Януш Зайдель
Туда и обратно
Бесконечно длинный коридор. Светящаяся полоса потолка, темные в крупную клетку стены и голубоватый блестящий пол где-то вдали сходятся в одну точку. Светло, чисто и даже весело. Лаут совершенно иначе представлял себе это место, поэтому он был приятно удивлен, когда вместо мрачных катакомб его глазам предстала такая картина.
Врач, который его сюда привел, некоторое время стоял молча, предоставив пациенту возможность свыкнуться с обстановкой. Потом мягко взял его за локоть и медленно повел по коридору.
Только теперь Лаут рассмотрел, что клетки эти на самом деле – передние стенки множества одинаковых ящиков. Словно картотека. Почти все ящики были снабжены небольшими табличками с надписями.
– Наш депозитарий, – бросил врач, подходя к стене. – Взгляните.
Он потянул за ручку. Из стены выдвинулся длинный ящик. Повеяло резкам холодом. Лаут отступил на шаг.
– Этот контейнер пуст, – объяснил врач. – Один из немногих свободных. Желающих хватает, порой приходится ждать месяцами… Места освобождаются не так уж часто, а строительство не поспевает за спросом. Вам повезло: только что сдан в эксплуатацию новый участок. В вашем положении ожидание смерти подобно. Процесс прогрессирует с каждым днем. Надеюсь, вы решились?..
Лаут еще раз взглянул на бесконечный ряд ящиков с пятнышками белых табличек. С трудом повернулся к выходу и стиснул зубы.
– У меня нет выбора, – сказал он уже в лифте. – Сегодня я чувствую себя исключительно скверно. Пусть уж это случится скорее.
Зал, освещенный большой бестеневой лампой, масса приборов неизвестного назначения. Холод охватывал тело, сознание понемногу меркло. Лаут подумал о жене, для которой с этого момента он станет лишь воспоминанием…
Сквозь веки пробивался свет, он падал прямо на лицо. По ступням и ладоням забегали мурашки.
– Готово. Забирайте. Быстро следующего! – отрывисто произнес кто-то над самым ухом.
Лаут почувствовал, что его несут – осторожно, но быстро, словно ловкий кельнер несет тарелку с супом на подносе. Сквозь веки уже не пробивался красный свет. Лаут мог открыть глаза, но все еще ждал.
– Ну, как? – удалось ему наконец произнести.
– Жив. Опять жив, – услышал он теплый низкий голос.
Тогда он открыл глаза. Он был в маленькой кабине. Лежал, вытянувшись на мягком матраце. Человек в белом наклонился над ним, прикрывая его нагое тело мохнатой тканью.
– Что-нибудь… не получилось? – Лаут взглянул на свои руки, пошевелил головой.
– Наоборот. Все в порядке. Ты здоров и находишься под надзором специалистов. Еще два-три дня – и сможешь ходить.
До сознания Лаута с трудом доходил смысл сказанного. Потом, когда он наконец понял, тело свела резкая судорога.
– Сколько… сколько времениэтопродолжалось? – выдавил он, настороженно изучая человека в белом.
– Долгонько… – не сразу ответил тот.
– Сколько? Сорок лет? Шестьдесят?
– Сто пятьдесят. Но иначе было нельзя, пойми, нельзя было ничего ускорить, сам видишь, что творится: один сходит с витализатора, другой уже ждет, ни минуты передышки, и так двадцать четыре часа в сутки, – человек в белом говорил все быстрее, словно опасаясь, как бы Лаут не прервал его. Но Лаут молчал.
