Да будет так.
Персидская империя
Империя Афин
Империя Карфагена
Римская империя
РИМ, 477 Г. Н.Э.
Родерик застал Беовина, когда тот крушил нос статуе.
- Пошли, там еще осталось золото, - позвал Родерик друга. - К тому же
Аларих нашел храм, который хочет снести, и нам понадобятся твои сильные
руки.
Беовин поднял глаза:
- Сейчас. Хочу закончить.
Он установил бюст слегка под углом, так, чтобы линия шеи и
вертикальная грань камня составляли одну прямую. Беовин скептически
измерил угол.
- Все должно быть точно, - заметил он, приподняв боевой топор и
выставив вперед лезвие. Если бы самому Родерику понадобилось расколоть
статую, он ударил бы с размаху, не утруждая себя стаскиванием статуи с
пьедестала. Хватило бы одного хорошего удара, чтобы все сооружение
содрогнулось. А если нужно разбить нос, как это делает Беовин, то можно
просто ударить сбоку.
- Почему тебя так занимают лица римлян? - спросил как-то Родерик у
друга. - И почему именно носы, а не, скажем, глаза, уши или губы?
Беовин помолчал, обдумывая ответ.
- Однажды кто-то найдет эти статуи, - наконец ответил он, - может
быть, то будет друг или родственник, а может быть кто-то, ничего о них не
знающий... Представь себе всех этих цезарей с отбитыми носами, - Беовин
сжал пальцами нос. - И ТАГДА АНИ БУДУТ ГАВАРИТЬ ТАК, - воин убрал руку и
шумно рассмеялся.
Беовин, несомненно, воображал, что эти каменные изваяния незримыми
нитями связаны с прахом мертвых. Возможно, римляне придерживались такой же
точки зрения, иначе зачем бы им понадобилось создавать статуи в таком
многообразии. Настанет день, когда души умерших воскреснут и окажутся с
испорченными чертами лица. Именно поэтому Беовин и превратился в виртуоза
по части разбивания носов.
Всякий раз он снимал бюст с пьедестала и ставил на землю, тщательно
проверяя все углы и подпирал изваяние камнем, напоминая греческого
философа с циркулем и линейкой. Сейчас варвар склонился над ухом статуи.
Широким концом Беовин дотронулся до кончика белого холодного носа и,
описав топором высокую дугу, нанес удар.
...Над изваянием поднялось облако белой пыли, а между щек возникла
глубокая трещина. Беовин плюнул в дырку и ударил по изваянию ногой,
оставив его валяться в пыли. "На его месте я бы выставил голову для
всеобщего обозрения", - подумал Родерик.
- Так ты говоришь, храм? - Беовин ухмыльнулся, - а нет ли там
хорошеньких прислужниц?
- Боюсь, что все разбежались... Но Аларих считает, что они могли
спрятать золото на чердаке..
- Ну ладно, а жрецов там тоже нет? Их мужчины неженки и не отличаются
силой.
- Тоже исчезли.
- Проклятье.
Беовин, однако ж, последовал за Родериком, но лишь до того момента,
пока не увидел другую статую с неразбитым носом. Родерик тщетно пытался
привлечь внимание друга, но, отчаявшись, двинулся к храму один, оставив
Беовина со статуей, которую тот пытался снять с постамента. Было ясно, что
он горит желанием явить миру еще одну безносую статую.
Весь мир был в движении. Аларих со своей бандой готов, вандалы,
ломбардцы, саксы и еще дюжина племен, о которых Родерик знал только
понаслышке, расползлись по виноградникам и садам, которые слишком долго
берегли для себя прежние хозяева.
Родерик ясно понимал, что Беовин просто дурак, тратящий время на
возню с носами статуй. Как глупо тратить время на мраморных истуканов и
нелепые домыслы о том, что подумают друзья умершего римлянина, застав его
"без своего носа".
Нужно было хватать золото, драгоценности, если таковые попадались,
металлическую тарелку или чашку, оружие подходящее всаднику, и мчаться
дальше. К черту мебель, к черту статуи, переспать ночь с первой попавшейся
женщиной, бросить ее и мчаться дальше.
