослаб, и она замолчала.
– Значит, легко будет забыть? – с горечью спросил Консидайн. – Дай Бог. Я не буду заниматься с тобой любовью, потому что ты заслуживаешь большего, чем я могу дать.
Но не думай, что я не испытываю к тебе влечения. Еще ни одна женщина не была для меня столь желанной, как ты.
Он повернулся на каблуках и торопливо вышел из спальни, но его слова отозвались болью в душе Ианты. Неужели его нынешнее признание – это все, что она могла от него получить? Она поднялась с кровати и направилась в ванную принять душ. Оделась и вышла в гостиную.
– Дождь кончился, – такими словами встретил ее Консидайн.
– Да, – ответила Ианта, – и теперь я могу вернуться в свой маленький коттедж.
– Собери вещи, я отвезу тебя.
Они ехали по размытой дороге, замечая упавшие у обочины деревья и залитые водой луга и обсуждая масштабы ущерба, нанесенного ураганом. На подъезде к лагерю автомобилистов они увидели впереди упавшую на дорогу огромную ветвь. Алекс затормозил.
– Останься в машине, – велел он Ианте.
Она наблюдала, как Консидайн энергично оттаскивает ветвь на обочину, словно испытывая жадную потребность в физической деятельности.
Коттедж Ианты оказался цел и невредим, так же как и соседский. Однако между домами валялась огромная кедровая ветвь, та самая, что нависала у Ианты над крышей. Она каким-то странным образом не повредила ни одно из строений. Ствол самого кедра треснул, еще несколько веток сломалось, на их месте торчали уродливые обломки.
– Попроси кого-нибудь спилить дерево, – сказал Консидайн.
– Хорошо.
Алекс тщательно осмотрел коттедж снаружи и изнутри, пока не убедился, что все в порядке. Они вышли на порог.
– Ну, прощай, – произнес Алекс.
Ианта молчала, не глядя на него.
– Обещай мне кое-что, ладно? – попросил Консидайн.
Она готова была обещать ему все на свете!
– Что?
– Ты продолжишь попытки войти в воду.
– Да, обещаю.
– Я видел фильм с твоим участием. Ты рождена для плавания. Я хочу, чтобы ты возвратилась к работе. Сделай это ради меня.
Ианта кивнула, и он добавил:
– И еще…
Она подняла глаза, и Алекс продолжал:
– Обещай, что будешь вспоминать меня.
– А зачем?
– Может, когда-нибудь мы встретимся и я найду для тебя более нежные слова, чем теперь, – он отвел глаза, – хотя это вряд ли произойдет.
Ианта снова кивнула. Слезы душили ее, и она боялась разрыдаться, но Алекс уже повернулся и неровной походкой направился к машине. «Вот и все», – подумала Ианта. Через минуту «рейнджровер» укатил прочь.
В бакалейной лавке Ианте передали, что Трисия уже несколько раз звонила ей. Ближе к вечеру Ианта дозвонилась до подруги.
– С тобой все в порядке?! – беспокоилась Трисия.
– Да, не кричи, пожалуйста. В порядке. Коттедж тоже в порядке.
– К черту коттедж! Я чуть не сошла с ума, когда позвонила твоему отцу и узнала, что ты все еще на озере, а до тебя не могла дозвониться. Хочешь переехать ко мне и пожить немного у нас?
– Нет, не будь идиоткой, я же сказала, что мне здесь хорошо. – Ианта, смягчив тон, продолжала: – Коттедж нисколько не поврежден, но твой любимый кедр слегка пообломался и треснул.
– Мои родители, которые сейчас в Австралии у тети Холли, передавали, что кедр можно распилить на дрова и продать. Если ты это организуешь, то потом пришли мне чек.
– Хорошо, – согласилась Ианта, такое занятие хоть немного отвлечет ее.
– И все-таки приезжай ко мне, – продолжала Трисия. – Обещаю интересное общение с моим сыном, который открыл для себя, что малевать рисунки пальцем гораздо удобнее, чем кисточкой. И с дочуркой, которая наконец-то спит всю ночь.
– Я рада, что у тебя все так замечательно.
– А у тебя разве нет?
– У меня тоже, – Ианта не сразу вспомнила о своем достижении, – я научилась входить в воду.
– Правда?! Ну-ка, расскажи, как тебе это удалось?
Ианта поделилась своей радостью.
– И теперь ты сможешь плавать?
– Думаю, что да.
Трисия пришла в неописуемый восторг, и, заканчивая разговор, Ианта грустно улыбалась: в этом есть какая-то злая ирония, что от фобии ее излечила очередная горькая утрата, при которой все остальное просто потеряло значение.
Она позвонила отцу и, не застав его дома, попросила мачеху передать, что с ней все в порядке. Затем Ианта узнала у владельца лавки, кому нужны дрова и кто может спилить ее кедр. Она набрала номер.
– Мужа нет дома, – ответил женский голос, – но я ему передам. Как вас зовут?
Когда Ианта назвалась, женщина воскликнула:
– О, все правильно, ваш муж звонил насчет этого дерева.
– Мой муж?
«Алекс, наверное», – решила Ианта.
– Да, он звонил час назад и разговаривал с Джоном. Так что Джон в курсе и приедет к вам вечером, до того как стемнеет.
