«Истина в простоте, Мэгти», — любил повторять старик Джубал. Причем говорил он это и про охотничьи ловушки, и про еду, и про жизнь в целом.
Теперь Мэгги могла с гордостью сказать, что низвела свою жизнь до истинной простоты. Проще Дунканского перешейка ничего не было. Изредка мать присылала ей с оказией косметику, духи, консервированные трюфели и паштет. Отец подарил ей подписку на «Уолл-стрит джорнэл», но газеты летели в мусорный бак непрочитанными. Когда срок подписки истек, она попросила отца не возобновлять ее: бак лишался части своей емкости, а отец — денег.
«Ага!» Глаза ее хищно вспыхнули при виде изящно изогнутой серебристой коряги, наполовину утонувшей в песке. В два прыжка Мэгги подскочила к ней и потянула ее к себе. Подлая штуковина не поддавалась. Это был живой корень, а само дерево росло футах в пятнадцати в стороне.
Мэгги пожала плечами и отряхнула с ладоней песок. Покамест ей не удалось найти ни одной хорошей деревяшки, попадались лишь кипарисовые сучки да выброшенные на берег доски. Она дала себе слово не пилить корни живых деревьев, даже самые соблазнительные, но, если в ближайшее время не попадется ничего подходящего, она захватит пилу и отпилит несколько кусочков от сухостоя, черневшего, как мрачные стражи, по всему лесу. Они были так красивы, и Мэгги претила мысль осквернить хотя бы одно, но птичкам нужна была жердочка, а Мэгги — деньги, которые она за них выручит, когда наступит сезон и магазин откроется. Жалованье смотрителя было довольно мизерное, а трогать вклад она не хотела, зная, как ненадежны нынче гарантии.
Засмотревшись на вафельные отпечатки собственных ботинок на сыром песке, она вдруг обнаружила чужие следы. К вящему своему неудовольствию, она убедилась, что следы эти идут в том же направлении, что и она сама. Что это за человек? Если он вышел из леса, может, это охотник, а может, заплутавший приверженец здорового образа жизни?
Прикрыв рукой глаза, Мэгги пошла по следам. А следы большие. Человек шел в сапогах. Судя по размеру, это был мужчина. И, насколько она могла судить, шел он быстро. Впрочем, следопытом она не была. Всего лишь натуралистом-любителем.
И вдруг она увидела эти сапоги прямо у себя под носом. Мэгги так резко выпрямилась, что чуть не упала навзничь.
Мужчина подался вперед, чтобы поддержать ее — или оттолкнуть, она не могла сказать наверное. Ведь она прямо врезалась в него. Он стоял против солнца, и разглядеть его было невозможно; она только и успела заметить, что он высокий, мускулистый и держит в руках нечто, ударившее ее в грудь.
Сгоряча Мэгги чуть было не крикнула, чтобы он убирался, но вовремя спохватилась, вспомнив о хулигане, изуродовавшем ее собственность. Совпадение было чересчур очевидным: кто-то загадил краской ее дом, а на следующий день она обнаруживает незнакомца, нарушившего границы ее владений.
— Извините, — холодно процедила она. Сущий идиотизм, конечно, но в критической ситуации трудно собраться с мыслями.
— Смотрите, куда идете, — ответил мужчина, и его голос был не приятнее скрипа гвоздя по железу. Насколько она могла рассмотреть, внешность была ничуть не лучше.
— Это вы меня толкнули, — огрызнулась она. До нее дошло, что его пальцы все еще сжимают ее плечо, она вывернулась и отступила на шаг. Частную собственность пока еще никто не отменял. Своего она никому не уступит, тем более типу, который даже пакость не может написать без ошибок.
Мэгги сверлила его взглядом. И, скорее всего, он отвечал ей тем же. Глядя против солнца, трудно было сказать наверняка.
Она шагнула в сторону, и, как и следовало ожидать, он сделал то же самое. Теперь, когда его лицо открылось ей, она поняла, что совершила ошибку. Ей следовало сразу и как можно скорее уйти, запереться дома и сидеть там, пока он не исчезнет. Никогда еще она не была так поражена и, что еще хуже, взволнована при первом же взгляде на мужчину. Волосы у него были густые, волнистые и совершенно седые. Что само по себе не страшно, но в сочетании с черными нахмуренными бровями и сощуренными глазами, цвета которых не было видно, выглядело опасно Худое загорелое лицо, хищный нос и челюсть — сильная и твердая. Словом вил довольно зловещий. У Мэгги душа ушла в пятки и она почувствовали что с таким типом лучше не связываться Лучше уж попробовать по-хорошему. Капелька благоразумия смирит любого, даже самого страшного зверя… во всяком случае, так ее учили на курсах природоведения.
