Лендьел, прошедший колымские лагеря, так пишет об этом: «Нас забрали в феврале. Первое мая было днем строгого режима. Третьего мая один из моих товарищей подозвал меня к форточке в бане: „Смотри, — показал он. — Там виден красный флаг на доме“. А ведь мы все верили, что являемся пленниками контрреволюционного переворота. А оказывается…»Большинство людей верили Сталину, они считали немыслимым, что он имеет отношение к массовому террору. Даже в момент расстрела многие умирали с его именем на устах. Мейерхольд, известный театральный режиссер, еще до своего ареста рассказывал, что во время массовых расправ встретился с Б. Пастернаком. Поэт начал разговор, как и многие тогда, со вздохов: «Если бы кто-то рассказал об этом Сталину…» Находившаяся в то время уже в лагере Зинаида Немцова вместе со своими товарищами вначале считала, что Сталин не знает о творившихся беззакониях: «Начальниками лагерей были сперва дзержинцы, как их называли. Те, кто еще работал в ЧК. У нас таким был Подлесный. Когда не было рядом охранника, он вел себя вполне прилично, даже называл нас на „вы“ и говорил: „Товарищи“. …Однажды Подлесный сказал, что принимаются меры, чтобы все-таки закончилось беззаконие. Но, к несчастью, этот вопрос решает не Сталин. И тут мы спросили: „А вы считаете, что Сталин знает?“ — „Да, я твердо знаю, что Сталин все знает“.Однако масса людей думала все-таки по-другому. По рассказу той же З. Немцовой, в лагере даже в бараке для заключенных-сумасшедших шла речь о Сталине: «Однажды уже в лагере меня послали в командировку.Туда, где содержались сумасшедшие… Заключенные… Когда я вошла в барак, я услышала гул. Абсолютное большинство разговаривало со Сталиным! «Дорогой товарищ Сталин, я же всегда был такой… Никогда… Послушайте меня…» И так далее. На почве Сталина, обращаясь к нему, люди сходили с ума».Вера в Сталина среди нормальных людей препятствовала даже возможности разграничения между «виновным» и «жертвой». Суть механизма репрессий именно в том и заключалась, что нельзя было отделить «виновного» вчера от «жертвы» завтра.Г. Бакланов пишет об этом: «Только не думай, пожалуйста, что он действительно враг. Он просто в какой-то момент решил, что можно пожертвовать мною и тем самым спасти себя. Не для себя — для великой цели. Для которой он важней, чем я. И не понимал, что, подписывая мне приговор, он уже подписывает приговор себе. Так бывало. Когда люди, молча отвернувшись, приносили в жертву одного, они тем самым утверждали право с каждым из них расправиться в дальнейшем. Все начинается с одного. Важен этот один. Первый. Стоит людям отвернуться от него, молча подтвердить бесправие, и им всем в дальнейшем будет отказано в правах. Что трудно сделать с первым, то легко в дальнейшем сделать с тысячами».Однако это могли понять только единицы даже среди тех, кто оставался на свободе.Страх, царивший в городах и селах, исключал возможность обмена информацией. Один из эпизодов романа А. Солженицына «В круге первом» достоверно отражает такую атмосферу, а в его повести «Один день Ивана Денисовича» запечатлена аналогичная обстановка в лагерях, внутри «зоны». Да и как можно было восстать? Против кого? На уровне всего общества не было ясного ответа на этот вопрос. Внутри партии появлялись разрозненные очаги сопротивления сталинской политике, но обычно они выступали не против структуры власти или Сталина, в ком находила воплощение эта структура, а главным образом против «заблуждений» и «ошибок», против отдельных руководителей и отдельных преступлений. Венгерский писатель-коммунист Э. Шинко характеризовал состояние, в котором пребывало общество: «Тот, кто знал о „тихом“ исчезновении отдельных людей, мог знать об этом только потому, что однажды пропадал знакомый ему человек. Правда, можно было подумать, что речь идет о частном случае, но поскольку это был знакомый, близкий человек, то появлялся страх, как бы самому не попасть в беду — и человек молчал. Таким образом складывалась изоляция личности от государственного аппарата, аналог которой вряд ли можно найти в истории».