— Все, что есть на Палача? — спросил я.— Здесь, справа.Он положил данные наверх.— Полицейский отчет об убийстве Барнса?— Здесь.— Адреса всех, кто замешан в деле и некоторые подробности о них?— Здесь.— Место или места, где я могу разыскать вас в течение нескольких следующих дней — в любой час? В этом деле может потребоваться координация некоторых действий.Он улыбнулся и достал ручку.— Рад побывать у вас на борту, — сказал он.Я протянул руку и постучал по барометру. Затем тряхнул головой.
Звонок разбудил меня. Рефлекторно перенесясь через комнату, я включил звук.— Да?— Мистер Донни? Восемь часов.— Спасибо.Я повалился в кресло. Меня можно охарактеризовать как человека с поздним зажиганием. Каждое утро я раскачивался понемногу. Основные желания медленно потекли по серому веществу. Медленно я протянул свою лапу и щелкнул когтями по паре номеров. Потом прокаркал заказ — завтрак и побольше кофе — обладательнице ответившего мне приятного голоса. Получасом позже я уже мог рычать. Затем вышел, покачиваясь, в то место, где течет вода, чтобы обновить свои контакты.Несмотря на то, что в крови гуляло нормальное количество адреналина и сахара, я почти не спал предыдущей ночью. Я закрыл лавочку после ухода Дона, набил карманы всем, в чем может появиться острая нужда, покинул «Протей», отправился в аэропорт и сел в самолет, который унес меня в Сент-Луис в спокойные часы темноты. Я не спал во время полета, размышляя о деле, о той задаче, решить которую я прибыл к Лейле Закери. По прилету я устроился в мотель аэропорта, оставил записку с просьбой разбудить меня в определенный час и провалился в сон.Пока я ел, я пересмотрел записи, которые дал мне Дон.Лейла Закери в настоящее время была одинока, разведясь со своим вторым мужем чуть менее двух лет назад; ей сорок шесть, живет она в квартире вблизи госпиталя, в котором работает. К досье было прикреплено фото давности этак десятилетней, и, судя по всему, Лейла была светлоглазой брюнеткой, комплекцией где-то между полнотой и толщиной, с фантастическими стеклами, оседлавшими вздернутый нос. Она опубликовала немало книг и статей с заголовками о всяких умопомешательствах, функциях, трудах, социальных контекстах и так далее.У меня не было времени на то, чтобы действовать своим обычным методом, становясь полностью новой личностью, существование которой подтверждает вся его история в Центральном банке данных. Только имя и легенда — и все. Хотя на этот раз не казалось необходимым даже это. На этот раз разумным подходом казалось нечто приближенное к настоящей правдивой истории.Я воспользовался общественным транспортом, чтобы добраться до ее дома. Я не стал предварительно звонить, потому что отказать во встрече голосу в телефонной трубке куда проще, чем пришедшему человеку.Если верить написанному, сегодня был один из тех дней, по которым она принимала на дому амбулаторных больных. По-видимому, ее задумкой было помочь пациенту избежать неприятия образа учреждения и не допустить ощущения стыда превращением приема у доктора, в нечто более похожее на обычный визит. Я не хотел отнимать у нее слишком много времени — я решил, что Дон мог бы заплатить за это, как за прием, если дело дойдет до этого — и был уверен, что мой визит был спланирован так, чтобы она могла, так сказать, перевести дыхание.Я едва нашел ее имя и номер квартиры среди кнопок в фойе здания, когда пожилая женщина прошла позади меня и отперла дверь. Она оглянулась на меня и придержала ее открытой, так что я вошел без звонка. Неплохо.Я поднялся на лифте, нашел дверь Лейлы и постучал. Я уже приготовился стучать еще раз, когда дверь приоткрылась.— Да? — спросила хозяйка, и я пересмотрел свою оценку насчет возраста фотографии. Она выглядела почти как на снимке. — Доктор Закери, — сказал я, — меня зовут Донни. Вы можете прояснить вопрос, с которым я пришел.— А что за вопрос?— Он касается некоего изобретения, прозванного Палачом.Она вздохнула и слегка поморщилась. Пальцы ее стиснули дверь.— Я проделал длинный путь, но много времени у вас не отниму. У меня лишь несколько вопросов, которые я хотел бы вам задать.— Вы работаете на правительство?