В углу на гвозде висит зеркало. Анна достает из кармана пальто, висящего на вешалке, пудреницу и пудрит нос. На секунду она замирает с пуховкой в руке и смотрит на свое широкое лицо с челкой на лбу, с прямыми подстриженными волосами.
– Паршивая еврейка! – горько говорит она.
Она возвращается на свое место за прилавком и натыкается на управляющего – маленького жирного итальянца с лоснящейся лысиной.
– Вы только и делаете, что смотритесь целый день в зеркало. Очень хорошо… Вы уволены.
Она смотрит на его маслянистое лицо.
– Можно мне еще дослужить сегодня? – лепечет она.
Он кивает.
– Ну-ну, пошевеливайтесь, тут не институт красоты!
Она бежит на свое место за прилавок. Все стулья уже заняты. Девицы, конторские мальчики, серолицые бухгалтеры.
– Сандвич с цыпленком и чашку кофе.
– Сандвич с сыром и стакан сливок.
– Сандвич с яйцом и кофе.
– Чашку бульона.
Едят торопливо, не глядя друг на друга, уставив глаза в тарелки, в чашки. Позади сидящих ожидающие очереди проталкиваются ближе. Одни едят стоя, другие – повернувшись спиной к прилавку, глядя через стеклянную перегородку с надписью «яанчосукаЗ» на стремительный поток, льющийся из серо-зеленого мрака подземки.
– Ну, Джо, расскажите мне все подробно, – сказал Гэс Мак-Нийл, выпустив большой клуб дыма и откинувшись на спинку вертящегося стула. – Что это вы, ребята, затеваете в Флэтбуше?
О'Киф откашлялся и переступил с ноги на ногу.
– Видите ли, сэр, у нас там агитационный комитет.
– Я знаю… Но это не причина делать налет на вечеринку швейников, а?
– Я к нему не имел никакого касательства… Очень уж наши ребята злятся на пацифистов и на красных.
– Все эти шутки были хороши год тому назад… Общественные настроения меняются. Я вам скажу, Джо: здешняя публика сыта по горло героями войны.
– У нас сильная и гибкая организация.
– Знаю, знаю, Джо. Верю… Хотя я лично решил больше не нажимать на военную премию… Штат Нью-Йорк исполнил свой долг в отношении бывших солдат.
– Это верно.
– Эта премия означает новый налог на средних деловых людей и ничего больше. Довольно налогов!
– А наши ребята думают, что они кое-что получат.
– Всем нам казалось, что мы многое получим, и ничего мы не получили… Ради Бога, не говорите мне об этом… Джо, возьмите себе сигару из того ящика. Мне их прислал из Гаваны приятель с одним морским офицером.
– Спасибо, сэр.
– Берите, не стесняйтесь. Возьмите четыре, пять штук.
– Благодарю вас.
– Скажите, Джо, какой линии будут держаться ваши ребята на выборах мэра?
– Это зависит от того, как кто отнесется к нуждам бывших солдат.
– Слушайте, Джо. Вы – парень толковый…
– Будьте спокойны, сэр, все будет в порядке. Я с ними поговорю.
– Сколько их у вас там?
– Да около трехсот членов, и каждый день записываются новые… Мы вербуем их повсюду. Мы хотим устроить на Рождество танцы и кулачный бой в Арсенале, если достанем боксера.
Гэс Мак-Нийл откинул голову на воловьей шее и расхохотался:
– Вот это да!
– Но, честное слово, военная премия – это единственное, что может удержать наших парней.
– А что, если я приду как-нибудь вечером и потолкую с ними?
– Это было бы хорошо, но они слушать не хотят тех, кто не был на войне.
Мак-Нийл вспыхнул:
– Смотрите-ка, какими вы бойкими вернулись с фронта! – Он рассмеялся. – Это будет продолжаться год или два, не дольше. Я видел, как возвращались солдаты с испано-американской войны… Запомните это, Джо.
Конторский мальчик вошел и положил на стол карточку.
– Вас хочет видеть дама, мистер Мак-Нийл.
– Простите… Это старая дура из школьного совета… Ну, до свиданья, Джо. Загляните на той неделе… Я буду держать вас в курсе дел – вас и вашу армию.
Дуган ждал в конторе. Он подошел с таинственным видом.
– Ну, Джо, как дела?
– Очень хорошо, – сказал Джо, выпячивая грудь. – Гэс сказал мне, что Таммани-холл будет поддерживать нас в деле с премией… Мы составляем план широкой национальной кампании. Он дал мне несколько сигар – ему их привезли из Гаваны на аэроплане… Закуривайте.
С торчащими в углу рта сигарами они гордо зашагали через площадь Ратуши. Против старого здания ратуши возвышались строительные леса. Джо ткнул в них сигарой.