В подобной атмосфере фарсы судебных процессов представлялись многим правдоподобными. Не только американский посол Дэвис «заглотил» такую наживку и писал о «пятой колонне», в подлинность процесса Зиновьева — Каменева поверило и венгерское посольство. В совершенно секретном донесении посла Венгрии от 22 августа 1936 года можно прочитать такую, по сути дела фантастическую, историю: «Из русского источника, представляющегося достоверным, я получил сведения, что весной этого года ГПУ было поручено установить, почему плохо разворачивается стахановское движение. ГПУ нашло следы в Тифлисе, Омске, Москве, Ленинграде и Минске, все они вели к Зиновьеву и Каменеву, однако решающих доказательств не было. Как обычно, на помощь пришла чистая случайность. Жена Смирнова — Сафронова застала мужа с другой женщиной, к тому же в деликатной ситуации. Из чувства мести она сошлась с террористом Яковлевым, членом той же организации, и, выведав все от него, донесла о заговоре в ГПУ. Дальше все было просто. По указанию Сталина ГПУ приступило к безжалостным акциям — были арестованы тысячи людей, аресты лиц, не симпатизирующих режиму, продолжаются… о руководителях якобы установлено, что они поддерживали связь с германским гестапо. Таким образом, открылся повод для сенсационного процесса…»«Теория заговора» на короткое время пережила даже самого Сталина. Сталин разбирался в такого рода делах, он знал, как надо манипулировать общественным мнением, и знал, как следует убеждать обвиняемых, чтобы они признавали самих себя виновными — при помощи шантажа и насилия. На всех деталях этих судебных процессов виден почерк Сталина, во многих воспоминаниях говорится о том, что он был за кулисами событий и следил по радио за ходом процессов.Но и тогда, когда волна процессов и репрессий взметнулась высоко, имели место случаи сопротивления, пусть еди444444ничные и вовсе неэффективные. Различные виды выступлений против политики Сталина имели нравственное значение, причем скорее с точки зрения будущего. В пример можно привести судьбу одного из основателей Советского Красного Флота — Ф. Ф. Раскольникова, который, прежде чем уйти из жизни осенью 1939 года, оставил потомкам свое письмо. Его «Открытое письмо Сталину» содержит теоретический и политический анализ, сохраняющий свою актуальность и поныне. Подобным образом боролся и Бухарин, попросивший жену сохранить в своей памяти его письмо. Другого рода сопротивление оказывали революционеры, которые даже под пытками, несмотря на насилие, отказывались давать ложные показания для сфальсифицированных судебных процессов. Свое отношение к репрессиям демонстрировали в лагерях те охранники, которые, как писал Й. Лендьел, пытались помогать заключенным, если это было возможно. Доброе намерение придавало силы…Вне всякого сомнения, именно подавляющая часть населения, которая ощущала позитивные результаты революции и советского периода развития страны, являлась опорой, причем прочной опорой, сталинской диктатуры. Известные позитивные черты этого явления проявились во время войны.Открытое выступление, протест перед лицом всей страны были не просто вопросом личного мужества. Г. Бакланов, например, показывает истоки драматического конфликта, лежащего в основе формирования и сохранения данного явления: «Страшно, что мы сами помогли укрепить слепую веру в него и теперь перед этой верой бессильны. Святая правда выглядит страшной ложью, если она не соответствует сегодняшним представлениям людей. Ты можешь представить, что было бы, если б нашелся сейчас человек, который по радио, например, сказал бы на всю страну о том, что творится, о Сталине? Знаешь, что было бы? С этой минуты даже тот, кто колеблется, поверил бы. И уже любая жестокость была бы оправдана».Отдельные случаи протестов имели место, несмотря на то что при этом люди рисковали собственной жизнью, они это прекрасно понимали. Р. Медведев пишет, что после ареста маршала Тухачевского старый большевик Н. Н. Кулябко, рекомендовавший его в партию, немедленно написал протест на имя Сталина. Ответом был арест самого Кулябко. После ареста физика Бронштейна протестовали такие известные люди, как А. Ф. Иоффе, И. Е. Тамм, В. А. Фок, С. Я. Маршак и К. И. Чуковский. Мы знаем, как действовал П. Л. Капица, защищая Л. Д. Ландау, и с успехом. Не единожды бывало, что «помогал» и сам Сталин, более того, даже наказывал за действия, которые он считал ошибочными.