И в этот момент ее взгляд упал на его рот. Слово «чувственный», первым пришедшее ей на ум, было явной ошибкой. Этот человек смотрел на нее так, словно это она вторглась в его владения. И разве может быть чувственным рот, уголки которого опущены? Просто перед вами человек дурного нрава.
Она хотела было любезно порекомендовать ему убраться ко всем чертям, пока она не вызвала шерифа, но тут он нагнулся поднять груз, который уронил, столкнувшись с ней. Он выпрямился во весь рост, добрых шесть футов, и Мэгги так и осталась стоять с открытым ртом, увидев, что было у него в руках.
Плавник. Ее плавник. Целая связка, некоторые куски еще мокрые и в песке, больше десятка, и наверняка среди них есть такие, которые бы весьма пригодились для ее шести птичек.
Оба продолжали настороженно рассматривать друг друга. Мэгги чуть было не потребовала отдать плавник, но вовремя удержалась.
— К вашему сведению, эта часть побережья не является частью государственного заповедника «Аллигатор-ривер», если вы заблудились, — произнесла она с самообладанием, достойным опытного дипломата. — так ей казалось.
— Мне говорили что эти угодья принадлежат крупной лесозаготовительной компании.
Вообще-то ему правильно говорили Мэгги решила сменить тактику — Частично Строю говоря, мы оба нарушаем границы собственности но, поскольку моя семья проживает здесь г незапамятных времен у меня больше вашего прав здесь находиться. Кроме того, я здесь вроде смотрителя.
Смотрителем-то она, конечно, была, но к лесозаготовкам отношения не имела. Однако знать это ему было не обязательно.
Он промолчал. Его глаза сузились, челюсть выдалась вперед. Как ни неприятно было признавать, но в этом человеке было нечто приковывающее взгляд. Мэгги не помнила, когда в последний раз мужчина вызывал в ней такую инстинктивно… физическую реакцию. Это просто взбесило ее. Мэгги не привыкла подвергаться такому воздействию со стороны мужчин. Чаще всего она оставалась безразличной. Даже при столкновении со всякими сомнительными личностями никогда не теряла самообладания.
Она и теперь вполне владеет собой, черт его побери!
Тщетно пыталась она прочитать на его лице хотя бы намек на капитуляцию. Его глаза — их цвет по-прежнему оставался для нее загадкой — были темными, без искры теплоты. И чем больше вскипала она, тем сильнее от него веяло холодом. Если бы глаза обладали даром речи, его взгляд сказал бы примерно следующее: «Проваливай-ка, дамочка, подобру-поздорову. Доверия ты у меня не вызываешь, да и вообще — что тебе от меня надо?»
Ничего мне не надо! Только чтоб ты убрался с моей речки?
Вслух же она не без вызова пробурчала:
— А вы, как я погляжу, коллекционируете плавник.
Мужчина бросил взгляд на охапку бесформенных обломков и коротко ответил:
— Дрова.
Дрова! Мэгги почувствовала, как краска ярости заливает ей лицо. Сжечь великолепную змеевидно-шишковатую красновато-серебристую кедровую корягу? Этот тип намерен сжечь ее? Да Мэгги скорее умрет, чем допустит это!
Предлагать ему что-либо у нее не поворачивался язык, но иного выхода не было.
— У меня есть сухие дубовые поленья, они лучше горят, — процедила она сквозь зубы. — В плавнике мало фосфора, и ваш камин не будет смотреться.
— У меня нет камина.
— Особого тепла вы тоже не дождетесь, — буркнула она. Велико было искушение выхватить добычу у него из рук и дать стрекача, но, судя по его атлетическому сложению, далеко она бы не убежала.
Слегка наклонив голову, он с минуту пристально изучал ее, словно пытаясь понять, какое ей дело, замерзнет он до смерти или нет. До него ей действительно никакого дела не было, но она смирила гордыню и уже готова была объяснить, зачем ей понадобилось менять свои драгоценные поленья на жалкие куски сырого плавника.
— Спасибо, не надо, — отрезал он и, прежде чем она успела возразить, двинулся с места, оттолкнув ее на узкой полоске прибрежного песка, и зашагал по направлению к Перешейку.
