Он перехватил ее взгляд, и она улыбнулась.
- Вкусный был лимонад, - сказала она.
Что это она такое сказала? Что он рассчитывал услышать? В такси, на обратном пути, он притянул ее к себе, и ее голова легла ему на грудь.
- Дочка, ты маму вспоминаешь когда-нибудь?
- Иногда вспоминаю, - небрежно отозвалась она.
- Мне хочется, чтобы ты ее не забывала. Есть у тебя ее карточка?
- Есть, по-моему. У тети Марион - наверняка есть. А почему ты хочешь, чтоб я ее не забывала?
- Она тебя очень любила.
- И я ее.
Они на минуту примолкли.
- Пап, я хочу уехать и жить с тобой, - сказала она вдруг.
У него забилось сердце, он мечтал, чтобы это случилось в точности так.
- Тебе разве худо живется?
- Нет, просто я тебя люблю больше всех. И ты меня больше, да? Раз мамы нету...
- Еще бы. Только тебе-то, милая, я не всегда буду нравиться больше всех. Вот вырастешь большая, встретишь какого-нибудь сверстника, выйдешь замуж и думать забудешь, что у тебя есть папа.
- Да, это правда, - безмятежно согласилась она.
Он не стал входить с нею в дом. В девять ему предстояло быть тут снова, хотелось вот таким, обновленным, нетронутым, сохранить себя для того, что он должен сказать.
- Прибежишь домой, выгляни на минутку в окно.
- Ладно. До свидания, папа, папочка мой. Он постоял на неосвещенной улице, пока она не показалась в окошке наверху, разгоряченная, розовая, и не послала ему в темноту воздушный поцелуй.
III
Его ждали. Марион, внушительная в вечернем черном платье, - не совсем траур, но все-таки... - сидела за кофейным сервизом. Линкольн возбужденно расхаживал по комнате, - явно только что кончил говорить что-то и еще не остыл. Очевидно было, что им, как и ему, не терпится перейти к делу. Он начал почти сразу:
- Вам известно, я полагаю, для чего я пришел -. с чем, собственно, и ехал в Париж.
Марион, хмуря лоб, перебирала черные звездочки ожерелья.
- Я ужасно хочу, чтобы у меня был свой дом, - продолжал он. - И ужасно хочу, чтобы в этом доме была Онория. Спасибо вам, что из любви к матери вы приютили девочку, но теперь обстоятельства изменились... - Он запнулся и тотчас повторил, тверже: - Обстоятельства у меня изменились решительным образом, и я вас прошу пересмотреть положение вещей. Я не спорю, и глупо было бы, - года три назад я действительно вел себя скверно...
Марион подняла на него тяжелый взгляд.
- ...однако все это позади. Я говорил уже, что год с лишним я вообще не пью, только один раз в день, да и то нарочно, чтобы у меня в сознании не слишком разрасталась мысль о выпивке. Ясно ли, в чем тут суть?
- Нет, - отрубила Марион.
- Самотренировка, что ли. Слежу, чтобы вопрос не становился проблемой.
- Что ж, ясно, - сказал Линкольн; - Доказываешь себе, что незапретный плод теряет сладость.
- Примерно так. Бывает, что и забуду, не выпью. Хотя стараюсь не забывать. Но вообще-то при такой работе, как у меня, пьянство так или иначе исключается. На службе довольны тем, что мне удалось проделать, больше чем довольны, так что - вот, вызвал к себе из Берлингтона сестру вести хозяйство и просто мечтаю, чтобы Онория тоже жила у меня. Вспомните, даже когда у нас с ее матерью не клеилось, никогда мы не допускали, чтобы это хоть как-либо задело Онорию. Она ко мне привязана, я знаю, заботиться о ней я способен, это я тоже знаю, и... короче, вот так. Дальше ваше слово.
Теперь ему, конечно, зададут жару. Расправа затянется на час, а то и на два, и стерпеть будет нелегко, но если прикрыть ответное раздражение постным смирением кающегося грешника, можно в конечном счете добиться своего.
Держи себя в руках, говорил он себе. Тебе не оправдание нужно. Тебе нужна Онория.
Первым заговорил Линкольн:
- После того, как от тебя в том месяце пришло письмо, мы не раз это обсуждали. Нам-то ничуть не в тягость, что Онория у нас. Она милое существо, и мы только рады сделать для нее, что можем, но не в том, естественно, вопрос...
Его внезапно перебила Марион:
- Насколько хватит твоей решимости не пить, Чарли?
- Думаю, на всю жизнь.
- Где доказательство, что это не слова?
