Тогда, вместо постепенного, с каждым годом увеличения мощи России, она будет слабеть, различные ее части все более и более будут обособляться. Вместо одного сильного государства возникнут по окраинам России автономные земли, возникнут вместе с ними и сложные взаимные счеты, новые сложные отношения с соседями, ибо рядом будут в чужих государствах представители тех же народностей: поляки, румыны, турки, армяне, персы, афганские таджики и проч. Начнутся и такие счеты, которые придется решать только силой оружия, и в результате, раздираемые взаимными распрями на западе, теснимые желтыми народностями с востока, русские племена могут не выдержать и снова подпасть под политическое и экономическое иго более стойких, чем мы, народностей, послужив лишь материалом для их усиления.
Славянофильство и панславизм
Мих. Бор-н в брошюре «Происхождение славянофильства» объясняет таковое следующими словами:
«История славянофильства начинается с того дня, когда раздался первый протест против излишнего увлечения иноземщиной, когда было сделано первое предостережение о гибельном влиянии внешнего западного блеска и бесцельной подражательности и когда, наконец, русский искренно, без краски стыда на лице, во всеуслышание заявил о своей сердечной привязанности к родной стране и выказал разумную заботливость о сохранении ее хороших сторон…
В сороковых годах вопрос о народности был поставлен славянофилами на научную почву; тогда же они громко заговорили о настоятельной необходимости проявить нашу самобытность в науке и литературе и сделали первые попытки введения политического элемента в историческую и литературную разработку славянства и проч.; короче, первые самобытные русские мыслители клали краеугольные камни в основу будущей нашей самостоятельной православно-христианской философии, и русская мысль «вчинала подвиг народного самосознания». Поэтому перечислим теперь те главнейшие явления, которые повлияли на научное образование положений (формулировку тезисов) славянофильского учения.
Двенадцатый год, бесспорно, составляет эпоху не только в политической истории России, но и в умственном ее развитии. На Западе, после революции 89 года и при Наполеоне, как бы в обширном котле, вскипали и бродили стихии (элементы) рационализма, сен-симонизма, коммунизма и национальности. «Вслед за нашествием двунадесяти языков началось еще более усиленное, чем прежде, нашествие с запада незваных идей, теорий, доктрин политических, философских и нравственных» (Ив. Аксаков). «Занесенные к нам идеи и теории, конечно, не могли остаться без последствий. Явились люди, которые стали вдумываться в смысл новых явлений, тем более, что не все они переносились к нам путем холодного слова, в книгах, но и устами пылких молодых людей, побывавших за границей, как, например, офицеров наших гвардейских корпусов, или неуживчивых и энергичных эмигрантов. Семена новых учений попадали в разную почву и дали поэтому разные всходы. Одни из русских „с упоением всасывали идеи гражданственности, свободы и конституционных прав“; над многими русскими умами эти „обаятельные формы европейской гражданственности одержали победу“, почему многие утвердились в мысли о возможности пересадить Запад в Россию, ввести у нас западный либерализм, перестроить свой жизнь по виденным образцам чужой исторической жизни. Другие, быв свидетелями великих событий, решивших судьбы народов, вынесли иные убеждения, в виду того, что иной рад явлений приковал к себе их внимание. Толкуя об отечестве вокруг бивачных костров на полях Прейсиш-Эйлау, Бородина, Лейпцига и под стенами Парижа, они сделали два важных открытия. Они с прискорбием узнали, что Россия единственная страна, в которой образованнейший и руководящий класс пренебрегает родным языком и всем, что касается родины. Потом еще с большей скорбью они убедились, что в русском народе таятся могучие силы, лишенные простора и деятельности, скрыты умственные и нравственные сокровища, нуждающиеся в разработке, без чего все это вянет, портится и может скоро пропасть, не принесши никакого плода в нравственном мире. С этой минуты они круто и прямо повернулись к русской деятельности, к которой отцы старались поставить их спиной. Отцы не знали ее и игнорировали; дети продолжали не знать ее, но перестали игнорировать» (В. Ключевский).
Из целого ряда жизненных вопросов того времени особенно выступили вперед идеи политической свободы и стремления к национальному освобождению и объединению.
