Есть и новшество. Из автомобиля протянули провод с электролампой и установили на шесте над костром, и поэтому вся компания озарена ярким кругом света.
По рукам гуляет стакан с водкой. Закусывают, пока не готова уха, вяленой рыбой.
Где-то с топотом проносится табун диких лошадей.
Из темноты возникает старик — смотритель маяка.
Смотритель. Мир честной компании.
Старый рыбак. Присоединяйся к нам.
Смотритель. А я не с пустыми руками. Я вам песни принес. Иди сюда, Валя, здесь все свои.
Валя с гитарой вынырнула из темноты. Ее усаживают в круг. Федя тут же пристраивается с ней рядом.
Олег остался недвижим. Он — в полутьме. Лишь порой сполохи пламени озаряют его сосредоточенное, печальное лицо. Валя то и дело взглядывает на него, а когда начинает петь, то смотрит только в его сторону.
Поет она только ему, забыв об остальных. И спохватывается лишь тогда, когда ей начинают шумно рукоплескать.
В знак уважения рыбаки ей первой подают тарелку ухи. Она поудобней устроила тарелку себе на колени, зачерпнула ложкой и вдруг обнаружила отсутствие Олега. Его не было на прежнем месте. Она обшарила встревоженным взглядом весь круг у костра — Олега не было.
Федя. Ушел! По-английски, не прощаясь.
Валя. Почему?
Федя (отмахнувшись). Да он не в себе. Еще не известно, что учудит.
Валя вскочила на ноги и бросилась в темноту. Олега она нагнала на дороге среди дюн. С разбегу кинулась к нему на шею, осыпала лицо поцелуями.
21. Интерьер.
Комната в мотеле.
Ночь.
Валя и Олег в постели. Она не сводит завороженного взгляда с его лица.
А он курит. Задумчиво пуская кольца дыма в потолок.
Где-то в дюнах с топотом проносится табун диких лошадей.
22. Экстерьер.
Дюны.
Ночь.
В лунном свете лоснятся спины бегущих лошадей. Развеваются гривы.
23. Экстерьер.
Мотель в соснах.
День.
Валя, робея, проходит мимо бронзовых львов к лестнице, ведущей в комнату Олега. По лестнице спускается уборщица, в синем халате и с ведром мусора.
Валя. Они дома? Журналисты?
Уборщица. Укатили… с утра пораньше.
Валя. Куда?
Уборщица. Домой. Есть же у них где-то дом.
Валя. Никакого письма, записки не оставили?
Уборщица. Оставили… Вот мусору… За день не управлюсь.
Валя. А записки? Письма?
Уборщица. Нет, милая. Собрали вещички и — поминай как звали.
Валя ненароком глянула в мусорное ведро, полное бутылок, и увидела порванные фотографии, на которых она изображена нагая, уходящая в туман.
24. Интерьер.
Кабинет Олега.
День.
Олегу уже шестьдесят лет. Но узнать его можно. На столе — фотография, где он, молодой, в обнимку с Федей. На стенах — афиши разных театров с одним и тем же названием: «Валя».
Его интервьюирует корреспондент. Корреспондент. Итак, ваша пьеса идет в ста пятнадцати театрах страны. Успех феноменальный.
Олег. Я вас, если позволите, поправлю. Эта цифра уже устарела. За границей идут репетиции (считает по пальцам) в шести театрах.
Корреспондент. Тем более. Поздравляю. У меня для вас приятный сюрприз. Я обнаружил в архивах фоторепортера вот эту карточку. Меня уверяют, что это и есть подлинная Валя — прототип вашей героини.
В руках у Олега, действительно, фотография Вали, снятой тайком Федей.
Олег. Пожалуй, это — она. Да разве со спины определишь? А фотограф умер. Он-то и поведал мне историю Вали, и я ее положил в основу моего произведения.
Корреспондент. Этот образ у вас так реально, так выпукло выписан, что создается впечатление, вы ее очень хорошо знали и, возможно, были свидетелем… и даже участником этой любовной истории.
Олег. Нет, дорогой. Все с чужих слов. Вот фотограф, покойный Федя, все знал в подлиннике и даже привял немалое участие во всем этом. Помогал моему герою-шолопаю соблазнить Валю.
Входит Лариса — жена Олега, несет на подносе кофе.
Лариса. В нашем театре тоже будут ставить твою «Валю». Режиссер намекнул, что могу попробовать главную роль. Как всегда, шутит. Куда мне играть юную девушку?
Олег. Почему? Ты, мать, выглядишь молодо. Чем черт не шутит?
25. Интерьер.
Пустой театр.
На сцепе спускают задник с нарисованным маяком на фоне синего моря. Лариса, жена драматурга, в своем платье, но в гриме читает монолог у самой рампы, адресуя его темному пустому залу, где чуть различимы внимающие ей режиссер и драматург. Лариса не может сдержать волнения. Сбивается. И начинает снова. Она, уже немолодая актриса, выглядит как новичок на экзамене.
