Наконец я добрался и, с трудом найдя место для машины, побежал к библиотеке.
В последние годы я превратился, наверное, в книжного червя. Нельзя сказать, что меня так сильно мучит жажда знаний; просто я изголодался по новостям.
Конечно, существуют скорости выше световой. Например, фазовые скорости радиоволн в ионной плазме, но... Скорость света, как близко к ней ни подходи, не превзойти, когда речь идет о перемещении вещества.
А вот жизнь можно продлить достаточно просто. Поэтому я так одинок. Каждая маленькая смерть в начале полета означала воскресение в ином краю и в ином времени. У меня же их было несколько, - и так я стал книжным червем. Новости идут медленно, как корабли. Купите перед отлетом газету и проспите лет пятьдесят - в пункте вашего назначения она все еще будет свежей. Но там, где вы ее купили, это исторический документ. Отправьте письмо на Землю, и внук вашего корреспондента, вероятно, ответит вашему праправнуку, если и тот, и другой проживут достаточно долго.
В каждой малюсенькой библиотеке Здесь-у-Нас есть редкие книги первоиздания популярных романов, которые люди частенько покупают перед отлетом Куда-нибудь, а потом, прочитав, приносят.
Мы живем сами по себе и всегда отстаем от времени, потому что эту пропасть не преодолеть. Земля руководит нами в такой же мере, в - какой мальчик управляет воздушным змеем, дергая за порванную нить.
Вряд ли Йейтс представлял себе что-нибудь подобное, создавая прекрасные строки: "Все распадается, не держит сердцевина". Вряд ли. Но я все равно должен ходить в библиотеку, чтобы узнавать новости.
День продолжался.
Слова газет и журналов текли по экрану в моей кабинке, а с небес и гор Бетти текла вода - заливая поля и леса, окружая дома, всюду просачиваясь и неся с собой грязь.
В библиотечном кафетерии я перекусил и узнал от милой девушки в желтой юбке, что улицы уже перегородили мешками с песком, и движение от центра к западным районам прекращено.
Я натянул непромокаемый плащ, сапоги и вышел.
На Главной улице высилась стена мешков с песком, но вода все равно доставала до лодыжек и постоянно прибывала.
Я посмотрел на статую дружища Уитта. Ореол величия осознал свою ошибку и покинул его. Герой держал в левой руке очки и глядел на меня сверху вниз с некоторым опасением: не расскажу ли я о нем, не разрушу ли это тяжелое, мокрое и позеленевшее великолепие?
Пожалуй, я единственный человек, кто действительно помнит его. Он в буквальном смысле хотел стать отцом своей новой необъятной страны и старался, не жалея сил. Три месяца был он первым мэром, а в оставшийся двухлетний срок его обязанности исполнял я. В свидетельстве о смерти сказано: "Сердечная недостаточность", но ничего не говорится о кусочке свинца, который ее вызвал. Их уже нет в живых, тех, кто был замешан в этой истории. Все давно лежат в земле: испуганная жена, разъяренный муж, патологоанатом... Все, кроме меня. А я не расскажу никому, потому что Уитт - герой, а Здесь-у-Нас статуи героев нужнее, чем даже сами герои.
Я подмигнул своему бывшему шефу; с его носа сорвалась капля воды и упала в лужу у моих ног.
Внезапно небо разверзлось. Мне показалось, что я попал под водопад. Я кинулся к ближайшей подворотне, поскользнулся и едва удержался на ногах.
Минут десять непогода бушевала как никогда в моей жизни. Потом, когда я снова обрел зрение и слух, я увидел, что улица - Вторая авеню превратилась в реку. Неся мусор, грязь, бумаги, шляпы, палки, она катилась мимо моего убежища с противным бульканьем. Похоже, что уровень воды поднялся выше моих сапог... Я решил переждать.
Но вода не спадала.
Я попробовал сделать бросок, но с полными сапогами не очень-то разбежишься.
Как можно чем-нибудь заниматься с мокрыми ногами? Я с трудом добрался до машины и поехал домой, чувствуя себя капитаном дальнего плавания, который всю жизнь мечтал быть погонщиком верблюдов.
Когда я подъехал к своему сырому, но незатопленному гаражу, на улице царил полумрак. А в переулке, по которому я шел к дому, казалось, наступила ночь. Траурно-черное небо, уже три дня скрывавшее солнце (удивительно, как можно по нему соскучиться!), обволокло тьмой кирпичные стены переулка, но никогда еще не видел я их такими чистыми.
