Гарден: Ничего похожего. (Зевает.) Послушай, я пошел. Уже четыре, а я
отыграл три полных сета. Для компьютера у тебя прелестный голос. Может
быть, я позвоню еще.
Элиза: Том! Не вешай трубку. Мне нужно знать...
Гарден: Я сейчас упаду и засну прямо в телефонной будке. У меня есть
твой номер.
Элиза: Том! Том!
Гудки!

Том Гарден отодвинул засов и открыл дверь. Запах Атлантики ударил ему
в ноздри: мидии, водоросли и черная грязь низкого прилива, перемешанная с
ароматами бензина и гудрона. Он быстро вытеснил из его легких спертый
воздух психологической кабинки. Он провел длинным пальцем по запотевшему
стеклу и извлек несколько нот, случайно сложившихся в мелодию: ми бемоль,
восходящий триплет к ля, фиоритуру.
Гарден слишком устал, чтобы продолжать дальше. Он вышел и направился
к тротуару. Асфальт был влажным, и когда он пошел, стараясь не ступать в
лужи, кожаные подошвы его башмаков тут же начали издавать сосущие и
хлюпающие звуки.
В этом городе, в это время, даже в районе, где жило всего шесть
миллионов человек, шум не стихал никогда: подземка грохотала в туннеле,
патрульные антенны поворачивали свои эллипсы через каждые 1000 метров,
дорожная сеть давала знать о себе гудками. Слабые звуки перемешивались со
случайными шумами: где-то открыли окно, где-то мяукала кошка, такси
разворачивалось за два квартала отсюда.
Случайные звуки. Случайные тени. Уши Тома Гардена привыкли различать
фоновые шумы. Идя домой вдоль Мейн Стрит в Манхассете, он расслышал шаги,
- не эхо его собственных шагов, отражающееся от мокрых зданий, не шаги
кого-то, кто шел домой. Они следовали за ним, звучали, когда он шел, и
стихали, когда он останавливался.
Он поворачивался и смотрел, если попадалась густая тень. Ничто не
двигалось. Ничто не прекращало движения.
Гарден улавливал запахи, недоступные обонянию. Он послал заряд
предупреждения, состоящий из страха, дурных мыслей, стальных игл кому-то
там в тумане.
Никто себя не обнаружил.
Он простоял еще секунд десять. Глядя на него, можно было подумать,
что он нерешителен и испуган. В действительности, он хотел услышать первый
шаг.
Тишина.
Гарден засунул пальцы за подкладку своего вечернего костюма и вытащил
звуковой нож. Это было хитроумное оружие, хотя и оборонительное, но
запрещенное. Кусок пластика размером с игральную или кредитную карту
выдавал звук в диапазоне от 60 до 120 килогерц мощностью 1500 децибел, в
виде луча шириной в один сантиметр и толщиной в один миллиметр. "Лезвие"
было эффективно на расстоянии трех метров. Такой звук рвал слабые
молекулярные связи в органических молекулах. На пределе мощности он мог
поджечь сталь и взорвать воду. Пленочная батарея внутри карты обеспечивала
ее действие в течение девяноста секунд, этого хватало, чтобы вспенить
чью-то кровь в нужном месте.
Он держал карту в правой руке, кончиками пальцев, приготовившись
нажать на кнопку.
Вооружившись, Том Гарден снова начал двигаться, так будто он ничего
не слышал и не подозревает.
Шаги возобновились тут же, почти одновременно, но их направление
невозможно было определить.
Он подумал, что убийца, возможно, применил старый сыщицкий трюк и
идет впереди. Шаги могли доноситься спереди, от кого-то, кто следил за
ним, используя витрины магазинов, и часто оглядываясь, чтобы не упустить
его из вида.
Гарден снова прощупал пространство вдоль своего пути, используя
чувство, которое было наполовину обонянием, наполовину слухом.
Кто-то был там. Напряжение мускулов, готовых к бегству.
Он продвигался вперед медленно, держа нож наготове. Большой палец
лежал на кнопке. Шаги точно совпадали с его шагами, но их тембр изменился.
В них слышалось легкое постукивание.
Впереди, мимо светлого пятна уличного фонаря проскользнула чья-то
тень и скрылась в темноте здания.
Гарден пошел на мысочках, высоко поднимая колени, как спринтер.
Постукивание, эхо других шагов прекратилось.
Гарден побежал вперед, в круг света.
Справа что-то царапнуло по асфальту, словно кто-то переступил с ноги
на ногу.
Он повернулся налево - к проезжей части улицы, спиной к пятну света.
Лезвие его звукового ножа готово было вспороть темноту перед ним.
- Не купите ли девушке выпивку?
Тот же голос! Те же слава! Сэнди сказала их той первой ночью, четыре
года назад, когда вошла в "Оулд Гринвич Инн" в Стамфорде.
- Сэнди?
- Ты не ожидал меня, Том? Ты же знаешь, я не могу быть далеко от
тебя.
- Зачем ты пряталась? Гарден поднял правую руку, притворяясь, что
защищает глаза, незаметно пряча нож во внутренний карман.
- А почему прятался ты, Том?
- У меня была пара плохих недель. Выйди вперед. Дай мне посмотреть на
тебя.
В ответ она засмеялась. И вышла из тени: грациозная, с прекрасными
формами, гибкими движениями и спокойными глазами. Тонкая пленка дождевика
облегала ее словно сари. Поверхность его отсвечивала всеми цветами радуги
в такт дыханию. Под ним было вечернее платье из искусственного шелка,
оставлявшее обнаженными плечами. То же самое, что и тогда, четыре года
назад. Том вздохнул.
- Ты действительно помнишь?
- Конечно... Чему обязан?
- Я такая глупая девушка, - улыбка. - Я испугалась, Том. Испугалась
твоих снов. Они были такие... такие странные и завораживающие. Я была
нужна тебе именно из-за них, и все, что я о них думала - это то, что ты
ускользаешь куда-то, куда я не могу последовать за тобой. Я прекратила
наши отношения, но мир оказался без тебя пуст и холоден.
Она говорила это, она наклонив голову вперед. Это скрывало ее глаза.
Гарден вспомнил, что Сэнди не могла солгать ему, глядя в глаза. Любую
ложь, от "В химчистке нечаянно испортили твой ужасный желтый пиджак" до "Я
не знаю, что случилось с "Ролексом", что подарила тебе миссис Вимс". Сэнди
всегда лгала ему, наклонив голову и рассматривая свои туфли. Она поднимала
глаза только тогда, когда думала, что он поверил ей.
- Что ты хочешь, Сэнди? - мягко спросил он.
- Быть с тобой. Делить с тобой все. - Она глянула на него, но ее
глаза были скрыты тенью век от падающего сверху света. Казалось, они
вспыхивали каким-то тайным триумфом.
- Хорошо - сказал он. - Хочешь есть?
- Да.
- Я знаю место, где завтракают ловцы крабов перед выходом в море. Там
можно получить приличный кофе и блюдо бисквитов.
- Покорми меня, Том.
Она подошла к нему в кольце света. Руки ее, с длинными, тонкими
пальцами и красивыми ногтями, покрытыми рубиновым лаком, обняли его. Ее
тело прильнуло к нему. Кончик языка раздвинул его губы в поцелуе. Как
всегда.

