Все они были на стороне господина Черчилля. Я был единственным мятежником». Черчилль, однако, понимал, что без поддержки Фишера он окажется в безвыходной ситуации, и поэтому уговорил адмирала посетить вместе с ним премьер-министра за двадцать минут до начала утреннего заседания совета 28 января с тем, чтобы разобраться с этим вопросом. Разговор на Даунинг-стрит, 10, проходил очень спокойно. Фишер высказал свои возражения в отношении обеих операций: в Дарданеллах и Зеебрюгге, на что Черчилль ответил, что в любом случае он готов отказаться от Зеебрюгге. Асквит, за которым оставалось право решения, согласился с предложением Черчилля: операция «Зеебрюгге» будет отменена, но «Дарданеллы» будут осуществляться. Фишер ничего не добавил, и все втроем пошли на заседание совета.
Черчиллю показалось, что Фишер согласился с решением, но тут он здорово заблуждался, потому что адмирал, в молчании и бешенстве, готовил свой протест. Как только Черчилль закончил доклад совету о текущем состоянии плана Дарданелл, Фишер заявил, что, насколько он понял, его вопрос сегодня обсуждаться не будет: премьер-министру было известно его мнение.
На это Асквит ответил, что ввиду того, что уже сделано, вопрос лучше было бы временно отложить.
Фишер тут же встал из-за стола, предоставив другим продолжать дискуссию, а Китченер последовал за ним к окну, поинтересовавшись, что тот собирается делать. Фишер ответил, что не вернется за стол: он намеревался подать в отставку. В ответ Китченер напомнил Фишеру, что он — единственный, кто выражает несогласие, премьер-министр уже принял решение, и теперь его долг — подчиниться ему. После некоторых споров он в конце концов убедил адмирала вернуться к столу заседаний.
Этот инцидент не ускользнул от внимания Черчилля, и, как только члены совета поднялись со своих мест, он пригласил Фишера в свой офис в Адмиралтействе на после обеда. Записи состоявшейся после этого беседы не существует, но, судя по высказыванию Черчилля, она была «долгой и очень дружеской», и в конце ее Фишер согласился взять на себя операцию.
«Когда я наконец решился на участие, — вспоминал впоследствии Фишер, — я полностью отдался этой операции, totus porcus». Ничто, даже эта крайняя экстремальность его стычек, не могло расстроить его твердый дух, он даже добавил в состав Дарданелльского флота два мощных линкора: «Лорд Нельсон» и «Агамемнон».
Возвратившись вместе с адмиралом на вечернее заседание совета, Черчилль мог объявить, что сейчас все в Адмиралтействе одного мнения и что план вступит в силу. С этого момента и далее уже не было возможности повернуть назад, отступить. Наконец-то Турция, этот мелкий игрочишка, оказалась вовлеченной в большую игру.
Глава 3
Приблизительно среднюю треть полуострова Галлиполи занимает череда острозубых пиков, известных под названием Сари-Баир. К ним ведут очень крутые и труднопроходимые тропы, и едва ли кто-либо бродит по этим местам, кроме случайных пастухов да людей, присматривающих за кладбищами на склонах гор. Но вид с этих высот, и особенно с центрального гребня, называемого Чунук-Баир, возможно, самый впечатляющий во всем Средиземноморье.
Впервые достигнув вершины, оказываешься совершенно неготовым к исключительной внешней близости сцены, которая казалась такой отдаленной на карте и такой далекой в историческом смысле. Эта иллюзия частично создается, несомненно, тишиной и прозрачным воздухом. На юге, там, где Азия, лежат гора Ида и Троянская равнина, простирающаяся до Тенедос. На западе острова Имброс и Самофракия выступают из моря своими горными вершинами, виднеющимися в солнечное утро поверх облаков. И даже кажется, что можешь разглядеть гору Атос в Греции, лежащую в ста милях отсюда. В этот момент Дарданеллы, разрезающие пейзаж на две части, отделяя Азию от Европы, — не более, чем река у ваших ног.