Я держался левой стороны, пытаясь хоть как-то укрыться от косых струй. Молнии освещали дорогу, выдавая расположение луж. Мечтая о сухих носках и сухом мартини, я завернул за угол.
И тут на меня бросился орг.
Половина его чешуйчатого тела под углом в сорок пять градусов приподнялась над тротуаром, вознося плоскую широкую голову вровень с дорожным знаком "СТОП". Он катился ко мне, быстро семеня бледными лапками, грозно ощерив острые смертоносные зубы.
Я прерву свое повествование и расскажу о детстве, которое, как живое, встало в этот миг перед моими глазами.
Родился и вырос я на Земле. Учась в колледже, первые два года работал летом на скотном дворе; помню его запахи и шумы. И помню запахи и шумы университета: формальдегид в биологических лабораториях, искаженные до неузнаваемости французские глаголы, всеподавляющий аромат кофе, смешанный с табачным дымом, дребезжание звонка, тщетно призывавшего в классы, запах свежескошенной травы (черный великан Энди катит свою тарахтящую газонокосилку, бейсбольная кепка надвинута на брови, на губе висит потухшая сигарета) и, конечно, звон клинков. Четыре семестра физическое воспитание было обязательным предметом. Единственное спасение - заняться спортом. Я выбрал фехтование, потому что теннис, баскетбол, бокс, борьба все эти виды, казалось, требовали слишком много сил, а на клюшки для гольфа у меня не было денег. Я и не подозревал, что последует за этим выбором. Я полюбил фехтование и занимался им гораздо дольше четырех обязательных семестров.
Попав сюда, я сделал себе трость. Внешне она напоминает рапиру. Только больше одного укола ею делать не приходится.
Свыше восьмисот вольт, если нажать неприметную кнопку на рукоятке...
Моя рука рванулась вперед и вверх, а пальцы при этом нажали неприметную кнопку.
И оргу настал конец.
Я с брезгливой осторожностью обошел труп. Подобные создания иногда выходят из раздувшейся утробы реки. Помню еще, что оглянулся на него раза три, а затем включил трость и не разжимал пальцев до тех пор, пока не запер за собой дверь дома и не зажег свет.
Да будут ваши улицы чисты от оргов!
Суббота.
Дождь. Кругом сырость.
Вся западная часть города огорожена мешками с песком. Они еще сдерживают воду, но кое-где уже текут песочные реки.
К тому времени из-за дождя уже погибло шесть человек.
К тому времени уже были пожары, вызванные молниями, несчастные случаи в воде, болезни от сырости и холода.
К тому времени мы уже не могли точно подсчитать материальный ущерб.
Хотя у меня был выходной, я пошел на работу. Я сидел вместе с Элеонорой, в ее кабинете. На столе лежала громадная карта спасательных работ. Шесть Глаз постоянно висели над аварийными точками и передавали изображение на вынесенные в кабинет экраны. На круглом столике стояло несколько новых телефонов и большой приемник.
Буря трясла не только нас. Сильно пострадал город Батлера выше по реке, Лаури медленно уходил под воду. Вся округа дрожала и кипела.
Несмотря на прямую связь, в то утро мы трижды вылетали на места происшествий: когда снесло мост через Ланс; когда было затоплено вайлвудское кладбище; и, наконец, когда на восточной окраине смыло три дома с людьми. Вести маленький, подвластный всем ветрам флайер Элеоноры приходилось по приборам. Я три раза принимал душ и дважды переодевался в то утро.
После полудня дождь как будто стал утихать. И хотя тучи не рассеялись, мы уже могли более или менее успешно бороться со стихией. Слабые стены удалось укрепить, эвакуированных накормить и обсушить, убрать нанесенный мусор.
...И все патрульные Глаза бросили на защиту от оргов.
Давали о себе знать и обитатели, затопленных лесов. Семь резохватов и целая орда кукольных панду были убиты в тот день, не говоря уже о ползучих тварях, порождениях бурных вод Нобля, земных угрях, острохвостых крысах и прочей гадости...
В 19:00, казалось, все застыло в мертвой точке. Мы с Элеонорой сели в флайер и взмыли в небо.
Нас окружала ночь. Мерцающий свет приборов освещал усталое лицо Элеоноры. Слабая улыбка лежала на ее губах, глаза блестели. Непокорная прядь волос закрывала бровь.
- Куда ты меня везешь? - спросила она.
- Вверх, - сказал я. - Хочу подняться над бурей.
- Зачем?
- Мы давно не видели чистого неба.
- Верно... - Она наклонилась вперед, прикуривая сигарету.