Сталин как бы всегда стоял на стороне справедливости. Советский публицист Юрий Карякин так охарактеризовал эту черту вождя: Сталин — самый абстрактный гуманист и самый конкретный убийца. ЛИЧНОСТЬ ДИКТАТОРА Робеспьер: «…да, кровавый мессия! Да, я устраиваю Голгофу не себе, а другим!.. Тот спас людей своей кровью, а я — их собственной. Он заставил их самих согрешить, а я беру грех на себя. Он испытал сладость страдания, а я терплю муку палача. Кто принес большую жертву — я или он?» Георг Бюхнер
— Что он говорит? — спросила Маргарита, и совершенно спокойное ее лицо подернулось дымкой сострадания.— Он говорит, — раздался голос Воланда, — одно и то же, он говорит, что и при луне ему нет покоя и что у него плохая должность. Так говорит он всегда, когда не спит, а когда спит, то видит одно и то же — лунную дорогу и хочет пойти по ней и разговаривать с арестантом Га-Ноцри, потому что, как он утверждает, он чего-то не договорил тогда, давно, четырнадцатого числа весеннего месяца нисана. Но, увы, на эту дорогу ему выйти почему-то не удается, и к нему никто не приходит. Тогда, что же поделаешь, приходится разговаривать ему с самим собою. Впрочем, нужно же какое-нибудь разнообразие, и… он нередко прибавляет, что более всего в мире ненавидит свое бессмертие и неслыханную славу. Он утверждает, что он охотно бы поменялся своей участью с оборванным бродягой Левием Матвеем. Михаил Булгаков
Милован Джилас, в прошлом известный деятель Союза коммунистов Югославии, был одним из немногих иностранцев, которые в ходе встреч и бесед со Сталиным могли внимательно наблюдать за ним. Свои воспоминания об этом он опубликовал в книге «Разговоры со Сталиным». После первой встречи со Сталиным в 1944 году у него остались следующие впечатления:«Но проще всех выглядел хозяин. Сталин был в маршальском мундире и мягкой обуви, никаких медалей, за исключением Золотой Звезды. В его манере держаться не было ничего наигранного, никакой рисовки. Не было и того величия Сталина, которое было нам знакомо по фотографиям и фильмам, — выработанной монументальности походки и позы. Он был чем-то обеспокоен. Он поигрывал трубкой, на которой стоял знак английской фирмы „Данхил“, или чертил круги синим карандашом, отмечая наиболее важные пункты обсуждения. Эти пункты он вычеркивал по мере приближения дискуссии к завершению и все время поворачивал голову то в одну сторону, то в другую, ерзая при этом на стуле.Я был также удивлен вот чем — он оказался очень маленького роста и нескладный. Торс короткий и узкий, а ноги и руки слишком длинные. Его левая рука и плечо двигались с трудом. У него был довольно большой живот, волосы редкие, хотя не скажешь, что череп его был лысым, Лицо белое с красными щеками. Позже я узнал, что этот цвет лица, характерный для тех, кто проводит много времени в кабинете, в советском руководстве получил название «кремлевский цвет лица». Зубы у него были темные и неровные, направленные внутрь. Даже усы не были густыми и жесткими. Но все же в нем было что-то народное, крестьянское, что-то от домовитого хозяина — эти желтые глаза и смесь непреклонности и лукавой хитрости.Меня также удивил его акцент. Можно было сразу же сказать, что он нерусский. Тем не менее его словарный запас был богат, речь очень яркая и образная, насыщенная русскими пословицами и поговорками. Позже я убедился, что Сталин хорошо знал русскую литературу, правда только русскую. Но вот что он действительно хорошо знал помимо того, что относилось к России, так это политическую историю.