– Тут мэр ставит новую статую Гражданской Добродетели.
Запах жареного мяса терзал его пустой желудок, когда он проходил мимо ресторана «Чайлд»– Рассвет сеял мелкую, серую пыль на черный, чугунный город. Дэтч Робертсон уныло переходил Юнион-плейс, вспоминая теплую постель Фрэнси, острый запах ее волос. Он глубоко засунул руки в пустые карманы. Ни гроша, и Фрэнси ничего не могла ему дать. Он прошел по Пятнадцатой улице мимо отеля. Негр подметал ступени. Дэтч посмотрел на него с завистью: у него есть работа. Грузовики с молоком дребезжали по мостовой. На площади Стайвезент мимо него прошел молочник, держа в каждой руке по бутылке молока. Дэтч выдвинул нижнюю челюсть и грубо сказал:
– Дай глотнуть молока. Ну!
Молочник был худой розоволицый юнец. Его голубые глаза расширились.
– Пожалуйста… Зайдите за фургон, там под сиденьем есть открытая бутылка. Только чтобы никто не видел…
Он пил большими глотками сладкое молоко, ласкавшее его пересохшее горло. Не стоило говорить с ним так грубо. Он подождал, пока мальчик вернулся.
– Спасибо, малый, знатное молоко.
Он прошел в тенистый парк и сел на скамью. На асфальте сверкал иней. Он поднял обрывок вечерней газеты.
Похищено пятьсот тысяч долларов. Средь бела дня на Уоллстрит ограблен банковский артельщик.
В самый разгар делового дня два человека напали на Адольфуса Ст. Джона, артельщика компании «Гаранта-трест», и выхватили у него из рук портфель, в котором находилось полмиллиона долларов ассигнациями…
Дэтч чувствовал, как колотится его сердце, когда он читал заметку. Он весь похолодел. Он встал и начал размахивать руками.
Конго миновал турникет воздушной дороги. Джимми Херф шел за ним, глядя по сторонам. На улице было темно, холодный ветер свистел в ушах. Одинокий «форд» стоял у входа.
– Как вам тут нравится, мистер Эрф?
– Очень славно, Конго. Что это? Вода?
– Залив Шипсхед.
Они шли по дороге, обходя сине-стальные лужи. Дуговые фонари, точно увядшие гроздья, качались на ветру. Вдали, направо и налево маячили светящиеся кучки домов. Они остановились у длинного здания, построенного на сваях над водой. «ПРУДОК». Джимми с трудом различал буквы над темным окном. Дверь открылась, когда они подошли к ней.
– Хелло, Майк, – сказал Конго. – Это мистер Эрф, мой друг.
Дверь закрылась за ними. Внутри было темно, как в печи. Мозолистая рука схватила в темноте руку Джимми.
– Рад познакомиться, – послышался голос.
– Скажите, как вы нашли мою руку?
– О, я вижу в темноте. – Кто-то хрипло рассмеялся.
Конго открыл внутреннюю дверь. Оттуда хлынул свет, осветив бильярдные столы, ряды киев и длинную стойку в конце.
– Это Майк Кардинал, – сказал Конго.
Джимми увидел перед собой высокого, бледного, застенчивого человека с курчавыми черными волосами, сползающими на лоб. В соседней комнате были полки с посудой и круглый стол, покрытый желтой клеенкой.
– Eh, la patronne! – крикнул Конго.
Толстая француженка с красными, как яблоки, щеками показалась на пороге. Вместе с ней в комнату ворвалось шипенье кипящего масла и чеснока.
– Это мой друг… Ну что ж, будем есть? – крикнул Конго.
– Это моя жена, – гордо сказал Кардинал. – Она глухая, с ней надо говорить громко. – Он повернулся и старательно закрыл на засов дверь в переднюю. – Чтобы с дороги не видно было огня, – сказал он.
– Летом мы иногда отпускаем в день по сто и по полтораста обедов, – сказала жена Кардинала.
– А выпивки у вас не найдется? – спросил Конго; он крякнул и опустился на стул.
Кардинал поставил на стол толстую бутылку и несколько стаканов. Они выпили вина и облизнулись.
– Куда лучше красного. Правда, мистер Эрф?
– Да. Похоже на настоящее кьянти.
Жена Кардинала поставила на стол шесть тарелок, положила в них по ржавой ложке, вилке и ножу и внесла дымящуюся миску с супом.
– Pronto pasta! – крикнула она пронзительно.
– А это Аннет, – сказал Кардинал.
Краснощекая черноволосая девушка с длинными изогнутыми ресницами и яркими черными глазами вбежала в комнату. За ней вошел очень загорелый молодой человек в хаки с кудрявыми, выгоревшими от солнца волосами. Все сразу уселись и начали есть наперченную жирную похлебку, низко нагибаясь над тарелками.