Мы вышли из облаков.
Темным было небо, безлунным. Звезды сияли как бриллианты. Тучи струились внизу потоком лавы.
Я "заякорил" флайер и закурил сам.
- Ты старше меня, - наконец произнесла Элеонора. - Ты знаешь?
- Нет.
- Как будто какая-то мудрость, какая-то сила, какой-то дух времени впитываются в человека, летящего меж звезд. Я ощущаю это, когда нахожусь рядом с тобой.
Я молчал.
- Вероятно, это людская вера в силу веков... Ты спрашивал, собираюсь ли я оставаться мэром на следующий срок. Нет. Я собираюсь устроить свою личную жизнь.
- Есть кто-нибудь на примете?
- Да, - сказала она и улыбнулась мне, и я ее поцеловал.
Мы плыли над невидимым городом, под небом без луны.
Я хочу рассказать о Полустанке и об Остановке в Пути.
Зачем прерывать полуторавековой полет? Во-первых, никто не спит постоянно. На корабле масса мелких устройств, требующих неослабного внимания человека. Команда и пассажиры по очереди несут вахту. После нескольких таких смен вас начинает мучить клаустрофобия, резко падает настроение. Следовательно, нужна Остановка. Между прочим. Остановки обогащают жизнь и экономику перевалочных миров. На планетах с маленьким населением каждая Остановка - праздник с танцами и песнями. На больших планетах устраивают пресс-конференции и парады. Вероятно, нечто похожее происходит и на Земле. Мне известно, что одна неудавшаяся юная звезда по имени Мэрилин Остин провела три месяца Здесь-у-Нас и вернулась на Землю. Она пару раз появилась на экранах, порассуждала о культуре колонистов, продемонстрировала свои белые зубы и получила великолепный контракт, третьего мужа и первую главную роль. Это тоже свидетельствует о значении Остановок в Пути.
Я посадил флайер на крышу "Геликса", самого большого в Бетти гостиничного комплекса, где Элеонора занимала двухкомнатный номер.
Элеонора приготовила бифштекс, печеную картошку, пиво - все, что я люблю. Я был сыт, счастлив и засиделся до полуночи, строя планы на будущее. Потом поймал такси и доехал до Городской площади, решив зайти в Аварийный Центр и узнать, как идут дела.
Лифт был слишком тихий. Лифт не должен еле слышно вздыхать и бесшумно открывать двери. Ничем не нарушив тишину, я завернул за угол коридора Аварийного Центра.
Над такой позой, наверное, с удовольствием поработал бы Роден. Мне еще повезло, что я зашел именно сейчас, а не минут на десять позже.
Чак Фулер и Лотти, секретарша Элеоноры, практиковали "искусственное дыхание изо рта в рот" на диване в маленьком алькове возле дверей.
Чак лежал ко мне спиной. Лотти увидела меня через его плечо; она вздрогнула, и Чак быстро повернул голову.
- Джастин...
Я кивнул:
- Проходил мимо и решил заглянуть, узнать новости.
- Все... все хорошо, - произнес он, вставая. - Глаза в автоматическом режиме, а я вышел... мм... покурить. У Лотти ночное дежурство, и она пришла... пришла посмотреть, не надо ли нам чего-нибудь отпечатать. У нее внезапно закружилась голова, и мы вышли сюда, к дивану...
- Да, она выглядит немного... не в своей тарелке, - сказал я. Нюхательные соли и аспирин в аптечке.
Обрывая этот щекотливый разговор, я прошел в Аварийный Центр. Чувствовал я себя весьма неважно.
Через несколько минут появился Чак. Я смотрел на экраны. Положение, кажется, стабилизировалось, хотя все сто тридцать Глаз омывал дождь.
- ...Джастин, - произнес он, - я не знал о твоем приходе...
- Ясно.
- Что я хочу сказать... Ты ведь не сообщишь?..
- Нет.
- И не скажешь об этом Цинции?
- Я никогда не вмешиваюсь в личные дела. Как друг, советую заниматься этим в другое время и в более подходящем месте. Но вся эта история уже начинает забываться. Уверен, что через минуту вообще ничего не буду помнить.
- Спасибо, Джастин, - проговорил он.
- Что нам обещает Бюро прогнозов?
Чак покачал головой, и я набрал номер.
- Плохо. - Я повесил трубку. - Дожди.
- Черт побери, - хрипло сказал он и дрожащими руками зажег сигарету. Эта погода дьявольски действует на нервы.
- Мне тоже. Ладно, побегу, а то сейчас снова польет. Завтра загляну. Счастливо.
