— Не ври. Уж я тебя как облупленную знаю. Последние дни сама не своя.
— Тебе кажется.
Мама с минуту помолчала, затем шепотом осведомилась:
— У тебя кто-то появился?
Ясно, по ее мнению, это самое страшное, что может произойти в моей жизни.
— Ровным счетом никого.
— Тогда почему нервничаешь? Пришлось рассказать. Все равно через неделю нас в отпуск выпихивают.
Теперь занервничала мама.
— Очень неудачно! Нет, конечно, то, что мы сможем все праздники провести на даче, замечательно.
— Мама, у Васьки в промежутке школа.
— Справку возьмем. Ребенку полезно побыть на воздухе. Вот только… отпуск-то тебе оплатят?
— Две недели, а остальные две — за свой счет. Мама нахмурилась.
— Вот это плохо. Перед самым летом! Сколько раз тебя уговаривала хоть понемногу откладывать.
— С чего откладывать? Мы все проживаем!
— По кафе надо меньше ходить.
— Мама, кафе мне обошлось бы в сто пятьдесят рублей, да и их платить не пришлось. Я ведь уже говорила: Равиль угощал.
— А прошлый раз ты сама платила. Туда сто пятьдесят, сюда сто пятьдесят. А за год на эти деньги, если суммировать, пальто можно ребенку купить или туфли. А у тебя все деньги сквозь пальцы как вода утекают. Теперь вот нужда пришла — и нет ничего. Хорошо еще мы с отцом живы-здоровы и пенсиями своими не разбрасываемся.
Я молчала. Мое транжирство — любимый конек мамы. Они с отцом уверены, что я прожигаю жизнь. И хотя на самом деле именно я практически содержу все семейство, возражать бесполезно. Ну невозможно ей объяснить, что я-то совсем не пенсионного возраста! Мне надо и выглядеть прилично, и с людьми поддерживать отношения. А все это траты, траты и траты! Хотя, в общем, и трачу-то я на себя самый минимум. Так ведь нет: зачем ты новые брюки купила, могла бы и в старых еще походить, у тебя их целых три пары! А то, что в одних холодно, другие протерлись, а еще хотя бы одни нужны на смену… Подумаешь, заштопала бы, под халатом на работе все равно не видно, а в остальном еще вполне целая вещь. Вот и весь разговор. Мама хочет, чтобы я жила точно так же, как она когда-то с отцом. Но времена изменились. Не могу я круглосуточно носить байковый халат! Даже в воскресенье.
— Ну что ты молчишь?
— А что отвечать. — Сдерживая негодование, я втирала его полотенцем в тарелку.
— Ты должна серьезно задуматься о своей жизни. В твоем возрасте пора научиться нести ответственность за то, что делаешь.
Я пребывала на грани взрыва.
— Слушай! — Мама застыла над раковиной с чашкой в руке. — А ты уверена, что после ремонта у вас салон останется?
— Фомич обещал. Думаю, не врет.
У мамы округлились глаза, и она громким шепотом спросила:
— А не боишься, что он хочет превратить его… ну, в неприличное заведение?
Злость мою как рукой сняло. Теперь меня разбирал смех.
— В бордель, что ли?
— Тише, тише, — шикнула на меня мама. — Васька услышит.
— Да она в школе гораздо хуже слова слышит. А бордель, между прочим, слово вполне приличное и даже литературное.
Мать замахнулась на меня полотенцем.
— Нет, — продолжила я. — Если бы он собирался бордель организовать, нас бы точно всех уволили и набрали молоденьких.
— А вдруг он такой… специализированный. — Она снова понизила голос до шепота. — Для извращенцев.
— Ну спасибо тебе на добром слове! Оказывается, я уже пригодна только для обслуживания извращенцев.
— Не говори чушь! Я совсем о другом. Вот превратят вас…
И, сделав короткую паузу, она беззвучно, одними губами добавила:
— В сексуальных рабынь.
Кажется, я знала, откуда ноги растут: мать с отцом желтой прессы начитались.
— Ма, но я же не в Турцию и не в Эмираты уезжаю. Здесь трудиться остаюсь. Не вернусь домой, заявишь в милицию.
— Тебе бы хиханьки да хаханьки. А влипнешь в историю, нам тебя вызволять. И ребенок на кого останется? И так, считай, почти сирота. При живом-то отце!
Еще одна мучительная для меня тема! Мой бывший муж, отец Василисы, с которым я сочеталась браком, вопреки родительской воле и благословению. Ну и, естественно, они оказались правы. Через год после рождения дочери мы с ним расстались. Мой бывший растворился на необъятных просторах нашей родины. Вполне, впрочем, не исключаю, что он живет и в Москве. Только я с тех пор, как он исчез с моего горизонта, о нем ничего не слышала. И уж, разумеется, он никак не помогал мне растить ребенка. Правда, я и не претендовала: с глаз долой, из сердца вон. Так уж вышло. Против судьбы не попрешь.