Означенные течения общественной мысли были занесены в кружки тех энтузиастов и искателей «солнца истины», которые в 30-х и 40-х годах группировались около Московского университета. Легко себе представить, что столь важные явления не могли пройти бесследно для членов этих кружков: они оказались свежими дрожжами, приведшими умы их в сильное брожение. Вопрос о самобытности стал обсуждаться горячо и резко. Споры кончились тем, что народность сделалась исходным положением учения славянофилов»
В пятидесятых годах прошлого столетия, под влиянием германских философских учений, в Москве образовался так называемый Московский кружок.
В состав его входили: Хомяков, Станкевич, Аксаков, Герцен, братья Киреевские, Белинский, Бакунин, Боткин, Клюшников, Красов, Катков, Кудрявцев, Кавелин, Павлов, Погодин, Шевырев, Чаадаев, Самарин, Кошелев, Валуев и др.
«Все члены кружка, без сомнения, горячо любили свой родину, желали ее развития и мечтали о славной ее будущности. Но вопрос о том, какими путями должна следовать Россия, чтобы стать новой ступенью в общечеловеческой цивилизации и занять место среди исторических народов — разделил кружок на два лагеря… Одна партия рассуждала так: Западная Европа — средоточие всей передовой цивилизации; она главная часть всемирной истории; выработанные ей формы культуры наиболее совершенны; все остальные народы не могут миновать тех стадий развития, которые пройдены Западом; на одинаковом уровне умственного развития все будет одинаково у всех. „Будущность всего человечества изготовляется так и вся земля должна оттуда ждать своих судеб“ (Н. Страхов). На народ эта партия смотрела как на лепную глину. Спасение России видела в пересоздании ее по модели Запада. В религиозной вере признавали простейшую форму выражения духовной жизни. Реформу Петра I благословляли, как величайшее благодеяние для России.
Другая партия настаивала на том, что основы западноевропейской жизни не прочны и односторонни и что Запад не есть все человечество; подчинить Россию условиям западной культуры — значит отдать ее в духовное рабство; рядить русского в иноземные покровы — значит обезличивать его. Эта партия требовала уважения к русской народности, к ее бытовым особенностям; отказаться от своей народности равносильно отречению от всякой самостоятельной деятельности в цивилизации. Основным началом народности партия признала православие. Эта партия находила, что европейское просвещение привело к отрицанию религии; доказывала первенствующее значение религиозного просвещения; в реформе Петра I видела коренные ошибки и т. д. От русских партия эта ожидала создания новой глубокой философии, с корнями, закрепленными в чистой православной вере» (И. В. Киреевский).
«Первая из означенных партий получила название западников, а вторая — славянофилов».
Таким образом, первоначально славянофилы отстаивали русскую народность, ее бытовые особенности и основным началом русской народности признавали православие. Эта партия получила только случайно название «славянофилов». Им правильнее было бы называться «народниками», «националистами» или «руссофилами».
Однако с основанием в Петербурге Славянского благотворительного общества главари партии от забот о русской народности перенесли свое внимание на заботы о славянских народностях Балканского полуострова. Только с тех пор они и становятся славянофилами. Но скоро, не довольствуясь заботами только о славянах Балканского полуострова, славянофилы распространили свое внимание и заботы тоже на славян австрийских, признав, что славян надо ограждать от напора германизма. Тогда славянофилы обратились в панславистов.
Славянофильское учение пережило три фазиса: первый — по охране русской народности, ее бытовых особенностей и православной веры, как основы русской народности (руссофильство); второй — по освобождению славян Балканского полуострова от турецкого владычества (славянофильство); третий — по объединению всех славян в один славянский союз (панславизм, всеславянство).
Позволительно высказать мнение, что ныне, с признанием окончания освободительной миссии России на Ближнем Востоке, для славянофилов должен бы наступить четвертый период — работы на пользу русской народности, работы по охране ее бытовых особенностей и православия. Другими словами, славянофильство должно возвратиться на свой первоначальный путь, временно оставленный в целях жертвы на пользу Балканского полуострова, возвратиться к задачам первого периода деятельности славянофилов. При такой точке зрения все представители национального движения, отмечаемого ныне в России, могут смело признать себя тоже славянофилами.
Выше было изложено, что исторические пути, по которым проходили славяне балканские и русские, были так различны, а влияние исторической и географической среды так разнообразно, что за период, близкий к двум тысячам лет, племенное родство между славянами русскими и западными должно было в значительной степени ослабеть.
