Вслед девушкам кинулось несколько мужчин
- не то усердных учеников, не то слуг. Таис и Гесиона вскочили на
колесницу, поджидавшую их, но мальчик-возница не успел тронуть лошадей,
как их схватили под уздцы, а трое здоровенных пожилых мужчин кинулись к
открытому сзади входу на колесницу, чтобы стащить с нее обеих женщин.
- Не уйдете, блудницы! Попались развратницы! - заорал человек с
широкой неподстриженной бородой, протягивая руку к Таис.
В этот миг Гесиона, вырвав бич у возницы, изо всей силы ткнула им в
раззявленный кричащий рот. Нападавший грохнулся наземь.
Освобожденная Таис раскрыла сумку, подвешенную к стенке колесницы, и,
выхватив коробку с пудрой, засыпала ей глаза второго мужчины. Короткая
отсрочка ни к чему не привела. Колесница не могла сдвинуться с места, а
выход из нее был закрыт.
Дело принимало серьезный оборот. Никого из путников не было на
дороге, и злобные философы могли легко справиться с беззащитными
девушками. Мальчик-возница, которого Таис взяла вместо пожилого конюха,
беспомощно озирался вокруг, не зная, что делать с загородившими путь
людьми.
Но Афродита была милостива к Таис. С дороги послышался гром колес и
копыт. Из-за поворота вылетела четверка бешеных коней в ристалищной
колеснице. Управляла ими женщина. Золотистые волосы плащом развевались по
ветру - Эгесихора!
- Таис, малакион (дружочек), держись!
Зная, что спартанка сделает что-то необычайное, Таис схватилась за
борт колесницы, крикнув Гесионе держаться изо всех сил. Эгесихора резко
повернула, не сбавляя хода, объехала колесницу Таис и вдруг бросила
лошадей направо, зацепившись выступающей осью за ее ось. Бородатые,
державшие лошадей, с воплями пустились прочь, стараясь избежать копыт и
колес, кто-то покатился в пыли под ноги лошадей, закричал от боли. Лошади
Таис понесли, а Эгесихора, сдержав четверку с неженской силой, расцепила
неповрежденные колесницы.
- Гони, не медли! - крикнула Таис, давая мальчишке крепкий
подзатыльник.
Возница опомнился, и гнедая пара помчалась во весь опор, преследуемая
по пятам четверкой Эгесихоры.
Позади из клубов пыли неслись вопли, проклятия, угрозы. Гесиона не
выдержала и принялась истерически хохотать, пока Таис не прикрикнула на
девушку, чувства которой были еще не в порядке после перенесенных
испытаний.
Не успели они опомниться, как пролетели перекресток Ахарнской дороги.
Сдерживая коней, они повернули назад и направо, спустились к Илиссу и
поехали вдоль речки к Садам.
Только въехав под сень огромных кипарисов, Эгесихора остановилась и
спрыгнула с колесницы. Таис, подбежав к ней, крепко поцеловала подругу.
- Хорошо вышла аматрохия? В ристалище очень опасно такое сцепление
колес.
- Ты действительно наследница Киниски, Эгесихора. Но как ты оказалась
на дороге? Слава богам!
- Я заезжала за тобой, чтобы покататься, а ты поехала в Ликей. Не
стоило труда понять, что ищешь отца Гесионы, и это встревожило меня. Мы не
умеем говорить с мудрецами, а они недолюбливают гетер, если те и красивы,
и умны. По их мнению, сочетание этих свойств в женщине противоестественно
и опасно, - спартанка звонко рассмеялась.
- И как ты сообразила явиться вовремя?
- Я проехала от Ликейской рощи выше к горам, остановилась там с
лошадьми и послала конюха стоять на повороте и следить, когда ты поедешь.
Он прибежал с известием, что вас бьют философы. Я едва успела, бросила его
на дороге...
- Что будем делать? Надо скрыться, чтобы избежать наказания, - ты же
покалечила моих врагов!
- Я проеду к Семи Бронзам, где живет Диорей, отдам ему колесницу, а
потом поедем купаться на наше излюбленное место. Пусть твой эфеб едет за
мной до поворота, а там ждите!
И отважная спартанка понеслась на своей бешеной четверке.
Они резвились, плавали и ныряли до вечера в уединенной бухточке, той
самой, куда два года назад выплыл Птолемей.