— Нет.— Вас нанял Брокден?— Нет. Я нечто иное.— Ладно, — сказала она. — Сейчас у меня идет групповой сеанс. Это займет еще, возможно, с полчаса. Если вы подождете внизу, я дам вам знать сразу же, как только он закончится. Тогда мы сможем переговорить.— Договорились, — сказал я. — Спасибо.Она кивнула и закрыла дверь. Я отыскал лестницу и пошагал вниз.Выкурив сигарету, я решил, что дьявол-таки подбирает работу для лодырей и поблагодарил его за предложение. Я снова прогулялся к дверям. Через стекло я прочитал фамилии нескольких жителей пятого этажа. Поднявшись, я постучал в одну из дверей. Перед тем, как ее открыли, я достал записную книжку и встал на видное место.— Да? — коротко, но с любопытством.— Меня звать Стефен Фостер, миссис Глантз. Я провожу исследование по заказу Североамериканской Лиги потребителей. Я бы заплатил вам за пару минут вашего времени, во время которых вы ответите на несколько вопросов о продуктах, которыми вы пользуетесь.— Как это… а, заплатите мне?— Да, мадам, десять долларов. Около дюжины вопросов. Это займет не больше пары минут.— Ладно, — она открыла дверь пошире. — Может, пройдете?— Нет, спасибо. Это совсем ненадолго — не успеешь зайти, уже и выходить надо. Первый вопрос касается стирального порошка…Десятью минутами позже я спустился обратно в вестибюль, добавив три червонца к списку расходов, который я вел. Когда ситуация полна непредсказуемого и мне приходится импровизировать, то приходится предусматривать столько непредвиденных ситуаций, сколько сумею.Еще через четверть часа — или около того — двери лифта скользнули и выгрузили трех парней — двух молодых и одного средних лет, небрежно одетых и над чем-то хихикавших.Здоровяк, тот, что был поближе ко мне, подошел и кивнул:— Это ты тот парень, который ждет, чтобы увидеться с доктором Закери?— Верно.— Она велела передать, чтобы ты поднимался.— Спасибо.Я снова встал и вернулся к ее двери. Лейла открыла на мой стук, кивнула, приглашая войти, и усадила в удобное кресло на дальнем конце жилой комнаты.— Чашечку кофе? — спросила она. — Свежего? Я приготовила больше, чем смогу выпить.— Это было бы прекрасно. Спасибо.Чуть позже она внесла пару чашек кофе, одну вручила мне, а сама уселась на софу слева.— Вы заинтриговали меня, — призналась она. — Рассказывайте.— Ладно. Мне сказали, что манипулятор, известный как Палач, возможно, обладающий теперь разумом — искусственным разумом, вернулся на землю…— Гипотетически, — заметила она. — Тем не менее вы знаете нечто, чего не знала я. Мне сказали, что корабль Палача вернулся и затонул в Заливе. И никаких свидетельств в пользу того, что на корабле кто-то был.— Хотя это кажется вполне разумным — что там был некто.— Не менее мне может показаться, что Палач послал корабль к известной ему точке встречи много лет назад, и что эта точка была лишь недавно достигнута кораблем. А может быть, его направляли не сюда, но из-за сбоя в программе он прибыл на Землю.— Для чего же ему отправлять корабль, а самому оставаться без средств сообщения?— Прежде, чем я отвечу на этот вопрос, — заявила она, — я хотела бы знать, каким боком это касается вас. Пресса?— Нет, — сказал я. — Я пишу о науке. Новинки техники, популяризация и все такое прочее. Но в этот раз меня не интересует публикация. Меня наняли подготовить обзор психологического склада Палача.— Для кого?— Частное расследование. Наниматели хотят знать, что может повлиять на его мышление, как он вероятнее всего поведет себя — если он действительно вернулся. У меня есть немало домашних заготовок и я обнаружил, что его синтетическая личность может представлять собой смесь умов четырех его операторов. Итак, напрашивались личные контакты — собрать ваши мнения о том, на что он может походить. По очевидным причинам я пришел к вам первой.Она кивнула.— Со мной недавно говорил мистер Вэлш. Он работает на сенатора Брокдена.— Да? Я никогда не вдавался в дела работодателей сверх того, о чем они просили меня сделать. Сенатор Брокден тоже в моем списке, следом за Дэвидом Фентрисом.— Вам сообщили о Мэнни Барнсе?— Да. Бедняга.