Поэтому та духовная связь, которая, несомненно, существует между славянами западными и русскими, не может объясняться главным образом племенным родством.
В значительно большей степени эта связь понятна и близка массе русского народа вследствие общности языка и общности веры. Эти два фактора, даже и без близкой племенной связи, достаточны, чтобы объяснить постоянное сочувствие нашим славянским братьям и готовность на жертвы для них, которые проявлялись со стороны русского населения в течение нескольких веков.
Когда русскому населению стало известно, что наши балканские братья находятся в неволе у турок, в населении русском стала понятна необходимость принести жертву, даже в ущерб своему достатку и здоровью, в пользу угнетенных. Поэтому войны с турками всегда были на Руси популярными: турок в понятии народа явился басурманом (нехристем), а борьба с ним — борьбой за веру православную.
При такой обстановке появление учения славянофилов о помощи славянам Балканского полуострова нашло сочувствие в большом числе лиц русского образованного общества.
Рассмотрим коротко, в чем заключается сущность учения славянофилов, какими целями они задаются и каким путем рассчитывают достигнуть этих целей.
Один из славянофилов, автор брошюры «Всеславянское братство», Мих. Бор-н приводит в своем труде следующие определения различными лицами славянской идеи и славянофильства:
«Славянская идея в высшем смысле ее, как определил ее Ф. М. Достоевский , — есть жертва, потребность жертвы даже собой за братьев и чувство добровольного долга сильнейшего из славянских племен заступиться за слабого с тем, чтобы, уровняв его с собой в свободе и политической независимости, тем самым основать впредь великое всеславянское единение во имя Христовой истины, т. е. на пользу, любовь и службу всему человечеству, на защиту всех слабых и угнетенных в мире»
«Панславизм, — говорит сербский поэт Сундечич, — есть братская связь всех славянских племен, он должен давать взаимную подмогу одних другим во всякой беде и неволе, во всякой нужде и потребности, он должен содействовать их единичным стремлениям к благосостоянию»
«Кому дана сила, тот должен приложить ее на пользу братьев… И когда мы, русские, радуемся, что наша держава есть единственная пока вполне независимая, могучая славянская держава, то мы не перестаем, вместе с тем, помнить и сознавать, что это наше могущество и независимость налагают на нас великий долг, обязывают великой ответственностью. Призвание России — осуществить на земле славянское братство и призвать всех братьев к свободе и жизни. Будем же блюсти это братство, как самое драгоценное наше сокровище, как самое лучшее богатство, как завет истории, как залог нашего будущего, как нашу главнейшую необходимую силу, превыше и мощнее всех земных вещественных сил… Да придем все в разум славянства! Взыщем, прежде всего, братство, а остальное приложится» (И. Аксаков)[Бор-н Mux . Всеславянское братство,1892, с. 10
«Братская любовь обязывает нас, русских, к деятельному (нравственному и материальному) участию и помощи славянам, и к неволе их и страданию мы, русские люди, безучастно относиться не можем и мириться с этой неволей ни на минуту не должны, ибо любовь никаких ограничений не допускает и ни в какие сделки и уступки не входит… Наше дело „поддержать и воскресить славянскую народность“, честно послужить „делу всестороннего славянского освобождения“ (А. В. Васильев)
«У России особая политическая судьба… Интересы ее носят какой-то нравственный характер поддержки слабейшего, угнетенного… Интересы ее везде более или менее совпадают с желанием слабейших. Это ее исторический fatum» (К. Леонтьев).
Сорок лет тому назад один из наиболее авторитетных и даровитых славянофилов Н. Данилевский в своем труде «Россия и Европа» высказал относительно роли России в делах не только народов, населяющих Балканский полуостров, но и вообще по отношению ко всем западным славянам, следующие мысли.
Путем очень интересных исследований Н. Данилевский пришел к заключению, что славяне составляют особый культурно-исторический тип и что им предстоит в будущем господствующая роль на европейском материке.
«Славяне, подобно своим старшим, на пути развития, арийским братьям, могут и должны образовать свой самобытную цивилизацию…
Для всякого славянина русского, чеха, серба, хорвата, словенца, словака (желал бы прибавить и поляка) — после Бога и Его святой Церкви идея славянства должна быть высшей идеей, выше свободы, выше науки, выше просвещения, выше всякого земного блага».