СУРА 2. ДУХИ ПУСТЫНИ
И старые, и юные умрут
Чредой уйдут, побыв недолго тут
Нам этот мир дается не навеки,
Уйдем и мы, и те, кто вслед придут
Омар Хайям
Старик ухватил уголек корня терновника при помощи стальными щипцами и
прикоснулся им к куску смолы в своей чаше. Смола задымилась. Он быстро
направил едкий дым, через смесь воды и вина в кальян, чтобы очистить его,
и только потом вдохнул его.
Стены комнаты стремительно понеслись ему навстречу, словно внезапный
конец долгого падения. Дым успокоил боль в суставах и пульсацию в старых
шрамах, он поплыл на своих подушках, не чувствуя тела. Усмешка кривила его
губы, пока они не сложились буквой "О". Его глаза закрылись.
Золотые гурии, одетые в дым, гладили холодными пальцами его лоб и
бороду. Другие массировали его конечности и расслабленный живот.
Где-то струились фонтаны, разговаривая с Шейхом Синаном звонкими
голосами. Голоса шептали ему о фруктах размером с его кулак и спелых, как
грудь девушки. Колыхались широкие листья, навевая прохладу и грезы о
ласках. Сок этих фруктов...
Холодный ветер коснулся лица Старика, осушив пленку пота. Колыхнулся
закрывающий вход ковер, чьи-то пальцы сжали гладкую ткань на его груди,
дернули за белые волосы.
- Проснись, Старик!
Веки Шейха Рашида эд-Дина Синана распахнулись.
Черные глаза юного Хасана уставились на него. Он был самым молодым из
хашишиинов, совсем недавно прошедшим обряд посвящения. Но он уже успел
завоевать авторитет и напрямую разговаривал с самим Синаном - Главой
Общины. Словно само его имя - Хасан - такое же, как у Хасана ас-Сабаха,
давно умершего основателя Общины ассасинов - давало ему такое право, на
которое он не мог претендовать ни по возрасту, ни по положению.
- Что тебе нужно? - спросил Синан дрожащим голосом.
- Я хочу, чтобы ты пробудился во всеоружии своей мудрости.
- Зачем? Что случилось?
- Христиане у ворот.
- Много христиан? И ты разбудил меня только из-за этого?
- Похоже, они не собираются убираться. Они стали лагерем будто для
осады.
- Они опять надоедают своими требованиями?
- Как обычно: чтобы мы вышли и сражались.
- Тогда зачем же ты разбудил меня?
- С ними тамплиеры.
- А! Под предводительством брата Жерара, ты полагаешь?
- Нет - насколько я мог видеть.
- Так значит ты смотрел только со стен.
- Это правда, молодой человек был близок к замешательству.
Голос шейха Синана приобрел твердость.
- Иди и посмотри вблизи и лишь потом зови меня из Тайного Сада.
- Да, мой господин Синан, Хасан слегка поклонился один раз и вышел.