Утомившись, Таис и Эгесихора растянулись рядом на песке, гудевшем под
ударами волн, как бронзовый лист в полу храма. С визгом и скрежетом
катилась галька с уходившего под воду каменного откоса. Благодатный ветер
нежно касался усталых от зноя тел. Гесиона сидела у самой воды. Обхватив
колени и положив на них подбородок, она напевала что-то неслышное в шуме
волн.
- Разгневанный Стагирит подаст на тебя жалобу гинекономам, - сказала
Таис, - он не простит нам.
- Меня он не знает, - поддразнила спартанка, - а ты назвалась ему.
Скорее всего он пришлет десяток своих учеников разгромить твой дом.
- Придется просить друзей ночевать у меня в саду. Может быть, нанять
двух-трех вооруженных сторожей - это будет проще, только подобрать людей
похрабрее, - задумчиво сказала Таис. - Они мне надоели, мои афинские
друзья.
- Я не боюсь Стагирита, даже если дознаются, кто наехал на философов,
- твердо молвила Эгесихора, - ведь я уже решила плыть со спартанцами в
Египет. Об этом я и хотела сказать тебе на прогулке.
- Так что же ты молчала? - Таис поднялась, уселась на коленях и,
поняв нелепость своего упрека, рассмеялась. И через мгновение снова
озабоченно нахмурилась.
- И ты бросаешь меня одну в Афинах?
- Нет, зачем же, - невозмутимо парировала Эгесихора, - ты едешь со
мной.
- Я не обещала этого ни тебе, ни себе самой!
- Так решили боги. Я была у прорицателя, того, чье имя не произносят,
как и богини, которой он служит.
Таис вздрогнула и побледнела, зябко согнув гибкие пальцы на ногах.
- Зачем ты сделала это, зачем?
- Мне трудно расстаться с тобой, а я должна была дать ответ Эоситею
Эврипонтиду.
- Он из древнего рода лакейских царей? И что ты сказала ему?
- Да!
- А что сказал тот, кто видит вдаль?
- Что тебе будет дорога кольцом на много лет. И мне, но мой путь
короток, хотя буду вместе с тобой до его конца.
Таис молча смотрела перед собой в каменистую осыпь склона на
трепещущие под ветром былинки. Эгесихора следила за ней, и странная печаль
углубила уголки полного, чувственного рта спартанки.
- Когда они плывут? - вдруг спросила Таис.
- В двадцатый день боэдромиона. Из Гития.
- А туда?
- За неделю до того надо плыть из Пирея. Его собственный корабль
возьмет нас со всем имуществом.
- Времени осталось немного, - молвила Таис, поднимаясь и стряхивая
песок с живота, бедер и локтей.
Встала и Эгесихора, разделяя ладонью вьющиеся пряди тяжелых волос.
Гесиона подбежала к Таис с куском ткани, служившим для стирания соли,
обтерла ее. Почти не разговаривая, подруги доехали до Дома Таис.
Эгесихора, скрыв лицо под покрывалом, в сопровождении сильного конюха
пошла домой уже в сумерках.
На следующий день вся Агора возбужденно обсуждала происшествие у
Ликейской рощи. Афиняне, большие любители судачить и сплетничать,
изощрялись в описании случившегося. Число "покалеченных" неуклонно
возрастало, к полудню достигнув пятнадцати. Имя Таис повторялось то с
восхищением, то с негодованием, в зависимости от возраста и пола
говоривших. Но все почтенные женщины сходились на том, что надобно
проучить "та метротен Кресса", критянку по матери, в своей наглости не
постеснявшуюся нарушить покой обители великого мудреца. Гинекономы уже
послали своего представителя к Таис, чтобы вызвать ее в суд для дачи
показаний. И хотя сама Таис не обвинялась в серьезном преступлении и,
кроме денежной пени, ей ничего не грозило даже при несправедливом обороте
дела, ее подруга могла понести суровое наказание. Свидетели видели
женщину, несущуюся на колеснице, а весь город знал, что тетриппой -
четверкой лошадей, могла управлять только гетера Эгесихора. Ее покровители
задержали дело, но вскоре выяснилось, что один из сыновей влиятельного и
знатного Аристодема изувечен копытами и колесами. Еще три ученика
Стагирита требовали удовлетворения за поломанные ребра, руку и ногу.
В "тяжелые дни" метагейтниона (три последних дня каждого месяца,
посвященные умершим и подземным богам) к Таис ночью внезапно явилась
Эгесихора в сопровождении своих рабов и целого отряда молодых людей,
нагруженных узлами с наиболее ценным имуществом.