В прекрасный день, когда на поверхности воды нет никакого волнения, все это предстает перед вами с очень четкими контурами и очень яркими красками рельефной карты, вылепленной из глины. Каждая бухта, каждый залив четко очерчены, а корабли внизу на море плывут, как игрушки в пруду. С этого места сам Галлиполийский полуостров лежит перед вами, как на ладони, и видны даже мелкие детали рифа, обнажившегося при отливе, и даже виден мыс Хеллес, где круто вниз обрываются скалы, и их контуры все еще видны под водой, невероятно голубой водой Эгейского моря. Вы видите не ту картину, что при полете на аэроплане, тогда это представляется вам в плоском виде. Высота Чунук-Баира лишь 250 метров, а потому вы сами становитесь частью картины, лишь чуть возвышаясь над ней, при этом видите все, но все равно остаетесь к ней привязанным.
Эта иллюзия близости, это сжатие не только в пространстве, но и во времени усиливаются еще и тем, что на протяжении столетий этот ландшафт вряд ли менялся каким-то образом. Не появлялись ни новые города, ни новые дороги, не видно никаких рекламных щитов или посещаемых туристами мест, а эта каменистая почва может дать лишь небогатый урожай пшеницы и оливок да прокормить немногочисленные стада овец и коз. Весьма вероятно, этот же самый грубый кустарник покрывал эту бугристую поверхность в те дни, когда Ксеркс переправлялся через Геллеспонт ниже Чунук-Баира, и, хотя со времен осады Трои Скамандер мог изменить свое русло и имя (сейчас река называется Мендера), он все еще меандрирует к своему древнему устью возле Кум-Кале на азиатском берегу.
С нашего наблюдательного пункта на Чунук-Баире Геллеспонт — то есть Дарданеллы — вовсе не кажется частью моря: он скорее походит на ручей, бегущий через долину, а его устье едва ли шире, чем у Темзы у Грейвсенда. За полдня можно на моторной лодке проплыть от одного конца до другого, потому что расстояние чуть превышает сорок миль. В районе мыса Хеллес на входе в Средиземное море ширина пролива составляет 3600 метров, но затем берега расходятся на четыре с половиной мили, до тех пор, пока вновь не сойдутся у Нэрроуз, в 14 милях вверх по ходу. Здесь ширина прохода — всего лишь 1100 метров. Выше Нэрроуз пролив вновь расширяется до четырех миль в среднем, пока не доплывешь до Мраморного моря чуть выше города Галлиполи.
Здесь нет приливов, но реки Черного моря и тающие снега формируют потоки, мчащиеся со скоростью четырех-пяти узлов, и во все времена года они несутся сквозь Дарданеллы к Средиземному морю. В суровую зиму этот поток могут перегородить огромные глыбы плавающего льда. Глубина воды в проливе достаточна для прохода любого корабля.
Хотя на протяжении всех сорока миль не было ни одного места, где вражеский корабль был бы недосягаем для стрельбы в упор с любого берега, ключом всей операции был, без сомнения, Нэрроуз. Как раз вверх от этой точки Ксеркс когда-то строил переправу-понтон из лодок для переброски своей армии в Европу, и здесь Леандр, как предполагается, ночью переплыл пролив из Абидоса, чтобы в Сестосе, на европейском берегу, встретить Геро.
Над Нэрроуз, словно стражники, нависли две древние крепости, одна — квадратное зубчатое сооружение в городе Чанаке на азиатской стороне, а другая — необычной структуры в форме сердца, накренившаяся к морю в Килид-Бар на противоположной стороне. Именно здесь турки организовали свою основную линию обороны на случай войны. Этот комплекс включал в себя одиннадцать фортов с семьюдесятью двумя орудиями, некоторые из них новые, ряд торпедных аппаратов, предназначенных для обстрела кораблей, подымающихся вверх по течению, минные поля. Позднее здесь была установлена проволочная сеть для блокирования подводных лодок. В дополнение к этому в горле пролива турки имели более тяжелые орудия в фортах Кум-Кале и Седц-эль-Бар, а также различные вспомогательные оборонительные сооружения выше по течению. После первого обстрела союзниками в ноябре 1914 года немцы кое-что добавили к средствам обороны — в частности, восемь батарей 6-дюймовых гаубиц, которые могли достаточно быстро менять позиции, а число прожекторов увеличили до восьми. Девять минных линий было уложено вблизи от Нэрроуз. Вдоль всего периметра пролива в общей сложности было установлено примерно сто орудий.