- Спокойной ночи.
Я спустился вниз, надел плащ и вышел. Лотти нигде не было видно.
Небо раскололи молнии, и дождь хлынул как из ведра. Когда я ставил машину в гараж, вода лилась сплошной стеной, а переулок освещали постоянные всполохи.
Хорошо дома, в тепле, наблюдать исступленное беснование природы...
Вспышки, пульсирующий свет, ослепительно белые стены домов напротив, невероятно черные тени рядом с белизной подоконников, занавесок, балконов... А наверху плясали живые щупальца адского огня, и, сияя голубым ореолом, плыл Глаз. Облака раскололись и светились, как геенна огненная; грохотал и ревел гром; и бело-прозрачные струи разбивались о светлое зеркало дороги. Резохват - трехрогий, уродливый, зеленый и мокрый выскочил из-за угла через миг после того, как я услышал звук, который приписал грому. Чудовище неслось по курящемуся асфальту, а над ним летел Глаз, внося свинцовую лепту в ураганный ливень. Оба исчезли за поворотом... Кто мог нарисовать подобную картину? Не Эль Греко, не Блейк, нет. Босх. Вне сомнения, Босх, с его кошмарным видением адских улиц. Только он мог изобразить этот момент бури.
Я смотрел в окно до тех пор, пока черное небо не втянуло в себя огненные щупальца. Внезапно все погрузилось в полную тьму, и остался только дождь.
Воскресенье. Всюду хаос.
Горели свечи, горели церкви, тонули люди, по улицам метались (точнее, плыли) дикие звери, целые дома сносило с фундаментов и швыряло как бумажки в лужи. На нас напал великий ветер, и наступило безумие.
Проехать было невозможно, и Элеонора послала за мной флайер. Все рекордные отметки уровня воды были побиты. То был разгар тяжелейшего урагана в истории Бетти.
Теперь мы уже не могли остановить разгул стихии. Оставалось лишь помогать тем, кому мы еще могли помочь. Я сидел перед экранами и наблюдал.
Лило как из ведра, и лило сплошной стеной, на нас выливались озера и реки. Иногда казалось, что на нас льются океаны. С запада налетел ветер и стал швырять дождь вбок с неистовой силой. Ветер начался в полдень и через несколько часов затих, но оставил город разбитым и исковерканным. Уитт лежал на бронзовом боку, дома зияли пустыми рамами, начались перебои с электроэнергией. Один мой Глаз показал трех кукольных панду, разрывающих тело мертвого ребенка. Я убил их через расстояние и дождь. Рядом всхлипывала Элеонора. Срочно требовалась помощь беременной женщине, спасающейся на вершине затопленного холма. Мы пытались пробиться к ней на флайере, но ветер... Я видел пылающие здания и трупы людей и животных. Я видел заваленные автомобили и разбитые молниями дома. Я видел водопады там, где раньше никаких водопадов не было. Мне много пришлось стрелять в тот день, и не только по тварям из леса. Шестнадцать моих Глаз были подстрелены грабителями. Надеюсь никогда больше не увидеть некоторые из фильмов, которые я заснял в тот день.
Когда наступила ночь этого кошмарного воскресенья, а дождь не прекращался, я третий раз в жизни испытал отчаяние.
Мы с Элеонорой находились в Аварийном Центре. Только что опять погас свет. Остальные сотрудники располагались на третьем этаже. Мы сидели в темноте, не двигаясь, не в состоянии что-либо сделать. Даже наблюдать мы не могли, пока не дадут энергию.
Мы говорили.
Сколько это длилось - пять минут или час, - не могу с уверенностью сказать. Помню, однако, что я рассказывал ей о девушке, погребенной на другом мире, чья смерть толкнула меня на бегство. Два перелета - и я уничтожил свою связь с тем временем. Но столетнее путешествие не заменит века забытья; нет, время нельзя обмануть холодным сном. Память - мститель времени; и пусть ваши уши будут глухи, глаза слепы и необъятная бездна ледяного космоса ляжет между вами - память хранит все, и никакие увертки не спасут от ее тяжести. Трагической ошибкой будет возвращение к безымянной могиле, в изменившийся и ставший чужим мир, в место, которое было вашим домом. Снова вы будете спасаться бегством и _действительно_ начнете забывать, потому что время все-таки идет. Но взгляните: вы одиноки, вы совершенно одиноки. Тогда, впервые в жизни, я понял, что такое настоящее отчаяние. Я читал, работал, пил, забывался с женщинами, - но наступало утро, а я оставался самим собой и сам с собой.
