Шаги стали глуше. Теперь учитель осматривал лавку.
Что делать? Войти в дом? Это не так-то просто… Или же оставаться здесь и ждать?
Но тогда может случиться, что он так и не узнает, зачем Рессек пришёл сюда.
Жозэ заставил себя сосредоточенно все взвесить. На несколько минут он забыл, где находится, забыл о холодной ночи, об этом зловещем и загадочном квартале, о странных подробностях своей молчаливой погони от самой гостиницы до дома, где было совершено убийство.
Поразмыслив, Жозэ принял решение. Он вернулся к двери и снова прильнул к ней.
Учитель все ещё оставался в лавке. Судя по всему, поиски затягивались. Впрочем, в лавке столько книг, тысяча закоулков и, вероятно, множество тайников. А если перелистать каждую книгу или хотя бы тщательно осмотреть полки, на это уйдёт очень много времени — несколько часов, наверное. Учитель, кажется, этим и занят.
Жозэ медленно протянул руку к дверной ручке. Дверь может заскрипеть. Её надо толкать очень осторожно и открыть совсем небольшую щель, чтобы только протиснуться. Секунды шли за секундами.
Дверь скрипнула.
А ведь Жозэ был очень осторожен. Но старые петли давным-давно не смазывались.
В приоткрытую дверь репортёр увидел слабый свет, струившийся из лавки. Вдруг раздался какой-то шум, вслед за этим с глухим стуком рухнули книги. Свет погас.
Шли секунды, они казались вечностью. В доме царила мёртвая тишина.
Журналист застыл на пороге. Он не сделал ни малейшего движения.
Выключатель находился поблизости от двери. Справа или слева? Жозэ забыл. Этим выключателем зажигалась лампочка в коридоре, единственная в доме неперегоревшая лампочка.
Жозэ вытянул руку и ощупал сырую штукатурку стены.
Но тут в темноте послышался какой-то шорох, и луч света ослепил репортёра. Жозэ продолжал шарить по стене, пока наконец не нашёл выключатель.
В глубине коридора вспыхнула тусклая лампочка.
Прямо перед Жозэ стоял учитель с опущенными руками. В одной из них он держал фонарик. Лицо у Рессека было растерянное.
— Что вы здесь делаете, мосье? — медленно выговорил он.
Он задал этот вопрос, чтобы начать разговор и хоть что-то сказать.
— Знаете, — ответил репортёр, — в общем-то я имею право о том же спросить вас.
— Ах да, понятно… — прошептал Рессек. Он горько усмехнулся и нахмурился. — Значит, вы считаете, что я причастен к этому преступлению?
Он развёл руками и тут же с беспомощным видом опустил их.
— Даю вам честное слово, что я пришёл сюда по делу, не имеющему никакого отношения к вашему следствию и следствию полиции.
— Охотно верю, — улыбнулся Жозэ, — но должен вас предупредить, что, если мы будем продолжать наш разговор здесь, мы рискуем привлечь внимание… И тогда я не ручаюсь…
— Мосье, вы правы, выйдем отсюда, — проговорил Рессек таким замогильным голосом, что, несмотря на всю необычность обстановки, Жозэ стало смешно.
Учитель выключил фонарик, вынул из кармана большой ключ и шагнул к двери. Жозэ погасил свет. Они вышли на улицу.
Северный ветер дул с ещё большей яростью, чем раньше. Он нёсся по улочке и разбивался о домик букиниста.
— Этот ключ принадлежал Гюставу Мюэ. Да, да, мосье. Я его украл. Украл очень давно. Мюэ ничего не заметил. Он был доверчивым человеком. Я его в самом деле украл. С точки зрения общепринятой морали моя вина в этом. С вашей точки зрения моя вина в том, что я забрался в ночное время в дом, который не принадлежит мне.
Я сознаю, что факты против меня. Я каюсь.
Учитель остановился посреди улочки.
— Но Наука, мосье, — сказал он, вытянув перед собой руки, — но Искусство, разве они не выше каких-то обстоятельств, каких-то условностей?
Репортёр с любопытством взирал на своего собеседника. Они пошли дальше.
— Я вам скажу всю правду, мосье, — продолжал Рессек. — Она крайне проста…
Человек, живший в этой халупе, был необыкновенный человек. Он получил хорошее образование. Но с его семьёй произошло несчастье. Он завершил свой жизненный путь в этой лавчонке среди книг и разного хлама. Но все это его не интересовало.
У него была одна страсть: памятники старины, древняя скульптура. Он досконально изучил наш монастырь с его великолепным порталом, который находится всего в нескольких шагах от его дома. Он даже собирался выпустить об этом шедевре большую монографию.