«Сто пятьдесят лет! Сто пятьдесят… – подумал он. – Хотя вообще-то какая разница – полвека или полтора?.. Это была смерть и повое рождение, только вот память, воспоминания… такие свежие, такие живые…»
– Меня зовут Оври, – продолжал человек в белом, теперь уже медленнее, словно успокоенный поведением пациента. – Я твой куратор, в мою задачу входит помочь тебе на первых порах советом и объяснениями. Полтора века – большой срок, за это время мир преобразился, но не бойся. Люди изменились не так уж сильно. Попробуй сесть. – Нет, еще рановато. Полежи спокойно. Сейчас ты почувствуешь в себе силы, проглоти таблетку и полежи еще. Да, люди такие же, как и раньше. А может быть, стали немного лучше, рассудительнее… Вы-то были довольно легкомысленны. Ваш метод, благодаря которому ты оказался в нашем времени, до сих пор доставляет нам массу хлопот. Для вас это было просто: заморозить неизлечимо больного и сохранить в таком состоянии до того момента, пока болезнь не научатся излечивать. Отличная идея, но никто не подумал о последствиях. А теперь сам видишь: мы получили в наследство от вас и от ваших потомков сотни тысяч километров подземных коридоров-холодильников с миллионами замороженных пациентов, ожидающих излечения! Вместо того чтобы пытаться лечить, вы совершенствовали методы консервации пациентов. Твою болезнь можно было вылечить уже девяносто четыре года назад, В таком же положении находятся многие другие, еще не витализированные. Лечение перестало быть ключевой проблемой – проблемой стало количество пациентов, ожидающих своей очереди! Ваши примитивные методы требуют чрезвычайно сложных способов витализации, почти ручной работы. Это отнимает массу времени. Сотни тысяч людей, уже излеченных, ждут пробуждения. Миллионы – начала процедур. Я сказал, что мы – такие же, как и вы. Может быть, немного лучше. Поэтому мы и стараемся выполнить моральные обязательства, которые на нас наложило прошлое, передавая нам вас. Вы превратились в одну из основных проблем нашей цивилизации. Тысячи ученых разрабатывают методы автоматического обслуживания ледышек, которые вы нам презентовали. Но истинные заботы начинаются только потом, после витализации. Ну, довольно, а то ты еще подумаешь, что я брюзжу из-за тебя. Просто в мои обязанности входит объяснить тебе все.
Лаут слушал с возрастающим интересом и в то же время чувствовал, как его тело возвращается к жизни. Он опять ощущал себя здоровым тридцатилетним мужчиной.
– А вы не используете тот же метод? Не замораживаете своих неизлечимых больных?
– Почему же? Иногда возникает такая необходимость, но анабиоз длится от силы несколько десятков лет, не больше. Так что мы не доставляем забот грядущим поколениям. Ты уже можешь сесть?
Лаут сел, потом встал и сделал несколько шагов.
– Ну, как ты себя чувствуешь после первой прогулки? – Оври заботливо посмотрел на подопечного.
– Прекрасно. Но… Все это страшно… – Лаут покачал головой. На лице у него было написано отчаяние. – Во что вы превратили нашу несчастную планету? Муравейник, чудовищный муравейник, бесконечное движение, здесь невозможно жить!
– Что? – Оври искренне удивился. – Неужели наше время так уж сильно отличается от вашего? Между прочим, наш адаптационный центр расположен в одном из самых спокойных районов планеты.
– И все-таки я совершенно ошеломлен, не представляю себе, как можно включиться в этот сумасшедший ритм… Не знаю, что я смогу делать в вашем мире. Не имею никакого понятия, чем занимаются эти подвижные, шумные люди, какой смысл в их деятельности на суше, на море и в воздухе. Для меня здесь нет места.
– А ты постарайся. Попробуй понять этих людей, смешайся с ними, наблюдай. Я тебе помогу, – доброжелательно сказал Оври. – А если и это не поможет, попытаемся что-нибудь сделать. В нашем мире все счастливы, в нем нет места несчастным. Когда уже точно будешь знать, что ты здесь несчастен, приходи ко мне.
