– Прежде, возвращаясь из походов, мы были вольны держать мечи при себе.Тот ответил:– Теперь совсем другое дело. В Зале Суда подсудимым не разрешается иметь при себе какое бы то ни было оружие.Харальд понял, к чему все идет, и крикнул своим воинам, чтобы не сопротивлялись и сдали оружие: постараться отбиться в таких условиях значило бы попусту рисковать жизнью.Потом он спросил у шведа:– И что же с нами станется потом, а, белобрысый?Гутторм Фис равнодушно пожал плечами.– Мне этого не сказали, сын Сигурда. Мне приказали лишь заманить Медведя в ловушку, и со своей задачей я весьма успешно справился. Надеюсь, с этим даже ты не можешь поспорить. Теперь же я и мои воины отправляемся отдыхать. Если хочешь что разузнать, спроси у командира булгарской стражи. Правда, не думаю, чтобы он много тебе рассказал. Булгары – народ неразговорчивый.Харальд сделал глубокий вдох.– Когда я в другой раз буду в Швеции, небо там покраснеет от пожаров.Теперь Гутторм Фис открыто смеялся над ним.– Нашим домам ничто не грозит, сын Сигурда. У тебя не будет ни рук, чтобы высечь огонь, ни глаз, чтобы посмотреть, как он разгорится. Прощай, герой минувших дней!Он лихо повернулся на каблуках и увел своих варягов прочь. Заступившие вместо них булгары, пинками гнали пленников коридорами к Залу Суда. Кое-кто из северян попытался дать им сдачи и получил по голове посохом с железным наконечником. Под конец варяги угомонились, но в душе поклялись отомстить булгарам за эти тычки, как только очутятся на свободе.Зал Суда был переполнен чиновниками и нобилями, пришедшими поглядеть на необычное зрелище. Варягов согнали на предназначенную для подсудимых площадку, причем Харальда, Халльдора, Ульва и Марию поставили впереди других. Зрители расположившись на полукруглой галерее позади площадки, перед ней же на высоком подиуме возвышались два роскошных трона.– Они что, хотят, чтобы мы им сыграли какую-нибудь пьеску? – сказал Ульв.Стоявший подле него булгар, который понимал по-норвежски, ухмыльнулся:– Вы сыграете спектакль, это уж точно, хотя, думаю, вы пока что не знаете слов. А пьеса, поверьте, презабавная. И текст несложный: слов мало, все больше крики.– Тебя не спрашивают, булгар, – коротко заметил Халльдор. – Отправляйся в свою конуру глодать кости.– Костей будет предостаточно, – не переставая ухмыляться, проговорил тот. – Только кости-то эти будут ваши. И глодать их буду не я, а стервятники.Запели трубы, и на подиум медленно взошли двое в тяжелых одеяниях.Один трон заняла императрица Зоя, другой – незнакомый варягам старик. Видно, в молодости он был высок и широкоплеч, но годы согнули его спину. Голову его украшала высокая императорская корона, из-под которой виднелись довольно жалкие пряди тонких седых волос. Он постоянно шмыгал длинным красным носом. Пока он шел к трону, шлейф его тяжелого одеяния из золотой парчи несли два мальчика.– Я думал, будет две императрицы, – заметил Халльдор. – А тут одна императрица и еще какой-то старый козел в парче.– Не всегда бывает так, как ожидаешь, – сказал булгар. – Это новый базилевс, Константин Мономах. И если ты не дурак, проявляй к нему уважение. Хоть он и стар, зрение и слух у него отменные, прямо как у леопарда. Да и когти острые. Скоро сами в этом убедитесь.Герольд развернул длиннющий свиток и принялся зачитывать какой-то документ. Варяги ничего не могли разобрать: они понимали только разговорный греческий, а язык, на котором составляются документы, совсем не то. Они принялись вертеться, так что стражам-булгарам пришлось утихомиривать их тычками древком копья.Наконец, Харальд не выдержал.– Слушай, Зоя, мы устали с дороги. Пусть объяснит, в чем дело, простым человеческим языком, и мы пойдем ужинать.Императрица раздраженно передернулась, но ничего не сказала. Зато новый базилевс, Константин Мономах, встал, опираясь на золотой посох, и молвил неожиданно зычным голосом:– Судя по нелепому росту человека, столь непочтительно обратившемуся к императрице, это Харальд сын Сигурда. Что же, сын Сигурда, если ты желаешь, дело будет изложено простым языком. Все будет сказано столь простым языком, что ты пожалеешь о своей наглой выходке.