Что же, по мнению Н. Данилевского, надо выполнить, чтобы осуществилась самобытная славянская цивилизация, проявился особый историческо-культурный тип славянства?
Для достижения этой цели, по мнению Н. Данилевского, необходимо образовать «Всеславянский союз». Роль России при этом рисуется автором труда «Россия и Европа» так:
«Нужно не поглощение славян Россией, а объединение всех славянских народов общей идеей всеславянства как в политическом, так и в культурном отношении»…
Всеславянский союз должен состоять из следующих государств:
Русской империи с присоединением к ней всей Галиции и Угорской Руси; королевства чехо-мораво-словакского; королевства сербо-хорвато-словенского (куда должны были войти Сербия, Черногория, северная Албания, Босния, Герцеговина и все земли Австрии, населенные сербами и хорватами); королевства болгарского; королевства румынского, королевства эллинского, королевства мадьярского и Царьградского округа.
По словам Данилевского, «такой союз, по большей части родственных по духу и крови народов, в 125 млн свежего населения, получившего в Царьграде естественный центр своего нравственного и материального единства, — дал бы единственно полное, разумное, а потому и единственно возможное решение восточного вопроса».
При позднейших планах славянофилов высказывались такие взгляды:
«Предсказать, как сложится в будущем политический строй освобожденного славянства, конечно, невозможно. Нельзя предвидеть, будет ли то федерация государств или какая-нибудь новая, до сих пор совершенно неизвестная, государственная форма, вроде той союзно-областной, первые семена которой уже брошены на политической почве Северо-Американских Соединенных Штатов и Швейцарии или, наконец, общеславянская задруга, подобная единой солнечной системе, центральное место в которой отведут России, причем всякий славянский народ внутри у себя будет устраиваться по своему усмотрению, исповедывать какую угодно веру, во внешних же отношениях будет жить в мире и согласии со всеми, а в нужде защищать славянство общими силами» (проф. Стретькович). Одно пока должно быть очевидным для каждого, что «будущая государственная организация славянского мира должна отвечать двум целям», как справедливо пишет в своей статье А. В. Васильев: «Внутренней самостоятельности отдельных его частей и единству их действия в отношении внешнего, неславянского мира. Пока каждый из славянских народов и народцев будет вести свой отдельную политику, пока каждый из них от своего только собственного лица будет говорить и договариваться с иноплеменными державами, — до тех пор перевеса силы и успеха не будет на стороне славян, а, следовательно, не будет для них истинной свободы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65
Славянофильство и панславизм
Мих. Бор-н в брошюре «Происхождение славянофильства» объясняет таковое следующими словами:
«История славянофильства начинается с того дня, когда раздался первый протест против излишнего увлечения иноземщиной, когда было сделано первое предостережение о гибельном влиянии внешнего западного блеска и бесцельной подражательности и когда, наконец, русский искренно, без краски стыда на лице, во всеуслышание заявил о своей сердечной привязанности к родной стране и выказал разумную заботливость о сохранении ее хороших сторон…
В сороковых годах вопрос о народности был поставлен славянофилами на научную почву; тогда же они громко заговорили о настоятельной необходимости проявить нашу самобытность в науке и литературе и сделали первые попытки введения политического элемента в историческую и литературную разработку славянства и проч.; короче, первые самобытные русские мыслители клали краеугольные камни в основу будущей нашей самостоятельной православно-христианской философии, и русская мысль «вчинала подвиг народного самосознания». Поэтому перечислим теперь те главнейшие явления, которые повлияли на научное образование положений (формулировку тезисов) славянофильского учения.