— Очевидно, именно это и повлияло на Джесси. Он — как бы мне это выразить — он цепляется за жизнь изо всех сил, пытаясь закончить огромное количество дел за то время, что ему осталось. Каждая секунда важна для него. Он чувствует, как старуха в белом саване уже дышит ему в затылок… И тут корабль возвращается и один из нас погибает. Из того, что нам известно о Палаче, последнее, что мы слышали — он повел себя, как будто спятил. Джесси усмотрел во всем этом какую-то взаимосвязь и отсюда понятно его состояние страха. Здесь нет ничего дурного, пусть позабавится, если это не мешает ему работать.— Но вы не ощущаете угрозы?— Нет. Именно я была последней наставницей Палача прежде чем нашу связь прервали и я смогла потом понять, что случилось. Первое, что он освоил — это организация восприятия и двигательная активность. Большая часть всего остального получена им из сознания операторов. Но эти сведения были слишком искажены, чтобы уже с самого начала означать слишком много — представьте себе ребенка, зазубрившего Геттисбергское обращение. Оно сидит у него в голове — и все. Тем не менее, оно может стать для него и интересным, и важным. Постигнутое, оно сможет даже вдохновить его на действия. Конечно, вначале потребуется, чтобы ребенок подрос. Теперь представьте себе ребенка с огромным количеством сталкивающихся образов — позиций, склонностей, воспоминаний — ни одно из которых не действовало на него все то время, пока он остается ребенком. Добавьте ему чуть-чуть зрелости (только не забывайте, что образцы ему дадены четырьмя разными личностями), и каждый образец при этом куда более мощен, чем слова самого умелого агитатора, несущие, как это всегда бывает, заряд своих собственных чувств. Попытайтесь вообразить себе конфликты, противоречия, порождаемые столкновением взглядов четырех людей…— А почему об этом не подумали раньше? — спросил я.— Ах, — сказала она, улыбнувшись, — полностью чувствительность нейристорного мозга поначалу и не оценили. Предполагалось, что операторы просто механически добавляют и добавляют сведения, и это все продолжается до тех пор, пока не создастся некая критическая масса — то есть пока не образуется соответствующая картина мира или его модель, могущая в дальнейшем служить своеобразной точкой отсчета, исходным пунктом для саморазвития разума Палача. И он, похоже, начисто опроверг реальность такого способа.А вот что, тем не менее, действительно имело место — так это феноменальное значение импритинга, «запечатлевания». Запечатлелись личностные характеристики операторов, их отношение к тем или иным ситуациям. Они не вступили немедленно в действие и потому не были сразу обнаружены. Они находились скрытыми до тех пор, пока мозг не развился в достаточной степени, чтобы понять их. А потом было слишком поздно. Палач неожиданно получил четыре дополнительных личности и был не в состоянии координировать их. Когда он попытался разделить их, это ввергло его в нечто вроде шизофрении, а когда решил объединить, привело к кататонии. Он метался между двумя этими вариантами гибели. Именно тогда он и замолчал. Я чувствовала, что он испытывал нечто вроде приступа эпилепсии. Возбудившиеся хаотические токи в этом магнитном материале могли стереть его разум, что повлекло бы в конечном счете нечто эквивалентное смерти или идиотизму.— Я понял вашу мысль, — заметил я. — Теперь, если продолжать ее, я вижу только такие альтернативы: или успешная интеграция всех этих материалов, или действия металлического шизофреника. Что вы думаете о его поведении — как он будет себя вести, если один из этих вариантов окажется возможным?— Хорошо, — согласилась она. — Как я только что сказала, полагаю, были какие-то физические ограничения для сохранения множественности личностных структур на очень длительный период времени. Тем не менее, если бы это и было так, личность эта стала бы продолжением его собственной плюс копии четырех операторских — по крайней мере, временно. Ситуация в корне отличалась бы от той, в которую мог попасть человек-шизофреник того же типа, в том, что добавочные личности были бы точными отражениями подлинных личностей, а не ставшим независимым самовозбуждающимся комплексом. Они могли продолжать развиваться, они могли дегенерировать, они могли конфликтовать вплоть до точки разрушения или коренного изменения любого из них или всех их вместе взятых. Другими словами, невозможно предсказать, как это было в действительности и кто получился в результате.