Учитель перевёл дыхание и продолжал:
— У меня, мосье, та же страсть, и я тоже пишу монографию о монастыре Сен-Пьер.
Моё исследование будет вполне законченным, и каждый специалист по этим вопросам будет нуждаться в нем. Только вот…
Рессек вздохнул.
— Только вот… У нас было одно расхождение. Да, именно расхождение. Гюстав Мюэ утверждал, будто капители монастыря созданы не раньше тысяча двухсотого года. Я же убеждён в другом. Не думайте, что я хочу вам прочитать лекцию по истории архитектуры. У меня есть много разных доказательств, я ссылаюсь на проверенные источники. И все же я не сумел переубедить Гюстава Мюэ. Старик был упрям. Он подтрунивал надо мной, он даже утверждал, что имеет неопровержимый документ. Вот теперь вы меня поймёте, мосье…
Они дошли до портала монастыря. В темноте туманно вырисовывались контуры каменных барельефов.
Учитель несколько минут смотрел в тёмную пасть портала, потом, вытянув вперёд руку, восторженно сказал:
— До чего же это прекрасно! Ах, да, на чем же я остановился? Так вот, да будет вам известно, что аббатство было воздвигнуто Дагобером. Луи ле Дебоннер щедро одарил аббатство, и в тысяча сорок седьмом году оно было причислено к ордену Клюни. Так вот, я дошёл до темы нашего разговора. В древних архивах города упоминается о мемуарах Жана де Монтека. В этих мемуарах он описывает красоты монастырской церкви… Жан де Монтек жил между тысяча сто восемнадцатым и тысяча двести шестидесятым годами. Это установлено и, кстати, легко проверить. Его рукопись, которая называется Скульптурный убор Сен-Пьера , должна дать возможность окончательно определить возраст монастырских капителей. Так вот, мосье, букинист утверждал, что у него есть эта рукопись. Да, мосье, он мне это повторял раз сто, но ни разу не согласился ознакомить меня с нею. Он хотел её опубликовать, собираясь таким образом опровергнуть мои выводы. Вам может показаться, что все это пустяки, но это очень важный вопрос. Годы упорной работы, годы кропотливого исследования могут в несколько минут пойти насмарку. Почему он не захотел поделиться со мной своей находкой? Им руководила ревность, теперь уже утратившая смысл.
— Значит, вы разыскиваете эту рукопись? — медленно проговорил репортёр.
— Да, мосье. И я её не нашёл. Что он с нею сделал? Существовала ли она вообще?
А может быть, её похитил вор? Вот о чем я думаю со страхом. Речь идёт о Науке и Искусстве. Вы понимаете, что ради Науки и Искусства можно подделать ключ…
— Понимаю, — ответил Жозэ. — Подделка ключа — ещё куда ни шло…
Рессек стоял рядом с ним. Его мертвенно-бледное лицо приблизилось к лицу репортёра, длинная нелепая фигура, напоминавшая цаплю, наклонилась вперёд. Он то поднимал руки, то опускал их. Они дрожали. Учитель действительно был очень взволнован.
— Поступайте так, как вам подскажет ваша совесть. Вы можете написать в газете, можете сообщить полиции. Я повторю то, что сказал вам. Я, мосье, честный человек, я учёный. И я забочусь о Науке… Да, да, о Науке. Ничего нет важнее Науки! Я должен все знать, я должен разыскать эту рукопись, если она существует…
С этими словами, произнесёнными выспренним тоном, учитель поклонился репортёру и вошёл в коридор гостиницы Розовая гроздь .
Жозэ остался в темноте. Но стоял, опустив голову и засунув руки в карманы своего плаща. Он глубоко задумался над необычайной исповедью, которую только что услышал.
Искренен ли был Рессек? Судя по всему, да.
Он — просто-напросто историк, с головой ушедший в старые книги, обуреваемый страстью маньяк. С его точки зрения, нет ничего ценнее вот этого древнего монастыря, этих высеченных из гранита и мрамора святых, с улыбками, застывшими на их лицах семьсот или восемьсот лет назад. Да, для него главное — найти рукопись Жана де Монтека. Ради этого он готов пожертвовать своим спокойствием, своим благосостоянием и даже жизнью. Для того чтобы обыскать запылённые полки букиниста, почтённый преподаватель коллежа превратился во взломщика.
Вдруг Жозэ осенила мысль. Он схватился за голову.