Двенадцатый год, бесспорно, составляет эпоху не только в политической истории России, но и в умственном ее развитии. На Западе, после революции 89 года и при Наполеоне, как бы в обширном котле, вскипали и бродили стихии (элементы) рационализма, сен-симонизма, коммунизма и национальности. «Вслед за нашествием двунадесяти языков началось еще более усиленное, чем прежде, нашествие с запада незваных идей, теорий, доктрин политических, философских и нравственных» (Ив. Аксаков). «Занесенные к нам идеи и теории, конечно, не могли остаться без последствий. Явились люди, которые стали вдумываться в смысл новых явлений, тем более, что не все они переносились к нам путем холодного слова, в книгах, но и устами пылких молодых людей, побывавших за границей, как, например, офицеров наших гвардейских корпусов, или неуживчивых и энергичных эмигрантов. Семена новых учений попадали в разную почву и дали поэтому разные всходы. Одни из русских „с упоением всасывали идеи гражданственности, свободы и конституционных прав“; над многими русскими умами эти „обаятельные формы европейской гражданственности одержали победу“, почему многие утвердились в мысли о возможности пересадить Запад в Россию, ввести у нас западный либерализм, перестроить свой жизнь по виденным образцам чужой исторической жизни. Другие, быв свидетелями великих событий, решивших судьбы народов, вынесли иные убеждения, в виду того, что иной рад явлений приковал к себе их внимание. Толкуя об отечестве вокруг бивачных костров на полях Прейсиш-Эйлау, Бородина, Лейпцига и под стенами Парижа, они сделали два важных открытия. Они с прискорбием узнали, что Россия единственная страна, в которой образованнейший и руководящий класс пренебрегает родным языком и всем, что касается родины. Потом еще с большей скорбью они убедились, что в русском народе таятся могучие силы, лишенные простора и деятельности, скрыты умственные и нравственные сокровища, нуждающиеся в разработке, без чего все это вянет, портится и может скоро пропасть, не принесши никакого плода в нравственном мире. С этой минуты они круто и прямо повернулись к русской деятельности, к которой отцы старались поставить их спиной. Отцы не знали ее и игнорировали; дети продолжали не знать ее, но перестали игнорировать» (В. Ключевский).
Из целого ряда жизненных вопросов того времени особенно выступили вперед идеи политической свободы и стремления к национальному освобождению и объединению.
Означенные течения общественной мысли были занесены в кружки тех энтузиастов и искателей «солнца истины», которые в 30-х и 40-х годах группировались около Московского университета. Легко себе представить, что столь важные явления не могли пройти бесследно для членов этих кружков: они оказались свежими дрожжами, приведшими умы их в сильное брожение. Вопрос о самобытности стал обсуждаться горячо и резко. Споры кончились тем, что народность сделалась исходным положением учения славянофилов»
В пятидесятых годах прошлого столетия, под влиянием германских философских учений, в Москве образовался так называемый Московский кружок.
В состав его входили: Хомяков, Станкевич, Аксаков, Герцен, братья Киреевские, Белинский, Бакунин, Боткин, Клюшников, Красов, Катков, Кудрявцев, Кавелин, Павлов, Погодин, Шевырев, Чаадаев, Самарин, Кошелев, Валуев и др.
«Все члены кружка, без сомнения, горячо любили свой родину, желали ее развития и мечтали о славной ее будущности. Но вопрос о том, какими путями должна следовать Россия, чтобы стать новой ступенью в общечеловеческой цивилизации и занять место среди исторических народов — разделил кружок на два лагеря… Одна партия рассуждала так: Западная Европа — средоточие всей передовой цивилизации; она главная часть всемирной истории; выработанные ей формы культуры наиболее совершенны; все остальные народы не могут миновать тех стадий развития, которые пройдены Западом; на одинаковом уровне умственного развития все будет одинаково у всех. „Будущность всего человечества изготовляется так и вся земля должна оттуда ждать своих судеб“ (Н. Страхов). На народ эта партия смотрела как на лепную глину. Спасение России видела в пересоздании ее по модели Запада. В религиозной вере признавали простейшую форму выражения духовной жизни. Реформу Петра I благословляли, как величайшее благодеяние для России.
Другая партия настаивала на том, что основы западноевропейской жизни не прочны и односторонни и что Запад не есть все человечество; подчинить Россию условиям западной культуры — значит отдать ее в духовное рабство; рядить русского в иноземные покровы — значит обезличивать его. Эта партия требовала уважения к русской народности, к ее бытовым особенностям; отказаться от своей народности равносильно отречению от всякой самостоятельной деятельности в цивилизации. Основным началом народности партия признала православие. Эта партия находила, что европейское просвещение привело к отрицанию религии; доказывала первенствующее значение религиозного просвещения; в реформе Петра I видела коренные ошибки и т. д. От русских партия эта ожидала создания новой глубокой философии, с корнями, закрепленными в чистой православной вере» (И. В. Киреевский).
«Первая из означенных партий получила название западников, а вторая — славянофилов».