Единственное, что меня не удивило: у Сталина было чувство юмора — грубого, самоуверенного, но не совсем лишенного тонкости и глубины. Реакция у него была быстрая, точная и убедительная. Это не означало, что он не выслушивал собеседника. Но было ясно, что он не сторонник длинных объяснений. Примечательным было его отношение к Молотову. Несомненно, он считал его своим близким товарищем, в чем я позже убедился. Молотов был единственным членом Политбюро, с которым Сталин был на «ты», что само по себе уже знаменательно, если знаешь, что даже среди очень близких друзей по-русски обращение «вы» считается нормальным».В многочисленных произведениях, посвященных Сталину, освещаются разнообразные вопросы, связанные с его личностью. Однако вряд ли найдется вопрос, по которому бы мнения и оценки исследователей совпадали.Даже такие известные черты характера Сталина, как двуличие, вероломство, способность отказаться от данного им слова, жестокость рассматриваются по-разному. Это прежде всего зависит от определения факторов, мотивировавших его поведение. Впрочем, сейчас все больше исследователей склоняются к тому, чтобы не объяснять поведение Сталина исключительно его тяжелым душевным заболеванием, манией преследования, болезненной подозрительностью, которая проявлялась и по отношению к его коллегам и соратникам. Всем этим чертам его характера особое значение конечно же придает фактор, который Ленин назвал «необъятной властью», сосредоточенной в руках Сталина. Правда, Ленин указывал и на такие черты характера своего будущего преемника, как капризность, грубость, нелояльность по отношению к товарищам и определенный эгоцентризм. Позднее выяснилось, что тщеславие Сталина было более сильным, чем у Троцкого, что у него были совершенно безудержные амбиции, что он полностью пренебрегает моральными нормами. Ленин только тогда стал обращать внимание на эти качества Сталина, когда внутри партии тот сконцентрировал в своих руках «необъятную власть» и начал предпринимать попытки контролировать деятельность самого Ленина. Но в тот период эти качества Генерального секретаря ЦК еще не были настолько очевидными, как это стало позднее. Подобные черты личности Сталина, не очень разборчивого в средствах, вероятно, не проявились бы, если бы он, скажем, занял должность секретаря райкома или управдома где-нибудь в России или Грузии. Ведь униженность, насилие и жестокость представляли собой общественную болезнь, которая в России имела вековое прошлое. В начале века население многих деревень подвергалось поркам. Даже долгие годы подполья не смогли радикально изменить восточные, по-азиатски неукротимые черты характера Сталина. К самодисциплине его приучили духовная семинария и строгие правила пребывания на нелегальном положении. Однако и они не переломили в нем вождистских амбиций. По мере приближения к вершинам власти эти стремления все больше и больше заполняли его личность. Как и многие настоящие революционеры, он был человеком одержимым, но не только идеей революции. Он был одержим мыслью о своем предназначении, о своем призвании. Его способность навязывать другим свою волю нельзя отождествлять с понятием сильной воли. Среди членов партии большевиков было много людей с сильной волей, было немало и таких людей, которые в сталинских тюрьмах сохранили свою моральную и физическую стойкость, и, кстати, как пишет Рой Медведев, трудно сказать, оказался бы Сталин способным на это в подобных условиях.Люди, попадавшие под сильное влияние его личности, относились к нему с обожанием. Н. С. Хрущев в своих воспоминаниях, например, писал: «Весь этот период моей работы в Московском городском партийном комитете, довольно часто имея возможность общаться со Сталиным, слушать его и даже получать непосредственные указания по тем или иным вопросам, я был буквально… очарован Сталиным, его предупредительностью, его заботой… Все, что я видел и слышал у Сталина, на меня это производило чарующее впечатление, я был всецело поглощен обаянием Сталина».Многие, но, конечно, это относилось скорее к 20-м годам, не выносили его. Именно потому, что более или менее ясно представляли, что Сталин растопчет всех, кто будет стоять на его дороге. Его ненавидели, и мало было таких людей, которые оставались к нему равнодушными. Люди, духовно более развитые, чем он, редко попадали в его ближайшее окружение. Пожалуй, единственным исключением был Бухарин. Однако это отнюдь не означает, что Сталин любил таких интеллектуально развитых людей. Все для него были винтиками в механизме. Из воспоминаний революционеров, находившихся с ним вместе в ссылке, прежде всего из воспоминаний Свердлова, видно, что Сталин по своей натуре избегал людей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38