Кончив есть, Конго поднял голову.
– Майк, видишь огни?
Кардинал кивнул.
– Да… Сейчас он будет здесь.
В то время, как они ели яичницу с чесноком и телячьи котлеты с жареной картошкой и брюквой, Херф услышал отдаленное пыхтенье моторной лодки. Конго встал из-за стола, махнул рукой, чтобы в комнате не шумели, и выглянул из окна, осторожно приподняв край занавески.
– Это он, – сказал он и вернулся к столу. – Правда, мы здесь хорошо едим, а, мистер Эрф?
Молодой человек встал, вытирая рукой пот.
– Есть у тебя пятак, Конго? – спросил он, шаркая ногами.
– На, Джонни.
Девушка последовала за ним в соседнюю комнату. Через минуту механическое пианино заиграло вальс. Джимми видел в дверь, как они танцевали в полосе света. Стук моторной лодки приближался. Конго вышел, за ним последовали Кардинал и его жена. Джимми остался один. Он потягивал вино, один среди остатков ужина. Он чувствовал себя возбужденным и немного пьяным; он уже начал сочинять в уме рассказ. С дороги донесся грохот грузовика, потом другого. Стук моторной лодки резко оборвался. Толчок лодки о сваи, всплеск волны и тишина. Механическое пианино тоже замолкло. Джимми сидел, потягивая вино. Он чувствовал болотистый запах, проникавший в комнату. Под ним слышался легкий плеск воды о сваи. Еще одна моторная лодка застучала вдалеке.
– Есть у вас пятак? – спросил Конго, внезапно входя в комнату. – Заведем опять музыку… Забавная сегодня ночь! Пойдите к Аннет, последите за пианино… Я не видел, как Мак-Джи высаживался… Может, сюда зайдет один человек… Он должен быть здесь очень скоро.
Джимми встал и пошарил в карманах. У пианино он столкнулся с Аннет.
– Хотите танцевать?
Она кивнула. Пианино играло «Невинные глазки». Они рассеянно танцевали. Снаружи послышались голоса и шаги.
– Простите, – сказала она внезапно и перестала танцевать.
Вторая лодка была совсем уже близко; ее мотор еще кашлял и стучал.
– Пожалуйста, останьтесь здесь, – сказала она и выскользнула за дверь.
Джимми Херф ходил взад и вперед, взволнованно попыхивая папиросой. Он опять принялся сочинять рассказ. «В заброшенном танцевальном зале у залива Шипсхед… очаровательная юная итальянка… вдруг резкий свисток из мрака… Надо было пойти посмотреть, что там делается». Он нащупал ручку двери. Дверь была заперта. Он подошел к пианино и опустил в него еще одну монету. Потом закурил свежую папиросу и стал ходить взад и вперед. «Всегда так… паразит в драме жизни, репортер, на все смотрит в замочную скважину. Никогда ни в чем не принимает участия. Пианино играло «У нас нет бананов».
– А, черт! – бормотал он, скрежеща зубами и расхаживая взад и вперед.
Топот за окном становился все слышнее, слышались рычащие голоса, толчки, удары. Раздался треск дерева и звон разбиваемых бутылок. Джимми выглянул в окно столовой. Он увидал на пристани силуэты дерущихся людей. Он бросился на кухню и наткнулся на Конго. Весь потный, Конго ковылял внутрь дома, опираясь на толстую палку.
– Будь они прокляты… Они сломали мне ногу! – простонал он.
– Боже милостивый! – Джимми помог ему пройти в столовую.
Конго стонал.
– Мне стоило пятьдесят долларов починить ее, когда я в последний раз ее сломал.
– Ах, у вас протез сломан?
– Конечно. А вы что думали?
– Сухие агенты?
– Какие там сухие агенты… Бандиты, будь они прокляты!.. Пойдите, опустите монету в пианино…
«Царица грез моих» – весело ответило пианино. Когда Джимми вернулся, Конго сидел на стуле, поглаживая свою культяпку обеими руками. На столе лежал сломанный протез из пробки и алюминия.
– Regardez moi ?a… c'est foutu… complиtement foutu.
Вошел Кардинал. Его лоб был рассечен. Струйка крови сочилась из раны вниз по щеке и капала на пиджак и рубашку. Его жена шла за ним, закатив глаза; она несла лоханку и губку, которую прикладывала ко лбу мужа. Он оттолкнул ее.
– Я хорошо хватил одного из них куском трубы. Кажется, он упал в воду. Надеюсь, утонул.
Высоко держа голову, вошел Джонни. Аннет обнимала его за талию. Один глаз был у него подбит, рукав рубашки изорван в клочья.
– Совсем как в кино! – сказала Аннет, истерически смеясь. – Правда, он молодец, мама?