— Можно рискованное предположение?— Давайте.— После длительных неприятностей Палач справился с этими личностями. Он отстоял свои права. Он отбил атаку квартета демонов, который терзал его, и приобрел в процессе обороны всепоглощающую ненависть к реальным индивидуумам, ответственным за эти его мучения. Полностью освободиться, отомстить, добиться своего полного очищения — и он решил отыскать своих операторов и уничтожить их.Она улыбнулась.— Вы спутали два предположения — обычную шизофрению и способность преодолеть ее и стать полностью независимым и автономным. Это равные ситуации — неважно, какие связи вы между ними усматриваете.— Ладно, согласен. Но все же — как насчет моих заключений?— Вы говорите: если он превозможет все это, он возненавидит нас. Это напоминает мне не совсем честную попытку вызвать дух Зигмунда Фрейда: Эдип и Электра в одном лице, уничтожение их родителей — творцов всех их напряжений, тревог, воспламеняющих их впечатлительные сердца вместе с молодостью и беззащитностью. Как бы это назвать?..— Гермацисов комплекс? — предположил я.— Гермацисов?— Гермафродит был объединен в одно тело с нимфой Салмацис. Я произвел нечто подобное с их именами. Чтобы намекнуть на наличие четырех родителей, против которых возмущено дитя.— Остроумно, — согласилась она, улыбаясь. — Даже если бы свободные искусства не давали ничего больше, они обеспечили бы великолепными метафорами всех исследователей. Но это недопустимо, это чрезмерно антропоморфно. Вам хочется знать мое мнение. Ладно. Если Палач и осилил это, то случилось это только благодаря отличиям нейристорного мозга от человеческого. Исходя из моего профессионального опыта, могу заверить вас, что человек не смог бы справиться с подобной ситуацией и добиться стабильности. Если бы Палач сделал это, он должен был разрешить все противоречия и конфликты, овладеть ситуацией настолько основательно, что я не верю, что оставшееся могло повлечь такой вид ненависти. Страх, неуверенность — все, что рождает ненависть — должно было быть изучено, систематизировано и превращено в нечто более полезное. Возможно, все это привело бы к чувству отвращения или к желанию независимости и самоутверждения. Я полагаю, это единственная причина для возвращения корабля.— Следовательно, по вашему мнению, если сегодня Палач представляет собой мыслящую личность, то отношение его к своим бывшим операторам единственное: он не хотел бы иметь с ними больше ничего общего?— Верно. Как ни жаль вашей гипотезы о Гермацисовом комплексе. Но в таких случаях мы должны оценивать мозг, а не душу. И мы видим два варианта: либо он гибнет от шизофрении, либо успешное решение его проблем совершенно исключает возникновение желания отомстить. Другими словами, беспокоиться не о чем.Как бы мне это изложить потактичнее? Я решил, что не смогу…— Все это прекрасно, — сказал я, — настолько, насколько это реально. Но оттолкнемся одновременно и от чистой психологии, и от чисто физического. Могла ли существовать какая-то особая причина для того, чтобы он жаждал вашей смерти — то есть, я имею в виду простой и старомодный мотив убийства, основанный скорее на событиях, чем на всяких особенностях его мышления или психических отклонениях?Выражение лица ее было трудно разгадать, но, учитывая характер ее работы, я мог рассчитывать и на меньшее.— На каких событиях? — спросила она.— Понятия не имею. Потому и спрашиваю.Она покачала головой.— Боюсь, что не знаю.— Ну, что ж, — сказал я, — я больше не могу придумать, о чем вас еще порасспросить.— А я не могу придумать, о чем вам еще рассказать.Я допил кофе и поставил чашку на поднос.— Тогда благодарю вас, — сказал я, — за ваше время, за кофе. Вы были очень полезны.Я поднялся. Она тоже.— Что вы будете делать дальше? — спросила она.— Я еще не совсем решил, — ответил я. — Хочется подготовить как можно более полное сообщение. Может, вы что-нибудь посоветуете?— Я полагаю, что тут и изучать больше нечего, я дала вам все факты, которые только можно найти для вашего сообщения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9