Глава 2
Сэм свалил плавник на задней веранде домика и разбросал ногой, чтоб поскорее просох. Метнув хмурый взгляд на подозрительные облака, которые начали скапливаться на западе, он потопал ногами, чтобы отряхнуть песок с сапог, и направился на неприветливую кухню. Вот вернется — и на месте убьет так называемого друга, который присоветовал ему «уютное местечко вдали от оживленной трассы». В августе здесь, может быть, и чудесно, но в декабре просто невыносимо. Небось из всех щелей дует. На дворе теплее, чем в этом чертовом доме.
А теперь еще и это! Он же намеренно избегал всех более или менее населенных мест, ему хотелось побыть несколько недель наедине с собой. Но, похоже, ему и этой малости не видать.
Если уж суждено терпеть соседство, то почему не с каким-нибудь старикашкой, который пропадал бы где-нибудь целыми днями и возникал бы только к ночи, когда Сэм уже спит? Или если вообще желать соседства, то почему бы не с привлекательной умной женщиной, которая возникала бы в его постели, когда ему нужно, и потом исчезала? По крайней мере хоть какая-то польза. Рано или поздно, но жизнь вошла бы в свою колею.
В его памяти снова всплыл образ той женщины у речки, и Сэм невольно выругался. Она устроит ему веселую жизнь. Вчера он еще мог про себя посмеяться, увидев ее проезжавшей мимо. Желтые башмаки и красный пикап… Боже упаси! Но теперь, столкнувшись с ней лицом к лицу, он не сомневался, что неприятностей ему не избежать.
Сэм был неглуп и сознавал свою уязвимость. Не нужно иметь научную степень по биологии, чтобы знать, что, когда мужчина три года живет без женщины, его могут одолевать определенные желания. Причем эти желания могут нарушить его способность логически мыслить. А если к ним примешаны чувство вины и тоска и еще Бог знает какие бомбы замедленного действия, грозящие в любой момент взорваться в нем, то людям вообще и женщинам в особенности следовало держаться вне зоны разрушения.
Именно к этому он и стремился. И меньше всего ему хотелось оказаться запертым в этой дыре по соседству с женщиной. По крайней мере с такой женщиной. Все, что на ней было надето, — огромные, не по размеру, ботинки, джинсы, едва доходящие до щиколоток, и эта брезентовая ископаемая куртка с отвисшими карманами — не могло скрыть длину и форму ее ног. Не говоря уже о высоких скулах, больших золотисто-карих глазах и блестящих каштановых волосах, выбивавшихся из-под непонятного сооружения, которое она нахлобучила себе на голову.
Мда. Только ее не хватало. У него было тайное подозрение, что она принадлежит к той породе женщин, что норовят припиявиться к мужчине, как только он по недосмотру окажется в пределах досягаемости. Агент ясно сказал ему, что во всей округе нет ни души — только смотритель. Вот Сэм и вообразил себе этакого старикана, который сунет к нему нос раз или два, чтобы пополнить запасы дров, и только.
А теперь эти желтые башмаки и красный пикап, да еще эти волосы, и глаза, и ноги. И губы. Упрямо сжатые губы, от которых он не мог отвести глаз. Нет Забудь об этом, спокойно и настойчиво уговаривал себя Сэм. Все, что он хотел от женщин, он уже получил. Его первая и единственная привязанность обернулась катастрофой. В результате он похоронил себя в работе и напрочь забыл, что такое женщина. Он не отвечал на звонки и мало времени проводил дома. Его секретарша годилась ему в матери и была достаточно умна, чтобы отваживать самых целеустремленных хищниц. Единственной женщиной, с которой он общался, была его зубной врач, а она была помолвлена и обожала своего жениха. Кроме того, он не способен увлечься женщиной, которая улыбается ему из-под маски, копаясь у него в зубе мудрости.
И вот одного взгляда на длинноногую кареглазую девицу, как метеор носящуюся вдоль речки, оказалось достаточно, чтобы зажечь в нем годами дремавшее пламя. Приятного мало.
Мрачно глядя перед собой, Сэм залез в одну из принесенных накануне коробок, извлек бутылку виски и тупо уставился на нее. Вот ответ на мучительную, тупиковую проблему, истощившую все его силы. Выпить стакан виски и забыться. Или два. Или три.