Перед его глазами встало бледное лицо учителя с горящими глазами. Вся жизнь Рессека была в этой исчезнувшей рукописи, в монастыре, в изучении его тайн…
А почему бы не провести параллель… Можно подумать о…
Ну конечно!
Это и есть та направляющая линия, которая приведёт к объяснению кровавой драмы.
В напряжённом уме репортёра одна за другой пронеслись картины, и среди них вот эта: глухонемой Фризу расстелил в коридоре на полу зеленую накидку и разложил на ней золотые монеты. Почему монеты были разложены на накидке? Именно в доказательство…
Жозэ подумал о своём утреннем разговоре с д'Аржаном. Он просил д'Аржана сообщить ему некоторые подробности о романе Молчание Гарпократа . В этой книге, уверял д'Аржан — и он привёл ему даже несколько цитат, — образ букиниста дан несколько поверхностно. Он описан как безмятежный философ, которого не смущает его нищета, и он спокойно живёт себе в тиши своей уединённой лавки. И это вроде бы соответствовало действительности.
Нет, пожалуй, не совсем… Какие-то детали автор мог упустить… А всегда надо опасаться деталей.
Глава 10.
ИСТОРИЯ ЗАКАНЧИВАЕТСЯ СВАДЬБОЙ
Милый друг, до обрученья
Дверь не отворяй.
Фауст
Д'Аржан поднял голову и улыбнулся.
— Ах, это вы, Робен. Я вас не ждал так скоро. Хорошо съездили?
— Да, да, конечно… Здравствуйте, — ответил Жозэ, садясь в кресло. — Я рад, что вернулся.
— Что-нибудь удалось узнать?
— Ничего интересного. Но такие маленькие городки обманчивы. Думаешь, что они погружены в сон, а они полны странных историй. Мне кажется, если бы я задержался в Муассаке, я был откопал десять или пятнадцать новых нитей, и притом одинаково заслуживающих внимания.
Жозэ бросил на д'Аржана дружески-иронический взгляд и спросил:
— А вы, д'Аржан, напали на какой-нибудь след? Вам помогли господа писатели, поэты и литературные критики?
Д'Аржан пригладил свои скромные усики, украшавшие его худощавое лицо.
— Да нет, мне нечего вам сообщить… Все теряются в догадках — так, кажется, говорят в подобных случаях? Ропщут на журналистов, что они подняли шум вокруг этого дела, и хотят только одного — чтобы эта таинственная история или наконец раскрылась, или же заглохла.
— Да, пересуды по этому поводу не устраивают жюри, я понимаю… — задумчиво произнёс Жозэ.
Сделав паузу, он добавил деловым тоном:
— Кстати, д'Аржан, мне прислали рукопись. Я вам её возвращаю. Можете её передать Морелли с нашей благодарностью.
— Любопытно, какое у вас создалось мнение?
Жозэ покачал головой.
— Вы скажете, что я нахал, но, по-моему, роман перехвалили. Я, правда, не особенно в него вчитывался, у меня не было времени, но, мне кажется, он не заслуживает такого шума. Меня просто поражает, как ему могли дать Гонкуровскую премию! Вы согласны со мной?
— Но все же там есть несколько превосходных мест.
— Правильно. Глава, где убийца рассказывает, как он решился пойти на преступление… Хорошее психологическое описание…
— Такое проникновенное!.. А как дана сложная психология героя!..
Жозэ пренебрежительно махнул рукой.
— Да, да, я помню вашу статью. И все же я не знаю, можно ли назвать это произведение шедевром. Вы возразите, что я просто привык к подобным вещам. Я, как говорится, варюсь в этом котле, и удивить меня трудно. Но такими словами, как шедевр, бросаться нельзя.
— Возможно. А вот Бари с вами не согласен.
— Я могу ошибаться. Бари всегда высказывает очень здравые суждения. Да и вы сами — более компетентный судья, чем я.
— Он сожалеет, что этому господину угрожает или может угрожать смертный приговор.
Жозэ встал.
— Кажется, скоро полдень. Давайте, старина, пообедаем вместе, если вы не возражаете. Я забегу поздороваюсь с нашим главным. Можем захватить с собой и Рози.
Д'Аржан с таинственным видом поднял палец.
— Вы ничего не знаете?
— А что именно?
— Так Рози же…
— Ничего не понимаю.
— Наш главный редактор и наш начальник отдела информации Рози Соваж решили пожениться.
Жозэ помотал головой и удивлённо сказал:
— Вот это новость! Никогда бы не подумал. Я знал, что Бари время от времени завозит Рози домой, но мне казалось, что этим все и ограничивается. Ну что ж, желаю им много счастья. Рози — чудесная девушка, обожает свою работу. Она красивая…
— Обручение уже назначено, а свадьба будет весной, — добавил д'Аржан.