– Прямо счастье, что они не стреляли. У одного из них был револьвер.
– Боялись, я думаю.
– Грузовики уехали?
– Да, только один ящик разбился… Их было пять человек.
– Джонни дрался один со всеми! – взвизгнула Аннет.
– Заткнись, – проворчал Кардинал.
Он опустился на стул. Жена снова начала обтирать ему лицо губкой.
– Ты хорошо разглядел лодку? – спросил Конго.
– Было чертовски темно, – сказал Джонни. – Кажется, они приехали из Джерси… Сначала один из них подходит ко мне и говорит, что он сборщик налогов, а я бью его по башке, прежде чем он успевает вытащить револьвер, и он летит за борт… Вот тут-то они и заорали… А Джордж с лодки хватил одного из них по лбу веслом. Ну, тут они и убрались в своей лоханке.
– Но откуда они узнали, где наша пристань? – прорычал Конго, багровея.
– Кто-нибудь выболтал, – сказал Кардинал. – Если я узнаю, кто это сделал, клянусь Богом, я его… – Он издал отрывистый звук губами.
– Знаете, мистер Эрф, – сказал Конго прежним слащавым тоном, – там было шампанское на праздники. Ценный груз, а?
У Аннет пылали щеки, и она все время глядела на Джонни; губы у нее были полуоткрыты, а глаза сияли слишком ярко. Херф чувствовал, что краснеет, когда смотрит на нее.
Он встал.
– Ну ладно, мне пора в город. Спасибо за ужин и за мелодраму, Конго.
– Найдете дорогу к станции?
– Найду.
– Спокойной ночи, мистер Эрф. Может быть, купите к Рождеству ящик шампанского? Настоящий «Мумм»…
– Я совершенно обнищал, Конго.
– Ну тогда предложите вашим друзьям, а я вам заплачу комиссионные.
– Хорошо, я посмотрю.
– Я позвоню вам завтра, скажу цену.
– Отлично. Спокойной ночи.
По пути домой, трясясь в пустом поезде через пустые окраины Бруклина, Джимми старался думать про рассказ о бутлегерах, который он напишет для воскресного номера. Румяные щеки девушки и ее слишком блестящие глаза мешали ему, прерывали правильное течение мыслей. Он постепенно все глубже и глубже погружался в грезы. У Элли тоже иногда бывали такие, слишком блестящие, глаза – до того, как родился ребенок. Тот день на горе, когда она вдруг упала ему на руки, и ее стошнило, и он оставил ее среди мирно жевавших коров на поросшем травой склоне, и побежал в хижину пастуха, и принес ей оттуда молока в деревянном ковше… И потом, когда горы истаяли в вечерней мгле, краска вновь появилась на ее щеках, и она взглянула на него такими блестящими глазами и сказала с сухим отрывистым смешком: «Это во мне шевелится маленький Херф!» «Господи, почему я постоянно думаю о том, что давно прошло?» А потом родился ребенок, и Элли лежала в американском госпитале в Нейи, а он бродил по ярмарке в каком-то сумасшедшем тумане, забрел в цирк, катался на карусели и на качелях, покупал игрушки, сладости, играл в лотерею, пытаясь выиграть куклу, шел, пошатываясь, в больницу с большой гипсовой свиньей под мышкой. Смешные попытки укрыться в прошлом. «А что, если бы она умерла? Я думал, что она умрет. Прошлое было бы полным, оно было бы совершенно круглое, вставленное в рамку, его можно было бы носить, как камею, на шее, его можно было бы переписать на пишущей машинке, отлить в стереотип и отпечатать в воскресном номере, как первый рассказ Джеймса Херфа о бутлегерах». Расплавленные цепочки мыслей падали, каждая в свое гнездо, извергаемое звонким линотипом.
В полночь он бродил по Четырнадцатой улице. Ему не хотелось идти домой спать, хотя резкий, холодный ветер рвал острыми ледяными когтями его шею и подбородок. Он пошел по Шестой и седьмой авеню, нашел имя «Рой Шефилд» на дощечке рядом со звонком в слабо освещенном вестибюле, позвонил и взбежал по лестнице. Рой высунул из двери большую кудрявую голову со стеклянно-серыми выпученными глазами.
– Хелло, Джимми, входите. Мы все пьяны в дым!
– Я только что видел драку бутлегеров с бандитами.
– Где?
– У залива Шипсхед.
– Джимми Херф пришел! Он только что дрался с сухими агентами! – крикнул Рой своей жене.
У Алисы были темно-каштановые кукольные волосы и розовато-желтое кукольное лицо. Она подбежала к Джимми и поцеловала его в подбородок.
– Джимми, расскажите нам… Нам ужасно скучно.
– Хелло! – крикнул Джимми.