Таким образом, первоначально славянофилы отстаивали русскую народность, ее бытовые особенности и основным началом русской народности признавали православие. Эта партия получила только случайно название «славянофилов». Им правильнее было бы называться «народниками», «националистами» или «руссофилами».
Однако с основанием в Петербурге Славянского благотворительного общества главари партии от забот о русской народности перенесли свое внимание на заботы о славянских народностях Балканского полуострова. Только с тех пор они и становятся славянофилами. Но скоро, не довольствуясь заботами только о славянах Балканского полуострова, славянофилы распространили свое внимание и заботы тоже на славян австрийских, признав, что славян надо ограждать от напора германизма. Тогда славянофилы обратились в панславистов.
Славянофильское учение пережило три фазиса: первый — по охране русской народности, ее бытовых особенностей и православной веры, как основы русской народности (руссофильство); второй — по освобождению славян Балканского полуострова от турецкого владычества (славянофильство); третий — по объединению всех славян в один славянский союз (панславизм, всеславянство).
Позволительно высказать мнение, что ныне, с признанием окончания освободительной миссии России на Ближнем Востоке, для славянофилов должен бы наступить четвертый период — работы на пользу русской народности, работы по охране ее бытовых особенностей и православия. Другими словами, славянофильство должно возвратиться на свой первоначальный путь, временно оставленный в целях жертвы на пользу Балканского полуострова, возвратиться к задачам первого периода деятельности славянофилов. При такой точке зрения все представители национального движения, отмечаемого ныне в России, могут смело признать себя тоже славянофилами.
Выше было изложено, что исторические пути, по которым проходили славяне балканские и русские, были так различны, а влияние исторической и географической среды так разнообразно, что за период, близкий к двум тысячам лет, племенное родство между славянами русскими и западными должно было в значительной степени ослабеть.
Поэтому та духовная связь, которая, несомненно, существует между славянами западными и русскими, не может объясняться главным образом племенным родством.
В значительно большей степени эта связь понятна и близка массе русского народа вследствие общности языка и общности веры. Эти два фактора, даже и без близкой племенной связи, достаточны, чтобы объяснить постоянное сочувствие нашим славянским братьям и готовность на жертвы для них, которые проявлялись со стороны русского населения в течение нескольких веков.
Когда русскому населению стало известно, что наши балканские братья находятся в неволе у турок, в населении русском стала понятна необходимость принести жертву, даже в ущерб своему достатку и здоровью, в пользу угнетенных. Поэтому войны с турками всегда были на Руси популярными: турок в понятии народа явился басурманом (нехристем), а борьба с ним — борьбой за веру православную.
При такой обстановке появление учения славянофилов о помощи славянам Балканского полуострова нашло сочувствие в большом числе лиц русского образованного общества.
Рассмотрим коротко, в чем заключается сущность учения славянофилов, какими целями они задаются и каким путем рассчитывают достигнуть этих целей.
Один из славянофилов, автор брошюры «Всеславянское братство», Мих. Бор-н приводит в своем труде следующие определения различными лицами славянской идеи и славянофильства:
«Славянская идея в высшем смысле ее, как определил ее Ф. М. Достоевский , — есть жертва, потребность жертвы даже собой за братьев и чувство добровольного долга сильнейшего из славянских племен заступиться за слабого с тем, чтобы, уровняв его с собой в свободе и политической независимости, тем самым основать впредь великое всеславянское единение во имя Христовой истины, т. е. на пользу, любовь и службу всему человечеству, на защиту всех слабых и угнетенных в мире»
«Панславизм, — говорит сербский поэт Сундечич, — есть братская связь всех славянских племен, он должен давать взаимную подмогу одних другим во всякой беде и неволе, во всякой нужде и потребности, он должен содействовать их единичным стремлениям к благосостоянию»
«Кому дана сила, тот должен приложить ее на пользу братьев… И когда мы, русские, радуемся, что наша держава есть единственная пока вполне независимая, могучая славянская держава, то мы не перестаем, вместе с тем, помнить и сознавать, что это наше могущество и независимость налагают на нас великий долг, обязывают великой ответственностью. Призвание России — осуществить на земле славянское братство и призвать всех братьев к свободе и жизни. Будем же блюсти это братство, как самое драгоценное наше сокровище, как самое лучшее богатство, как завет истории, как залог нашего будущего, как нашу главнейшую необходимую силу, превыше и мощнее всех земных вещественных сил… Да придем все в разум славянства! Взыщем, прежде всего, братство, а остальное приложится» (И. Аксаков)[Бор-н Mux . Всеславянское братство,1892, с. 10
«Братская любовь обязывает нас, русских, к деятельному (нравственному и материальному) участию и помощи славянам, и к неволе их и страданию мы, русские люди, безучастно относиться не можем и мириться с этой неволей ни на минуту не должны, ибо любовь никаких ограничений не допускает и ни в какие сделки и уступки не входит… Наше дело „поддержать и воскресить славянскую народность“, честно послужить „делу всестороннего славянского освобождения“ (А. В. Васильев)
«У России особая политическая судьба… Интересы ее носят какой-то нравственный характер поддержки слабейшего, угнетенного… Интересы ее везде более или менее совпадают с желанием слабейших. Это ее исторический fatum» (К. Леонтьев).