Эти линии обороны, конечно, были менее внушительны, чем это звучит на словах, поскольку набирался едва ли десяток орудий современных систем, а боеприпасов остро не хватало. Две пехотные дивизии — одна на полуострове Галлиполи, а другая на азиатской стороне — в случае высадки союзного десанта отвечали за оборону всей территории от залива Сарос до азиатского берега напротив Тенедос.
Флот, собранный союзниками для атаки этих барьеров, являл собой наибольшую концентрацию морских сил, когда-либо имевшую место в Средиземноморье. Помимо крейсеров, эсминцев, тральщиков и более мелких кораблей, британцы подключили четырнадцать линкоров, два додредноута — «Лорд Нельсон» и «Агамемнон», линейный крейсер «Инфлексибл» и недавно построенный «Куин Элизабет». Французская эскадра под командованием адмирала Гепратта состояла из четырех линкоров и ряда вспомогательных судов.
Хотя большинство этих линкоров уже устарело, их 12-дюймовые пушки, естественно, неизмеримо превышали все, что имели турки на берегах, а «Куин Элизабет» с его 15-дюймовыми орудиями был еще более страшным противником. Флот вполне мог вести обстрел фортов в горле Дарданелл, оставаясь недосягаем для турецких батарей. Возникал лишь один вопрос: насколько точным будет этот дальнобойный обстрел: сколько фортов будет подавлено к тому времени, как союзные корабли сблизятся с берегом, как считалось, для добивания?
Адмирал Карден, подняв свой флаг на «Куин Элизабет», разбил свой отряд на три группы:
1) «Инфлексибл», «Агамемнон», «Куин Элизабет»
2) «Вендженс», «Альбион», «Корнуоллис», «Иррезистибл», «Трайемф»
3) «Сюффрен», «Бове», «Шарлеман», «Голуа»
Ведение атаки планировалось в три стадии: неторопливый обстрел с дальней дистанции, за которым следует бомбардировка со среднего расстояния, и, наконец, подавляющий огонь с очень близкого расстояния. Под прикрытием этой атаки тральщикам предстояло очистить фарватер до входа в пролив. В это время остальная часть флота, не задействованная в отвлекающих ударах, находилась в резерве.
В 9.51 19 февраля (на этот день пришлась 108-я годовщина подвига Дакворта) атака началась. Неспешный обстрел продолжался все утро, а в 14.00 Карден решил сблизиться до 500 метров. До этого времени на огонь не ответила ни одна из турецких пушек, но в 16.45 «Вендженс „, „Корнуоллис“ и „Сюффрен“ подошли поближе и обрушили свой огонь на два меньших форта. Другие батареи были окутаны пылью и дымом и, казалось, были оставлены их защитниками. Однако солнце уже клонилось к закату, и Карден объявил всеобщий отбой. Вице-адмирал де Робек на «Вендженсе“ запросил было разрешение продолжать атаку, но ему было отказано, поскольку сейчас силуэты кораблей вырисовывались на предзакатном небе.
Результаты этого короткого зимнего дня были не столь утешительными. Было замечено, что стрельба была не очень точной, поскольку корабли находились в движении, а 12-дюймовых снарядов было выпущено только 139. Было очевидно, что для полной эффективности флот должен подойти значительно ближе и расстреливать турецкие пушки одну за другой прямой наводкой.
Но возможности для немедленной проверки этой тактики предоставились не сразу, потому что в эту ночь погода резко ухудшилась, и море бушевало в течение пяти дней. Пронизывающий холодом дождь со снегом сопровождался ветром. Зная о нетерпении Адмиралтейства в Лондоне и будучи несколько этим озабоченным, Карден послал сообщение, составленное для него начальником штаба Роджером Кейсом: «Не хочу начинать в плохую погоду, получая неопределенные результаты из опыта первого дня, убежден с учетом благоприятной погоды, что разгром фортов у входа может быть закончен за один день».
Это было почти правдой. Когда 25 февраля шторм утих, вице-адмирал де Робек на «Вендженсе» возглавил атаку прямо в устье пролива, и турецкие и германские артиллеристы, не выдержав неравной борьбы, отошли к северу. В следующие несколько дней под прерывистыми штормами отряды морской пехоты и матросов были высажены на берег, и они бродили где вздумается по Троянской равнине и оконечности полуострова Галлиполи, взрывая брошенные орудия, разбивая прожектора и разрушая вражеские орудийные платформы.