Звонок разбудил меня. Рефлекторно перенесясь через комнату, я включил звук.— Да?— Мистер Донни? Восемь часов.— Спасибо.Я повалился в кресло. Меня можно охарактеризовать как человека с поздним зажиганием. Каждое утро я раскачивался понемногу. Основные желания медленно потекли по серому веществу. Медленно я протянул свою лапу и щелкнул когтями по паре номеров. Потом прокаркал заказ — завтрак и побольше кофе — обладательнице ответившего мне приятного голоса. Получасом позже я уже мог рычать. Затем вышел, покачиваясь, в то место, где течет вода, чтобы обновить свои контакты.Несмотря на то, что в крови гуляло нормальное количество адреналина и сахара, я почти не спал предыдущей ночью. Я закрыл лавочку после ухода Дона, набил карманы всем, в чем может появиться острая нужда, покинул «Протей», отправился в аэропорт и сел в самолет, который унес меня в Сент-Луис в спокойные часы темноты. Я не спал во время полета, размышляя о деле, о той задаче, решить которую я прибыл к Лейле Закери. По прилету я устроился в мотель аэропорта, оставил записку с просьбой разбудить меня в определенный час и провалился в сон.Пока я ел, я пересмотрел записи, которые дал мне Дон.Лейла Закери в настоящее время была одинока, разведясь со своим вторым мужем чуть менее двух лет назад; ей сорок шесть, живет она в квартире вблизи госпиталя, в котором работает. К досье было прикреплено фото давности этак десятилетней, и, судя по всему, Лейла была светлоглазой брюнеткой, комплекцией где-то между полнотой и толщиной, с фантастическими стеклами, оседлавшими вздернутый нос. Она опубликовала немало книг и статей с заголовками о всяких умопомешательствах, функциях, трудах, социальных контекстах и так далее.У меня не было времени на то, чтобы действовать своим обычным методом, становясь полностью новой личностью, существование которой подтверждает вся его история в Центральном банке данных. Только имя и легенда — и все. Хотя на этот раз не казалось необходимым даже это. На этот раз разумным подходом казалось нечто приближенное к настоящей правдивой истории.Я воспользовался общественным транспортом, чтобы добраться до ее дома. Я не стал предварительно звонить, потому что отказать во встрече голосу в телефонной трубке куда проще, чем пришедшему человеку.Если верить написанному, сегодня был один из тех дней, по которым она принимала на дому амбулаторных больных. По-видимому, ее задумкой было помочь пациенту избежать неприятия образа учреждения и не допустить ощущения стыда превращением приема у доктора, в нечто более похожее на обычный визит. Я не хотел отнимать у нее слишком много времени — я решил, что Дон мог бы заплатить за это, как за прием, если дело дойдет до этого — и был уверен, что мой визит был спланирован так, чтобы она могла, так сказать, перевести дыхание.Я едва нашел ее имя и номер квартиры среди кнопок в фойе здания, когда пожилая женщина прошла позади меня и отперла дверь. Она оглянулась на меня и придержала ее открытой, так что я вошел без звонка. Неплохо.Я поднялся на лифте, нашел дверь Лейлы и постучал. Я уже приготовился стучать еще раз, когда дверь приоткрылась.— Да? — спросила хозяйка, и я пересмотрел свою оценку насчет возраста фотографии. Она выглядела почти как на снимке. — Доктор Закери, — сказал я, — меня зовут Донни. Вы можете прояснить вопрос, с которым я пришел.— А что за вопрос?— Он касается некоего изобретения, прозванного Палачом.Она вздохнула и слегка поморщилась. Пальцы ее стиснули дверь.— Я проделал длинный путь, но много времени у вас не отниму. У меня лишь несколько вопросов, которые я хотел бы вам задать.— Вы работаете на правительство?— Нет.— Вас нанял Брокден?— Нет. Я нечто иное.— Ладно, — сказала она. — Сейчас у меня идет групповой сеанс. Это займет еще, возможно, с полчаса. Если вы подождете внизу, я дам вам знать сразу же, как только он закончится. Тогда мы сможем переговорить.