Хотя иногда мне кажется, что роль судьбы в данном случае сыграли мои родители. Живи мы с моим бывшим отдельно от них, глядишь, и у нас сложилось бы, и у Васьки был бы отец. Не таким уж он чудовищем был, как я теперь понимаю. Однако, когда на каждый, пусть самый ничтожный его просчет, обращают внимание, поневоле начинаешь реагировать. Особенно когда ты беременная или у тебя маленький ребенок. Без того вся на нервах. Слово за слово, и начинаются бесконечные выяснения отношений, копятся обиды, и любовь куда-то уходит.
Это теперь я понимаю: подумаешь, человек протопал на кухню в грязных ботинках по чистому полу. Тем более что мне продукты из магазина принес. А тогда я до слез обиделась. Из последних сил мыла! Вместо того, чтобы поспать между кормлениями. Лучше бы я тогда выспалась! Из таких взаимонепониманий и обид вырос огромный черный ком ненависти, который раздавил нашу любовь.
А мама, вместо того, чтобы сглаживать шероховатости и меня лишний раз успокоить, подзуживала:
— Вот какая его любовь. Не ценит тебя, в грош не ставит.
И папа поддакивал:
— Вот когда мы с мамой только что поженились…
А я, дура, их слушала!
Вот теперь и одна. Расплачиваюсь. И Васька расплачивается из-за моей глупости. Отца она, конечно, не помнит и из-за его отсутствия не особо страдает. Но когда-то это все равно на ней скажется.
— Мама, эта тема закрыта уже десять лет, — жестко отреагировала я на последний выпад.
— Закрывай не закрывай, а ребенок все равно наполовину сирота.
Вот вечно последнее слово останется за ней!
В пятницу на работе нас ждал сюрприз. То, что Юля как дамский мастер перебиралась в другой салон, никого особенно не удивило. А вот когда наша уборщица Катерина вдруг объявила, что увольняется, мы обалдели. Ей-то какая разница за кем убирать?
Но оказалось, разница есть, и большая. Катин муж как услышал про наши изменения, впал в истерику. И поставил жене ультиматум. Мол, либо я, либо мужской салон. Потому что мужской салон — это гнездо разврата, и он не позволит своей жене там работать. Он настоящий мужик, не вроде некоторых.
— Ну я и выбрана мужа, — гордо объявила наша Катя. — Буду увольняться. Да мне подруга уже новую работу нашла. Квартиры убирать. По деньгам намного выгоднее получается.
— Ох, как же муж ее любит, — не без зависти прошептала мне на ухо Римма.
— С чего ты взяла? — не дошло до меня.
— Только очень любящий мужчина может вообразить, будто на нашу Катю способен кто-то польститься, — усмехнулась она. — Даже в гнезде разврата.
Вообще-то Римка излишней доброжелательностью не страдает, но в данном случае она совершенно права.
В субботу, стоило мне объявить, что вечером собираюсь в гости к Равилю, мама поджала губы:
— Могла бы и дома с ребенком посидеть, с уроками помочь. Я и так с ней целую неделю их учу.
— Бабушка, зачем ты говоришь неправду, — немедленно появилась на кухне моя дочь. — Я уроки делаю самостоятельно.
— А стихотворение? — не сдавалась бабушка.
— Ты у меня его только проверила.
— А задачку по геометрии?
— Я там всего одно действие и не поняла.
— Иди, защитница, — недовольно проговорила мама.
Василиса крепко меня обняла.
— Ты сегодня, конечно, иди в гости, а завтра вместе в зоопарк сходим.
— Обязательно, — заверила я.
Но мама и тут осталась недовольна.
— Вы же на прошлой неделе в зоопарк с дедом ходили.
— Но я хочу в террариум, а дедушка туда не любит. А к ним новых жаб завезли.
— Поступайте как знаете. — И мама демонстративно покинула кухню.
Ох, не любят они с отцом, когда я хожу в гости! Словно ревнуют. Но жизнь моя не кончилась. И в девяносто люди в гости ходят. Да и сами мои родители своих друзей навещают. И к себе их зовут. Нет, видимо, я, по их представлениям, делаю это как-то неправильно. А иногда мне кажется, они просто боятся: вот встречу я ненароком где-нибудь хорошего человека, заберет он меня и Василису, а они останутся без нас, и жизнь для них потеряет всякий смысл. А пока я и Васька с ними, и смысл есть.