Сорок лет тому назад один из наиболее авторитетных и даровитых славянофилов Н. Данилевский в своем труде «Россия и Европа» высказал относительно роли России в делах не только народов, населяющих Балканский полуостров, но и вообще по отношению ко всем западным славянам, следующие мысли.
Путем очень интересных исследований Н. Данилевский пришел к заключению, что славяне составляют особый культурно-исторический тип и что им предстоит в будущем господствующая роль на европейском материке.
«Славяне, подобно своим старшим, на пути развития, арийским братьям, могут и должны образовать свой самобытную цивилизацию…
Для всякого славянина русского, чеха, серба, хорвата, словенца, словака (желал бы прибавить и поляка) — после Бога и Его святой Церкви идея славянства должна быть высшей идеей, выше свободы, выше науки, выше просвещения, выше всякого земного блага».
Что же, по мнению Н. Данилевского, надо выполнить, чтобы осуществилась самобытная славянская цивилизация, проявился особый историческо-культурный тип славянства?
Для достижения этой цели, по мнению Н. Данилевского, необходимо образовать «Всеславянский союз». Роль России при этом рисуется автором труда «Россия и Европа» так:
«Нужно не поглощение славян Россией, а объединение всех славянских народов общей идеей всеславянства как в политическом, так и в культурном отношении»…
Всеславянский союз должен состоять из следующих государств:
Русской империи с присоединением к ней всей Галиции и Угорской Руси; королевства чехо-мораво-словакского; королевства сербо-хорвато-словенского (куда должны были войти Сербия, Черногория, северная Албания, Босния, Герцеговина и все земли Австрии, населенные сербами и хорватами); королевства болгарского; королевства румынского, королевства эллинского, королевства мадьярского и Царьградского округа.
По словам Данилевского, «такой союз, по большей части родственных по духу и крови народов, в 125 млн свежего населения, получившего в Царьграде естественный центр своего нравственного и материального единства, — дал бы единственно полное, разумное, а потому и единственно возможное решение восточного вопроса».
При позднейших планах славянофилов высказывались такие взгляды:
«Предсказать, как сложится в будущем политический строй освобожденного славянства, конечно, невозможно. Нельзя предвидеть, будет ли то федерация государств или какая-нибудь новая, до сих пор совершенно неизвестная, государственная форма, вроде той союзно-областной, первые семена которой уже брошены на политической почве Северо-Американских Соединенных Штатов и Швейцарии или, наконец, общеславянская задруга, подобная единой солнечной системе, центральное место в которой отведут России, причем всякий славянский народ внутри у себя будет устраиваться по своему усмотрению, исповедывать какую угодно веру, во внешних же отношениях будет жить в мире и согласии со всеми, а в нужде защищать славянство общими силами» (проф. Стретькович). Одно пока должно быть очевидным для каждого, что «будущая государственная организация славянского мира должна отвечать двум целям», как справедливо пишет в своей статье А. В. Васильев: «Внутренней самостоятельности отдельных его частей и единству их действия в отношении внешнего, неславянского мира. Пока каждый из славянских народов и народцев будет вести свой отдельную политику, пока каждый из них от своего только собственного лица будет говорить и договариваться с иноплеменными державами, — до тех пор перевеса силы и успеха не будет на стороне славян, а, следовательно, не будет для них истинной свободы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65