Он только что заметил Фрэнсис и Боба Гилдебранд на диване в темном углу комнаты. Они подняли свои стаканы, приветствуя его.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43
– Паршивая еврейка! – горько говорит она.
Она возвращается на свое место за прилавком и натыкается на управляющего – маленького жирного итальянца с лоснящейся лысиной.
– Вы только и делаете, что смотритесь целый день в зеркало. Очень хорошо… Вы уволены.
Она смотрит на его маслянистое лицо.
– Можно мне еще дослужить сегодня? – лепечет она.
Он кивает.
– Ну-ну, пошевеливайтесь, тут не институт красоты!
Она бежит на свое место за прилавок. Все стулья уже заняты. Девицы, конторские мальчики, серолицые бухгалтеры.
– Сандвич с цыпленком и чашку кофе.
– Сандвич с сыром и стакан сливок.
– Сандвич с яйцом и кофе.
– Чашку бульона.
Едят торопливо, не глядя друг на друга, уставив глаза в тарелки, в чашки. Позади сидящих ожидающие очереди проталкиваются ближе. Одни едят стоя, другие – повернувшись спиной к прилавку, глядя через стеклянную перегородку с надписью «яанчосукаЗ» на стремительный поток, льющийся из серо-зеленого мрака подземки.
– Ну, Джо, расскажите мне все подробно, – сказал Гэс Мак-Нийл, выпустив большой клуб дыма и откинувшись на спинку вертящегося стула. – Что это вы, ребята, затеваете в Флэтбуше?
О'Киф откашлялся и переступил с ноги на ногу.
– Видите ли, сэр, у нас там агитационный комитет.
– Я знаю… Но это не причина делать налет на вечеринку швейников, а?
– Я к нему не имел никакого касательства… Очень уж наши ребята злятся на пацифистов и на красных.
– Все эти шутки были хороши год тому назад… Общественные настроения меняются. Я вам скажу, Джо: здешняя публика сыта по горло героями войны.
– У нас сильная и гибкая организация.
– Знаю, знаю, Джо. Верю… Хотя я лично решил больше не нажимать на военную премию… Штат Нью-Йорк исполнил свой долг в отношении бывших солдат.
– Это верно.
– Эта премия означает новый налог на средних деловых людей и ничего больше. Довольно налогов!
– А наши ребята думают, что они кое-что получат.
– Всем нам казалось, что мы многое получим, и ничего мы не получили… Ради Бога, не говорите мне об этом… Джо, возьмите себе сигару из того ящика. Мне их прислал из Гаваны приятель с одним морским офицером.
– Спасибо, сэр.
– Берите, не стесняйтесь. Возьмите четыре, пять штук.
– Благодарю вас.
– Скажите, Джо, какой линии будут держаться ваши ребята на выборах мэра?
– Это зависит от того, как кто отнесется к нуждам бывших солдат.
– Слушайте, Джо. Вы – парень толковый…
– Будьте спокойны, сэр, все будет в порядке. Я с ними поговорю.
– Сколько их у вас там?
– Да около трехсот членов, и каждый день записываются новые… Мы вербуем их повсюду. Мы хотим устроить на Рождество танцы и кулачный бой в Арсенале, если достанем боксера.
Гэс Мак-Нийл откинул голову на воловьей шее и расхохотался:
– Вот это да!
– Но, честное слово, военная премия – это единственное, что может удержать наших парней.
– А что, если я приду как-нибудь вечером и потолкую с ними?
– Это было бы хорошо, но они слушать не хотят тех, кто не был на войне.
Мак-Нийл вспыхнул:
– Смотрите-ка, какими вы бойкими вернулись с фронта! – Он рассмеялся. – Это будет продолжаться год или два, не дольше. Я видел, как возвращались солдаты с испано-американской войны… Запомните это, Джо.
Конторский мальчик вошел и положил на стол карточку.
– Вас хочет видеть дама, мистер Мак-Нийл.
– Простите… Это старая дура из школьного совета… Ну, до свиданья, Джо. Загляните на той неделе… Я буду держать вас в курсе дел – вас и вашу армию.
Дуган ждал в конторе. Он подошел с таинственным видом.
– Ну, Джо, как дела?
– Очень хорошо, – сказал Джо, выпячивая грудь. – Гэс сказал мне, что Таммани-холл будет поддерживать нас в деле с премией… Мы составляем план широкой национальной кампании. Он дал мне несколько сигар – ему их привезли из Гаваны на аэроплане… Закуривайте.
С торчащими в углу рта сигарами они гордо зашагали через площадь Ратуши. Против старого здания ратуши возвышались строительные леса. Джо ткнул в них сигарой.
– Тут мэр ставит новую статую Гражданской Добродетели.