Произошли одна-две стычки с турецкими тыловыми частями, но большая часть территории вокруг мысов Хеллес и Кум-Кале была пустынна. Тральщики столкнулись с некоторыми трудностями, проделывая фарватер и борясь с течением, но они проникли в пролив на расстояние шести миль, не найдя ни одной мины, и, хотя боевые корабли неоднократно попадали под обстрел мобильных пушек с берега, ни один корабль не был потерян или даже серьезно поврежден. Потери в живой силе были пустяковыми. 2 марта адмирал Карден шлет в Лондон сообщение, где говорится, что при хорошей погоде он надеется пробиться к Константинополю примерно за четырнадцать дней.
В Адмиралтействе и в Военном совете новость была встречена с восторгом. Исчезли все прежние колебания, теперь уже каждый стремился участвовать в этом предприятии, а лорд Фишер даже заговорил о том, что не прочь сам отправиться в Дарданеллы и взять на себя командование на следующей стадии операции: наступлении на главные вражеские форты в Нэрроуз. В Чикаго резко упала цена на зерно, поскольку с приходом союзного флота в Константинополь Россия быстро бы возобновила экспорт своей пшеницы.
Но вот появились трудности. Турецкие солдаты на побережье начали приходить в себя, они вернулись в Кум-Кале и на мыс Хеллес и сильным ружейным огнем отогнали британский десант. В то же самое время турки успешно действовали против флота своими гаубицами и мобильными пушками; они не шевелились до конца обстрела корабельной артиллерией, а потом, выскочив из своей огневой точки, перемещались к другой скрытой позиции в кустах. Часто случалось так, что с батареями, которые британцы считали, что уже подавили утром, приходилось вновь воевать после полудня. На линкоры это едва ли действовало, но для невооруженных тральщиков было опасно, особенно в ночное время в узком фарватере ниже Чанака, где их мгновенно выхватывали прожектора из темноты, и моряки подвергались изматывающему обстрелу.
Ни одно из этих событий не вело к явному поражению, но 8 марта, когда погода вновь ухудшилась, стало очевидно, что первый атакующий порыв иссяк. Адмиралы оказались в раздражающей ситуации: их сдерживала не мощь противника, а его неуловимость. Тральщики не могли двигаться вперед, пока не будут подавлены береговые батареи, а линкоры не могли подойти достаточно близко, чтобы подавить орудия, пока не будут убраны мины. Проблему для морских артиллеристов могли бы решить гидросамолеты с их новым радиооборудованием, проводя воздушную разведку, но каждый день море было то слишком бурным, то слишком гладким для взлета машин. В этой дилемме Карден начал колебаться и затягивать свои действия.
Роджер Кейс, постоянно находившийся на острие атаки, был убежден, что все дело в плохой работе гражданских экипажей тральщиков, которых набрали в Англии в рыболовецких портах Северного моря. Офицеры тральщиков говорили ему, что эти матросы «осознавали риск траления мин и не боялись взлететь на воздух, но терпеть не могли орудийного огня и отмечали, что траление под огнем не предусматривалось и что они нанимались не для этого».
Ну что ж, предложил Кейс, давайте обратимся с призывом к добровольцам на регулярном военно-морском флоте, а тем временем предложим гражданским экипажам премию, если они пойдут сегодня ночью на задание. Это было 10 марта, и, как только он получил весьма неохотное согласие адмирала, Кейс под покровом темноты сам пошел с флотилией. Едва тральщики вошли в пролив, в них вонзились пять ярких лучей прожекторов, и следовавший за ними линкор «Конопус» открыл огонь.
«В нас стреляли со всех направлений, — вспоминал Кейс. — Были видны лезвия света в холмах и в направлении батареи шестидюймовок, перекрывающей минные поля на обеих сторонах пролива, а за этим следовал вой небольших снарядов, разрывы шрапнели и рев тяжелых снарядов, взметающих фонтаны воды. Зрелище приятнейшее. Огонь был бешеный, в „Конопус“ попаданий не было, но, несмотря на все наши усилия подавить прожектора, это было равносильно стрельбе по луне».
Для тральщиков это было уж слишком. Четыре из шести прошли над минным полем ниже Чанака, не опуская трала, а вот один из оставшейся пары скоро задел мину и взорвался. Ужасное пламя обрушилось на выживших, и удивительно, что при стольких сорвавшихся и плавающих вокруг в темноте минах было ранено лишь два человека, пока флотилия не покинула это место.