Но сейчас-то он не был измучен. Просто расстроился немного, ну и… замерз. Однако алкоголь был в лучшем случае лишь временным решением проблемы. А в этой сырой. Богом забытой дыре переохлаждение ему все-таки не грозит. Черт побери, ведь кругом полно деревьев. Может быть, какие-нибудь из тех коряг, что он принес, достаточно просохли и будут гореть? Но где взять бумагу на растопку? Все, что он мог найти, он уже израсходовал, вместе с несколькими сырыми палочками, обнаруженными на веранде. Утром он пытался разжечь огонь на кухне и подогреть воды, чтобы развести кофе. Но порошок не желал растворяться в тепловатой водице, и настроение было уже с утра безнадежно испорчено.
«Смотри правде в глаза, Кенеди. Это не холод, это женщина. Даже не отсутствие кофе», — пробормотал он, засовывая нераскупоренную бутылку обратно в коробку. Если это длинное, тощее пугало с хмурой физиономией успело запасть ему в душу, значит, он недооценивал серьезность своего положения. При ней, конечно, были ее ноги — не поспоришь, — недурные глаза и интересные скулы…
Он вздохнул. И губы, мягкие и влажные, какими Сэм видел их лишь секунду перед тем, как рот ее превратился в узкую злую щель.
Сэм выругался и принялся заталкивать банки на полку. Бобы, спагетти, супы — он терпеть не мог концентраты! Нет, зря он это затеял. Надо было остаться дома, взять себя в руки, отделаться от навязчивых фантомов и жить дальше.
Беда в том, вздохнул он, рассеянно барабаня по банке лосося, что дома слишком многое напоминает о Лорель. Его офис, где он впервые встретил ее, когда она пришла на собеседование. Конечно же, он принял ее на работу. Такой девушке, как она, редкий мужчина укажет на дверь. Потом — ресторан, куда он пригласил ее ужинать в тот вечер, когда она сообщила ему, что беременна. Это случилось двумя неделями позже, и к тому времени он уже совсем потерял голову.
— Ты читала о политике нашей фирмы в отношении пособий на ребенка? — спросил он. А пособия были щедрыми для такой маленькой фирмы — даже более щедрыми, чем фирма могла себе позволить.
— Об этом я не подумала, — прошептала она. — Я знаю только, что попала в беду и некому мне помочь. Сэм, Сэм, что мне делать? Мне так страшно!
Он как зачарованный смотрел в ее полные слез глаза. Плакать она умела. В то время он еще не знал, как хорошо она освоила это искусство.
— Тебе нужен отпуск на свадьбу?
— Он не женится на мне. Он не может, он… женат, — рыдала она, и его сердце рвалось на части. Он готов был сам расплакаться.
— Какой подлец, — пробормотал он, помнится, а потом она очутилась в его объятиях, орошая слезами его рубашку. Он утопил лицо в ее волосах. Они были цвета отполированной меди и пахли «Джорджио». Лорель не проработала у него и двух недель, как аромат ее духов пропитал каждый уголок офиса, но, вдохнув его в шелковистых золотисто-рыжих кудрях, Сэм едва не сошел с ума. — И что ты теперь будешь делать? Родители тебе помогут? — с трудом выдавил он.
— Им нельзя сказать! Они отрекутся от меня! О Сэм… — Еще несколько минут назад он
был «мистер Кенеди». — Сэм, что мне делать? Мне совсем-совсем не к кому обратиться, а я… я хочу этого ребенка. Моя подруга недавно родила, и ребенок такой хорошенький, от него так славно пахнет. Но у нее есть муж и няня, а у меня — никого.
Решение казалось вполне разумным. Ему тридцать пять, никаких обязательств, никаких привязанностей. Дом вполне обустроенный. Удобный. Безликий. Пустой.
— Послушай меня, Лорель. Знаю, это может показаться безумием, но выслушай меня до конца, прежде чем ответить, хорошо?
Его квартира, конечно, слишком мала, к тому же расположена не в самом модном районе города. Но сразу после свадьбы они купят дом, и Лорель сама пригласит дизайнера оформить его. Работу она, разумеется, оставит: миссис Сэмюэл Адаме Кенеди не пристало подшивать бумажки в «САК инвайронментал консалтантс». Кроме того, подхватила она, нужно успеть завязать массу знакомств, ведь скоро она станет неуклюжей и ей будет неловко появляться на людях. Даже такой замшелый трудоголик, как Сэм, должен понимать это. Да, и еще нужно всем показать их новый дом.