Режиссер (склонившись к Олегу). Я был прав. Она выглядит абсолютной девчонкой.
Олег (иронично). Вы мне льстите. Хотя при таком освещении не скажешь, что ей уже за сорок.
Режиссер. Милый Олег Николаевич, в своем стремлении быть объективным, вы становитесь несправедливым… к своей жене. Она выглядит абсолютно юной, а при ее таланте… и трепетном отношении…
Олег. Не уговаривайте меня… Я же не спорю. Мы не слышим текста, произносимого Ларисой, а лишь видим, как она шевелит губами, ее мимику, жесты. На колено Олегу ложится женская рука с перстнями на пальцах. Рядом с ним присела молодая актриса с лисой, накинутой на плечи, и мордочка зверька чем-то смахивает на ее красивое острое лицо.
Молодая актриса (шепотом). Преодолеть возраст так же трудно, как земное притяжение.
Олег испытующе смотрит на нее. Она не отводит взгляда, а ее рука скользит по его бедру, поигрывая пальцами. Молодая актриса. Вам не обобраться сплетен и обвинений в протекционизме.
26. Интерьер.
Кабинет начальства.
День.
Широкий затылок со складками жира.
Ватные, вышедшие из моды, плечи. Зычный, уверенный голос.
Олег и режиссер театра, сидящие перед ним, почтительно слушают.
Затылок. Да… еще… напоследок. Главный герой… лицо отрицательное. И надо, чтобы зритель к нему относился соответственно. Поэтому никаких славян на эту роль… Есть же у вас в театре актер по фамилии… (заглядывает в бумажку)
Фельдман. Жалобы пишет, что его затирают, не дают играть. Ну, вот ему и роль. Пусть порезвится.
27. Интерьер.
Театр. Железная лесенка за кулисами.
Драматург спускается по лесенке и на повороте сталкивается с Фельдманом, слащаво-красивым актером с глупыми круглыми глазами.
Фельдман (с дурным пафосом). Олег Николаевич! Вы не только великий драматург, но и порядочнейший человек. Таких святых сейчас мало.
Олег. Э-э… не совсем понимаю.
Фельдман. Как же? Дорогой мой! Весь театр, как пчелиный улей, гудит о вашем благородстве… В наше время… Вы меня понимаете… настоять на моей кандидатуре на главную роль… когда мне уже пять лет дальше «Кушать подано» ничего не светило… Это подвиг… нравственный и гражданский..
Олег. Но, но! Слухи о моем… благородстве сильно преувеличены.
Фельдман. Не скромничайте. Вы меня спасли, я возрождаюсь из пепла, как… эта… птица… как ее…
Олег. Пенис! Птица пенис! Не уподобляйтесь ей, Фельдман, пенис в переводе на ваш язык…если не ошибаюсь, означает… поц.
28. Интерьер.
Артистическая уборная.
Перед туалетными столиками друг против друга наводят грим, глядясь в зеркала, в которых отражается и визави, две соперницы-претендентки на главную роль: жена автора пьесы, уже далеко не юная, но весьма моложавая Лариса, и актриса намного моложе ее — Наталья.
Лариса, робко поглядывая на соперницу, нервно накладывает крем на лицо, мучительно подбирает краски, способные сделать ее моложе, скрыть дряблость кожи, морщинки у глаз.
Наталья смотрит в зеркало уверенно и вызывающе. Ее кожа свежа и гладка.
Взгляд задорный и насмешливый.
Обмен взглядами между ними — немой диалог трепетной и легко ранимой Ларисы и уверенной в победе и потому чуть снисходительной Натальи.
Лариса примеряет светловолосый парик с тугой косой, Наталья качает головой и великодушно предлагает другой, свой.
Наталья. Коса только подчеркнет, что вы пытаетесь выглядеть девчонкой. А этот подойдет лучше.
29. Интерьер.
Столовая в квартире драматурга.
Супруги завтракают. Лариса пробегает глазами газету и резко отшвыривает ее.
Лариса (в слезах). Оказывается, меня не утвердили на роль. И ты… ни слова мне… Я узнаю об этом из газет!
Олег. Где? Что?
Берет газету. Там — портрет молодой актрисы и ее статья. Он пробегает глазами строчки: «Автор пьесы не только талантливый драматург, но и верный друг театра. Он выдвигает молодых актеров на ведущие роли… Объективен и строг в своих оценках».
По лицу Ларисы текут слезы.
Олег складывает газету, виновато смотрит на Ларису.
Олег. Прости. Но есть ситуации, когда я бессилен.
Лариса. В который раз ты меня предал… И даже нажил капитал на этом.