- Все кончено, - объявила спартанка, - остальное я продала.
- А лошади?! - испуганно воскликнула Таис.
Хмурое лицо подруги вдруг просияло.
- Они уже на корабле, в Мунихионе. И я сама буду там еще до рассвета.
Что же, прорицатель оказался не прав и воля богов разлучает нас?!
- Нет! - пылко сказала Таис. - Я решила тоже...
- Когда решила?
- Сейчас.
Лакедемонянка сжала подругу в сильных объятиях и вытерла слезы
радости о ее волосы.
- Но мне нужно время, чтобы собраться. Я не буду продавать дом,
оставлю его верному Акесию. И садовник с женой тоже останутся. Других
Клонарию, Гесиону и конюха - я возьму с собой. Нужно дня три...
- Пусть будет так: мы плывем в Эгину, а через три дня вернемся за
тобой.
- Нет, лучше не возвращайся, а жди меня в Гераклее. Я найду моряков,
которые охотно и не привлекая ничьего внимания перевезут меня. Поспеши, мы
все решили.
- Таис, милая! - Эгесихора еще раз обняла ее. - Ты сняла камень с
моей печени.
И спартанка, напевая, стала спускаться на Пирейскую дорогу во главе
своего импровизированного отряда.
"Я сняла, а ты положила", - подумала Таис, глядя ей вслед. В вышине,
над черными остриями кипарисов, сияли любимые созвездия, столько раз
выслушивавшие ее немые мольбы к Афродите Урании. Гетера почувствовала
небывалую тоску, будто она прощалась навсегда с великим городом,
средоточием могущественной красоты, сотворенной десятками поколений
эллинских художников.
Она послала Клонарию за Талмидом, могучим атлетом, жившим по
соседству. Вооруженный кинжалом и медной дубинкой, он не раз сопровождал
гетеру, любившую иногда побродить ночью. Таис хорошо платила, и Талмид
неслышно крался позади, не мешая девушке чувствовать себя наедине с ночью,
звездами, статуями богов и героев.
В эту ночь Таис медленно шла к Пеласгикону - стене из громадных
камней, воздвигнутой далекими предками у основания Акрополиса. Может быть,
то был могущественный народ, чья Кровь текла в жилах полукритянки? Эти
камни всегда привлекали Таис. И сейчас она коснулась рукой глыбы,
прижалась всем телом к камню, ощущая сквозь тонкий хитон его неиссякаемую
теплоту и твердость.
Темнота безлунной яркозвездной ночи была подобна просвечивающей
черной ткани. Только в прозрачном и светоносном воздухе Эллады можно было
испытать такое ощущение. Ночь одевала все вокруг, как тончайшее покрывало
на статуе нагой Анахиты в Коринфе, - скрывая и одновременно открывая
неведомые глубины тайных чувств.
Таис тихо взошла по истертым ступеням к храму Победы. Из-за плеча
Пникса блеснул далекий огонек - лампада над Баратроном - страшной
расселиной, напоминавшей афинянам про гнев Земледержца Посейдона. Туда
низвергали жертвы грозным подземным богам и Эриниям. Таис еще не думалось
об Аиде, и она не совершила ничего, чтобы опасаться богинь мести. Правда,
боги завистливы! Яркая красота, веселье, успех и поклонение - все, чем
была избалована Таис с пятнадцати лет, могут навлечь их гнев, и тогда
последуют несчастья. Мудрые люди даже нарочно хотят, чтобы удачи
перемежались с неудачами, счастье - с несчастьями, считая, что этим они
предохраняют себя от более сокрушительных ударов судьбы. Таис это казалось
нелепым. Разве можно купить себе счастье, склоняясь перед богами и моля о
ниспослании несчастья? Коварные женщины-богини сумеют нанести удар
настолько болезненный, что после него любое счастье покажется горьким.
Нет, лучше, подобно Нике, подниматься на вершину утеса и, если уж падать с
него, то навсегда...
Таис оторвалась от созерцания огонька над Баратроном и подумала, что
завтра надо испечь магис - жертвенный пирог Гекате - богине перекрестков,
далеко разящей и не пропускающей запоздалых путников. И еще жертву Афине
Калевтии - богине дорог. А там не забыть Афродиту Эвплою - богиню
благоприятного плавания. Об этом позаботится Эгесихора.
