Если бы ты пил из стакана...
- Не слушай ее! - вступила третья. - Она хочет тебя обмануть. Я скажу тебе правду: мы смеемся потому, что ты испугался.
- Это неправда! Неправда! - запротестовали две другие. - Она хочет проверить, не испугался ли ты...
- Он испугался! Испугался! - повторяла третья.
Гаврилеску шагнул вперед и торжественно поднял руку.
- Барышни! - возгласил он с обидой. - Вижу, что вы не знаете, с кем имеете дело. Я - человек не рядовой, не обычный. Я - артист. И прежде чем я имел несчастье стать учителем музыки, я пережил поэтическую грезу. - И, помолчав, он воскликнул патетически: барышни! В двадцать лет я познакомился с Сильдегард, я пленился ею, и я ее любил!
И с глубоким вздохом он опустился в кресло, придвинутое ему одной из девушек.
- Ах! - продолжал он после долгого молчания. - Почему вы напомнили мне о трагедии моей жизни? Ведь вы уже, наверно, поняли: Хильдегард так и не стала моею женой Что-то случилось, случилось что-то ужасное...
Девушка протянула ему чашку кофе, и Гав-рилеску принялся задумчиво, маленькими глотками пить его.
- Случилось что-то ужасное, - продолжал он, помолчав - Но что? Что могло случиться? Мне хотелось бы знать, но я не могу вспомнить, И то правда: я не думал о Хильдегард очень много лет. Я смирился. Я сказал себе: 'Гаврилеску, что было, то прошло!' Нет счастья артистам. И вдруг только что, войдя сюда, вспомнил, что и мне знакома благородная страсть, я вспомнил, что любил Хильдегард!..
Девушки переглянулись и захлопали в ладоши.
- И все же я была права, - сказала третья. - Он испугался.
- Да, - согласились остальные. - Ты была права: он испугался...
- Не понимаю, о чем вы...
- Ты испугался, - сказала одна из девушек, шагнув к нему, и в голосе ее был вызов. - Ты испугался сразу, как вошел...
- Вот почему тебе так хотелось пить, - сказала другая.
- И с тех пор ты все уходишь от ответа, - добавила первая. - Ты избрал нас, но боишься не отгадать.
- Ты должен сперва отгадать, - подхватила третья девушка. - Отгадать, кто из нас цыганка, кто гречанка, а кто еврейка...
- Если ты утверждаешь, что не испугался, попробуй сейчас, - продолжила первая. - Отгадай. Кто цыганка?
- Кто цыганка? Кто цыганка? - эхом отозвались девичьи голоса.
Си улыбнулся и снова стал разглядывать девушек.
- Вот это мне нравится, - заговорил он, вдруг придя в хорошее расположение духа. - Значит, узнав, что перед вами артист, вы решили, будто я не от мира сего и понятия не имею, как выглядит цыганка...
- Но ты снова уходишь от ответа, - прервала его одна из девушек. Угадай же.
- Значит, - продолжал упорствовать Гав-рилеску, - вы думаете, что я лишен воображения и не могу угадать, как выглядит цыганка, в особенности если она молода, прекрасна и обнажена ...
Ибо он угадал их с первого взгляда. Та, что сделала шаг ему навстречу, обнаженная, очень смуглая, черноволосая и черноглазая, без сомнения, была цыганка. У второй, тоже обнаженной, но прикрытой матовой зеленой вуалью, тело было неестественно белым и отливало перламутром, а ноги обуты в золотые сандалии. Эта могла быть только гречанкой. Ну а третья, без сомнения, была еврейкой: длинная юбка вишневого бархата обтягивала ее стан, грудь же и плечи были обнажены, ярко-рыжие волосы собраны на макушке в хитроумную прическу.
- Угадай! Какая из нас цыганка? Какая цыганка? - кричали все три девушки разом.
Гаврилеску поднялся с кресла и, указав рукой на смуглянку напротив, торжественно произнес:
- Я артист и потому согласен подвергнуться испытанию, хотя это ребячество, и отвечаю: ты цыганка!
И в следующее мгновение почувствовал, как девушки схватили его за руки и завертели в хороводе, они кричали и свистели, но голоса их почему-то доносились очень издалека.
- Не отгадал! Не отгадал! - слышалось ему словно во сне.
Он попытался ускользнуть, но девушки цепко удерживали его в своем колдовском хороводе. Он ощущал жар их юных тел, вдыхал чуть приметный экзотический аромат духов, слышал легкую поступь танцующих ног. Хоровод кружил его вокруг кресел и ширм, унося в глубь комнаты, и вскоре он отдался ему, забыв обо всем на свете.
Когда он очнулся, смуглянка стояла перед ним на коленях у дивана.
- Долго ли я спал? - спросил он, приподнявшись на локте.