Это ознакомительный отрывок книги. Данная книга защищена авторским правом. Для получения полной версии книги обратитесь к нашему партнеру - распространителю легального контента "ЛитРес":
Полная версия книги 'Борьба за Дарданеллы'
1 2 3 4 5 6 7
Черчиллю показалось, что Фишер согласился с решением, но тут он здорово заблуждался, потому что адмирал, в молчании и бешенстве, готовил свой протест. Как только Черчилль закончил доклад совету о текущем состоянии плана Дарданелл, Фишер заявил, что, насколько он понял, его вопрос сегодня обсуждаться не будет: премьер-министру было известно его мнение.
На это Асквит ответил, что ввиду того, что уже сделано, вопрос лучше было бы временно отложить.
Фишер тут же встал из-за стола, предоставив другим продолжать дискуссию, а Китченер последовал за ним к окну, поинтересовавшись, что тот собирается делать. Фишер ответил, что не вернется за стол: он намеревался подать в отставку. В ответ Китченер напомнил Фишеру, что он — единственный, кто выражает несогласие, премьер-министр уже принял решение, и теперь его долг — подчиниться ему. После некоторых споров он в конце концов убедил адмирала вернуться к столу заседаний.
Этот инцидент не ускользнул от внимания Черчилля, и, как только члены совета поднялись со своих мест, он пригласил Фишера в свой офис в Адмиралтействе на после обеда. Записи состоявшейся после этого беседы не существует, но, судя по высказыванию Черчилля, она была «долгой и очень дружеской», и в конце ее Фишер согласился взять на себя операцию.
«Когда я наконец решился на участие, — вспоминал впоследствии Фишер, — я полностью отдался этой операции, totus porcus». Ничто, даже эта крайняя экстремальность его стычек, не могло расстроить его твердый дух, он даже добавил в состав Дарданелльского флота два мощных линкора: «Лорд Нельсон» и «Агамемнон».
Возвратившись вместе с адмиралом на вечернее заседание совета, Черчилль мог объявить, что сейчас все в Адмиралтействе одного мнения и что план вступит в силу. С этого момента и далее уже не было возможности повернуть назад, отступить. Наконец-то Турция, этот мелкий игрочишка, оказалась вовлеченной в большую игру.
Глава 3
Приблизительно среднюю треть полуострова Галлиполи занимает череда острозубых пиков, известных под названием Сари-Баир. К ним ведут очень крутые и труднопроходимые тропы, и едва ли кто-либо бродит по этим местам, кроме случайных пастухов да людей, присматривающих за кладбищами на склонах гор. Но вид с этих высот, и особенно с центрального гребня, называемого Чунук-Баир, возможно, самый впечатляющий во всем Средиземноморье.
Впервые достигнув вершины, оказываешься совершенно неготовым к исключительной внешней близости сцены, которая казалась такой отдаленной на карте и такой далекой в историческом смысле. Эта иллюзия частично создается, несомненно, тишиной и прозрачным воздухом. На юге, там, где Азия, лежат гора Ида и Троянская равнина, простирающаяся до Тенедос. На западе острова Имброс и Самофракия выступают из моря своими горными вершинами, виднеющимися в солнечное утро поверх облаков. И даже кажется, что можешь разглядеть гору Атос в Греции, лежащую в ста милях отсюда. В этот момент Дарданеллы, разрезающие пейзаж на две части, отделяя Азию от Европы, — не более, чем река у ваших ног.
В прекрасный день, когда на поверхности воды нет никакого волнения, все это предстает перед вами с очень четкими контурами и очень яркими красками рельефной карты, вылепленной из глины. Каждая бухта, каждый залив четко очерчены, а корабли внизу на море плывут, как игрушки в пруду. С этого места сам Галлиполийский полуостров лежит перед вами, как на ладони, и видны даже мелкие детали рифа, обнажившегося при отливе, и даже виден мыс Хеллес, где круто вниз обрываются скалы, и их контуры все еще видны под водой, невероятно голубой водой Эгейского моря. Вы видите не ту картину, что при полете на аэроплане, тогда это представляется вам в плоском виде. Высота Чунук-Баира лишь 250 метров, а потому вы сами становитесь частью картины, лишь чуть возвышаясь над ней, при этом видите все, но все равно остаетесь к ней привязанным.