Довольно скоро Сэм затосковал по своей прежней квартире, хотя вслух не признавался. Картина семейной жизни, отцовства, которую ему рисовало воображение, не получила ожидаемого воплощения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17
Теперь Мэгги могла с гордостью сказать, что низвела свою жизнь до истинной простоты. Проще Дунканского перешейка ничего не было. Изредка мать присылала ей с оказией косметику, духи, консервированные трюфели и паштет. Отец подарил ей подписку на «Уолл-стрит джорнэл», но газеты летели в мусорный бак непрочитанными. Когда срок подписки истек, она попросила отца не возобновлять ее: бак лишался части своей емкости, а отец — денег.
«Ага!» Глаза ее хищно вспыхнули при виде изящно изогнутой серебристой коряги, наполовину утонувшей в песке. В два прыжка Мэгги подскочила к ней и потянула ее к себе. Подлая штуковина не поддавалась. Это был живой корень, а само дерево росло футах в пятнадцати в стороне.
Мэгги пожала плечами и отряхнула с ладоней песок. Покамест ей не удалось найти ни одной хорошей деревяшки, попадались лишь кипарисовые сучки да выброшенные на берег доски. Она дала себе слово не пилить корни живых деревьев, даже самые соблазнительные, но, если в ближайшее время не попадется ничего подходящего, она захватит пилу и отпилит несколько кусочков от сухостоя, черневшего, как мрачные стражи, по всему лесу. Они были так красивы, и Мэгги претила мысль осквернить хотя бы одно, но птичкам нужна была жердочка, а Мэгги — деньги, которые она за них выручит, когда наступит сезон и магазин откроется. Жалованье смотрителя было довольно мизерное, а трогать вклад она не хотела, зная, как ненадежны нынче гарантии.
Засмотревшись на вафельные отпечатки собственных ботинок на сыром песке, она вдруг обнаружила чужие следы. К вящему своему неудовольствию, она убедилась, что следы эти идут в том же направлении, что и она сама. Что это за человек? Если он вышел из леса, может, это охотник, а может, заплутавший приверженец здорового образа жизни?
Прикрыв рукой глаза, Мэгги пошла по следам. А следы большие. Человек шел в сапогах. Судя по размеру, это был мужчина. И, насколько она могла судить, шел он быстро. Впрочем, следопытом она не была. Всего лишь натуралистом-любителем.
И вдруг она увидела эти сапоги прямо у себя под носом. Мэгги так резко выпрямилась, что чуть не упала навзничь.
Мужчина подался вперед, чтобы поддержать ее — или оттолкнуть, она не могла сказать наверное. Ведь она прямо врезалась в него. Он стоял против солнца, и разглядеть его было невозможно; она только и успела заметить, что он высокий, мускулистый и держит в руках нечто, ударившее ее в грудь.
Сгоряча Мэгги чуть было не крикнула, чтобы он убирался, но вовремя спохватилась, вспомнив о хулигане, изуродовавшем ее собственность. Совпадение было чересчур очевидным: кто-то загадил краской ее дом, а на следующий день она обнаруживает незнакомца, нарушившего границы ее владений.
— Извините, — холодно процедила она. Сущий идиотизм, конечно, но в критической ситуации трудно собраться с мыслями.
— Смотрите, куда идете, — ответил мужчина, и его голос был не приятнее скрипа гвоздя по железу. Насколько она могла рассмотреть, внешность была ничуть не лучше.
— Это вы меня толкнули, — огрызнулась она. До нее дошло, что его пальцы все еще сжимают ее плечо, она вывернулась и отступила на шаг. Частную собственность пока еще никто не отменял. Своего она никому не уступит, тем более типу, который даже пакость не может написать без ошибок.
Мэгги сверлила его взглядом. И, скорее всего, он отвечал ей тем же. Глядя против солнца, трудно было сказать наверняка.
Она шагнула в сторону, и, как и следовало ожидать, он сделал то же самое. Теперь, когда его лицо открылось ей, она поняла, что совершила ошибку. Ей следовало сразу и как можно скорее уйти, запереться дома и сидеть там, пока он не исчезнет. Никогда еще она не была так поражена и, что еще хуже, взволнована при первом же взгляде на мужчину. Волосы у него были густые, волнистые и совершенно седые. Что само по себе не страшно, но в сочетании с черными нахмуренными бровями и сощуренными глазами, цвета которых не было видно, выглядело опасно Худое загорелое лицо, хищный нос и челюсть — сильная и твердая. Словом вил довольно зловещий. У Мэгги душа ушла в пятки и она почувствовали что с таким типом лучше не связываться Лучше уж попробовать по-хорошему. Капелька благоразумия смирит любого, даже самого страшного зверя… во всяком случае, так ее учили на курсах природоведения.