Родерик знал, что в мире существуют вещи похуже изнасилований и
грабежей. Вслед за вандалами и готами, дыша в затылок саксам и кельтам,
двигались иные люди. Одетые в черное степные всадники. Люди из земель, где
восходит солнце, маленькие человечки с кривыми ногами, привыкшие по
неделям не сходить с седла. Люди, живущие в кожаных шатрах и ничего не
ведающие о золоте, не мыслящие в женщинах, но готовые убить любого, кто
имел неосторожность попасться им на пути, просто ради удовольствия убить.
Люди, пьющие кровь своих врагов, разговаривающие на языке, непонятном
другим и не останавливающиеся ни перед чем.
Единственный разумный выход для варваров, подобных Алариху с его
бандой, был награбить сокровищ, на которые можно было наложить лапу, взять
на неделю еды и мчаться прочь. Где-то, скорее всего, на юге, им может
посчастливиться найти убежище, но до той поры задерживаться здесь значило
подвергать себя опасности, а тратить время на порчу статуй - чистой воды
безумие.
Ибо мир сошел с ума.
Эдуард-исповедник
Вильгельм-завоеватель
Генрих-мореплаватель
Елизавета Великая
ЛОНДОН, 1688 Г.
Лорд Эффенберри уже и так успел вложить достаточно денег в морскую
торговлю и не видел никакого смысла тратить еще.
- Милорд, но подумайте о благе отечества! - воскликнул Шедуэлл.
- Как бы не так, - проворчал Эффенберри.
- Милорд, вы богатый человек и можете позволить себе риск утрат в
морском путешествии. Естественные убытки от штормов и бурь, а также
непредвиденных обстоятельств, таких как пираты или вероломство туземных
царьков.
- Естественно, - ответил Эффенберри. - Это разумно, ибо большой
прибыли нельзя получить без соответствующего риска.
- Но в этом-то и суть предложения господина Ллойда. Все мы вкладываем
капиталы в заморскую торговлю, и каждый, рискуя, достиг критической
отметки. Кое-кто, чьи денежки очень пригодились бы при снаряжении новых
кораблей, больше не даст ни пенни - и все из-за боязни.
- А я никогда не утверждал, что торговля с Америкой - удел слабых, -
гордо вскинул голову лорд.
- В этом-то все и дело! Если мы уменьшим риск вдвое, вчетверо,
оставив десятые и двадцатые доли, тогда мы сможем снова вовлечь робких в
дело. Нам нужны люди. Вообще говоря, если вы откажетесь участвовать, то
окажетесь вне игры и можете много потерять.
Эффенберри не понравился такой поворот разговора. Ему еще и
угрожают..
- Объясните-ка мне еще раз, - только и смог вымолвить он.
- Все достаточно просто, милорд. Владелец корабля обратился к нашему
Обществу с предложением вступить в долю, не с целью получения прибыли, но
для выплаты денег за груз и корпус корабля в случае повреждения. Он
сообщает нам общую стоимость корабля с грузом и просит нас взять
обязательство покрыть убытки при кораблекрушении. Итак, поскольку каждый
из нас рискует лишь частью от общей стоимости и поскольку вероятность
того, что судно благополучно вернется в порт, велика, риск при заморской
торговле значительно снизится.
- Что за нелепая затея? С какой это стати я должен открыто поощрять
конкурента? Какое, в сущности, мне дело до его потерь?
- Милорд, - терпеливо продолжил Шедуэлл, - он заплатит вам за
оказанную услугу. В ответ на ваше обязательство владелец выплатит вам
пропорциональную долю от комиссионных. Он предпочитает получить меньше
потенциальной прибыли, лишь бы избавиться от возможных убытков, ведь
отныне потеря одного судна больше не лишит его прибыли от десяти
вернувшихся кораблей. При попутном ветре все получат прибыль.
- А если попутного ветра не будет, что тогда? Отсутствие риска
толкает людей на безрассудство.
- Ну, если ветра не будет или на горизонте покажутся мачты пиратского
корабля, тогда наши многоуважаемые капитаны, как всегда отложат отплытие.
Сэр, в конце концов, мы рискуем лишь своим состоянием, тогда как они -
жизнью. Мы получаем прибыль лишь благодаря их осторожности.
- Поэтому ветер всегда будет дуть в нашу сторону, не так ли?