— Что он говорит? — спросила Маргарита, и совершенно спокойное ее лицо подернулось дымкой сострадания.— Он говорит, — раздался голос Воланда, — одно и то же, он говорит, что и при луне ему нет покоя и что у него плохая должность. Так говорит он всегда, когда не спит, а когда спит, то видит одно и то же — лунную дорогу и хочет пойти по ней и разговаривать с арестантом Га-Ноцри, потому что, как он утверждает, он чего-то не договорил тогда, давно, четырнадцатого числа весеннего месяца нисана. Но, увы, на эту дорогу ему выйти почему-то не удается, и к нему никто не приходит. Тогда, что же поделаешь, приходится разговаривать ему с самим собою. Впрочем, нужно же какое-нибудь разнообразие, и… он нередко прибавляет, что более всего в мире ненавидит свое бессмертие и неслыханную славу. Он утверждает, что он охотно бы поменялся своей участью с оборванным бродягой Левием Матвеем. Михаил Булгаков
Милован Джилас, в прошлом известный деятель Союза коммунистов Югославии, был одним из немногих иностранцев, которые в ходе встреч и бесед со Сталиным могли внимательно наблюдать за ним. Свои воспоминания об этом он опубликовал в книге «Разговоры со Сталиным». После первой встречи со Сталиным в 1944 году у него остались следующие впечатления:«Но проще всех выглядел хозяин. Сталин был в маршальском мундире и мягкой обуви, никаких медалей, за исключением Золотой Звезды. В его манере держаться не было ничего наигранного, никакой рисовки. Не было и того величия Сталина, которое было нам знакомо по фотографиям и фильмам, — выработанной монументальности походки и позы. Он был чем-то обеспокоен. Он поигрывал трубкой, на которой стоял знак английской фирмы „Данхил“, или чертил круги синим карандашом, отмечая наиболее важные пункты обсуждения. Эти пункты он вычеркивал по мере приближения дискуссии к завершению и все время поворачивал голову то в одну сторону, то в другую, ерзая при этом на стуле.Я был также удивлен вот чем — он оказался очень маленького роста и нескладный. Торс короткий и узкий, а ноги и руки слишком длинные. Его левая рука и плечо двигались с трудом. У него был довольно большой живот, волосы редкие, хотя не скажешь, что череп его был лысым, Лицо белое с красными щеками. Позже я узнал, что этот цвет лица, характерный для тех, кто проводит много времени в кабинете, в советском руководстве получил название «кремлевский цвет лица». Зубы у него были темные и неровные, направленные внутрь. Даже усы не были густыми и жесткими. Но все же в нем было что-то народное, крестьянское, что-то от домовитого хозяина — эти желтые глаза и смесь непреклонности и лукавой хитрости.Меня также удивил его акцент. Можно было сразу же сказать, что он нерусский. Тем не менее его словарный запас был богат, речь очень яркая и образная, насыщенная русскими пословицами и поговорками. Позже я убедился, что Сталин хорошо знал русскую литературу, правда только русскую. Но вот что он действительно хорошо знал помимо того, что относилось к России, так это политическую историю.Единственное, что меня не удивило: у Сталина было чувство юмора — грубого, самоуверенного, но не совсем лишенного тонкости и глубины. Реакция у него была быстрая, точная и убедительная. Это не означало, что он не выслушивал собеседника. Но было ясно, что он не сторонник длинных объяснений. Примечательным было его отношение к Молотову. Несомненно, он считал его своим близким товарищем, в чем я позже убедился. Молотов был единственным членом Политбюро, с которым Сталин был на «ты», что само по себе уже знаменательно, если знаешь, что даже среди очень близких друзей по-русски обращение «вы» считается нормальным».