1 2 3
В последние годы я превратился, наверное, в книжного червя. Нельзя сказать, что меня так сильно мучит жажда знаний; просто я изголодался по новостям.
Конечно, существуют скорости выше световой. Например, фазовые скорости радиоволн в ионной плазме, но... Скорость света, как близко к ней ни подходи, не превзойти, когда речь идет о перемещении вещества.
А вот жизнь можно продлить достаточно просто. Поэтому я так одинок. Каждая маленькая смерть в начале полета означала воскресение в ином краю и в ином времени. У меня же их было несколько, - и так я стал книжным червем. Новости идут медленно, как корабли. Купите перед отлетом газету и проспите лет пятьдесят - в пункте вашего назначения она все еще будет свежей. Но там, где вы ее купили, это исторический документ. Отправьте письмо на Землю, и внук вашего корреспондента, вероятно, ответит вашему праправнуку, если и тот, и другой проживут достаточно долго.
В каждой малюсенькой библиотеке Здесь-у-Нас есть редкие книги первоиздания популярных романов, которые люди частенько покупают перед отлетом Куда-нибудь, а потом, прочитав, приносят.
Мы живем сами по себе и всегда отстаем от времени, потому что эту пропасть не преодолеть. Земля руководит нами в такой же мере, в - какой мальчик управляет воздушным змеем, дергая за порванную нить.
Вряд ли Йейтс представлял себе что-нибудь подобное, создавая прекрасные строки: "Все распадается, не держит сердцевина". Вряд ли. Но я все равно должен ходить в библиотеку, чтобы узнавать новости.
День продолжался.
Слова газет и журналов текли по экрану в моей кабинке, а с небес и гор Бетти текла вода - заливая поля и леса, окружая дома, всюду просачиваясь и неся с собой грязь.
В библиотечном кафетерии я перекусил и узнал от милой девушки в желтой юбке, что улицы уже перегородили мешками с песком, и движение от центра к западным районам прекращено.
Я натянул непромокаемый плащ, сапоги и вышел.
На Главной улице высилась стена мешков с песком, но вода все равно доставала до лодыжек и постоянно прибывала.
Я посмотрел на статую дружища Уитта. Ореол величия осознал свою ошибку и покинул его. Герой держал в левой руке очки и глядел на меня сверху вниз с некоторым опасением: не расскажу ли я о нем, не разрушу ли это тяжелое, мокрое и позеленевшее великолепие?
Пожалуй, я единственный человек, кто действительно помнит его. Он в буквальном смысле хотел стать отцом своей новой необъятной страны и старался, не жалея сил. Три месяца был он первым мэром, а в оставшийся двухлетний срок его обязанности исполнял я. В свидетельстве о смерти сказано: "Сердечная недостаточность", но ничего не говорится о кусочке свинца, который ее вызвал. Их уже нет в живых, тех, кто был замешан в этой истории. Все давно лежат в земле: испуганная жена, разъяренный муж, патологоанатом... Все, кроме меня. А я не расскажу никому, потому что Уитт - герой, а Здесь-у-Нас статуи героев нужнее, чем даже сами герои.
Я подмигнул своему бывшему шефу; с его носа сорвалась капля воды и упала в лужу у моих ног.
Внезапно небо разверзлось. Мне показалось, что я попал под водопад. Я кинулся к ближайшей подворотне, поскользнулся и едва удержался на ногах.
Минут десять непогода бушевала как никогда в моей жизни. Потом, когда я снова обрел зрение и слух, я увидел, что улица - Вторая авеню превратилась в реку. Неся мусор, грязь, бумаги, шляпы, палки, она катилась мимо моего убежища с противным бульканьем. Похоже, что уровень воды поднялся выше моих сапог... Я решил переждать.
Но вода не спадала.
Я попробовал сделать бросок, но с полными сапогами не очень-то разбежишься.
Как можно чем-нибудь заниматься с мокрыми ногами? Я с трудом добрался до машины и поехал домой, чувствуя себя капитаном дальнего плавания, который всю жизнь мечтал быть погонщиком верблюдов.
Когда я подъехал к своему сырому, но незатопленному гаражу, на улице царил полумрак. А в переулке, по которому я шел к дому, казалось, наступила ночь. Траурно-черное небо, уже три дня скрывавшее солнце (удивительно, как можно по нему соскучиться!), обволокло тьмой кирпичные стены переулка, но никогда еще не видел я их такими чистыми.