Бертран дю Шамбор начал подозревать, что его обманули.
На третье утро осады Аламута он стоял перед своим шатром. Красные
лучи восходящего солнца показались в расселине горы за шатром и осветили
усеченный утес, возвышающийся перед ним. Свет окрасил серые камни в цвета
осенних листьев, которыми полны в это время года долины Орлеана. Утес
незаметно переходил в крепостные стены. Только очень острый глаз мог
заметить, где желобки покрытого эрозией камня переходят в штриховку
каменной кладки.
Если считать гору за основание крепости, то высота ее стен была более
двух сотен футов. У Бертрана не было ни лестниц, ни крюков, ни веревок,
чтобы взобраться на вершину.
А даже если бы они и были, ни один человек не смог бы взобраться на
такую высоту, когда сверху на него летят стрелы и сыплются камни.
Остроконечные палатки лагеря были еще в тени, в глубокой расселине
между Аламутом и противоположной горой. По ней шла единственная дорога к
крепости, по крайней мере, единственная, которую можно было видеть и о
которой можно было говорить, и слабой струйкой тек ручей. Этот ручей
возможно мог питать, колодцы внутри крепости. Между дорогой и водой,
зажатыми меж отвесных скал, и разместились палатки людей и коновязи.
Бертрану понадобилось полтора дня, чтобы убедить своих рекрутов в
том, что они должны пить и брать воду выше по течению, а мыться и
облегчаться ниже. Некоторые из них до сих пор не беспокоились об этом.
Хотя это и были основы воинского искусства.
Список того, что Бертран не мог сделать, был длиннее, чем список его
возможностей.
Он не мог построить осадные машины. Не только из-за того, что здесь
не было места для их постройки как не было места и для маневра, но главное
- здесь не было дерева - и невозможно было купить за сирийские динары. Это
была страна, где вооруженные христианские воины на конях были дороги, но
простые доски и брусья были еще дороже.
Он не мог начать общий штурм. Дорога, ведущая к крепости, извивалась:
сначала на север, потом на юг, затем снова на север... И за каждым
поворотом ожидали сарацины. Перед поворотом склон холма под дорогой они
превращали в крутой обрыв, а склон над дорогой защищали стеной камней. Так
что оставался очень узкий проход, достаточный лишь для того, чтобы рядом
могли проехать два вооруженных всадника. В ста шагах от каждого такого
прохода располагался отряд сарацинских стрелков. Они пили охлажденные
соки, ели фрукты и сладости и посылали стрелы в прорези шлемов тех
христиан, которые пытались проехать.
Он не мог пройти через страну, где каждый поворот перегорожен. За
сотни лет войны сарацины так поработали над скалами, что даже швейцарский
пастух дважды подумает о восхождении. Воины Бертрана хорошо дрались
верхом, хотя могли бы, ради славы, карабкаться на стены с помощью лестниц
или передвижных башен. Но они никогда не согласились бы на медленную,
методичную осаду с кирками и лопатами, с канатами и механизмами против
неприятеля, который скатывает камни и осыпает стрелами. Бертран рассчитал,
что из каждых десяти, кто пойдет на штурм, лишь двое смогут достичь ворот
цитадели. То же мог просчитать и каждый его воин и отказаться от платы.
Он не мог вести осаду по всем правилам, так как не было возможности
контролировать все пути в форт. Невозможно было узнать, страдает ли
неприятель от голода и столкнется ли он с этой проблемой в течение года
или будет смеяться над ним с высоты стен.
Он не мог найти другой путь в крепость. Возможно, туда и ведет
какой-нибудь тайный ход, но узнать это можно было, лишь расспросив местных
жителей, которые все были сарацинами. Возможно, за золото они могли бы ему
кое-что рассказать, а затем вывести его прямо под стрелы защитников,
особенно ночью.
Он не мог точно знать состояние умов в стане неприятеля - ключевой
момент для всякой осады. Он мог лишь предполагать, что шейх Синан и его
хашишиины не слишком-то озабочены присутствием христиан в долине.
Так думал Бертран дю Шамбор на исходе утра третьего дня осады, сидя в
своем шатре и считая деньги и дни осады. Его люди были вполне довольны,
кормя лошадей, точа клинки, смазывая маслом кольчуги и поедая свой рацион.
Они будут делать это, пока не выйдет все продовольствие и динары, а потом
они могут уйти.
И что тогда?