- Ты сама знаешь, я никогда не пьянствовал, пока не забросил работу и не приехал сюда, на заведомое безделье. А тут еще нас с Элен угораздило связаться с...
- Будь добр, оставь в покое Элен. Не могу слышать, когда ты позволяешь себе так говорить о ней.
Он посмотрел на нее угрюмо - при жизни Элен у него не было уверенности, что сестры обожают друг друга.
- Всерьез я пил только года полтора, с того времени, как мы сюда приехали, и до того, как я... ну, в общем, сорвался.
- Срок немалый.
- Срок немалый, это верно.
- Я считаюсь единственно со своим долгом перед Элен, - сказала она. Стараюсь исходить из того, что пожелала бы она. Ты же, честно говоря, с той ночи, когда так гнусно обошелся с нею, перестал для меня существовать. И тут уж ничего не поделаешь. Она мне сестра.
- Да-да.
- Перед смертью она меня просила, чтобы я не оставила Онорию. Возможно, если б ты в ту пору не изволил пребывать на излечении, было бы проще.
На это ответить было нечего.
- В жизни не забуду то утро, когда Элен постучалась ко мне и сказала, что ты запер дверь и не пускаешь ее в дом, - до нитки мокрая, иззябшая.
Чарли вцепился пальцами в края стула. Он предвидел, что будет нелегко, но так... Хотелось возразить, объяснить, но он сказал только:
- В то утро, когда я запер дверь... - и она оборвала его:
- Я сейчас не в состоянии в это вдаваться.
Все смолкли на минуту, потом Линкольн сказал:
- Мы что-то уклоняемся. Ты, значит, хочешь, чтобы Марион официально сложила с себя опеку и отдала Онорию тебе. Для нее, как я понимаю, самое главное - можно ли на тебя положиться или нет.
- Я не осуждаю Марион, - с расстановкой сказал Чарли, - и все же думаю, что положиться на меня можно смело. До того, что началось три года назад, меня не в чем было упрекнуть. Конечно, трудно поручиться, что я ни разу не оступлюсь, - чего не бывает. Но если ждать, откладывать, тогда еще немного, и ее детство для меня потеряно, а с ним - надежда создать себе дом. - Он покачал головой. - Да я, попросту потеряю ее, как вы не понимаете.
- Нет, я понимаю, - сказал Линкольн.
- Что ж ты об этом раньше не задумался? - спросила Марион.
- Пожалуй, что и задумывался, но начались нелады с Элен... На опекунство дал согласие, когда сидел в лечебнице, а верней, лежал на обеих лопатках, если учесть, что крах на бирже пустил меня по миру. Я сознавал, что вел себя из рук вон, думал, соглашусь на что угодно, если Элен так будет спокойней. Теперь другое дело. Я работаю, черт возьми, веду примерный образ жизни со всем, что...
- Не ругайся при мне, будь любезен, - сказала Марион.
Он взглянул на нее оторопело. С каждым словом все сильней выпирала наружу ее неприязнь к нему. Весь свой страх перед жизнью она вложила в некий оборонительный заслон и выставляла его ему навстречу. Как знать, может быть, за обедом провинилась кухарка - и готов повод для мелочной придирки. В нем нарастала тревога, было страшно оставлять Онорию в этой враждебной ему обстановке; сегодня это будет слово, завтра неодобрительное покачивание головой - и рано или поздно что-то неизбежно прорвется, заронит в детскую душу недоверие, которое не вытравишь после. Но Чарли согнал досаду с лица, запрятал ее глубже, - он все-таки выиграл очко: Линкольн в ответ на вздорный окрик жены вскользь осведомился, с каких это пор ее коробит от слова "черт".
- И еще одно, - сказал Чарли. - Я теперь могу для нее кое-что сделать. Собираюсь взять с собой в Прагу французскую гувернантку. Уже снял новую квартиру... - Он не договорил, сообразив, что дал маху. Едва ли разумно напоминать, что он опять вдвое их богаче.
- Да, ты, конечно же, в состоянии окружить ее роскошью, какая нам не по средствам, - сказала Марион. - Было время, ты сорил деньгами направо и налево, а у нас каждые десять франков были на счету... И, конечно же, ты все начнешь сначала.
- Э, нет, - сказал он. - Теперь я стал умней. Я десять лет работал, не покладая рук, ты же знаешь, - а потом повезло на бирже, и многим, не одному мне. Неслыханно повезло. Казалось, работать нет смысла, я и бросил.
На этот раз молчание было долгим. Чувствовалось, что у всех сдают нервы, и впервые за год Чарли потянуло выпить.. Он уже был уверен, что Линкольн Питерс за то, чтобы отдать ему дочь.