Я держался левой стороны, пытаясь хоть как-то укрыться от косых струй. Молнии освещали дорогу, выдавая расположение луж. Мечтая о сухих носках и сухом мартини, я завернул за угол.
И тут на меня бросился орг.
Половина его чешуйчатого тела под углом в сорок пять градусов приподнялась над тротуаром, вознося плоскую широкую голову вровень с дорожным знаком "СТОП". Он катился ко мне, быстро семеня бледными лапками, грозно ощерив острые смертоносные зубы.
Я прерву свое повествование и расскажу о детстве, которое, как живое, встало в этот миг перед моими глазами.
Родился и вырос я на Земле. Учась в колледже, первые два года работал летом на скотном дворе; помню его запахи и шумы. И помню запахи и шумы университета: формальдегид в биологических лабораториях, искаженные до неузнаваемости французские глаголы, всеподавляющий аромат кофе, смешанный с табачным дымом, дребезжание звонка, тщетно призывавшего в классы, запах свежескошенной травы (черный великан Энди катит свою тарахтящую газонокосилку, бейсбольная кепка надвинута на брови, на губе висит потухшая сигарета) и, конечно, звон клинков. Четыре семестра физическое воспитание было обязательным предметом. Единственное спасение - заняться спортом. Я выбрал фехтование, потому что теннис, баскетбол, бокс, борьба все эти виды, казалось, требовали слишком много сил, а на клюшки для гольфа у меня не было денег. Я и не подозревал, что последует за этим выбором. Я полюбил фехтование и занимался им гораздо дольше четырех обязательных семестров.
Попав сюда, я сделал себе трость. Внешне она напоминает рапиру. Только больше одного укола ею делать не приходится.
Свыше восьмисот вольт, если нажать неприметную кнопку на рукоятке...
Моя рука рванулась вперед и вверх, а пальцы при этом нажали неприметную кнопку.
И оргу настал конец.
Я с брезгливой осторожностью обошел труп. Подобные создания иногда выходят из раздувшейся утробы реки. Помню еще, что оглянулся на него раза три, а затем включил трость и не разжимал пальцев до тех пор, пока не запер за собой дверь дома и не зажег свет.
Да будут ваши улицы чисты от оргов!
Суббота.
Дождь. Кругом сырость.
Вся западная часть города огорожена мешками с песком. Они еще сдерживают воду, но кое-где уже текут песочные реки.
К тому времени из-за дождя уже погибло шесть человек.
К тому времени уже были пожары, вызванные молниями, несчастные случаи в воде, болезни от сырости и холода.
К тому времени мы уже не могли точно подсчитать материальный ущерб.
Хотя у меня был выходной, я пошел на работу. Я сидел вместе с Элеонорой, в ее кабинете. На столе лежала громадная карта спасательных работ. Шесть Глаз постоянно висели над аварийными точками и передавали изображение на вынесенные в кабинет экраны. На круглом столике стояло несколько новых телефонов и большой приемник.
Буря трясла не только нас. Сильно пострадал город Батлера выше по реке, Лаури медленно уходил под воду. Вся округа дрожала и кипела.
Несмотря на прямую связь, в то утро мы трижды вылетали на места происшествий: когда снесло мост через Ланс; когда было затоплено вайлвудское кладбище; и, наконец, когда на восточной окраине смыло три дома с людьми. Вести маленький, подвластный всем ветрам флайер Элеоноры приходилось по приборам. Я три раза принимал душ и дважды переодевался в то утро.
После полудня дождь как будто стал утихать. И хотя тучи не рассеялись, мы уже могли более или менее успешно бороться со стихией. Слабые стены удалось укрепить, эвакуированных накормить и обсушить, убрать нанесенный мусор.
...И все патрульные Глаза бросили на защиту от оргов.
Давали о себе знать и обитатели, затопленных лесов. Семь резохватов и целая орда кукольных панду были убиты в тот день, не говоря уже о ползучих тварях, порождениях бурных вод Нобля, земных угрях, острохвостых крысах и прочей гадости...
В 19:00, казалось, все застыло в мертвой точке. Мы с Элеонорой сели в флайер и взмыли в небо.
Нас окружала ночь. Мерцающий свет приборов освещал усталое лицо Элеоноры. Слабая улыбка лежала на ее губах, глаза блестели. Непокорная прядь волос закрывала бровь.
- Куда ты меня везешь? - спросила она.
- Вверх, - сказал я. - Хочу подняться над бурей.
- Зачем?
- Мы давно не видели чистого неба.
- Верно... - Она наклонилась вперед, прикуривая сигарету.
Мы вышли из облаков.