Запах жареного мяса терзал его пустой желудок, когда он проходил мимо ресторана «Чайлд»– Рассвет сеял мелкую, серую пыль на черный, чугунный город. Дэтч Робертсон уныло переходил Юнион-плейс, вспоминая теплую постель Фрэнси, острый запах ее волос. Он глубоко засунул руки в пустые карманы. Ни гроша, и Фрэнси ничего не могла ему дать. Он прошел по Пятнадцатой улице мимо отеля. Негр подметал ступени. Дэтч посмотрел на него с завистью: у него есть работа. Грузовики с молоком дребезжали по мостовой. На площади Стайвезент мимо него прошел молочник, держа в каждой руке по бутылке молока. Дэтч выдвинул нижнюю челюсть и грубо сказал:
– Дай глотнуть молока. Ну!
Молочник был худой розоволицый юнец. Его голубые глаза расширились.
– Пожалуйста… Зайдите за фургон, там под сиденьем есть открытая бутылка. Только чтобы никто не видел…
Он пил большими глотками сладкое молоко, ласкавшее его пересохшее горло. Не стоило говорить с ним так грубо. Он подождал, пока мальчик вернулся.
– Спасибо, малый, знатное молоко.
Он прошел в тенистый парк и сел на скамью. На асфальте сверкал иней. Он поднял обрывок вечерней газеты.
Похищено пятьсот тысяч долларов. Средь бела дня на Уоллстрит ограблен банковский артельщик.
В самый разгар делового дня два человека напали на Адольфуса Ст. Джона, артельщика компании «Гаранта-трест», и выхватили у него из рук портфель, в котором находилось полмиллиона долларов ассигнациями…
Дэтч чувствовал, как колотится его сердце, когда он читал заметку. Он весь похолодел. Он встал и начал размахивать руками.
Конго миновал турникет воздушной дороги. Джимми Херф шел за ним, глядя по сторонам. На улице было темно, холодный ветер свистел в ушах. Одинокий «форд» стоял у входа.
– Как вам тут нравится, мистер Эрф?
– Очень славно, Конго. Что это? Вода?
– Залив Шипсхед.
Они шли по дороге, обходя сине-стальные лужи. Дуговые фонари, точно увядшие гроздья, качались на ветру. Вдали, направо и налево маячили светящиеся кучки домов. Они остановились у длинного здания, построенного на сваях над водой. «ПРУДОК». Джимми с трудом различал буквы над темным окном. Дверь открылась, когда они подошли к ней.
– Хелло, Майк, – сказал Конго. – Это мистер Эрф, мой друг.
Дверь закрылась за ними. Внутри было темно, как в печи. Мозолистая рука схватила в темноте руку Джимми.
– Рад познакомиться, – послышался голос.
– Скажите, как вы нашли мою руку?
– О, я вижу в темноте. – Кто-то хрипло рассмеялся.
Конго открыл внутреннюю дверь. Оттуда хлынул свет, осветив бильярдные столы, ряды киев и длинную стойку в конце.
– Это Майк Кардинал, – сказал Конго.
Джимми увидел перед собой высокого, бледного, застенчивого человека с курчавыми черными волосами, сползающими на лоб. В соседней комнате были полки с посудой и круглый стол, покрытый желтой клеенкой.
– Eh, la patronne! – крикнул Конго.
Толстая француженка с красными, как яблоки, щеками показалась на пороге. Вместе с ней в комнату ворвалось шипенье кипящего масла и чеснока.
– Это мой друг… Ну что ж, будем есть? – крикнул Конго.
– Это моя жена, – гордо сказал Кардинал. – Она глухая, с ней надо говорить громко. – Он повернулся и старательно закрыл на засов дверь в переднюю. – Чтобы с дороги не видно было огня, – сказал он.
– Летом мы иногда отпускаем в день по сто и по полтораста обедов, – сказала жена Кардинала.
– А выпивки у вас не найдется? – спросил Конго; он крякнул и опустился на стул.
Кардинал поставил на стол толстую бутылку и несколько стаканов. Они выпили вина и облизнулись.
– Куда лучше красного. Правда, мистер Эрф?
– Да. Похоже на настоящее кьянти.
Жена Кардинала поставила на стол шесть тарелок, положила в них по ржавой ложке, вилке и ножу и внесла дымящуюся миску с супом.
– Pronto pasta! – крикнула она пронзительно.
– А это Аннет, – сказал Кардинал.
Краснощекая черноволосая девушка с длинными изогнутыми ресницами и яркими черными глазами вбежала в комнату. За ней вошел очень загорелый молодой человек в хаки с кудрявыми, выгоревшими от солнца волосами. Все сразу уселись и начали есть наперченную жирную похлебку, низко нагибаясь над тарелками.
Кончив есть, Конго поднял голову.
– Майк, видишь огни?
Кардинал кивнул.