— Договорились, — сказал я. — Спасибо.Она кивнула и закрыла дверь. Я отыскал лестницу и пошагал вниз.Выкурив сигарету, я решил, что дьявол-таки подбирает работу для лодырей и поблагодарил его за предложение. Я снова прогулялся к дверям. Через стекло я прочитал фамилии нескольких жителей пятого этажа. Поднявшись, я постучал в одну из дверей. Перед тем, как ее открыли, я достал записную книжку и встал на видное место.— Да? — коротко, но с любопытством.— Меня звать Стефен Фостер, миссис Глантз. Я провожу исследование по заказу Североамериканской Лиги потребителей. Я бы заплатил вам за пару минут вашего времени, во время которых вы ответите на несколько вопросов о продуктах, которыми вы пользуетесь.— Как это… а, заплатите мне?— Да, мадам, десять долларов. Около дюжины вопросов. Это займет не больше пары минут.— Ладно, — она открыла дверь пошире. — Может, пройдете?— Нет, спасибо. Это совсем ненадолго — не успеешь зайти, уже и выходить надо. Первый вопрос касается стирального порошка…Десятью минутами позже я спустился обратно в вестибюль, добавив три червонца к списку расходов, который я вел. Когда ситуация полна непредсказуемого и мне приходится импровизировать, то приходится предусматривать столько непредвиденных ситуаций, сколько сумею.Еще через четверть часа — или около того — двери лифта скользнули и выгрузили трех парней — двух молодых и одного средних лет, небрежно одетых и над чем-то хихикавших.Здоровяк, тот, что был поближе ко мне, подошел и кивнул:— Это ты тот парень, который ждет, чтобы увидеться с доктором Закери?— Верно.— Она велела передать, чтобы ты поднимался.— Спасибо.Я снова встал и вернулся к ее двери. Лейла открыла на мой стук, кивнула, приглашая войти, и усадила в удобное кресло на дальнем конце жилой комнаты.— Чашечку кофе? — спросила она. — Свежего? Я приготовила больше, чем смогу выпить.— Это было бы прекрасно. Спасибо.Чуть позже она внесла пару чашек кофе, одну вручила мне, а сама уселась на софу слева.— Вы заинтриговали меня, — призналась она. — Рассказывайте.— Ладно. Мне сказали, что манипулятор, известный как Палач, возможно, обладающий теперь разумом — искусственным разумом, вернулся на землю…— Гипотетически, — заметила она. — Тем не менее вы знаете нечто, чего не знала я. Мне сказали, что корабль Палача вернулся и затонул в Заливе. И никаких свидетельств в пользу того, что на корабле кто-то был.— Хотя это кажется вполне разумным — что там был некто.— Не менее мне может показаться, что Палач послал корабль к известной ему точке встречи много лет назад, и что эта точка была лишь недавно достигнута кораблем. А может быть, его направляли не сюда, но из-за сбоя в программе он прибыл на Землю.— Для чего же ему отправлять корабль, а самому оставаться без средств сообщения?— Прежде, чем я отвечу на этот вопрос, — заявила она, — я хотела бы знать, каким боком это касается вас. Пресса?— Нет, — сказал я. — Я пишу о науке. Новинки техники, популяризация и все такое прочее. Но в этот раз меня не интересует публикация. Меня наняли подготовить обзор психологического склада Палача.— Для кого?— Частное расследование. Наниматели хотят знать, что может повлиять на его мышление, как он вероятнее всего поведет себя — если он действительно вернулся. У меня есть немало домашних заготовок и я обнаружил, что его синтетическая личность может представлять собой смесь умов четырех его операторов. Итак, напрашивались личные контакты — собрать ваши мнения о том, на что он может походить. По очевидным причинам я пришел к вам первой.Она кивнула.— Со мной недавно говорил мистер Вэлш. Он работает на сенатора Брокдена.— Да? Я никогда не вдавался в дела работодателей сверх того, о чем они просили меня сделать. Сенатор Брокден тоже в моем списке, следом за Дэвидом Фентрисом.— Вам сообщили о Мэнни Барнсе?— Да. Бедняга.