Темным было небо, безлунным. Звезды сияли как бриллианты. Тучи струились внизу потоком лавы.
Я "заякорил" флайер и закурил сам.
- Ты старше меня, - наконец произнесла Элеонора. - Ты знаешь?
- Нет.
- Как будто какая-то мудрость, какая-то сила, какой-то дух времени впитываются в человека, летящего меж звезд. Я ощущаю это, когда нахожусь рядом с тобой.
Я молчал.
- Вероятно, это людская вера в силу веков... Ты спрашивал, собираюсь ли я оставаться мэром на следующий срок. Нет. Я собираюсь устроить свою личную жизнь.
- Есть кто-нибудь на примете?
- Да, - сказала она и улыбнулась мне, и я ее поцеловал.
Мы плыли над невидимым городом, под небом без луны.
Я хочу рассказать о Полустанке и об Остановке в Пути.
Зачем прерывать полуторавековой полет? Во-первых, никто не спит постоянно. На корабле масса мелких устройств, требующих неослабного внимания человека. Команда и пассажиры по очереди несут вахту. После нескольких таких смен вас начинает мучить клаустрофобия, резко падает настроение. Следовательно, нужна Остановка. Между прочим. Остановки обогащают жизнь и экономику перевалочных миров. На планетах с маленьким населением каждая Остановка - праздник с танцами и песнями. На больших планетах устраивают пресс-конференции и парады. Вероятно, нечто похожее происходит и на Земле. Мне известно, что одна неудавшаяся юная звезда по имени Мэрилин Остин провела три месяца Здесь-у-Нас и вернулась на Землю. Она пару раз появилась на экранах, порассуждала о культуре колонистов, продемонстрировала свои белые зубы и получила великолепный контракт, третьего мужа и первую главную роль. Это тоже свидетельствует о значении Остановок в Пути.
Я посадил флайер на крышу "Геликса", самого большого в Бетти гостиничного комплекса, где Элеонора занимала двухкомнатный номер.
Элеонора приготовила бифштекс, печеную картошку, пиво - все, что я люблю. Я был сыт, счастлив и засиделся до полуночи, строя планы на будущее. Потом поймал такси и доехал до Городской площади, решив зайти в Аварийный Центр и узнать, как идут дела.
Лифт был слишком тихий. Лифт не должен еле слышно вздыхать и бесшумно открывать двери. Ничем не нарушив тишину, я завернул за угол коридора Аварийного Центра.
Над такой позой, наверное, с удовольствием поработал бы Роден. Мне еще повезло, что я зашел именно сейчас, а не минут на десять позже.
Чак Фулер и Лотти, секретарша Элеоноры, практиковали "искусственное дыхание изо рта в рот" на диване в маленьком алькове возле дверей.
Чак лежал ко мне спиной. Лотти увидела меня через его плечо; она вздрогнула, и Чак быстро повернул голову.
- Джастин...
Я кивнул:
- Проходил мимо и решил заглянуть, узнать новости.
- Все... все хорошо, - произнес он, вставая. - Глаза в автоматическом режиме, а я вышел... мм... покурить. У Лотти ночное дежурство, и она пришла... пришла посмотреть, не надо ли нам чего-нибудь отпечатать. У нее внезапно закружилась голова, и мы вышли сюда, к дивану...
- Да, она выглядит немного... не в своей тарелке, - сказал я. Нюхательные соли и аспирин в аптечке.
Обрывая этот щекотливый разговор, я прошел в Аварийный Центр. Чувствовал я себя весьма неважно.
Через несколько минут появился Чак. Я смотрел на экраны. Положение, кажется, стабилизировалось, хотя все сто тридцать Глаз омывал дождь.
- ...Джастин, - произнес он, - я не знал о твоем приходе...
- Ясно.
- Что я хочу сказать... Ты ведь не сообщишь?..
- Нет.
- И не скажешь об этом Цинции?
- Я никогда не вмешиваюсь в личные дела. Как друг, советую заниматься этим в другое время и в более подходящем месте. Но вся эта история уже начинает забываться. Уверен, что через минуту вообще ничего не буду помнить.
- Спасибо, Джастин, - проговорил он.
- Что нам обещает Бюро прогнозов?
Чак покачал головой, и я набрал номер.
- Плохо. - Я повесил трубку. - Дожди.
- Черт побери, - хрипло сказал он и дрожащими руками зажег сигарету. Эта погода дьявольски действует на нервы.
- Мне тоже. Ладно, побегу, а то сейчас снова польет. Завтра загляну. Счастливо.
- Спокойной ночи.