– Вам повезло, – говорил Джон Ианте в тот вечер, когда Алекс уже покидал Новую Зеландию, – еще один такой ураган, и ваше дерево точно не выдержит и рухнет. О'кей, утром я спилю его.
Назавтра Джон пришел со взрослым сыном, и им на пару пришлось изрядно попотеть, чтобы свалить и распилить огромное дерево. Тем временем возвратились соседи, которые сразу же начали оплакивать побитые ураганом ноготки.
Ианта передала им ключ и ушла на пляж. Она несколько раз окунулась в воду, страх за дальнейшую судьбу Алекса оказался надежной защитой от водобоязни.
Вечером в теленовостях ничего существенного об Иллирии не сообщалось, и возможность узнать что-нибудь откладывалась на неопределенный срок. На следующее утро – тоже ничего. Ианта заставила себя выполнить множество незначительных дел, стараясь чем угодно заполнить время, лишь бы усмирить ни на минуту не покидавшее ее волнение.
Наконец в вечерних новостях диктор объявил: «В Иллирии произошел бескровный государственный переворот. Скрывавшийся от политических преследований наследный принц возвратился в страну и был объявлен главой государства». Ианта похолодела, не веря, что перевороты бывают бескровными, и тут на экране появился он! Голос диктора стал едва различимым, изображение поплыло у нее перед глазами. Ианта едва не лишилась сознания. Она откинулась на спинку кресла и, немного придя в себя, бессмысленно уставилась на экран. Главное – Алекс жив!
Он находился в центре огромной шумящей толпы, которая восторженно приветствовала его. Он что-то говорил, спокойный, властный и энергичный, касался множества протянутых к нему рук. Ианта вытерла слезы, текущие по щекам, и сосредоточила внимание на словах репортера: «… направились в собор, где архиепископ приготовился провести коронацию. Одновременно с возвращением принца найдена и возвращена в собор икона святого Иоанна. До сих пор считалось, что икона, как и другие найденные реликвии принца, была уничтожена коммунистическим режимом».
Картина ликующих народных масс сменилась другой, чинной и молчаливой: на площади перед собором люди дружно преклонили колени, лица светились благоговением и счастьем, многие плакали. Архиепископ неспешно увенчал голову принца золотой короной. Затем послышался звон колоколов, но его заглушил рев обезумевшей от радости толпы.
«Едва принц Алекс Консидайн появился в Иллирии, – продолжал репортер, – как почти тотчас прекратился вооруженный конфликт. Его признали, и, несмотря на заверения, что его появление носит исключительно миротворческий характер, народ потребовал коронации принца в соборе. Некоторые одиозные члены правящей хунты были убиты, остальные бежали, армия и полиция присягнули на верность короне». Ведущий, как ни в чем не бывало, перешел к следующей теме, и Ианта выключила телевизор.
Ей вспомнились слова, которые она сказала Алексу, что ей жаль королевские семьи, ведь у них такая невыносимая жизнь. Может, в ту минуту Консидайн отказался от мысли связать с ней свою судьбу? Если, конечно, у него вообще возникала такая мысль. Эх, лучше бы держать язык за зубами! Хотя все равно ничего бы не вышло, ведь для надежных отношений одного влечения мало. А о любви он ничего не говорил.
* * *
Потянулись пустые, безрадостные дни. Раньше Ианта считала, что сполна познала горечь утрат. Она долго оплакивала весельчака Грега, и боль одиночества так неохотно отступала. Но горе от нынешней потери оказалось еще тяжелее. Может, потому, что с Грегом она по крайней мере познала радость любви? Более всего ее мучила беспрерывная борьба с собой: Ианта боялась признаться себе в том, что полюбила Алекса, и убеждала себя в необходимости отвергнуть и подавить возникшее чувство из-за невозможности реализовать его.
Первое время Ианте казалось, что она сходит с ума. Ночами ей снился Алекс, и она просыпалась вся в слезах, испытывая невыносимые душевные муки, порой переходившие в настоящую физическую боль. В такие минуты Ианта торопилась немедленно чем-нибудь отвлечься, уверяя себя, что пройдут недели, месяцы – и боль утихнет. Ведь на самом деле ничего серьезного между ней и Консидайном не произошло – всего лишь несколько поцелуев и мимолетные страстные объятия в день его отъезда. Разве этого достаточно для настоящей любви?
В конце концов Ианта взяла себя в руки и начала действовать. Прежде всего надо было осуществить то, о чем просил ее Алекс: «Ты должна плавать – ради меня».
Изо дня в день она приходила на озеро и окуналась в воду, заплывая с каждым разом все дальше и пробуя нырять. Боязнь очутиться в зубах акулы уже не беспокоила ее, а значит, был сделан первый шаг, чтобы вернуться к прежней, относительно полноценной жизни.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
– Ианта, такая возможность представляется только раз в жизни! – говорил по телефону энергичный и напористый Билл Фенн, тот самый, что когда-то снимал ее в сериалах. – Морская бухта Иллирии еще никем не изучена. По крайней мере ни одним ученым с таким дипломом и такими навыками, как у тебя. И теперь, когда нам дали разрешение, ты сидишь сложа руки и говоришь, что у тебя нет настроения!
– Не кипятись, Билл. Ты же знаешь, что я не сижу сложа руки, а продолжаю свои прежние исследования. Лучше скажи, он сам тебя просил об этом?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12