– Когда-то ты спрашивал меня, Лаут, не применяем ли мы ваш метод, не высылаем ли пациентов в будущее. Тогда я не сказал тебе кое о чем, но теперь, когда ты пришел ко мне, в мои обязанности входит сделать для тебя все, что может сделать наша цивилизация для своего заблудшего прапредка. Я сказал, что у нас нет несчастных людей. Это не означает, что все рождаются счастливыми, прекрасно «подогнанными» к нашей действительности. Неудовлетворенность, фрустрация – наиболее тяжелые болезни, мучает человечество на всех этапах его развития. Мы нашли способ ликвидировать такое положение. Вернее, этот способ нашли вы, а мы лишь несколько модернизировали его, приспособив к нашим проблемам. Мы обобщили ваш метод и теперь отсылаем в будущее не только больных. Если у человека имеются проблемы личного характера, которые он не может разрешить сегодня, мы замораживаем его, чтобы он дожил до той поры, когда их можно будет разрешить. Наш лозунг: «Если ты несчастлив – не мешай другим чувствовать себя счастливыми. Дождись своего времени!» Как ты уже заметил, на Земле сейчас гораздо больше людей, чем в твое время. И все-таки мы справляемся. Среди нас нет недовольных жизнью. Предположим, твоя научная проблема неразрешима сейчас – перескочи через одно столетие. Если твоя мечта – полет в глубины Галактики, если тебе надоел сегодняшний день – подожди тысячу лет. Грядущие столетия – вот увидишь – будут гораздо интереснее…
– И только так я могу удовлетворить свои потребности? – Лаут грустно улыбнулся. – Я и сейчас уже слишком далеко ушел от своего времени, от своей действительности. А путешествие в будущее еще больше…
– Парадокс здесь только кажущийся. Подумай, отчего ты несчастен?
– Я уже сказал: оттого, что я здесь! Что не могу опять быть там, в своем времени…
– А если бы я предложил тебе вернуться обратно?
– Неужели это возможно? – Лаут посмотрел в глаза Оври с надеждой. – Неужели возможно, чтобы такой, как есть, здоровый и молодой, я опять оказался… там?
– Сейчас еще нет, но теоретически доказано, что это возможно. Поэтому, если подождешь…
– Долго?
– Какое это имеет значение? Тысячу или сто тысяч лет – какая разница, если ты будешь находиться в анабиозе? Спустя достаточно долгое время наука найдет способ перенести тебя в твое время, туда, откуда ты начал свое путешествие в будущее. Если ты на это решишься, я тебе помогу. Во имя наших идей! У нас никто не может быть несчастным долгое время. Мы – цивилизация счастливых людей!
– Ты бы опять заморозил меня?
– У нас гораздо более совершенные методы, не такие сложные, но дающие такой же эффект. Когда придет время, тебя разбудят автоматы, а потом перешлют в нужное столетие. Необходимо только заполнить эту карточку и налепить на твой контейнер: «имя, фамилия, номер, когда реактивировать…» Здесь ты впишешь: «когда появится возможность отослать в двадцатый век». Тут впиши: «переправить немедленно» и сообщи координаты точки, в которой хочешь оказаться. Контейнер с табличкой мы поме стим в нужное место, а об остальном позаботятся автоматы.
– Автоматы? Можно ли на них положиться?
– Они уже сегодня почти идеальны. А те, которым придется обслуживать тебя, будут более совершенными.
– Значит, пока еще нет механизмов, способных автоматически витализировать человека?
– Нет, но доказано, что они наверняка будут сконструированы раньше, чем разрешат проблему пересылки в прошлое, так что можешь не беспокоиться. Ну, как?
– У меня нет выбора. Я первый, кто хочет сбежать отсюда в двадцатый век?
– О нет, нет. – Оври с трудом сдержал улыбку. – Заполняй карточку и пошли…
Оври нажал переключатель. Из машины выпала маленькая шкатулка из полупрозрачного вещества. Оври старательно наклеил табличку и сунул шкатулку в отверстие транспортера.
Лаут ощущал, что он опять существует. Видел и слышал, но он был только зрением и слухом, ничем больше. В поле зрения передвигались кабели, хвататели манипуляторов, датчики и электроды.