В многочисленных произведениях, посвященных Сталину, освещаются разнообразные вопросы, связанные с его личностью. Однако вряд ли найдется вопрос, по которому бы мнения и оценки исследователей совпадали.Даже такие известные черты характера Сталина, как двуличие, вероломство, способность отказаться от данного им слова, жестокость рассматриваются по-разному. Это прежде всего зависит от определения факторов, мотивировавших его поведение. Впрочем, сейчас все больше исследователей склоняются к тому, чтобы не объяснять поведение Сталина исключительно его тяжелым душевным заболеванием, манией преследования, болезненной подозрительностью, которая проявлялась и по отношению к его коллегам и соратникам. Всем этим чертам его характера особое значение конечно же придает фактор, который Ленин назвал «необъятной властью», сосредоточенной в руках Сталина. Правда, Ленин указывал и на такие черты характера своего будущего преемника, как капризность, грубость, нелояльность по отношению к товарищам и определенный эгоцентризм. Позднее выяснилось, что тщеславие Сталина было более сильным, чем у Троцкого, что у него были совершенно безудержные амбиции, что он полностью пренебрегает моральными нормами. Ленин только тогда стал обращать внимание на эти качества Сталина, когда внутри партии тот сконцентрировал в своих руках «необъятную власть» и начал предпринимать попытки контролировать деятельность самого Ленина. Но в тот период эти качества Генерального секретаря ЦК еще не были настолько очевидными, как это стало позднее. Подобные черты личности Сталина, не очень разборчивого в средствах, вероятно, не проявились бы, если бы он, скажем, занял должность секретаря райкома или управдома где-нибудь в России или Грузии. Ведь униженность, насилие и жестокость представляли собой общественную болезнь, которая в России имела вековое прошлое. В начале века население многих деревень подвергалось поркам. Даже долгие годы подполья не смогли радикально изменить восточные, по-азиатски неукротимые черты характера Сталина. К самодисциплине его приучили духовная семинария и строгие правила пребывания на нелегальном положении. Однако и они не переломили в нем вождистских амбиций. По мере приближения к вершинам власти эти стремления все больше и больше заполняли его личность. Как и многие настоящие революционеры, он был человеком одержимым, но не только идеей революции. Он был одержим мыслью о своем предназначении, о своем призвании. Его способность навязывать другим свою волю нельзя отождествлять с понятием сильной воли. Среди членов партии большевиков было много людей с сильной волей, было немало и таких людей, которые в сталинских тюрьмах сохранили свою моральную и физическую стойкость, и, кстати, как пишет Рой Медведев, трудно сказать, оказался бы Сталин способным на это в подобных условиях.Люди, попадавшие под сильное влияние его личности, относились к нему с обожанием. Н. С. Хрущев в своих воспоминаниях, например, писал: «Весь этот период моей работы в Московском городском партийном комитете, довольно часто имея возможность общаться со Сталиным, слушать его и даже получать непосредственные указания по тем или иным вопросам, я был буквально… очарован Сталиным, его предупредительностью, его заботой… Все, что я видел и слышал у Сталина, на меня это производило чарующее впечатление, я был всецело поглощен обаянием Сталина».Многие, но, конечно, это относилось скорее к 20-м годам, не выносили его. Именно потому, что более или менее ясно представляли, что Сталин растопчет всех, кто будет стоять на его дороге. Его ненавидели, и мало было таких людей, которые оставались к нему равнодушными. Люди, духовно более развитые, чем он, редко попадали в его ближайшее окружение. Пожалуй, единственным исключением был Бухарин. Однако это отнюдь не означает, что Сталин любил таких интеллектуально развитых людей. Все для него были винтиками в механизме. Из воспоминаний революционеров, находившихся с ним вместе в ссылке, прежде всего из воспоминаний Свердлова, видно, что Сталин по своей натуре избегал людей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38