Олег закатывает глаза, морщится, потирает рукой сердце.
Лариса (встревожено). Давит?
Олег. Дай таблетку.
30. Интерьер.
Театральная сцена.
Вечер.
Идет спектакль. На сцене, изображающей лесную полянку, резвятся зайчики, танцуют, взявшись за лапки и потряхивая длинными мягкими ушками, беззаботно напевают примитивную песенку. У зайчат человеческие лица. С нарисованными усиками. На теле — синтетический мех.
Один из зайчишек — Лариса, Изображает веселье и беспечность, а в глазах — смертельная тоска.
Вприпрыжку, с песней, зайчата гуськом уходят за кулисы, взбегают друг за дружкой по витой железной лестнице. На одном из пролетов весьма интимно любезничают драматург и молодая актриса, соперница Ларисы, получившая главную роль. Они не видят Ларисы. А она, в нелепых заячьих усиках, с растопыренными ушами, смотрит из меха, как из иллюминатора, и слезы, размазывая грим, бегут по ее щекам.
Режиссер, с одышкой поднимавшийся по лестнице, переводит всепонимающий взгляд с Ларисы на воркующую пару, улыбается Ларисе сочувственно и печально и обнимает ее за плечи.
Режиссер. Но, но… вытрем глазки. Грим попортим.
31. Экстерьер.
Белый маяк над обрывом.
Внизу — море.
Режиссер водит Олега вокруг маяка, осторожно придерживает у края обрыва. Олег утомленно внимает ему.
Олег. Милый, вы — режиссер, вам и карты в руки. Я согласился на ваши уговоры приехать на съемки не для того, чтобы вас поучать или даже консультировать. Я бежал из Москвы, чтоб здесь отдохнуть, полечить нервы. Благо, вы обещали санаторий, лечение электросном. Это не блеф?
Режиссер. Что вы, дорогой! Все улажено. И санаторий… и электросон. Завтра первый сеанс. Уедете свежим, как огурчик.
Олег. Чем могу быть вам полезен?
Режиссер. Этот маяк вас устраивает? Он не совсем такой, как вы описывали, но более удобен для съемок.
Олег. Ради Бога. Меня устраивает этот маяк, так же как и вы — в качестве режиссера.
Режиссер. Это одобрение или… порицание?
Олег. Оставляю на ваше усмотрение.
32. Интерьер.
Кабинет врача.
День.
На белой медицинской койке с подушкой в изголовье спит, мирно дыша, Олег. Голова его, как у космонавта на испытаниях, опутана сетью электродов, тянущихся к аппарату с перемигивающимися зелеными и красными световыми точками. Медсестра манипулирует рычажками и кнопками на аппарате.
Лицо Олега разглаживается, умиротворяется.
Затаив дыхание, Лариса следит за его лицом. Рядом с ней со скучающим видом отсиживает свое время врач — маленький человечек, похожий на невыросшего ребенка, в белом халате и белой шапочке над морщинистым, как у лилипута, лицом.
Врач. Писатель, по природе своей профессии, ненормальный человек. Вечный пациент для психиатра.
Лариса (не отрываясь от лица Олега). Вы это серьезно? Не пугайте меня, доктор.
Врач. Зачем вас пугать? Как жена, вы его наблюдаете давненько. Неужели вы не замечали аномалий, отклонений в его психике?
Лариса. Но ведь он всего достиг, чтобы чувствовать себя хорошо, удобно в этой жизни. Почет и слава в обществе, материальный достаток, внимание и забота дома.
Врач. А путь к этому достатку? К славе?
Лариса. Но это уже давно позади. Сейчас бы только и пожинать плоды.
Врач. Я абсолютно убежден, что писательство — удел ненормальных людей. Они живут галлюцинациями… в выдуманном мире. А в условиях цензуры… такой, как у нас… еще вынужден насиловать себя, искусственно взвинчивать… А это уже онанизм. Вас не шокируют мои откровения? (Украдкой взглянул на нее.) Мы — психиатры — жуткие циники.
Лариса. — Я абсолютно согласна с вашим диагнозом.
Олег во сне что-то пробормотал и улыбнулся детской, трогательной улыбкой.
33. Интерьер.
Телевизор и видеомагнитофон.
Рука закладывает кассету. На экране хлопает хлопушка и возникает первая претендентка на главную роль в фильме. Произносит короткий текст.
Снова хлопушка. Новая претендентка. Тот же текст.
И так множество раз.
Режиссер. Ну-с, кого утвердим на главную роль?
Олег. А вы еще ни на ком не остановили свой выбор?
Режиссер. Конечно же, да. Но мне важно ваше мнение.
Олег. Мне они нравятся все… Своей юностью.
34. Экстерьер.
Узкая полоска пляжа под высоким обрывом.
День.