И в этот момент ее взгляд упал на его рот. Слово «чувственный», первым пришедшее ей на ум, было явной ошибкой. Этот человек смотрел на нее так, словно это она вторглась в его владения. И разве может быть чувственным рот, уголки которого опущены? Просто перед вами человек дурного нрава.
Она хотела было любезно порекомендовать ему убраться ко всем чертям, пока она не вызвала шерифа, но тут он нагнулся поднять груз, который уронил, столкнувшись с ней. Он выпрямился во весь рост, добрых шесть футов, и Мэгги так и осталась стоять с открытым ртом, увидев, что было у него в руках.
Плавник. Ее плавник. Целая связка, некоторые куски еще мокрые и в песке, больше десятка, и наверняка среди них есть такие, которые бы весьма пригодились для ее шести птичек.
Оба продолжали настороженно рассматривать друг друга. Мэгги чуть было не потребовала отдать плавник, но вовремя удержалась.
— К вашему сведению, эта часть побережья не является частью государственного заповедника «Аллигатор-ривер», если вы заблудились, — произнесла она с самообладанием, достойным опытного дипломата. — так ей казалось.
— Мне говорили что эти угодья принадлежат крупной лесозаготовительной компании.
Вообще-то ему правильно говорили Мэгги решила сменить тактику — Частично Строю говоря, мы оба нарушаем границы собственности но, поскольку моя семья проживает здесь г незапамятных времен у меня больше вашего прав здесь находиться. Кроме того, я здесь вроде смотрителя.
Смотрителем-то она, конечно, была, но к лесозаготовкам отношения не имела. Однако знать это ему было не обязательно.
Он промолчал. Его глаза сузились, челюсть выдалась вперед. Как ни неприятно было признавать, но в этом человеке было нечто приковывающее взгляд. Мэгги не помнила, когда в последний раз мужчина вызывал в ней такую инстинктивно… физическую реакцию. Это просто взбесило ее. Мэгги не привыкла подвергаться такому воздействию со стороны мужчин. Чаще всего она оставалась безразличной. Даже при столкновении со всякими сомнительными личностями никогда не теряла самообладания.
Она и теперь вполне владеет собой, черт его побери!
Тщетно пыталась она прочитать на его лице хотя бы намек на капитуляцию. Его глаза — их цвет по-прежнему оставался для нее загадкой — были темными, без искры теплоты. И чем больше вскипала она, тем сильнее от него веяло холодом. Если бы глаза обладали даром речи, его взгляд сказал бы примерно следующее: «Проваливай-ка, дамочка, подобру-поздорову. Доверия ты у меня не вызываешь, да и вообще — что тебе от меня надо?»
Ничего мне не надо! Только чтоб ты убрался с моей речки?
Вслух же она не без вызова пробурчала:
— А вы, как я погляжу, коллекционируете плавник.
Мужчина бросил взгляд на охапку бесформенных обломков и коротко ответил:
— Дрова.
Дрова! Мэгги почувствовала, как краска ярости заливает ей лицо. Сжечь великолепную змеевидно-шишковатую красновато-серебристую кедровую корягу? Этот тип намерен сжечь ее? Да Мэгги скорее умрет, чем допустит это!
Предлагать ему что-либо у нее не поворачивался язык, но иного выхода не было.
— У меня есть сухие дубовые поленья, они лучше горят, — процедила она сквозь зубы. — В плавнике мало фосфора, и ваш камин не будет смотреться.
— У меня нет камина.
— Особого тепла вы тоже не дождетесь, — буркнула она. Велико было искушение выхватить добычу у него из рук и дать стрекача, но, судя по его атлетическому сложению, далеко она бы не убежала.
Слегка наклонив голову, он с минуту пристально изучал ее, словно пытаясь понять, какое ей дело, замерзнет он до смерти или нет. До него ей действительно никакого дела не было, но она смирила гордыню и уже готова была объяснить, зачем ей понадобилось менять свои драгоценные поленья на жалкие куски сырого плавника.
— Спасибо, не надо, — отрезал он и, прежде чем она успела возразить, двинулся с места, оттолкнув ее на узкой полоске прибрежного песка, и зашагал по направлению к Перешейку.