– Мы сюда пришли узнать в чем дело, а вовсе не за тем, чтобы слушать болтовню какого-то красноклювого попугая, – заявил Харальд.В зале повисло тягостное молчание.Потом новый базилевс спокойно проговорил:– Сын Сигурда, бывший командир варяжской гвардии Византии, против тебя выдвинуто множество обвинений. Из соображений личной мести ты самолично затеял усобицу с одним из наших величайших полководцев, Георгием Маниаком, а это равносильно мятежу. С этой целью ты увел из Константинополя наше войско и флот, что также равносильно мятежу. Ты сражался с нашими союзниками, нормандцами, и заключил союз с нашим заклятым врагом, сарацинами. Кроме этого, ты захватил Крит и распоряжался им как своей вотчиной, жег деревни, притеснял византийских чиновников, присвоил себе императорскую казну и послал ее в свою страну. Наконец, ты правил в Святой Земле так, как если бы сам был императором, распоряжаясь постройкой церкви, последователем которой ты недостоин называться. И сверх того, ты похитил царевну Марию Анастасию Аргиру, лишив калифа Каира ее общества и поставив тем самым под угрозу наш с ним договор. Что ты можешь сказать на это в присутствие суда?Харальд почесал в затылке, улыбнулся и промолвил:– Что бы я ни сказал, ты все обернешь по-своему, старый ты козел. Я не вижу нужды говорить что-либо.Стоявшая подле него Мария Анастасия заплакала в голос, и Ульв обнял ее, чтобы хоть как-то утешить. Страж-булгар тут же ударил его древком копья.– Спасибо, – промолвил Ульв. – Я сегодня же доставлю тебе такую же радость, и посмотрим тогда, будешь ли ты также доволен собой, как сейчас, обезьяна ты эдакая.Константин Мономах все видел, но ничего не сказал. Помолчав, он проговорил:– Обстоятельства дела ясны. Если мы сейчас не проявим твердость, Византия скоро окажется во власти охочих до грабежа варваров. Вынес ли суд приговор по этому делу?Он полуобернулся к сидевшим на длинной скамье двадцати белобородым старцам в темных одеждах. Один из них встал и ответствовал так:– Да, базилевс. Сначала, как и положено у всех цивилизованных народов, о женщине. Госпожа Мария Анастасия Аргира приговаривается к ста ударам кнутом. Экзекуция будет произведена завтра публично, на Ипподроме. Затем преступница будет в цепях отправлена в Египет с тем, чтобы условия известного договора были выполнены. Что до викингов, то мы считаем, нельзя наказывать простых воинов за дела их командиров, сколь бы безумны эти деяния ни были. Поэтому мы решили, что после месячного ареста в казарме, они смогут продолжить службу под водительством нового командира Варяжской гвардии. Что же касается их прежних командиров, то они должны быть примерно наказаны, поскольку иначе в христианском мире могут возникнуть сомнения в справедливости византийского суда. Наиболее ответственные посты в нашей Варяжской гвардии занимали Харальд сын Сигурда, Ульв сын Оспака и Халльдор сын Снорре, они и ответят за все. Первым делом, они должны быть отведены в застенок, где проведут ночь без пищи и воды, чтобы у них было время, вознеся молитвы, помириться с Богом. На рассвете же они будут доставлены на Ипподром, где и будет должным образом произведена экзекуция. Будучи командиром и поэтому неся основную тяжесть вины, Харальд сын Сигурда лишится глаз, языка и обеих рук, тогда как два других преступника только глаз и рук. Затем они будут доставлены обратно в застенок, где и проведут остаток жизни, сколь бы долог или краток он ни был. Таков, государь, наш приговор.Когда судья, закончив свою речь, уселся на место, базилевс спросил у Зои:– Может быть, ты желаешь смягчить приговор?Она же ответила звонким голосом, глядя куда-то поверх голов викингов.– Нет. Приговор справедлив. Пусть они будут наказаны. В БАШНЕ Булгарские стражники отвели троих варягов в темницу, расположенную в заброшенном квартале города (расчет был на то, что там товарищи осужденных викингов не сумеют их отыскать). Темница эта представляла собой старинную каменную башню без крыши.Замки и засовы на единственной выходившей на улицу двери так проржавели, что, казалось, открыть ее стало совершенно невозможно. Внутри башни была винтовая лестница, почему-то обрывавшаяся в двенадцати футах от пыльного пола замусоренного перьями, костями и целыми скелетами крыс (видно, над трупами зверьков поработали муравьи). В общем, место было не из приятных.