Слава из Тюмени оказался полной противоположностью Равиля. Роста они, правда, были примерно одинакового. Оба довольно высокие, под метр восемьдесят. Но если Равиль поджар и упруго накачен, то Слава широк и весьма объемен. Коротко стриженные, неопределенного цвета волосы обрамляли красноватое и задубелое, как у бывалого морского волка, лицо. Слава вообще изрядно смахивал на моряка, ступившего в квартиру Равиля прямо с вернувшегося из дальнего плавания корабля.
На твердой почве Слава чувствовал себя неуверенно. Его все еще качало. Хотя в Тюмени, как мне было совершенно точно известно, никакого моря в помине нет. Да и Слава занимался отнюдь не судоходством, а, по выражению Равиля, нефтеводством.
Реакция на женский пол у Славы оказалась тоже совсем как у изголодавшегося в плавании моряка. Увидев меня, он засиял лицом, вскочил с дивана и принялся вокруг меня качаться. В квартире Равиля, довольно тесно заставленной всяческими горочками, кореточками, шкафчиками, этажерочками и столиками, Славе было явно тесно. Он постоянно что-нибудь задевал, сшибал, ловил, беспрестанно при этом извиняясь. Гуля страдала, но терпела. Слава привез ей в подарок шикарную волчью шубу, которую она тут же надела, чтобы продемонстрировать мне.
— Шикарная женщина! — немедленно восхитился Слава и, переведя взгляд на меня, добавил: — Эх, и чего я не сообразил две привезти!
Из этого я сделала вывод, что кандидатура моя вполне одобрена.
— Ребятам завтра звякну — перешлют, — обнадежил он.
— Что вы, Слава, не надо, — поторопилась я пресечь его щедрый порыв.
Еще не хватало! Что скажет мама, если я явлюсь с таким подарком!
— Да мне это раз плюнуть! — Слава хлопнул рукой по серванту; тот угрожающе затрещал.
— Ты лучше сядь, — приобнял его за плечи Равиль.
— Ой, ребята! — проревел тот. — Не хочется мне наших прекрасных дам загружать сегодня хозяйством. Пойдем все в ресторан. Я угощаю! Какой у вас тут теперь самый лучший?
Передо мной выпендривается, подумала я.
— Какой самый лучший? — Равиль пожал плечами. — Это смотря чего хочешь.
Видно, на ходу пытался сообразить, куда уместно привести Славу.
— А я хочу самого лучшего, — заявил тот.
— Можно в итальянский. Очень неплохой, и тут Рядом, — предложил Равиль.
— Ой, макароны! Они мне и так обрыдли, — скорчил брезгливую мину Слава. — Хочу нормальной еды!
— Тогда в китайский пошли, — возник другой вариант у Равиля.
— А русского что, теперь нету? Или хотя бы татарского? — с тоской полюбопытствовал гость из Тюмени.
— Рядом замечательный — узбекский.
— Годится! Плов обожаю! Дамы, вы как?
— Да я вам столько тут всего наготовила, — начала было Гуля.
Ей явно и в ресторан хотелось, и собственных трудов стало жаль. С другой стороны, если мы в ресторан уйдем, квартира от Славы не пострадает. Вон его почти трезвого как качает, что же будет, когда он как следует выпьет!
— Твое, Гуля, завтра доедим, — пообещал Слава, из чего я могла заключить, что у него огромные планы на жизнь в Москве.
Больше всего меня интересовало, фигурирую ли в этой программе я? Хотелось надеяться, что нет. Друг Равиля производил впечатление человека, от которого нелегко отделаться.
Перед уходом Гуля с сожалением посмотрела на волчью шубу. Уверена: будь хоть немного похолоднее, она бы ее обновила. Но как-никак стояла весна.
IV
Едва мы оказались в машине, Слава, плюхнувшийся на переднее сиденье, вручил водителю тысячную купюру.
— С ума сошел! — тронул его за плечо Равиль. — И полтинника хватит.
— Пусть радуется, — возразил Слава. — Мы, тюменцы, такие. Когда гуляем, то уж гуляем.
Гулянье продолжилось в ресторане, где Слава непрестанно произносил тосты, и в основном за меня. Рефреном были две одинокие души, которые всегда встречаются в мире. С каждым последующим тостом я нервничала все сильнее. Казалось, еще немного, и он прямо тут, не отходя, так сказать, от кассы, сделает мне предложение. Кроме того, мы сидели на мягком диване, и Слава с каждым последующим тостом придвигался ко мне. От непосредственного контакта меня пока спасали только многочисленные подушки. Он их пытался убрать, но я снова подкладывала, хотя и отдавала себе отчет, сколь возведенная мною граница временна и эфемерна.