Глава 2
Сэм свалил плавник на задней веранде домика и разбросал ногой, чтоб поскорее просох. Метнув хмурый взгляд на подозрительные облака, которые начали скапливаться на западе, он потопал ногами, чтобы отряхнуть песок с сапог, и направился на неприветливую кухню. Вот вернется — и на месте убьет так называемого друга, который присоветовал ему «уютное местечко вдали от оживленной трассы». В августе здесь, может быть, и чудесно, но в декабре просто невыносимо. Небось из всех щелей дует. На дворе теплее, чем в этом чертовом доме.
А теперь еще и это! Он же намеренно избегал всех более или менее населенных мест, ему хотелось побыть несколько недель наедине с собой. Но, похоже, ему и этой малости не видать.
Если уж суждено терпеть соседство, то почему не с каким-нибудь старикашкой, который пропадал бы где-нибудь целыми днями и возникал бы только к ночи, когда Сэм уже спит? Или если вообще желать соседства, то почему бы не с привлекательной умной женщиной, которая возникала бы в его постели, когда ему нужно, и потом исчезала? По крайней мере хоть какая-то польза. Рано или поздно, но жизнь вошла бы в свою колею.
В его памяти снова всплыл образ той женщины у речки, и Сэм невольно выругался. Она устроит ему веселую жизнь. Вчера он еще мог про себя посмеяться, увидев ее проезжавшей мимо. Желтые башмаки и красный пикап… Боже упаси! Но теперь, столкнувшись с ней лицом к лицу, он не сомневался, что неприятностей ему не избежать.
Сэм был неглуп и сознавал свою уязвимость. Не нужно иметь научную степень по биологии, чтобы знать, что, когда мужчина три года живет без женщины, его могут одолевать определенные желания. Причем эти желания могут нарушить его способность логически мыслить. А если к ним примешаны чувство вины и тоска и еще Бог знает какие бомбы замедленного действия, грозящие в любой момент взорваться в нем, то людям вообще и женщинам в особенности следовало держаться вне зоны разрушения.
Именно к этому он и стремился. И меньше всего ему хотелось оказаться запертым в этой дыре по соседству с женщиной. По крайней мере с такой женщиной. Все, что на ней было надето, — огромные, не по размеру, ботинки, джинсы, едва доходящие до щиколоток, и эта брезентовая ископаемая куртка с отвисшими карманами — не могло скрыть длину и форму ее ног. Не говоря уже о высоких скулах, больших золотисто-карих глазах и блестящих каштановых волосах, выбивавшихся из-под непонятного сооружения, которое она нахлобучила себе на голову.
Мда. Только ее не хватало. У него было тайное подозрение, что она принадлежит к той породе женщин, что норовят припиявиться к мужчине, как только он по недосмотру окажется в пределах досягаемости. Агент ясно сказал ему, что во всей округе нет ни души — только смотритель. Вот Сэм и вообразил себе этакого старикана, который сунет к нему нос раз или два, чтобы пополнить запасы дров, и только.
А теперь эти желтые башмаки и красный пикап, да еще эти волосы, и глаза, и ноги. И губы. Упрямо сжатые губы, от которых он не мог отвести глаз. Нет Забудь об этом, спокойно и настойчиво уговаривал себя Сэм. Все, что он хотел от женщин, он уже получил. Его первая и единственная привязанность обернулась катастрофой. В результате он похоронил себя в работе и напрочь забыл, что такое женщина. Он не отвечал на звонки и мало времени проводил дома. Его секретарша годилась ему в матери и была достаточно умна, чтобы отваживать самых целеустремленных хищниц. Единственной женщиной, с которой он общался, была его зубной врач, а она была помолвлена и обожала своего жениха. Кроме того, он не способен увлечься женщиной, которая улыбается ему из-под маски, копаясь у него в зубе мудрости.
И вот одного взгляда на длинноногую кареглазую девицу, как метеор носящуюся вдоль речки, оказалось достаточно, чтобы зажечь в нем годами дремавшее пламя. Приятного мало.
Мрачно глядя перед собой, Сэм залез в одну из принесенных накануне коробок, извлек бутылку виски и тупо уставился на нее. Вот ответ на мучительную, тупиковую проблему, истощившую все его силы. Выпить стакан виски и забыться. Или два. Или три.