- Ты и не думал спать, - успокоила его девушка. - Просто задремал.
- Но скажите ради Бога, что вы со мною сделали? - спросил он, проводя рукой по лбу. - Я будто потерял сознание.
Он с удивлением озирался. Казалось, это была уже другая комната, и все же он узнавал расставленные в беспорядке среди кресел, диванов и зеркал ширмы, которые бросились ему в глаза сразу, как он вошел. Он не мог понять их расположения. Одни ширмы, очень высокие, почти до потолка, можно было бы принять за стены, но кое-где они отходили от стен под острым углом и тянулись почти до середины комнаты. Другие, озаренные таинственным светом, выглядели окнами с приспущенными занавесками и будто выходили в темные коридоры. Были здесь и ширмы многоцветные, разрисованные причудливыми узорами или прикрытые шалями, а может, расшитыми тканями; ниспадая складками на ковры, сливаясь с ними, они образовывали нечто вроде альковов различных форм и величин. Но достаточно ему было на несколько секунд задержать взгляд на одном из таких альковов, и стало ясно, что это иллюзия, что это всего лишь отдельные ширмы, отраженные в золотисто-зеленой поверхности зеркала. И в тот миг как Гаврилеску понял это, комната завертелась вокруг, и он снова поднес руку ко лбу.
- Скажите ради Бога, что вы со мною сделали? - повторил он.
- Ты не узнал меня, - прошептала девушка, печально улыбаясь. - А я ведь подмигнула тебе, дала понять, что я не цыганка. Я гречанка.
- Греция! - воскликнул Гаврилеску, вскакивая на ноги. - Бессмертная Греция!
Усталость его точно рукой сняло. Он слышал, как забилось его сердце, и неизъяснимое блаженство теплой волной разлилось по всему телу.
- Когда я был влюблен в Хильдегард, - в радостном волнении продолжал он, - я мечтал только о том, чтобы совершить вместе с ней путешествие по Греции.
- Ты был глуп, - прервала его девушка. - Надо было не мечтать, надо было любить ее...
- Мне было двадцать лет, а ей не исполнилось и восемнадцати. Она была красива. Мы оба были красивы, - прибавил он.
В это мгновение он заметил, что за странный костюм был на нем: длинные, широкие панталоны, напоминающие шаровары, и короткая шелковая туника золотисто-желтого цвета. Глядя в зеркало, он с трудом узнавал себя.
- Я мечтал, что мы отправимся в Грецию, - помолчав, продолжал он уже спокойнее. - Нет, это было больше чем мечта, она начала уже сбываться, потому что мы решили отправиться в Грецию вскоре после свадьбы. И тогда что-то случилось. Господи, что же случилось? - Он схватился за виски. - Был вот такой же, как сегодня, жаркий, ужасно жаркий летний день. Я увидел скамейку, направился к ней и тут почувствовал, как зной рассек мне темя, точно саблей... Нет, это из рассказа полковника Лоуренса, я слышал, как студенты читали его наизусть, когда ждал трамвая. Ах, если бы у меня был рояль! - воскликнул он в отчаянии.
Девушка вспорхнула с ковра и, схватив его за руку, прошептала:
- Пошли со мной!..
И торопливо повела его, лавируя между ширмами и зеркалами. Она шла все быстрее и быстрее. И вот уже Гаврилеску бежал за ней и хотел было остановиться передохнуть, но девушка не позволила.
- Поздно, - прошептала она на бегу, и снова ему показалось, будто голос ее посвистом долетел откуда-то издалека.
Но теперь голова у него не кружилась, хотя надо было обегать бесчисленные диваны, и мягкие подушки, и сундуки, и ларчики, накрытые коврами, и странной формы большие и маленькие зеркала, вдруг возникавшие перед ними, словно бы их только что поставили на ковре. Из коридора, образованного двумя рядами ширм, они неожиданно вырвались на простор солнечной залы. Две другие девушки ждали их там, опершись на рояль.
- Что ж вы так долго? - спросила рыжеволосая. - Кофе остыл.
Гаврилеску перевел дух и, шагнув к девушкам, поднял обе руки, будто защищаясь.
- Ах, нет! - сказал он. - Я больше не пью. Уже достаточно. Я, барышни, хоть и натура артистическая, но жизнь веду правильную Не люблю понапрасну сидеть в кафе...
Но девушка, будто не услышав его слов, повторила, обернувшись к гречанке:
- Что ж ты так долго?
- Он вспомнил Хильдегард.
- Зачем ты разрешила? - укоризненно сказала третья девушка.
- Нет, но позвольте, - перебил Гаврилеску, подходя к роялю. - Это уж мое дело. И никто не может мне воспрепятствовать. То была трагедия моей жизни,
- Теперь надолго, - сказала рыжеволосая. - Опять запутался.