Литературный обозреватель встал и подошёл к окну. Погода улучшилась. Крыши блестели под бледными лучами солнца. Вдали виднелся окутанный золотой дымкой лес печных труб.
Высокая фигура д'Аржана, одетого по последней моде, красиво вырисовывалась на фоне светлого окна. Жозэ обеспокоенно провёл рукой по своим небритым щекам.
— Кажется, я здорово оброс. Я проболтался все утро, да ещё потерял два часа на эту проклятую рукопись. А теперь уже поздно, мы едва успеем поесть.
— Почему? — с любопытством спросил д'Аржан. — Вы думаете, у нас будет сегодня работа?
— Очень возможно.
— Какая?
* * *
Бари погладил головку своей трубки, любовно посмотрел на неё и, открыв кисет, принялся перебирать табак. Это уже вошло у него в привычку, и часто можно было видеть, как он, прежде чем набить трубку, тщательно отделял одну ниточку табака от другой. Это занятие позволяло ему делать вид, что он погружён в разрешение какого-то важного вопроса.
Они устроились в глубине маленького зала ресторана, который находился по соседству с газетой. Они изредка здесь собирались. Рози Соваж, сидя рядом с главным редактором, точнее со своим женихом, аккуратно чистила яблоко. Д'Аржан, откинувшись на спинку стула, небрежно листал какой-то журнал. Робен курил сигарету и следил за колечками дыма, которые таяли под самым потолком.
— В общем, — сказал Бари, набив трубку, — вы утверждаете, что Молчание Гарпократа — любительская стряпня господина, не обладающего истинным талантом…
— Но ведь и любитель может быть очень талантлив, — заметил д'Аржан. — На свете существуют наверняка десятки непризнанных писателей.
— Вы верите в неизвестные шедевры? — незаметно пожав плечами, спросил Жозэ.
— Ладно, — сказал Бари. — Не будем отвлекаться. Достойно ли произведение, о котором идёт речь, присуждённого ему лаврового венка или нет? Робен считает, что нет.
— Это его право, — мягко заметила Рози.
— Дело не в этом, — возразил д'Аржан.
— Конечно, — проговорил Жозэ. — Да и вообще моё мнение — мнение профана. Я, всего-навсего, — репортёр, специалист по уголовным делам, а не по литературе.
Кстати, вы знаете, что действие романа происходит в Муассаке? Так вот, мне кажется, что описание городка сделано довольно поверхностно. О Муассаке можно рассказать гораздо больше. Можно было бы попытаться показать истинную, скрытую жизнь этого сонного на первый взгляд провинциального городка… Я нахожу, что все это отображено неглубоко…
— В замысел этого самого Поля Дубуа, — сказал Бари, — входило не описать маленький городок, а передать состояние духа своего героя. Это история преступника и преступления. И вот с этой точки зрения нельзя отрицать, что произведение удалось…
— Остаётся все тот же неразрешённый вопрос, — вставила Рози. — Роман написан той же рукой, что убила человека, да или нет? Как по— вашему, Робен?
Жозэ почесал себе затылок.
— Мне кажется, что здесь не может быть сомнения. Убийца — очень осторожный и осмотрительный человек. Он сделал все, чтобы не оставить улик. Его никто не видел, он остановился не в гостинице…
— Ну, а следы?
— Возможно, они и пригодятся нам, но они не стоят хороших отпечатков пальцев.
Кроме всего прочего, — добавил Жозэ, — автор романа так и не объявился. Будь у него чистая совесть, он сделал бы это без колебаний.
— А что означает история с золотыми монетами? — спросил Бари. — Мы считаем, что убийца — литератор. А вдруг он — самый заурядный грабитель? Ведь у этого юродивого, которого зовут Фризу, отобрали пятнадцать монет, не так ли? Может быть, состояние старика было и крупнее?
— Я уже об этом думал, — медленно проговорил Жозэ.
— К каким же выводам вы пришли, Робен? — спросила Рози Соваж, устремив свои красивые тёмные глаза на трубку Бари, которую тот нежно поглаживал.
— Пока ничего не могу сказать. У меня есть несколько предположений, но они очень туманны. Правда, солнце ещё не встало, — рассмеялся репортёр, — но и ночь на исходе… — И, обернувшись к Бари, Жозэ спросил: — Кстати, каков наш тираж?
— Неплохой. В начале этой истории мы здорово вырвались, и первые номера с вашими репортажами были нарасхват.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14