Эта иллюзия близости, это сжатие не только в пространстве, но и во времени усиливаются еще и тем, что на протяжении столетий этот ландшафт вряд ли менялся каким-то образом. Не появлялись ни новые города, ни новые дороги, не видно никаких рекламных щитов или посещаемых туристами мест, а эта каменистая почва может дать лишь небогатый урожай пшеницы и оливок да прокормить немногочисленные стада овец и коз. Весьма вероятно, этот же самый грубый кустарник покрывал эту бугристую поверхность в те дни, когда Ксеркс переправлялся через Геллеспонт ниже Чунук-Баира, и, хотя со времен осады Трои Скамандер мог изменить свое русло и имя (сейчас река называется Мендера), он все еще меандрирует к своему древнему устью возле Кум-Кале на азиатском берегу.
С нашего наблюдательного пункта на Чунук-Баире Геллеспонт — то есть Дарданеллы — вовсе не кажется частью моря: он скорее походит на ручей, бегущий через долину, а его устье едва ли шире, чем у Темзы у Грейвсенда. За полдня можно на моторной лодке проплыть от одного конца до другого, потому что расстояние чуть превышает сорок миль. В районе мыса Хеллес на входе в Средиземное море ширина пролива составляет 3600 метров, но затем берега расходятся на четыре с половиной мили, до тех пор, пока вновь не сойдутся у Нэрроуз, в 14 милях вверх по ходу. Здесь ширина прохода — всего лишь 1100 метров. Выше Нэрроуз пролив вновь расширяется до четырех миль в среднем, пока не доплывешь до Мраморного моря чуть выше города Галлиполи.
Здесь нет приливов, но реки Черного моря и тающие снега формируют потоки, мчащиеся со скоростью четырех-пяти узлов, и во все времена года они несутся сквозь Дарданеллы к Средиземному морю. В суровую зиму этот поток могут перегородить огромные глыбы плавающего льда. Глубина воды в проливе достаточна для прохода любого корабля.
Хотя на протяжении всех сорока миль не было ни одного места, где вражеский корабль был бы недосягаем для стрельбы в упор с любого берега, ключом всей операции был, без сомнения, Нэрроуз. Как раз вверх от этой точки Ксеркс когда-то строил переправу-понтон из лодок для переброски своей армии в Европу, и здесь Леандр, как предполагается, ночью переплыл пролив из Абидоса, чтобы в Сестосе, на европейском берегу, встретить Геро.
Над Нэрроуз, словно стражники, нависли две древние крепости, одна — квадратное зубчатое сооружение в городе Чанаке на азиатской стороне, а другая — необычной структуры в форме сердца, накренившаяся к морю в Килид-Бар на противоположной стороне. Именно здесь турки организовали свою основную линию обороны на случай войны. Этот комплекс включал в себя одиннадцать фортов с семьюдесятью двумя орудиями, некоторые из них новые, ряд торпедных аппаратов, предназначенных для обстрела кораблей, подымающихся вверх по течению, минные поля. Позднее здесь была установлена проволочная сеть для блокирования подводных лодок. В дополнение к этому в горле пролива турки имели более тяжелые орудия в фортах Кум-Кале и Седц-эль-Бар, а также различные вспомогательные оборонительные сооружения выше по течению. После первого обстрела союзниками в ноябре 1914 года немцы кое-что добавили к средствам обороны — в частности, восемь батарей 6-дюймовых гаубиц, которые могли достаточно быстро менять позиции, а число прожекторов увеличили до восьми. Девять минных линий было уложено вблизи от Нэрроуз. Вдоль всего периметра пролива в общей сложности было установлено примерно сто орудий.
Эти линии обороны, конечно, были менее внушительны, чем это звучит на словах, поскольку набирался едва ли десяток орудий современных систем, а боеприпасов остро не хватало. Две пехотные дивизии — одна на полуострове Галлиполи, а другая на азиатской стороне — в случае высадки союзного десанта отвечали за оборону всей территории от залива Сарос до азиатского берега напротив Тенедос.