- Нет уж, позвольте, - возмутился Гаври-леску. - И вовсе я не запутался. То была трагедия моей жизни. Я вспомнил ее, едва переступил ваш порог. Послушайте! - воскликнул он, подходя к роялю. - Я вам сыграю, и вы поймете.
- Зачем ты ему разрешила? - прошептали разом две девушки. - Теперь он никогда нас не отгадает.
Несколько мгновений Гаврилеску сосредоточенно молчал, потом склонился над роялем и вскинул руки над клавишами - как если бы собирался сыграть нечто бравурное. И вдруг воскликнул:
- Вспомнил! Я знаю, что случилось.
Он вскочил из-за рояля и, не поднимая глаз, стал разгуливать по комнате.
- Теперь я знаю, - повторил он. - Это было, как сейчас, летом. Хильдегард с родителями уехала в Кенигсберг. Было ужасно жарко. Я жил тогда в Шарлоттенбурге и покидал дом, только чтобы прогуляться в тени деревьев. Высокие старые деревья давали густую тень. И было безлюдно. Слишком было жарко. Никто не решался выходить из дому. И вдруг - девушка, она рыдала, закрыв лицо руками. Перед ней стоял маленький чемодан, она сняла туфли и поставила на него ноги, и я очень удивился, когда услышал: 'Гаврилеску, я так несчастна'. Разве мог я предположить?.. - Он перестал ходить по комнате и круто повернулся к девушкам. - Барышни, - провозгласил он патетически, - я был молод, красив, у меня была душа артиста! Вид покинутой девушки разрывал мое сердце. Я заговорил с ней, попытался ее утешить. Так началась трагедия моей жизни.
- Что же теперь делать? - спросила рыжеволосая, обращаясь к подругам.
- Подождем, посмотрим, что скажет старуха, - предложила гречанка.
- Если еще подождем, он и вовсе нас не отгадает, - сказала третья девушка.
- Да, трагедия моей жизни... - продолжал Гаврилеску. - Ее звали Эльза. Но я покорился. Я сказал себе: 'Гаврилеску, так должно было случиться. Не судьба! Нет счастья артистам...'
- Видите? - снова заговорила рыжеволосая. - Теперь он опять запутался, и неизвестно, как выпутается.
- Это рок! - воскликнул Гаврилеску, воздев руки и поворачиваясь к гречанке.
Девушка слушала его, улыбаясь, заложив руки за спину.
- Бессмертная Греция! - воскликнул он. - Мне не пришлось тебя увидеть.
- Не надо об этом! Не надо! - воскликнули разом две другие девушки. Вспомни: ты нас избрал!
- Цыганка, гречанка, еврейка, - произнесла гречанка, многозначительно заглядывая ему в глаза. - Ты так хотел, ты нас избрал...
- Угадай нас! - крикнула рыжеволосая. - И ты увидишь, как будет прекрасно!
- Какая из нас цыганка? Какая цыганка? - наперебой спрашивали все три девушки, окружив его.
Гаврилеску быстро отступил к роялю.
- Так, значит, вот как тут у вас принято. Артист или простой смертный вы одно твердите: отгадай цыганку. А зачем, скажите на милость? Кто распорядился?
- Такова наша игра, так принято у нас, цыганок, - сказала гречанка, попробуй угадай. Не пожалеешь.
- Но я не расположен играть, - возразил Гаврилеску с горячностью. - Я вспомнил трагедию моей жизни. Ибо, видите ли, теперь я очень хорошо понимаю: если бы в тот вечер в Шарлоттенбурге я не вошел бы с Эльзой в пивную... Или даже если бы я вошел, но если бы у меня были деньги, чтобы заплатить за еду, жизнь моя сложилась бы иначе. Но случилось так, что у меня не было денег, и заплатила Эльза. И назавтра я пытался раздобыть несколько марок, чтобы отдать ей долг. Но не нашел. Все мои друзья и знакомые разъехались. Было лето, стояла ужасная жара...
- Он снова испугался, - прошептала рыжеволосая, опустив глаза.
- Так слушайте, ведь я еще не закончил! - крикнул Гаврилеску взволнованно. - Три дня я не мог раздобыть денег и каждый вечер приходил к Эльзе на ее временную квартиру; приходил, чтобы извиниться, что не нашел денег. А потом мы отправлялись вдвоем в пивную. Если бы хоть я выдержал характер и не ходил с ней в пивную! Но что вы хотите? Я был голоден. Я был молод и красив, Хильдегард была в отъезде, и я был голоден. По правде говоря, случались дни, когда я вовсе не ел. Жизнь артиста...
- Что же теперь делать? - прервали его девушки. - Ведь время идет.