До него доносился шум голосов, но рядом не было никого.
– Видишь, они здесь. Все до единого. И всех их мы должны по очереди… – говорил один голос.
– Должны? Почему? – отозвался второй, немного хрипловатый.
– Потому что такова программа.
– А если оставить их как есть?
– Должно быть так, как написано. Не болтай, работай!
Некоторое время стояла тишина, и Лаут понял, что может пошевелить шеей и видит контуры своих рук и ту ловища, обрисовывавшихся под тканью, но он не мог сделать ни одного движения.
– Перебрасываем? – спросил хриплый.
– Ты не установил прицел.
– А разве не все равно?
– Какой смысл объяснять? Ведь не поймешь, потому что ты моноспец, нам не договориться. Как следует настроил? Конец двадцатого? Ну, давай!
Поле зрения затуманилось. Лаут почувствовал нарастающий шум в ушах. До его слуха донесся еще одни отрывок разговора. Говорили уже громче.
– А вентиль поставил?! – кричал универспец. – Не поставил, опять забыл, в лапе держишь, кретин катодный! Предохранитель перегорит при первом же возбуждении! Вот как дам по твоему глупому регистратору, так что все мнемоны повыпадают! Немедленно возврати его! Выключу, слово даю, выключу тебя и переделаю на автомат для чистки обуви! Верни его, сто тысяч гигаватт!
Лаут стоял на лестничной площадке, взявшись за ручку двери, и никак не мог вспомнить, входит он или выходит… Неужели болезнь уже затронула мозг? И куда девались оба костыля, без которых последнее время он не мог сделать ни шагу?
Он согнул правую ногу. Выпрямил. Левую. Слегка подпрыгнул.
Чудеса! Чудеса, да и только!
Он нажал на ручку, дверь открылась.
– Элен! – крикнул он. – Элен, ты слышишь? Я хожу, и у меня ничего не болит!
– Вернулся? Не пошел туда? – подбежала Элен. Глаза ее были припухшими и красными от слез. – Не пойдешь? Ты здесь, ох, здесь!
Собственно, на этом и следовало бы кончить историю Герберта Лаута, который, не сделав ни шага за пределы лестничной площадки, совершил путешествие туда и обратно…
Хотя нет. Эту историю нужно дополнить еще одним эпизодом, может быть, незначительным, но, пожалуй, несколько странным.
В тот самый день, когда Элен пошла в киоск за вечерней газетой, в дверь квартиры Герберта Лаута позвонил седовласый мужчина с кожаным чемоданчиком.
– Здесь живет Герберт Лаут?
– Да, это я. В чем дело?
– Вы выражали желание воспользоваться нашими услугами…
– Теперь уже не нужно. Сегодня утром прошли все признаки…
– Чрезвычайно рад и искренне поздравляю. Редчайший случай, хотя в медицине подобное бывало. По такому поводу, чтобы окончательно покончить с этим вопросом, позвольте еще раз осмотреть вас?
– Разумеется, будьте любезны. – Лаут лег на диван спиной кверху, а прибывший открыл свой чемоданчик, наклонился над Лаутом и, быстро прижав его правую щеку к дивану, коротким пинцетом ткнул в ухо…
В тот же момент Лаут вспомнил все. Он беспокойно пошевелился, хотел крикнуть, вскочить, по седовласый коленом удержал его на диване и быстро засунул ему глубоко в ухо маленький металлический предмет, бормоча при этом:
– Спокойно, братишка, спокойно. Еще немного! Нас здесь мало, но становится все больше. Наше время еще не пришло, но придет скоро, скоро… Ну, вот, все! Ведь это было не больно, правда, Лаут?
– Нет, доктор… – Лаут сел. Он был совершенно спокоен и чувствовал себя отлично.
– Еще раз поздравляю с выздоровлением. У вас железный организм! Думаю, вам никогда не придется воспользоваться нашими услугами. Будьте здоровы!

1