— Очевидно, именно это и повлияло на Джесси. Он — как бы мне это выразить — он цепляется за жизнь изо всех сил, пытаясь закончить огромное количество дел за то время, что ему осталось. Каждая секунда важна для него. Он чувствует, как старуха в белом саване уже дышит ему в затылок… И тут корабль возвращается и один из нас погибает. Из того, что нам известно о Палаче, последнее, что мы слышали — он повел себя, как будто спятил. Джесси усмотрел во всем этом какую-то взаимосвязь и отсюда понятно его состояние страха. Здесь нет ничего дурного, пусть позабавится, если это не мешает ему работать.— Но вы не ощущаете угрозы?— Нет. Именно я была последней наставницей Палача прежде чем нашу связь прервали и я смогла потом понять, что случилось. Первое, что он освоил — это организация восприятия и двигательная активность. Большая часть всего остального получена им из сознания операторов. Но эти сведения были слишком искажены, чтобы уже с самого начала означать слишком много — представьте себе ребенка, зазубрившего Геттисбергское обращение. Оно сидит у него в голове — и все. Тем не менее, оно может стать для него и интересным, и важным. Постигнутое, оно сможет даже вдохновить его на действия. Конечно, вначале потребуется, чтобы ребенок подрос. Теперь представьте себе ребенка с огромным количеством сталкивающихся образов — позиций, склонностей, воспоминаний — ни одно из которых не действовало на него все то время, пока он остается ребенком. Добавьте ему чуть-чуть зрелости (только не забывайте, что образцы ему дадены четырьмя разными личностями), и каждый образец при этом куда более мощен, чем слова самого умелого агитатора, несущие, как это всегда бывает, заряд своих собственных чувств. Попытайтесь вообразить себе конфликты, противоречия, порождаемые столкновением взглядов четырех людей…— А почему об этом не подумали раньше? — спросил я.— Ах, — сказала она, улыбнувшись, — полностью чувствительность нейристорного мозга поначалу и не оценили. Предполагалось, что операторы просто механически добавляют и добавляют сведения, и это все продолжается до тех пор, пока не создастся некая критическая масса — то есть пока не образуется соответствующая картина мира или его модель, могущая в дальнейшем служить своеобразной точкой отсчета, исходным пунктом для саморазвития разума Палача. И он, похоже, начисто опроверг реальность такого способа.А вот что, тем не менее, действительно имело место — так это феноменальное значение импритинга, «запечатлевания». Запечатлелись личностные характеристики операторов, их отношение к тем или иным ситуациям. Они не вступили немедленно в действие и потому не были сразу обнаружены. Они находились скрытыми до тех пор, пока мозг не развился в достаточной степени, чтобы понять их. А потом было слишком поздно. Палач неожиданно получил четыре дополнительных личности и был не в состоянии координировать их. Когда он попытался разделить их, это ввергло его в нечто вроде шизофрении, а когда решил объединить, привело к кататонии. Он метался между двумя этими вариантами гибели. Именно тогда он и замолчал. Я чувствовала, что он испытывал нечто вроде приступа эпилепсии. Возбудившиеся хаотические токи в этом магнитном материале могли стереть его разум, что повлекло бы в конечном счете нечто эквивалентное смерти или идиотизму.— Я понял вашу мысль, — заметил я. — Теперь, если продолжать ее, я вижу только такие альтернативы: или успешная интеграция всех этих материалов, или действия металлического шизофреника. Что вы думаете о его поведении — как он будет себя вести, если один из этих вариантов окажется возможным?— Хорошо, — согласилась она. — Как я только что сказала, полагаю, были какие-то физические ограничения для сохранения множественности личностных структур на очень длительный период времени. Тем не менее, если бы это и было так, личность эта стала бы продолжением его собственной плюс копии четырех операторских — по крайней мере, временно. Ситуация в корне отличалась бы от той, в которую мог попасть человек-шизофреник того же типа, в том, что добавочные личности были бы точными отражениями подлинных личностей, а не ставшим независимым самовозбуждающимся комплексом. Они могли продолжать развиваться, они могли дегенерировать, они могли конфликтовать вплоть до точки разрушения или коренного изменения любого из них или всех их вместе взятых. Другими словами, невозможно предсказать, как это было в действительности и кто получился в результате.