- Теперь? - воскликнул Гаврилеску, снова воздев руки. - Теперь хорошо, тепло, и мне у вас нравится, потому что вы молоды, красивы, вы здесь рядом и готовы поднести мне варенье и кофе. Но мне больше не хочется пить. Теперь мне хорошо, я прекрасно себя чувствую. И я говорю себе: 'Гаврилеску, эти девушки чего-то от тебя ждут. Доставь им удовольствие. Если они хотят, чтобы ты угадал их, угадай. Но будь осторожен! Будь осторожен, Гаврилеску, если снова ошибешься, они закружат тебя в хороводе и ты не очнешься до утра'.
И, улыбаясь, он зашел за рояль, обратив его в щит от девушек.
- Так, значит, вы хотите, чтобы я вам сказал, какая из вас цыганка. Хорошо, я скажу...
Девушки оживились, стали рядом, молча уставились на него.
- Я скажу вам, - помолчав, продолжал он.
И мелодраматическим жестом выкинул руку к девушке, покрытой бледно-зеленой вуалью. Девушки застыли, будто не веря своим глазам.
- Что с ним? - спросила наконец рыжеволосая. - Почему он не может угадать?
- С ним что-то случилось, - сказала гречанка. - Он вспоминает о том, что потерял, он заблудился в прошлом.
Девушка, которую он принял за цыганку, выступила вперед, взяла поднос с кофейным прибором и, проходя мимо рояля, грустно улыбнувшись, шепнула:
- Я еврейка...
И исчезла за ширмой.
- Ах! - воскликнул Гаврилеску, ударив себя по лбу. - Мне бы следовало понять. В ее глазах было что-то пришедшее из дали веков. И на ней была вуаль - прозрачная, но вуаль. Она была будто из Ветхого Завета...
Рыжеволосая громко рассмеялась и крикнула:
- Не отгадал ты нас, барин! Не отгадал, кто цыганка.
Она провела рукой по волосам, тряхнула головой, и огненно-рыжие кудри рассыпались, закрыли ей плечи. Пританцовывая, она кружилась вокруг него, хлопала в ладоши и напевала, а волосы языками пламени лизали ее шею.
- Скажи, гречанка, как было бы, если бы он отгадал, - крикнула она, откидывая непослушные пряди.
- Это было бы прекрасно, - прошептала гречанка. - Мы бы пели тебе, и танцевали, и водили бы тебя по всем комнатам. Это было бы прекрасно.
- Это было бы прекрасно, - эхом повторил Гаврилеску и печально улыбнулся.
- Скажи ему, гречанка! - крикнула цыганская девушка, останавливаясь перед подругами, продолжая хлопать в такт и все сильнее притопывая по ковру голой ногою.
Гречанка крадучись подошла к Гаврилеску и стала что-то нашептывать; она говорила быстро, временами качала головой или прикладывала палец к губам, о чем - Гаврилеску не понял. Но он слушал ее, улыбаясь, глядел растерянно и временами повторял: 'Это было бы прекрасно!..' А цыганка топала все сильнее и все глуше, как из-под земли доносился до него ее топот, и, когда этот дикий, странный ритм стал непереносим, Гаврилеску сделал над собой усилие, ринулся к роялю и заиграл.
- Скажи теперь ты, цыганка! - крикнула греческая девушка.
Он слышал, как она приближается, будто пританцовывая на огромном бронзовом барабане, и через несколько мгновений почувствовал спиной ее горячее дыхание. И тогда, еще ниже склонившись над роялем, он обрушился на клавиши с такою гневной силой, будто хотел разбить их и вырвать, чтобы проникнуть в фортепиано, в самую его глубь.
Он больше ни о чем не думал, увлеченный новыми, незнакомыми мелодиями; казалось, он слышал их впервые, хотя они возникали в его сознании одна за другой, словно вспоминались после долгого забвения. Так прошло много времени, и, только перестав играть, он заметил, что один и в комнату спустились сумерки.
- Где вы? - испуганно крикнул он, вставая из-за рояля.
И, поколебавшись, направился к ширме, за которой исчезла еврейка.
- Куда вы спрятались? - крикнул он снова.
Тихонько, на цыпочках, точно хотел застать их врасплох, он пробрался за ширму. Здесь будто начиналась другая комната, переходившая в извилистый коридор. Комната была странная, с низким неровным потолком, ее чуть волнистые стены то исчезали, то вновь возникали из темноты. Гаврилеску сделал наугад несколько шагов, остановился и прислушался. Ему показалось, что именно в этот момент торопливые шаги прошуршали по ковру совсем рядом.
- Где вы? - повторил он.
Ему ответило только эхо. Он вгляделся в темноту и будто увидел: все три девушки жались в углу коридора; вытянув вперед руки, он ощупью двинулся к ним. Но вскоре понял, что идет в неверном направлении, ибо через несколько метров коридор сворачивал влево, тогда он снова остановился.
1 2 3 4