Олег и режиссер медленно бредут по песку у самой воды, что-то обсуждая. Режиссер отчаянно жестикулирует, отстаивая свою точку зрения.
Режиссер. Я перенес в сценарий, ничего не меняя, почти всю вашу пьесу. Авторство, разумеется, сохраняется за вами. Ну, если вы мне что-нибудь отстегнете за мой труд, я не буду в претензии. Единственное расхождение — финал. У вас в пьесе героиня, уже в летах, увенчанная лаврами ученого с мировым именем, на международном конгрессе в Москве сталкивается со своим соблазнителем, опустившимся, спившимся репортером, пришедшим к ней за интервью в шикарный номер отеля, и не прогоняет его с гневом и отвращением, а по-женски жалеет его и даже плачет, глядя на него, жалкого, проигравшего жизнь.
Знаете, по большому счету, в этом нет правды жизни… не побоюсь этого сказать. Ваша, а теперь уже и наша с вами, героиня не такая, уверяю вас. Она выше розовых соплей. Герой — негодяй и мог вообще погубить ее жизнь… ради своей копеечной прихоти. Он заслуживает сурового наказания. Жизнь, в результате, таких учит. Я имею в виду нашу советскую жизнь. Добро не только побеждает, оно бескомпромиссно ко злу. Наша советская женщина не могла бы простить такое. Она с чувством омерзения обойдет это гадкое существо, некогда заморочившее ее наивно-доверчивую голову.
Опознав его, она, конечно же, откажет ему в интервью. И даже выставит за дверь. А потом проедет мимо него в шикарном «Мерседесе», когда он будет, шлепая по лужам, уходить из отеля, и даже обдаст брызгами из-под колес. Поделом! И финал эффектный… кинематографически выразительный.
35. Интерьер.
Диалог продолжается в автомобиле, следующем по лесной дороге.
Режиссер. Вы со мной не согласны? Успех, ручаюсь, обеспечен.
Олег. Вы мне надоели… режиссер.
Режиссер. Что, не нравится такое решение? А я думал, мы — единомышленники.
Олег. Единомышленники? Боже, неужели я выгляжу вашим единомышленником?! Убирайтесь. Шофер, стоп!
36. Экстерьер.
Лесная дорога.
День.
Режиссер, пятясь задом, выползает из автомобиля, который тут же срывается с места, взметнув тучи пыли из-под колес.
Режиссер, пожав плечами, побрел пешком по пустынной дороге.
37. Интерьер.
Автомобиль.
День.
Олег один на заднем сиденье покачивается в такт движению, устало прикрыв глаза.
38. Интерьер.
Номер в гостинице.
Олег (в пижаме, отложил газету, которую читал, говорит в трубку). Слушаю.
39. Интерьер.
Фойе гостиницы.
Телефон-автомат.
Режиссер. Почему вы такой нервный?
40. Интерьер.
Номер в гостинице.
Олег бросает трубку на рычаг и бессильно и безнадежно разводит руками.
41. Экстерьер.
Пляж.
День.
Под цветными зонтами укрылась от знойного солнца пляжная публика. Под одним из зонтов, в одежде, но босые — Лариса и доктор. Дама из киногруппы, не по возрасту ярко и крикливо одетая, наконец, обнаружила их.
Дама. Лариса Ивановна, голубушка, где ваш муж?
Лариса. На этот сакраментальный вопрос я всю свою жизнь с ним не находила ответа.
Дама. Я вас понимаю. Простите. Но он нам нужен… Позарез нужен. У нас репетиция. Актриса путается в тексте, не может одолеть его. Всего несколько слов, поменять… всего-то делов, а без автора как?
Лариса. Ничем не могу помочь. Ищите и обрящете.
Дама. Режиссер меня съест. Я сойду с ума!
И убежала, утопая высокими каблуками туфель в песке.
Врач. Ей не надо сходить с ума. Она уже там. Весь мир — сплошные пациенты.
Лариса. А я?
Врач. На грани.
Лариса. Спасибо за откровенность.
Врач. Не огорчайтесь. Я тоже сумасшедший. Если вас это утешит.
Лариса. Я уже много лет не сплю.
Врач. Как? Совсем?
Лариса. Иногда забудусь на час-другой, но проваливаюсь в такой кошмар, что уж лучше глаз не смыкать.
Врач. Вы давно замужем?
Лариса. Я у него — первая и единственная жена… если не считать… о чем это я? Да. Я была совсем молода. И с замиранием сердца дожидалась той роли… что позволит мне раскрыть себя полностью, показать, на что я способна… Я долго дожидалась. Переиграла в театре всякую муру и все ждала, ждала… И дождалась. Меня пригласили на киностудию и предложили сыграть главную роль в фильме… по французской классике. Не роль, а мечта. Такое у актрисы случается раз в жизни.
1 2 3 4