Очутившись там, названные братья долгое время не говорили ни слова. Ульв и Халльдор глаз не могли отвести от своих рук. Они разглядывали их так, как будто видели впервые в жизни, то и дело сжимали их в кулаки, а потом снова разжимали. Харальд же попытался подняться по винтовой лестнице с закрытыми глазами, держа руки за спиной. Пройдя половину пути, он потерял равновесие и свалился на пол.Ульв с Халльдором оторвались от своего занятия и уставились на него, потом все трое рассмеялись. Смех получился невеселый, но все же это было лучше, чем полное молчание.– Интересно, что будет, если помолиться моему брату, Святому Олаву? – сказал Харальд. – Вдруг поможет? Когда нас сюда тащили, мне почудилось, будто он стоит на углу улицы, наблюдает. Удивительное дело, какие мысли приходят в голову, когда попадешь в беду. Знавал я одного морехода-ирландца. Как-то раз, корабль его затонул, и он вплавь добрался до небольших, расположенных в открытом море шхер Группа островков в открытом море.
, где провел три дня и три ночи. Так вот, он говорил, что на рассвете ему каждый раз чудилось, будто прямо к его шхерам идет драккар, причем он ясно видел, как блестят развешанные за бортом щиты, как изогнут наполненный ветром парус. Но стоило ему крикнуть, как корабль исчезал в дымке.– А как же он тогда добрался до берега? – поинтересовался Ульв.– Я как раз хотел спросить то же самое, – вставил Халльдор.– Очень просто, – ответил Харальд, – он помолился, и к берегу прибило здоровенное бревно. Он за него уцепился, и на следующий день был в Голуэе. А через неделю этот дурень вышел в море на обтянутой воловьей кожей лодке и потонул где-то среди тамошних островков, где и глубины-то настоящей нет. Это судьба.– Веселей от таких историй не становится, – заметил Халльдор. – Пошел бы ты лучше на лестницу и помолился своему брату. Я с ним не был знаком, так что к моей молитве он вряд ли прислушается. Да и не мастер я говорить молитвы, разве священник поможет. Сам я никак не могу подобрать нужных слов.– Хорошо, я сделаю, как ты говоришь, – сказал Харальд, – но не жди слишком многого. У Олава множество дел, к тому же, не думаю, чтобы он сейчас ко мне особенно благоволил. Из слов, что он сказал на Крите, явствует, что он не доволен тем, как я жил после его гибели в битве при Стиклестаде.– Ну и что? – перебил его Ульв. – Он же святой, а святые умеют прощать. Иди, помолись. Может, лучше нам от этого не станет, но хуже уж точно не будет. Больше мы все равно ничего сделать не можем, разве что вырастим крылья и улетим отсюда.Харальд пошел молиться. Друзья при этом отвернулись, чтобы его не смущать: ведь ему пришлось при них встать на колени.Воротясь к ним, он проговорил:– Не знаю, правильно ли я поступил, но я пообещал, что если он нам поможет, я построю на этой улице часовню в его честь, конечно, когда у меня будет такая возможность.– Пообещать такое никогда не вредно, – заметил Халльдор. – По крайней мере, будет знать, что ты стараешься быть добрым христианином.– Верно, – согласился Харальд. – В своей молитве я сделал на это упор. А еще я ему сказал, что когда вернусь на Север, позабочусь о том, чтобы в Трондхейме была церковь, которой можно гордиться. Правда, сейчас трудно даже представить себе Трондхейм, он как будто остался в какой-то совсем другой жизни, а, может быть, лишь пригрезился мне. Но все равно сказать это стоило, а если буду жив, то непременно исполню свое обещание.В разговор вступил Ульв.– Просто удивительно, как нас тянет на молитвы, когда окажемся в беде. Даже самые смелые молятся о спасении.– Я много думал о том, что значит быть смелым, – проговорил Харальд, – меня самого часто называли смелым, но что это такое я так и не уразумел. Мне казалось, что я всего лишь выше других ростом и еще удачливее, оттого и побеждаю.– Я с этим вопросом тоже не до конца разобрался, – кивнул Халльдор, – хотя мне, конечно, приятно увидеть противника поверженным у моих ног.– А у меня перед битвой всегда потели ладони, – вставил Ульв.– Ну, после завтрашнего таких проблем у тебя не будет, – сказал Харальд, – это уж точно.