Я спустился вниз, надел плащ и вышел. Лотти нигде не было видно.
Небо раскололи молнии, и дождь хлынул как из ведра. Когда я ставил машину в гараж, вода лилась сплошной стеной, а переулок освещали постоянные всполохи.
Хорошо дома, в тепле, наблюдать исступленное беснование природы...
Вспышки, пульсирующий свет, ослепительно белые стены домов напротив, невероятно черные тени рядом с белизной подоконников, занавесок, балконов... А наверху плясали живые щупальца адского огня, и, сияя голубым ореолом, плыл Глаз. Облака раскололись и светились, как геенна огненная; грохотал и ревел гром; и бело-прозрачные струи разбивались о светлое зеркало дороги. Резохват - трехрогий, уродливый, зеленый и мокрый выскочил из-за угла через миг после того, как я услышал звук, который приписал грому. Чудовище неслось по курящемуся асфальту, а над ним летел Глаз, внося свинцовую лепту в ураганный ливень. Оба исчезли за поворотом... Кто мог нарисовать подобную картину? Не Эль Греко, не Блейк, нет. Босх. Вне сомнения, Босх, с его кошмарным видением адских улиц. Только он мог изобразить этот момент бури.
Я смотрел в окно до тех пор, пока черное небо не втянуло в себя огненные щупальца. Внезапно все погрузилось в полную тьму, и остался только дождь.
Воскресенье. Всюду хаос.
Горели свечи, горели церкви, тонули люди, по улицам метались (точнее, плыли) дикие звери, целые дома сносило с фундаментов и швыряло как бумажки в лужи. На нас напал великий ветер, и наступило безумие.
Проехать было невозможно, и Элеонора послала за мной флайер. Все рекордные отметки уровня воды были побиты. То был разгар тяжелейшего урагана в истории Бетти.
Теперь мы уже не могли остановить разгул стихии. Оставалось лишь помогать тем, кому мы еще могли помочь. Я сидел перед экранами и наблюдал.
Лило как из ведра, и лило сплошной стеной, на нас выливались озера и реки. Иногда казалось, что на нас льются океаны. С запада налетел ветер и стал швырять дождь вбок с неистовой силой. Ветер начался в полдень и через несколько часов затих, но оставил город разбитым и исковерканным. Уитт лежал на бронзовом боку, дома зияли пустыми рамами, начались перебои с электроэнергией. Один мой Глаз показал трех кукольных панду, разрывающих тело мертвого ребенка. Я убил их через расстояние и дождь. Рядом всхлипывала Элеонора. Срочно требовалась помощь беременной женщине, спасающейся на вершине затопленного холма. Мы пытались пробиться к ней на флайере, но ветер... Я видел пылающие здания и трупы людей и животных. Я видел заваленные автомобили и разбитые молниями дома. Я видел водопады там, где раньше никаких водопадов не было. Мне много пришлось стрелять в тот день, и не только по тварям из леса. Шестнадцать моих Глаз были подстрелены грабителями. Надеюсь никогда больше не увидеть некоторые из фильмов, которые я заснял в тот день.
Когда наступила ночь этого кошмарного воскресенья, а дождь не прекращался, я третий раз в жизни испытал отчаяние.
Мы с Элеонорой находились в Аварийном Центре. Только что опять погас свет. Остальные сотрудники располагались на третьем этаже. Мы сидели в темноте, не двигаясь, не в состоянии что-либо сделать. Даже наблюдать мы не могли, пока не дадут энергию.
Мы говорили.
Сколько это длилось - пять минут или час, - не могу с уверенностью сказать. Помню, однако, что я рассказывал ей о девушке, погребенной на другом мире, чья смерть толкнула меня на бегство. Два перелета - и я уничтожил свою связь с тем временем. Но столетнее путешествие не заменит века забытья; нет, время нельзя обмануть холодным сном. Память - мститель времени; и пусть ваши уши будут глухи, глаза слепы и необъятная бездна ледяного космоса ляжет между вами - память хранит все, и никакие увертки не спасут от ее тяжести. Трагической ошибкой будет возвращение к безымянной могиле, в изменившийся и ставший чужим мир, в место, которое было вашим домом. Снова вы будете спасаться бегством и _действительно_ начнете забывать, потому что время все-таки идет. Но взгляните: вы одиноки, вы совершенно одиноки. Тогда, впервые в жизни, я понял, что такое настоящее отчаяние. Я читал, работал, пил, забывался с женщинами, - но наступало утро, а я оставался самим собой и сам с собой.
1 2 3