Но сейчас-то он не был измучен. Просто расстроился немного, ну и… замерз. Однако алкоголь был в лучшем случае лишь временным решением проблемы. А в этой сырой. Богом забытой дыре переохлаждение ему все-таки не грозит. Черт побери, ведь кругом полно деревьев. Может быть, какие-нибудь из тех коряг, что он принес, достаточно просохли и будут гореть? Но где взять бумагу на растопку? Все, что он мог найти, он уже израсходовал, вместе с несколькими сырыми палочками, обнаруженными на веранде. Утром он пытался разжечь огонь на кухне и подогреть воды, чтобы развести кофе. Но порошок не желал растворяться в тепловатой водице, и настроение было уже с утра безнадежно испорчено.
«Смотри правде в глаза, Кенеди. Это не холод, это женщина. Даже не отсутствие кофе», — пробормотал он, засовывая нераскупоренную бутылку обратно в коробку. Если это длинное, тощее пугало с хмурой физиономией успело запасть ему в душу, значит, он недооценивал серьезность своего положения. При ней, конечно, были ее ноги — не поспоришь, — недурные глаза и интересные скулы…
Он вздохнул. И губы, мягкие и влажные, какими Сэм видел их лишь секунду перед тем, как рот ее превратился в узкую злую щель.
Сэм выругался и принялся заталкивать банки на полку. Бобы, спагетти, супы — он терпеть не мог концентраты! Нет, зря он это затеял. Надо было остаться дома, взять себя в руки, отделаться от навязчивых фантомов и жить дальше.
Беда в том, вздохнул он, рассеянно барабаня по банке лосося, что дома слишком многое напоминает о Лорель. Его офис, где он впервые встретил ее, когда она пришла на собеседование. Конечно же, он принял ее на работу. Такой девушке, как она, редкий мужчина укажет на дверь. Потом — ресторан, куда он пригласил ее ужинать в тот вечер, когда она сообщила ему, что беременна. Это случилось двумя неделями позже, и к тому времени он уже совсем потерял голову.
— Ты читала о политике нашей фирмы в отношении пособий на ребенка? — спросил он. А пособия были щедрыми для такой маленькой фирмы — даже более щедрыми, чем фирма могла себе позволить.
— Об этом я не подумала, — прошептала она. — Я знаю только, что попала в беду и некому мне помочь. Сэм, Сэм, что мне делать? Мне так страшно!
Он как зачарованный смотрел в ее полные слез глаза. Плакать она умела. В то время он еще не знал, как хорошо она освоила это искусство.
— Тебе нужен отпуск на свадьбу?
— Он не женится на мне. Он не может, он… женат, — рыдала она, и его сердце рвалось на части. Он готов был сам расплакаться.
— Какой подлец, — пробормотал он, помнится, а потом она очутилась в его объятиях, орошая слезами его рубашку. Он утопил лицо в ее волосах. Они были цвета отполированной меди и пахли «Джорджио». Лорель не проработала у него и двух недель, как аромат ее духов пропитал каждый уголок офиса, но, вдохнув его в шелковистых золотисто-рыжих кудрях, Сэм едва не сошел с ума. — И что ты теперь будешь делать? Родители тебе помогут? — с трудом выдавил он.
— Им нельзя сказать! Они отрекутся от меня! О Сэм… — Еще несколько минут назад он
был «мистер Кенеди». — Сэм, что мне делать? Мне совсем-совсем не к кому обратиться, а я… я хочу этого ребенка. Моя подруга недавно родила, и ребенок такой хорошенький, от него так славно пахнет. Но у нее есть муж и няня, а у меня — никого.
Решение казалось вполне разумным. Ему тридцать пять, никаких обязательств, никаких привязанностей. Дом вполне обустроенный. Удобный. Безликий. Пустой.
— Послушай меня, Лорель. Знаю, это может показаться безумием, но выслушай меня до конца, прежде чем ответить, хорошо?
Его квартира, конечно, слишком мала, к тому же расположена не в самом модном районе города. Но сразу после свадьбы они купят дом, и Лорель сама пригласит дизайнера оформить его. Работу она, разумеется, оставит: миссис Сэмюэл Адаме Кенеди не пристало подшивать бумажки в «САК инвайронментал консалтантс». Кроме того, подхватила она, нужно успеть завязать массу знакомств, ведь скоро она станет неуклюжей и ей будет неловко появляться на людях. Даже такой замшелый трудоголик, как Сэм, должен понимать это. Да, и еще нужно всем показать их новый дом.
Довольно скоро Сэм затосковал по своей прежней квартире, хотя вслух не признавался. Картина семейной жизни, отцовства, которую ему рисовало воображение, не получила ожидаемого воплощения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17