- А прибыль всегда будет расти.
Насколько мог судить лорд Эффенберри, именно так всегда и
происходило.
Около двухсот лет назад, со временем открытия американского
континента, начала развиваться круговая торговля через Атлантику. Дешевое
английское сукно и тупые ножи переправлялись в Африку и обменивались на
рабов, которых заковывали в цепи и перевозили на Карибские острова для
покупки сахара, черной патоки и рома, столь ценившихся в северных
колониях, плативших за них каролинским хлопком и табаком из Виргинии,
которые, в свою очередь, находили спрос на ткацких фабриках и в
курительных заведениях Англии.
А затем, когда восемьдесят девять лет назад, хозяйственные голландцы
закрепили трудом богатства Вест-Индии, Вест-Индийская компания создала еще
более обширную торговую империю. Ходили только слухи, еще не
подтвержденные фактами, но столь заманчиво звучащие слухи об открытии в
будущем другого круга товарооборота. В Индии можно было растить опийный
мак и обменивать его на серебро у китайских пиратов. На серебро, в свою
очередь, можно было купить чай и шелка, сберегаемые для китайских
императоров, а за такие товары можно было заломить хорошую цену в Англии и
на континенте.
Эффенберри считал, что торговать с пиратами напрямую - плохой бизнес,
чрезмерно увеличивающий риск. А большой риск влечет за собой страх и новый
повод для осмотрительного человека побеспокоиться о судьбе капитала.
М-м... да, возможно это Общество, складывающееся в кофейнях, станет в
конце концов источником прибыли.
- А что насчет этого Ллойда? - спросил наконец Эффенберри. - Что он с
этого имеет?
- Когда мы собирались и обсуждали свои обязательства и цену, которую
мы заплатим за судно с грузом, было решено, что мы будем пить его кофе,
есть его пищу, пользоваться его чернилами и бумагой и приведем в его дом
тех, кто может со знанием дела поговорить о ветрах, бурях и торговле на
иноземных базарах. Эдуард Ллойд заявил, что надеется получить доход от
нас, как от обычных посетителей.
- И это все?! И никакого желания принять участие в сделке?
- Он говорит, что является лишь поставщиком продовольствия и не
создан для больших дел.
- Тогда он просто глуп... Знаете, Шедуэлл, я посещу вместе с вами эту
кофейню.
- Уверяю вас, милорд, вы не будете разочарованы.
Джеймс Уатт
Томас Эдисон
Роберт Годдард
Уильям Шокли
ПАЛО-АЛЬТО, КАЛИФОРНИЯ, 2018 Г.
"Господин Мориссей, скорее, - раздался по селектору голос, угроза
загрязнения во второй лаборатории!"
Шон Мориссей выскочил из-за стола и рванулся в кабинет, не заботясь о
том, что неожиданная пробежка заставит его вспотеть. Пиджак он оставил
висеть в шкафчике при входе в кабинет.
Едва он преодолел длинный коридор, ведущий к лабораторному комплексу,
как почувствовал, что мышцы ног, живота и плеч вошли в привычный ритм
утренней пробежки, самого разумного способа передвижения, позволяющего
сберечь энергию и силы.
То, что Мориссею пришлось бежать, было вызвано вовсе не паникой, а
только срочной необходимостью. Причина вызова тоже была проста. Это был
уже третий случай возможного заражения за неделю в компании "Биодизайн
Мориссея", и Шон, проходя сквозь двери двойного стекла и запертые на
карточку-ключ коридоры, уже знал, чего ему ожидать.
Источником загрязнения могла послужить разбившаяся чашка Петри,
упавшая на инкубатор пломба или небрежность при адресовке образцов. Внизу,
в лабораториях, он найдет две или три комнаты, где работа прервана, а сами
они они отгорожены от внешнего мира стальными дверьми и горящими красными
огнями. В углах будут жаться испуганные люди, дышащие сквозь желтые маски
и старающиеся держаться поближе к кислородным баллонам. Они будут сверлить
глазами кафельные полы и стальные полки, как будто наблюдают мутации
бактерий, штаммы вирусов, частицы протоплазмы, вырвавшиеся на свободу в
чумном потоке. Скорее прочь, пока безглазые мутанты не обнаружили самих
лаборантов и не начали проникать через ненадежную респираторную систему в
глаза, уши и другие влажные пути человеческого организма.