В панике я кидала умоляющие взгляды на Равиля, который сидел напротив, но он лишь игриво подмигивал мне, и Славины тосты, воспевающие наше родство душ, которое, по его убеждению, сразу сделалось ясным, и мою красоту, и прекрасный вечер, который я ему подарила своим присутствием, продолжались.
Еда была обильной и вкусной, однако в горло мне не лезла. Вероятно, Слава был вполне искренен в своем восторге, но как раз это меня сильнее всего и страшило. Я уже подумала, не улизнуть ли под каким-нибудь благовидным предлогом пораньше домой. Иначе увяжется еще меня провожать. И хорошо, если просто до дома. Вон как разошелся. Наверняка возле подъезда расстаться не пожелает, захочет с родственниками познакомиться.
Я живо вообразила, с какими лицами встретят его мои папа и мама, и мне стало холодно и неуютно. Зачем согласилась на предложение Равиля! Теперь от Славы вовсе не отвяжешься.
Я попробовала вести себя с ним похолоднее. Поздно. Слава уже на подобные тонкости не реагировал. Изрядно выпив, он смахивал скорее не на морского волка, а на атомный ледокол, который сквозь ледяные торосы неколебимо следует к намеченной цели. Говорить ему было трудно, но он тем не менее говорил. Тосты его теперь напоминали лирическую песню без слов.
Последнее меня даже обрадовало, потому что я поняла: провожать он меня не сможет. Скорей уж Равилю придется провожать его.
Наконец мы собрались уходить. Слава к этому моменту уже окончательно утратил дар речи, однако тысячными купюрами одаривал всех, кто только соглашался брать. Посетителям он их тоже совал, и отнюдь не каждый отказывался.
По счастью, меня завезли домой первой. Слава мирно похрапывал на заднем сиденье.
— Спасибо, Равиль, никогда тебе не забуду, — бросила я на прощание.
— А я тебе ничего и не обещал, — игриво отозвался он. — Кроме ресторана на халяву. И это как раз состоялось. А ничего плохого Славка тебе не сделал.
— Да он вообще очень милый, когда трезвый, — подхватила Гуля.
И я почти вовремя возвратилась домой. Рано утром меня разбудил папа. Я открыла глаза. Лицо у отца было исполнено тревоги.
— Тебя к телефону.
— Кто? Сколько вообще сейчас времени?
— Половина девятого, — ответствовал мой родитель. — А к телефону тебя какой-то… Он, правда, назвался, но я не запомнил. Я с ним не знаком.
— Зачем я ему понадобилась в такую рань, не сказал? — Мне было ужасно лень разговаривать. Язык спросонья еле ворочался.
— Он сказал, ему непременно нужно с тобой поговорить.
— Ладно, — сдалась я. — Принеси трубку.
Папа хлопнул себя по лбу:
— Ах да. Вечно я забываю!
Никак не может привыкнуть, что у нас радиотелефон. Поговорит, и обязательно положит там, где стоит зарядное устройство. И с мобильником на даче они с матерью обращаются своеобразно: поговорят, и тут же выключают, а я потом дозвониться до них не могу. Периодически до скандала доходит. Папа вечно оправдывается: мы же целый день на улице, и твоего звонка не слышим.
— А ты положи мобильник в карман и носи с собой, — убеждаю я. — Хоть на связи будете.
— Ну вот еще, — возражает отец. — Там, говорят, излучение, для здоровья вредно, а оно у меня и так не очень.
И все! Хоть кол на голове теши! Мне, значит, нервничать не вредно, а им вредно! Я свой мобильник никогда не выключаю, потому что, если они мне дозвониться не могут, с ума начинают сходить.
Отец принес мне трубку. На мое «алло» в ней зарокотал голос Славы:
— Не разбудил, надеюсь? — бодро принялся вещать он. — Хочу, Любаша, уточнить наши планы на сегодня. Ты извини, я вчера немножко устал. Денек трудный выдался.
Я бы это назвала не «устал», а несколько иным словом, однако из дурацкой вежливости, ответила:
— Ничего страшного. С кем не бывает.
— Ну и что мы сегодня делаем?
— Да мы с вами, собственно, ничего.
— Мы разве еще на «вы»? — он удивился. — А мне казалось, мы вроде на «ты» давно перешли.
Вообще-то он был прав. Вернее, Слава в одностороннем порядке со мной на «ты» перешел. Я его никак не называла. Впрочем, какая разница: на «ты» так на «ты», идти с ним я больше никуда не собиралась.
— Ну так куда же мы наметили?
— Я собиралась с дочкой в зоопарк.
Ответ мой прозвучал сухо и жестко, как и было задумано, но я недооценила Славу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10