Марион вдруг передернулась. Краем сознания она как будто и понимала, что у Чарли теперь под ногами надежная почва, материнским чутьем не могла не ощутить, как естественно то, чего он хочет, однако странное нежелание верить, что сестра счастлива замужем, уже давно вселило в нее стойкое предубеждение предубеждение, которое за одну жуткую ночь обратилось в ее потрясенной душе в ненависть. У нее в ту пору подошла такая минута, когда под бременем расстроенного здоровья и незавидных житейских обстоятельств ей необходимо стало найти себе вполне определенное злодейство и определенного злодея - и тогда-то разыгрались все события.
- Я не могу приказать себе думать так, а не иначе! - выкрикнула она. - А насколько ты повинен в смерти Элен - больше, меньше, - этого я не знаю. Это уж ты выясняй наедине со своей совестью.
Боль пронзила его электрическим током, еще секунда - и он вскочил бы на ноги, нерожденный звук рвался из гортани. Он сумел удержаться на волоске, и секунда прошла - одна, другая.
- Полегче, не надо так, - с неловкостью сказал Линкольн. - Я, например, никогда не считал, что тут есть твоя вина.
- Элен умерла оттого, что у нее было что-то с сердцем, - глухо сказал Чарли.
- Вот именно - что-то с сердцем, - сказала Марион, как бы вкладывая свой смысл в эти слова.
Но ее запал уже иссяк, и, отрезвленная, она увидела Чарли таким, каков он есть, увидела, что он, неведомо как, сделался хозяином положения. Взглянув на мужа, она поняла, что от него поддержки ждать нечего, и разом, словно речь шла о чем-то несущественном, перестала сопротивляться.
- Ах, да поступай как знаешь! - вскочив со стула, воскликнула она. - Твоя дочь, в конце концов. Я не тот человек, чтобы становиться тебе поперек дороги. Хотя, будь это моя девочка, я скорей бы, кажется, похо... - Она успела совладать с собой. - Решайте сами. Я не могу больше. Я совсем разбита. Пойду лягу.
Она быстрыми шагами вышла, и Линкольн сказал, на сразу:
- У нее сегодня тяжелый день. Ты знаешь, как она остро воспринимает... Голос у него звучал почти что виновато. - Уж если женщина что-нибудь вбила себе в голову...
- Это конечно.
- Все образуется. По-моему, она уже видит, что ты способен, м-м... позаботиться о ребенке, а раз так, зачем нам становиться поперек дороги тебе или Онории.
- Спасибо тебе, Линкольн.
- Пойти, пожалуй, посмотреть, как она там.
- Да, ухожу.
Его еще била дрожь, когда он вышел из дома, но достаточно было пройтись по улице Бонапарт пешком до quai[*Набережная (франц.)], как она унялась, и по пути на ту сторону Сены, нетронутой, обновленной в свете прибрежных фонарей, его настигло ликование. Однако после, в гостинице, сон не шел к нему. Образ Элен маячил перед ним неотступно. Как он любил ее, пока они вдвоем не принялись безрассудно топтать ногами свою любовь, не надругались над нею. В ту февральскую жуткую ночь, которая так врезалась в память Марион, между ними час за часом лениво тянулась перебранка. Во "Флориде" разразилась сцена, потом он пробовал увезти ее домой, потом где-то за столиком она поцеловалась с этим мальчишкой Уэббом, - а потом были слова, которые она наговорила ему, уже не помня себя. Домой он приехал один и со зла, плохо соображая, что делает, повернул ключ в двери. Откуда ему было знать, что через час она вернется без провожатых, и поднимется снежный буран, и она в легких туфельках побредет сквозь снег, точно в дурмане, не сообразив даже поискать такси? И какой все это был ужас после, когда она чудом не получила воспаление легких. Они, что называется, заключили мир, но все равно это было начало конца, и Марион, став очевидицей злодейства и поверив, что этот случай - один из многих в жизни мученицы-сестры, так и не простила ему.
Блуждая в прошлом, он приблизился к Элен, и сам не заметил, как в белесом свете, который мягко крадется в полусон на исходе ночи, разговорился с нею, как встарь. Она говорила, что он совершенно правильно все решил насчет Онории и она хочет, чтобы Онория была у него. Говорила, как ее радует, что он хорошо живет, а работает и того лучше. Она еще много что говорила - очень сердечно, только все время раскачивалась, как на качелях, в своем белом платье, быстрей, быстрей, так что под конец уже трудно было расслышать, что она говорит.