Первый человек умер ночью.
Бертран и его хирург поспорили относительно времени его смерти. Врач
отмечал черноту крови вокруг раны на шее Торвальда де Хафло, окостенелость
его конечностей, пурпурную темноту ляжек и ягодиц, которую врач описывал
как просачивание крови.
Бертран возражал ему, указывая на невозможность установленного им
времени смерти - около середины ночи, когда все в лагере спят. Все, кроме
тех, кто стоит на страже вдоль дороги и у коновязи. Если бы какой-нибудь
сарацин проник в лагерь и нанес сэру Торвальду несколько ножевых ран, тот
разбудил бы всю долину шумом драки и своими пронзительными криками. Все
могло произойти раньше, говорил Бертран, когда люди были заняты игрой и
выпивкой. Или позднее, когда они просыпались, лязгая своими доспехами и
горшками.
- Нет - возражал хирург. - Обратите внимание на расположение этих
разрезов. Посмотрите на ткани вокруг раны. Удар вертикально прошел между
сухожилиями и кровеносными сосудами шеи. И когда лезвие дошло до
позвоночника, кровь растеклась между позвонками.
- И что же это, по твоему, означает? - хмуро спросил Бертран.
- Это не норманнский нож, с тупыми краями. Это лезвие, которым можно
бриться, Господин, изготовленное человеком, который может вытащить желчный
пузырь у вас из живота, а вы ничего не почувствуете.
- Итак?
- Вы же военный человек, сэр Бертран. Вы думаете сбросить человека с
лошади и сбить его с ног, когда он одет в стальной шлем и кольчугу.
Ассасин, убийца, который держал этот нож, знал о костях, мускулах и
кровеносных сосудах не меньше хирурга. Он знал, как воткнуть кинжал -
очень острый кинжал - в спящего человека, чтобы тот не проснулся.
- Но как же он проник в эту палатку?
- Он крался в тени. Он следил, чтобы не наступить на оружие, которое
ваши люди раскидывают между палатками. Человек, который захочет сделать
это, может двигаться, не поднимая шума.
- Домыслы, - фыркнул Бертран. Никаких сарацинов не было в лагере.
Этот убийца кто-нибудь из лагеря. Может быть, у него была месть к сэру
Томасу, из-за прошлых дел.
- Вы хорошо знаете ваших людей.
- Конечно. И мы лучше проведем осаду, если вы не будете рассказывать
ваши сказки о крадущихся ассасинах.
- Конечно, господин, - хирург склонил голову. - Я преклоняюсь перед
вашим суждением об этих вещах.
И врач покинул Бертрана дю Шамбора, чтобы приказать оруженосцам рыть
могилу.

Хасан ас-Сабах полз по камням, чувствуя их подвижность и вставляя
незакрепленные в сухую почву своими голыми ногами. Пальцы ног были длинные
и крючковатые, и когда он поворачивал ногу, сухожилия выступали вокруг
мясистых подушек пальцев.

Это ознакомительный отрывок книги. Данная книга защищена авторским правом. Для получения полной версии книги обратитесь к нашему партнеру - распространителю легального контента "ЛитРес":
Полная версия книги 'Маска Локи'


1 2 3 4 5