Легкие, быстрые шаги Таис четко отдавались под колоннадой ее любимого
храма Нике Аптерос, на ступенях которого она посидела, глядя на крохотные
огоньки, кое-где, как разбросанные ветром светлячки, мерцавшие на улицах
милого города; на маяк в Пирее и два низких фонаря Мунихии. Наверное,
корабль с Эгесихорой уже вышел в Саронский залив, держит путь на юг, в
недалекую Эгину.
Таис спустилась к Агоре и, когда шла мимо старого, запустелого храма
Ночи - Никтоона, сразу два "ночных ворона" (ушастые совы) пролетели с
правой стороны - двойное счастливое предзнаменование. Хотя и вокруг Афин,
и в самом городе водилось множество этих священных птиц богини Афины,
такое совпадение случилось с Таис впервые. Облегченно вздохнув, она
ускорила шаги к угрюмым и массивным стенам древнего святилища Матери
Богов. С упадком древней минийской религии святилище стало государственным
архивом Афин, но те, кто продолжал верить во всемогущество Реи и женского
начала в мире, приходили сюда ночью, чтобы, приложив лоб к угловому камню,
получить предупреждение о грозящей опасности. Таис долго прижималась то
лбом, то висками к отполированному веками камню, но не услышала ни легкого
гула, ни чуть ощутимого дрожания стены. Рея-Кибела не знала ничего, и,
следовательно в ближайшее время гетере ничего не угрожало. Таис почти
побежала к Керамику, своему дому, так быстро, что недовольный Талмид
заворчал позади. Гетера подождала атлета, обняла его за шею и наградила
поцелуем. Слегка ошеломленный, богатырь вскинул ее на руки и, несмотря на
смешливый протест, понес домой.
В день отплытия, назначенный Таис, погода изменилась. Серые облака
громоздились в горах, низко висели над городом, припудрили пеплом
золотистый мрамор статуй, стен и колонн.
Эвриклидион, сильный северо-восточный ветер, оправдал свое название
"вздымающего широкие волны" и быстро гнал маленький корабль к острову
Эгине.
Таис, стоя на корме, повернулась спиной к уходящему назад берегу
Аттики и отдалась успокаивающей качке на крупной зыби. Из памяти не
выходила вчерашняя встреча с незнакомым ей человеком, воином, со следами
ран на обнаженной руке и шрамом на лице, полускрытым бородой. Незнакомец
остановил ее на улице Треножников, у статуи Сатира Перибоэтона ("Всемирно
известного"), изваянного Праксителем.
На нее в упор смотрели проницательные глаукопидные глаза, и гетера
почувствовала, что этому человеку нельзя сказать неправду.
- Ты - Таис, - сказал он тяжелым низким голосом, - и ты покидаешь
наши Афины следом за Хризокомой-спартанкой.
Таис, дивясь, утвердительно склонила голову.
- Плохо идут дела в Афинском государстве, если его покидает красота.
Красота женщин, искусства, ремесел. Прежде сюда стекалось прекрасное,
теперь оно бежит от нас.
- Мне кажется, о незнакомец, что мои сограждане куда больше заняты
тем, чтобы перехитрить соперников в войне и торговле, а не любуются тем,
что создали их предки и их земля.
- Ты права, юная. Запомни - я друг Лисиппа, скульптора, и сам
скульптор. Скоро мы отправимся в Азию, к Александру. Тебе не миновать той
же цели - раньше или позже мы встретимся там.
- Не знаю. Навряд ли. Судьба влечет меня в другую сторону.
- Нет, так будет. Там Лисипп - он давно хочет повидаться с тобой. И я
тоже. Но у него свои желания, у меня - другие...
- Поздно, - сказала гетера, искренне сожалея. Внимание одного из
величайших художников Эллады льстило ей. Красивые легенды ходили о любви
Праксителя к Фрине, Фидия - к Аспазии.
- А я не говорю: сейчас! Ты слишком юна. Для наших целей нужна
зрелость тела, а не слава. Но время придет, и тогда не отказывай.
Гелиайне!
Незнакомец, так и не назвав себя, удалился широким, полным
достоинства шагом, а смущенная гетера поспешила домой...

3. БЕГСТВО НА ЮГ
Стоя на палубе легкого судна, Таис думала о незнакомце. Неужели,
когда сила жизни слабеет в народе и стране, тогда красота оскудевает в ней
и ищущие ее уходят в иные земли? Так случилось с Критом, с Египтом.
Неужели пришла очередь Эллады? Сердце сжимается при одном воспоминании о
дивном городе Девы. Что перед ним Коринф, Аргос, ныне сокрушенные Фивы?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10