Флот, собранный союзниками для атаки этих барьеров, являл собой наибольшую концентрацию морских сил, когда-либо имевшую место в Средиземноморье. Помимо крейсеров, эсминцев, тральщиков и более мелких кораблей, британцы подключили четырнадцать линкоров, два додредноута — «Лорд Нельсон» и «Агамемнон», линейный крейсер «Инфлексибл» и недавно построенный «Куин Элизабет». Французская эскадра под командованием адмирала Гепратта состояла из четырех линкоров и ряда вспомогательных судов.
Хотя большинство этих линкоров уже устарело, их 12-дюймовые пушки, естественно, неизмеримо превышали все, что имели турки на берегах, а «Куин Элизабет» с его 15-дюймовыми орудиями был еще более страшным противником. Флот вполне мог вести обстрел фортов в горле Дарданелл, оставаясь недосягаем для турецких батарей. Возникал лишь один вопрос: насколько точным будет этот дальнобойный обстрел: сколько фортов будет подавлено к тому времени, как союзные корабли сблизятся с берегом, как считалось, для добивания?
Адмирал Карден, подняв свой флаг на «Куин Элизабет», разбил свой отряд на три группы:
1) «Инфлексибл», «Агамемнон», «Куин Элизабет»
2) «Вендженс», «Альбион», «Корнуоллис», «Иррезистибл», «Трайемф»
3) «Сюффрен», «Бове», «Шарлеман», «Голуа»
Ведение атаки планировалось в три стадии: неторопливый обстрел с дальней дистанции, за которым следует бомбардировка со среднего расстояния, и, наконец, подавляющий огонь с очень близкого расстояния. Под прикрытием этой атаки тральщикам предстояло очистить фарватер до входа в пролив. В это время остальная часть флота, не задействованная в отвлекающих ударах, находилась в резерве.
В 9.51 19 февраля (на этот день пришлась 108-я годовщина подвига Дакворта) атака началась. Неспешный обстрел продолжался все утро, а в 14.00 Карден решил сблизиться до 500 метров. До этого времени на огонь не ответила ни одна из турецких пушек, но в 16.45 «Вендженс „, „Корнуоллис“ и „Сюффрен“ подошли поближе и обрушили свой огонь на два меньших форта. Другие батареи были окутаны пылью и дымом и, казалось, были оставлены их защитниками. Однако солнце уже клонилось к закату, и Карден объявил всеобщий отбой. Вице-адмирал де Робек на «Вендженсе“ запросил было разрешение продолжать атаку, но ему было отказано, поскольку сейчас силуэты кораблей вырисовывались на предзакатном небе.
Результаты этого короткого зимнего дня были не столь утешительными. Было замечено, что стрельба была не очень точной, поскольку корабли находились в движении, а 12-дюймовых снарядов было выпущено только 139. Было очевидно, что для полной эффективности флот должен подойти значительно ближе и расстреливать турецкие пушки одну за другой прямой наводкой.
Но возможности для немедленной проверки этой тактики предоставились не сразу, потому что в эту ночь погода резко ухудшилась, и море бушевало в течение пяти дней. Пронизывающий холодом дождь со снегом сопровождался ветром. Зная о нетерпении Адмиралтейства в Лондоне и будучи несколько этим озабоченным, Карден послал сообщение, составленное для него начальником штаба Роджером Кейсом: «Не хочу начинать в плохую погоду, получая неопределенные результаты из опыта первого дня, убежден с учетом благоприятной погоды, что разгром фортов у входа может быть закончен за один день».
Это было почти правдой. Когда 25 февраля шторм утих, вице-адмирал де Робек на «Вендженсе» возглавил атаку прямо в устье пролива, и турецкие и германские артиллеристы, не выдержав неравной борьбы, отошли к северу. В следующие несколько дней под прерывистыми штормами отряды морской пехоты и матросов были высажены на берег, и они бродили где вздумается по Троянской равнине и оконечности полуострова Галлиполи, взрывая брошенные орудия, разбивая прожектора и разрушая вражеские орудийные платформы.
Произошли одна-две стычки с турецкими тыловыми частями, но большая часть территории вокруг мысов Хеллес и Кум-Кале была пустынна. Тральщики столкнулись с некоторыми трудностями, проделывая фарватер и борясь с течением, но они проникли в пролив на расстояние шести миль, не найдя ни одной мины, и, хотя боевые корабли неоднократно попадали под обстрел мобильных пушек с берега, ни один корабль не был потерян или даже серьезно поврежден. Потери в живой силе были пустяковыми. 2 марта адмирал Карден шлет в Лондон сообщение, где говорится, что при хорошей погоде он надеется пробиться к Константинополю примерно за четырнадцать дней.