— Можно рискованное предположение?— Давайте.— После длительных неприятностей Палач справился с этими личностями. Он отстоял свои права. Он отбил атаку квартета демонов, который терзал его, и приобрел в процессе обороны всепоглощающую ненависть к реальным индивидуумам, ответственным за эти его мучения. Полностью освободиться, отомстить, добиться своего полного очищения — и он решил отыскать своих операторов и уничтожить их.Она улыбнулась.— Вы спутали два предположения — обычную шизофрению и способность преодолеть ее и стать полностью независимым и автономным. Это равные ситуации — неважно, какие связи вы между ними усматриваете.— Ладно, согласен. Но все же — как насчет моих заключений?— Вы говорите: если он превозможет все это, он возненавидит нас. Это напоминает мне не совсем честную попытку вызвать дух Зигмунда Фрейда: Эдип и Электра в одном лице, уничтожение их родителей — творцов всех их напряжений, тревог, воспламеняющих их впечатлительные сердца вместе с молодостью и беззащитностью. Как бы это назвать?..— Гермацисов комплекс? — предположил я.— Гермацисов?— Гермафродит был объединен в одно тело с нимфой Салмацис. Я произвел нечто подобное с их именами. Чтобы намекнуть на наличие четырех родителей, против которых возмущено дитя.— Остроумно, — согласилась она, улыбаясь. — Даже если бы свободные искусства не давали ничего больше, они обеспечили бы великолепными метафорами всех исследователей. Но это недопустимо, это чрезмерно антропоморфно. Вам хочется знать мое мнение. Ладно. Если Палач и осилил это, то случилось это только благодаря отличиям нейристорного мозга от человеческого. Исходя из моего профессионального опыта, могу заверить вас, что человек не смог бы справиться с подобной ситуацией и добиться стабильности. Если бы Палач сделал это, он должен был разрешить все противоречия и конфликты, овладеть ситуацией настолько основательно, что я не верю, что оставшееся могло повлечь такой вид ненависти. Страх, неуверенность — все, что рождает ненависть — должно было быть изучено, систематизировано и превращено в нечто более полезное. Возможно, все это привело бы к чувству отвращения или к желанию независимости и самоутверждения. Я полагаю, это единственная причина для возвращения корабля.— Следовательно, по вашему мнению, если сегодня Палач представляет собой мыслящую личность, то отношение его к своим бывшим операторам единственное: он не хотел бы иметь с ними больше ничего общего?— Верно. Как ни жаль вашей гипотезы о Гермацисовом комплексе. Но в таких случаях мы должны оценивать мозг, а не душу. И мы видим два варианта: либо он гибнет от шизофрении, либо успешное решение его проблем совершенно исключает возникновение желания отомстить. Другими словами, беспокоиться не о чем.Как бы мне это изложить потактичнее? Я решил, что не смогу…— Все это прекрасно, — сказал я, — настолько, насколько это реально. Но оттолкнемся одновременно и от чистой психологии, и от чисто физического. Могла ли существовать какая-то особая причина для того, чтобы он жаждал вашей смерти — то есть, я имею в виду простой и старомодный мотив убийства, основанный скорее на событиях, чем на всяких особенностях его мышления или психических отклонениях?Выражение лица ее было трудно разгадать, но, учитывая характер ее работы, я мог рассчитывать и на меньшее.— На каких событиях? — спросила она.— Понятия не имею. Потому и спрашиваю.Она покачала головой.— Боюсь, что не знаю.— Ну, что ж, — сказал я, — я больше не могу придумать, о чем вас еще порасспросить.— А я не могу придумать, о чем вам еще рассказать.Я допил кофе и поставил чашку на поднос.— Тогда благодарю вас, — сказал я, — за ваше время, за кофе. Вы были очень полезны.Я поднялся. Она тоже.— Что вы будете делать дальше? — спросила она.— Я еще не совсем решил, — ответил я. — Хочется подготовить как можно более полное сообщение. Может, вы что-нибудь посоветуете?— Я полагаю, что тут и изучать больше нечего, я дала вам все факты, которые только можно найти для вашего сообщения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9