– Да… Сейчас он будет здесь.
В то время, как они ели яичницу с чесноком и телячьи котлеты с жареной картошкой и брюквой, Херф услышал отдаленное пыхтенье моторной лодки. Конго встал из-за стола, махнул рукой, чтобы в комнате не шумели, и выглянул из окна, осторожно приподняв край занавески.
– Это он, – сказал он и вернулся к столу. – Правда, мы здесь хорошо едим, а, мистер Эрф?
Молодой человек встал, вытирая рукой пот.
– Есть у тебя пятак, Конго? – спросил он, шаркая ногами.
– На, Джонни.
Девушка последовала за ним в соседнюю комнату. Через минуту механическое пианино заиграло вальс. Джимми видел в дверь, как они танцевали в полосе света. Стук моторной лодки приближался. Конго вышел, за ним последовали Кардинал и его жена. Джимми остался один. Он потягивал вино, один среди остатков ужина. Он чувствовал себя возбужденным и немного пьяным; он уже начал сочинять в уме рассказ. С дороги донесся грохот грузовика, потом другого. Стук моторной лодки резко оборвался. Толчок лодки о сваи, всплеск волны и тишина. Механическое пианино тоже замолкло. Джимми сидел, потягивая вино. Он чувствовал болотистый запах, проникавший в комнату. Под ним слышался легкий плеск воды о сваи. Еще одна моторная лодка застучала вдалеке.
– Есть у вас пятак? – спросил Конго, внезапно входя в комнату. – Заведем опять музыку… Забавная сегодня ночь! Пойдите к Аннет, последите за пианино… Я не видел, как Мак-Джи высаживался… Может, сюда зайдет один человек… Он должен быть здесь очень скоро.
Джимми встал и пошарил в карманах. У пианино он столкнулся с Аннет.
– Хотите танцевать?
Она кивнула. Пианино играло «Невинные глазки». Они рассеянно танцевали. Снаружи послышались голоса и шаги.
– Простите, – сказала она внезапно и перестала танцевать.
Вторая лодка была совсем уже близко; ее мотор еще кашлял и стучал.
– Пожалуйста, останьтесь здесь, – сказала она и выскользнула за дверь.
Джимми Херф ходил взад и вперед, взволнованно попыхивая папиросой. Он опять принялся сочинять рассказ. «В заброшенном танцевальном зале у залива Шипсхед… очаровательная юная итальянка… вдруг резкий свисток из мрака… Надо было пойти посмотреть, что там делается». Он нащупал ручку двери. Дверь была заперта. Он подошел к пианино и опустил в него еще одну монету. Потом закурил свежую папиросу и стал ходить взад и вперед. «Всегда так… паразит в драме жизни, репортер, на все смотрит в замочную скважину. Никогда ни в чем не принимает участия. Пианино играло «У нас нет бананов».
– А, черт! – бормотал он, скрежеща зубами и расхаживая взад и вперед.
Топот за окном становился все слышнее, слышались рычащие голоса, толчки, удары. Раздался треск дерева и звон разбиваемых бутылок. Джимми выглянул в окно столовой. Он увидал на пристани силуэты дерущихся людей. Он бросился на кухню и наткнулся на Конго. Весь потный, Конго ковылял внутрь дома, опираясь на толстую палку.
– Будь они прокляты… Они сломали мне ногу! – простонал он.
– Боже милостивый! – Джимми помог ему пройти в столовую.
Конго стонал.
– Мне стоило пятьдесят долларов починить ее, когда я в последний раз ее сломал.
– Ах, у вас протез сломан?
– Конечно. А вы что думали?
– Сухие агенты?
– Какие там сухие агенты… Бандиты, будь они прокляты!.. Пойдите, опустите монету в пианино…
«Царица грез моих» – весело ответило пианино. Когда Джимми вернулся, Конго сидел на стуле, поглаживая свою культяпку обеими руками. На столе лежал сломанный протез из пробки и алюминия.
– Regardez moi ?a… c'est foutu… complиtement foutu.
Вошел Кардинал. Его лоб был рассечен. Струйка крови сочилась из раны вниз по щеке и капала на пиджак и рубашку. Его жена шла за ним, закатив глаза; она несла лоханку и губку, которую прикладывала ко лбу мужа. Он оттолкнул ее.
– Я хорошо хватил одного из них куском трубы. Кажется, он упал в воду. Надеюсь, утонул.
Высоко держа голову, вошел Джонни. Аннет обнимала его за талию. Один глаз был у него подбит, рукав рубашки изорван в клочья.
– Совсем как в кино! – сказала Аннет, истерически смеясь. – Правда, он молодец, мама?
– Прямо счастье, что они не стреляли. У одного из них был револьвер.
– Боялись, я думаю.
– Грузовики уехали?