Даже те, кто работал в лаборатории уже не первый год, были подвержены
нагоняющим страх видениям.
К моменту, когда Мориссей наконец-то добрался до опасного участка,
Группа Спасения вместе с неизбежным инспектором из Агентства по охране
окружающей среды уже взяли обстановку под контроль.
- Вам нельзя, сер, - остановил его начальник Группы.
- Я Шон Мориссей.
- Я знаю, сер, но здесь сейчас командую я.
И это действительно было так. События развивались по отработанной на
чрезвычайные ситуации схеме: эвакуация персонала, дегазация, медицинский
осмотр и расширенное обследование. После, когда все люди будут выведены из
зоны заражения, они пройдут специальный курс дезинфекции,
ультрафиолетового облучения, стерилизацию, очищение и медицинскую
проверку. Затем руководитель программы, в зоне которого произошел сбой,
определит, на каком этапе генетического конструирования и взращивания
культур произошел сбой, напишет отчет и попытается снова включить
программу в план работ.
Во всех этих событиях, Шону Мориссею отводилась роль свадебного
генерала. С вежливой улыбкой ему теперь придется объяснять прессе, почему
население никогда не подвергалось и не будет подвержено никакой серьезной
опасности, и объяснять все это под огнем критики со всех сторон по поводу
предыдущих аварий на фирме, по поводу недостаточных расходов на
обеспечение безопасности, о контрактах от Министерства Обороны и тому
подобных инсинуаций, неизбежно возникающих при такого рода происшествиях.
В обязанность Мориссею вменялось появляться перед телекамерой,
поскольку это была его компания - его и еще ряда бизнесменов и банкиров,
входивших в совет директоров, хотя фирма и носила его имя. К тому же в
прошлом Шон сам был исследователем-генетиком и мог со знанием дела
рассуждать о мутантах, способных вырваться наружу, пускай его знания и не
отвечали нынешним требованиям к работающему персоналу, а сам он уже с
десяток лет не появлялся в лаборатории.
Вот почему, в ожидании, пока Группа Спасения начнет составлять
протокол, Шон Мориссей принял решение, над которым размышлял на протяжении
целых трех месяцев.
В конце концов, техника не стоит на месте. За прошедшие десять лет
генные ванны, электронные микроманипуляторы и аминокислотные вращатели,
которые составляли гордость компании, превратились в сущий анахронизм по
сравнению с новым появившимся на рынке оборудованием, которое увязывало
некогда раздельные операции в единый, полностью компьютеризованный
процесс. Отпадала всякая нужда перетаскивать коробки с пробирками и
чашками Петри от одного агрегата к другому и тратить время на составление
описей, биркование и регулярные проверки.
Новый метод заключался во взращивании и помещении генетического
материала в постоянно текущие подвижные каналы, проходящие сквозь
силиконовые контрольные блоки толщиной не больше человеческого волоса.
Вместо долгого по времени естественного культивирования, машины помещали
вирусное протеиновое покрытие или клеточную оболочку с цитоплазмой прямо
на свежегенерированные цепи ДНК. Таким образом, отныне культивирование
становилось непрерывным производством.
По сравнению со старыми методами, преимущества оказывались
значительными.
Во-первых, повышался контроль качества. Компьютеры создавали четкие
вариации заданного генотипа, не допуская побочных мутаций, и цепочка
превращений могла быть соблюдена полностью от начала и до конца.
Во-вторых, открывались новые горизонты для конструирования, поскольку
теперь можно было получать такие типы штаммов, которые не могут возникнуть
в естественной среде или неспособны к воспроизводству. Благодаря этому
оказывалось возможным добиться и снижения степени риска внезапного
заражения.
В-третьих, простота. Поскольку бактерия или вирус не имели ни единого
шанса выжить в традиционном смысле, теперь в лаборатории можно было
сохранять жизненные формы. Полученные мутации помещались в инертные
капсулы, задавался режим имитации жизни и функционирования в определенных
условиях. Иными словами, теперь они представляли собой безобидный набор
химических веществ, законсервированный на неопределенный срок.
1 2 3 4 5 6