IV
Он проснулся от счастья. Мир снова распахнул перед ним двери. Он строил планы, рисовал себе картины их с Онорией будущего и загрустил неожиданно, когда вспомнил, какие планы они строили вместе с Элен. Она не собиралась умирать. Настоящее, вот что имело цену, - работа, которую делаешь, кто-то рядом, кого любишь. Только нельзя позволять себе любить чрезмерно; он знал, как может отец напортить дочери или. мать сыну, приучив к чрезмерно тесным узам, - после, Оторвавшись от дома, дети будут искать у спутника жизни ту же нерассуждающую нежность и, быть может, не найдя ее, ожесточатся и на любовь, и на самое жизнь.
День выдался опять погожий, бодрый. Чарли позвонил Линкольну Питерсу на службу в банк и спросил, твердо ли может рассчитывать, что в Прагу едет с Онорией. Линкольн тоже считал, что откладывать нет оснований. Но с одной оговоркой - насчет формальностей. Марион хочет еще на некоторое время остаться опекуном. Ее основательно взбудоражило это событие, и, чтобы все сошло гладко, лучше, если она будет знать, что еще год последнее слово остается за ней. Чарли согласился, лишь бы сама девочка была с ним рядом.
Пора было решать с гувернанткой. В унылом бюро по найму Чарли сидел и беседовал сперва с какой-то ведьмой из Беарна, потом - с деревенской пышкой из Бретани; ни ту, ни другую он не вытерпел бы и дня. Были еще какие-то, но тех он отложил на потом.
Завтракая вместе с Линкольном Питерсом у Гриффонса, Чарли старался, чтобы его ликование не слишком бросалось в глаза.
- Родной ребенок - с этим, конечно, ничто не сравнится, - говорил Линкольн. - Но и Марион тоже надо понять.
- Она забыла, сколько я работал в Америке, целых семь лет, - сказал Чарли. - Запомнила одну ночь, и кончено.
- Видишь ли, тут еще что, - Линкольн замялся. - Пока вы с Элен раскатывали по Европе, сорили деньгами, мы сводили концы с концами, и не более того. Пресловутое процветание не коснулось меня никак - я туго продвигаюсь по службе, и у меня тогда ничего не было за душой, разве что страховка. Думаю, Марион усматривала в этом своего рода несправедливость, - что ты, палец о палец для того не ударяя, становишься все богаче.
- Быстро текло в руки, быстро и утекало, - сказал Чарли.
- Верно, и оседало в чужих карманах: chasseurs, саксофонисты, метрдотели ну, да что там, карнавал окончен. Это я так сказал, чтобы стало ясно, с чем связаны для Марион те сумасшедшие годы. Ты заходи-ка сегодня часиков в шесть, когда Марион еще не слишком устанет, и мы сразу же обсудим все подробности.
В гостинице Чарли обнаружил, что его дожидается pneumatique[*Письмо, доставленное по пневматической почте (франц.)] - его переслали сюда из бара "Рица", где Чарли оставил свой адрес на тот случай, если объявится нужный ему человек.
"Милый Чарли!
Вы вчера так странно держались при встрече с нами, что я подумала, уж не обидела ли Вас чем-нибудь. Если да, значит, сама того не ведая. Наоборот, я что-то подозрительно часто о Вас думала этот год, и когда ехала сюда, в глубине души все надеялась, что вдруг Вас встречу. Признайтесь, разве не весело нам было вместе в ту сумасшедшую весну - помните, как мы ночью стащили у мясника трехколесный велосипед с тележкой, а другой раз порывались нанести визит президенту и у Вас был на голове старый котелок без тульи, а в руках трость из проволоки. Все в последнее время сделались какие-то старые, а я ни чуточки себя не чувствую старой. Хотите, встретимся сегодня, помянем былое? Сейчас у меня с похмелья раскалывается голова, но к вечеру станет лучше, и часов в пять я Вас жду в баре "Рица", на обычном рабочем месте.
Неизменно Ваша
Лорейн".
Его в первый миг охватило чувство, похожее на священный ужас: чтобы он, взрослый человек, и впрямь стянул чужой велосипед и с глубокой ночи до рассвета колесил вокруг площади Звезды, катая Лорейн... Сегодня это походило на страшный сон. Запереть дверь и не впустить в дом Элен - такое ни с чем не вязалось в его жизни, ни с одним поступком, но случай с велосипедом - вязался, он был действительно один из многих. Сколько же дней, сколько месяцев надо было вести этот самый рассеянный образ жизни, чтобы дойти до подобного состояния, когда все на свете трын-трава?
Он силился восстановить в памяти, какой ему представлялась Лорейн в те дни, - она очень ему нравилась; Элен молчала, но он знал, что ее это мучит. Вчера в ресторане Лорейн ему показалась поблекшей, увядшей, несвежей.
1 2 3