– Да, только один ящик разбился… Их было пять человек.
– Джонни дрался один со всеми! – взвизгнула Аннет.
– Заткнись, – проворчал Кардинал.
Он опустился на стул. Жена снова начала обтирать ему лицо губкой.
– Ты хорошо разглядел лодку? – спросил Конго.
– Было чертовски темно, – сказал Джонни. – Кажется, они приехали из Джерси… Сначала один из них подходит ко мне и говорит, что он сборщик налогов, а я бью его по башке, прежде чем он успевает вытащить револьвер, и он летит за борт… Вот тут-то они и заорали… А Джордж с лодки хватил одного из них по лбу веслом. Ну, тут они и убрались в своей лоханке.
– Но откуда они узнали, где наша пристань? – прорычал Конго, багровея.
– Кто-нибудь выболтал, – сказал Кардинал. – Если я узнаю, кто это сделал, клянусь Богом, я его… – Он издал отрывистый звук губами.
– Знаете, мистер Эрф, – сказал Конго прежним слащавым тоном, – там было шампанское на праздники. Ценный груз, а?
У Аннет пылали щеки, и она все время глядела на Джонни; губы у нее были полуоткрыты, а глаза сияли слишком ярко. Херф чувствовал, что краснеет, когда смотрит на нее.
Он встал.
– Ну ладно, мне пора в город. Спасибо за ужин и за мелодраму, Конго.
– Найдете дорогу к станции?
– Найду.
– Спокойной ночи, мистер Эрф. Может быть, купите к Рождеству ящик шампанского? Настоящий «Мумм»…
– Я совершенно обнищал, Конго.
– Ну тогда предложите вашим друзьям, а я вам заплачу комиссионные.
– Хорошо, я посмотрю.
– Я позвоню вам завтра, скажу цену.
– Отлично. Спокойной ночи.
По пути домой, трясясь в пустом поезде через пустые окраины Бруклина, Джимми старался думать про рассказ о бутлегерах, который он напишет для воскресного номера. Румяные щеки девушки и ее слишком блестящие глаза мешали ему, прерывали правильное течение мыслей. Он постепенно все глубже и глубже погружался в грезы. У Элли тоже иногда бывали такие, слишком блестящие, глаза – до того, как родился ребенок. Тот день на горе, когда она вдруг упала ему на руки, и ее стошнило, и он оставил ее среди мирно жевавших коров на поросшем травой склоне, и побежал в хижину пастуха, и принес ей оттуда молока в деревянном ковше… И потом, когда горы истаяли в вечерней мгле, краска вновь появилась на ее щеках, и она взглянула на него такими блестящими глазами и сказала с сухим отрывистым смешком: «Это во мне шевелится маленький Херф!» «Господи, почему я постоянно думаю о том, что давно прошло?» А потом родился ребенок, и Элли лежала в американском госпитале в Нейи, а он бродил по ярмарке в каком-то сумасшедшем тумане, забрел в цирк, катался на карусели и на качелях, покупал игрушки, сладости, играл в лотерею, пытаясь выиграть куклу, шел, пошатываясь, в больницу с большой гипсовой свиньей под мышкой. Смешные попытки укрыться в прошлом. «А что, если бы она умерла? Я думал, что она умрет. Прошлое было бы полным, оно было бы совершенно круглое, вставленное в рамку, его можно было бы носить, как камею, на шее, его можно было бы переписать на пишущей машинке, отлить в стереотип и отпечатать в воскресном номере, как первый рассказ Джеймса Херфа о бутлегерах». Расплавленные цепочки мыслей падали, каждая в свое гнездо, извергаемое звонким линотипом.
В полночь он бродил по Четырнадцатой улице. Ему не хотелось идти домой спать, хотя резкий, холодный ветер рвал острыми ледяными когтями его шею и подбородок. Он пошел по Шестой и седьмой авеню, нашел имя «Рой Шефилд» на дощечке рядом со звонком в слабо освещенном вестибюле, позвонил и взбежал по лестнице. Рой высунул из двери большую кудрявую голову со стеклянно-серыми выпученными глазами.
– Хелло, Джимми, входите. Мы все пьяны в дым!
– Я только что видел драку бутлегеров с бандитами.
– Где?
– У залива Шипсхед.
– Джимми Херф пришел! Он только что дрался с сухими агентами! – крикнул Рой своей жене.
У Алисы были темно-каштановые кукольные волосы и розовато-желтое кукольное лицо. Она подбежала к Джимми и поцеловала его в подбородок.
– Джимми, расскажите нам… Нам ужасно скучно.
– Хелло! – крикнул Джимми.
Он только что заметил Фрэнсис и Боба Гилдебранд на диване в темном углу комнаты. Они подняли свои стаканы, приветствуя его.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43