В Адмиралтействе и в Военном совете новость была встречена с восторгом. Исчезли все прежние колебания, теперь уже каждый стремился участвовать в этом предприятии, а лорд Фишер даже заговорил о том, что не прочь сам отправиться в Дарданеллы и взять на себя командование на следующей стадии операции: наступлении на главные вражеские форты в Нэрроуз. В Чикаго резко упала цена на зерно, поскольку с приходом союзного флота в Константинополь Россия быстро бы возобновила экспорт своей пшеницы.
Но вот появились трудности. Турецкие солдаты на побережье начали приходить в себя, они вернулись в Кум-Кале и на мыс Хеллес и сильным ружейным огнем отогнали британский десант. В то же самое время турки успешно действовали против флота своими гаубицами и мобильными пушками; они не шевелились до конца обстрела корабельной артиллерией, а потом, выскочив из своей огневой точки, перемещались к другой скрытой позиции в кустах. Часто случалось так, что с батареями, которые британцы считали, что уже подавили утром, приходилось вновь воевать после полудня. На линкоры это едва ли действовало, но для невооруженных тральщиков было опасно, особенно в ночное время в узком фарватере ниже Чанака, где их мгновенно выхватывали прожектора из темноты, и моряки подвергались изматывающему обстрелу.
Ни одно из этих событий не вело к явному поражению, но 8 марта, когда погода вновь ухудшилась, стало очевидно, что первый атакующий порыв иссяк. Адмиралы оказались в раздражающей ситуации: их сдерживала не мощь противника, а его неуловимость. Тральщики не могли двигаться вперед, пока не будут подавлены береговые батареи, а линкоры не могли подойти достаточно близко, чтобы подавить орудия, пока не будут убраны мины. Проблему для морских артиллеристов могли бы решить гидросамолеты с их новым радиооборудованием, проводя воздушную разведку, но каждый день море было то слишком бурным, то слишком гладким для взлета машин. В этой дилемме Карден начал колебаться и затягивать свои действия.
Роджер Кейс, постоянно находившийся на острие атаки, был убежден, что все дело в плохой работе гражданских экипажей тральщиков, которых набрали в Англии в рыболовецких портах Северного моря. Офицеры тральщиков говорили ему, что эти матросы «осознавали риск траления мин и не боялись взлететь на воздух, но терпеть не могли орудийного огня и отмечали, что траление под огнем не предусматривалось и что они нанимались не для этого».
Ну что ж, предложил Кейс, давайте обратимся с призывом к добровольцам на регулярном военно-морском флоте, а тем временем предложим гражданским экипажам премию, если они пойдут сегодня ночью на задание. Это было 10 марта, и, как только он получил весьма неохотное согласие адмирала, Кейс под покровом темноты сам пошел с флотилией. Едва тральщики вошли в пролив, в них вонзились пять ярких лучей прожекторов, и следовавший за ними линкор «Конопус» открыл огонь.
«В нас стреляли со всех направлений, — вспоминал Кейс. — Были видны лезвия света в холмах и в направлении батареи шестидюймовок, перекрывающей минные поля на обеих сторонах пролива, а за этим следовал вой небольших снарядов, разрывы шрапнели и рев тяжелых снарядов, взметающих фонтаны воды. Зрелище приятнейшее. Огонь был бешеный, в „Конопус“ попаданий не было, но, несмотря на все наши усилия подавить прожектора, это было равносильно стрельбе по луне».
Для тральщиков это было уж слишком. Четыре из шести прошли над минным полем ниже Чанака, не опуская трала, а вот один из оставшейся пары скоро задел мину и взорвался. Ужасное пламя обрушилось на выживших, и удивительно, что при стольких сорвавшихся и плавающих вокруг в темноте минах было ранено лишь два человека, пока флотилия не покинула это место.
Это ознакомительный отрывок книги. Данная книга защищена авторским правом. Для получения полной версии книги обратитесь к нашему партнеру - распространителю легального контента "ЛитРес":
Полная версия книги 'Борьба за Дарданеллы'
1 2 3 4 5 6 7