– Нет, правда, брат, а у тебя ладони потели перед битвой? – настаивал Ульв.– Да, потели. И колени дрожали так, что мне приходилось поскорее ввязываться в драку, чтобы не упасть еще до дела. Я был самый настоящий трус.Халльдор сказал:– У меня тоже ноги подкашивались, как будто говорили мне: «Скорее, скорее, начинай!». Знавал я одного берсерка из Торсморка, так у него ноги так дрожали, что товарищам приходилось на руках выносить его на поле битвы, а то сам он не мог дойти. Просто-таки трясся весь от страха.– Помните Хрута сына Херпульфа, того, что влюбился в эту ведьму, королеву Гуннхильд? – промолвил Ульв. – Перед битвой он говорить не мог: опустит голову и плачет, как девица. Зато как ударят его, пусть даже легонько, кидался в сечу, как лев, и уж тогда не было ему угомону. А после дела он плакал ночи напролет.– Да, братья, трудно сказать, что такое храбрость, – сказал Харальд, – наверное, это пустое слово, выдуманное скальдами. Давайте поговорим о чем-нибудь другом.Они еще долго разговаривали, стараясь не касаться тем, где фигурировали глаза и руки, но разговор почему-то все время сбивался именно на это.Потом в башню залетела какая-то бурая птичка и, с размаху ударившись о каменную стену, упала на землю. Халльдор поднял ее, пощупал крылья (не сломаны ли?). Викинги были рады, что птичка не убилась насмерть. Ее осторожно передавали из рук в руки, чтобы каждый мог хорошенько рассмотреть.– Завидую я этой пичуге, – проговорил Харальд. – Пусть у нее нет ни меча, ни шлема, ни коня, ни корабля, зато она имеет то, чего так не хватает нам – крылья. И потому может выбраться отсюда безо всяких молитв.Он выпустил птичку, и она тут же упорхнула прочь из башни, даже не поблагодарив своих спасителей.– Может, это Олав послал нам ее, намекая, что и нам следует вылететь из башни? – сказал Ульв.– Перья у меня на руках расти пока что не начали, – отозвался Халльдор, – я проверял.– Думаю, это просто птичка, а никакое на знамение, – проговорил Харальд. – Хорошо, что мы увидели, как она, оглушенная, упала на пол. А то она могла бы стать добычей крысы. Вон тут сколько крысиных нор.– Я ничего не имею против того, чтобы лиса пообедала куропаткой, если ей удастся ее поймать, или, скажем, чтобы орел закогтил зайца, – заметил Ульв. – Но мне делается как-то не по себе, когда маленькие птички насмерть бьются друг с другом. Неправильно это. Это все равно как если бы двое детишек бросались друг на друга с топорами, вместо того, чтобы играть как положено малышам.– Кстати об играх, – сказал Халльдор, – тут на полу полным-полно костей. Если отломить у них кончики, можно было бы поиграть в бабки. Хотите?– А что, хоть руки чем-то займем, – промолвил Харальд. – Хоть будет потом о чем вспомнить.Они принялись играть, да так увлеклись, что на время забыли об уготовленной им участи. Они проиграли до самой темноты. Так как у них не было при себе ничего ценного, чтобы поставить на кон, они решили играть на свои мечты.Ульв продул Харальду свой меч, а тот, в свою очередь, проиграл Халльдору норвежский престол.– Везет дуракам! – заявил Ульв, притворяясь, что проигрыш ужасно его разозлил. И все трое принялись хохотать, как полоумные, вспомнив о том, как им «повезло» на самом деле.Услыхав этот жутковатый смех, иные прохожие-византийцы вздрагивали и спешили уйти прочь, как будто за ними гналось приведение, а иные стучали пальцем себе по лбу, мол, что-то много развелось сумасшедших. ЭВФЕМИЯ В ту ночь викинги почти совсем не спали. Закрыть глаза казалось глупостью. Смотреть, смотреть, пока можешь, пусть даже в темноту.Часа за два перед рассветом Харальд, глядевший, лежа на пыльном полу подле Ульва и Халльдора, на видимый из башни расцвеченный серебряными звездами круглый кусочек неба, увидал, как с вершины башни что-то спустилось, похоже, веревочная лестница. Он шепнул своим друзьям, которые тоже не спали:– Не шевелитесь, не подавайте вида, что мы заметили. Наверное, это булгары пришли за нами. На целых два часа раньше времени! Как будто у нас эти два часа лишние!– Наверное, Олав нас все-таки не слышал, – прошептал ему в ответ Халльдор. – Оно и понятно, святые – народ занятой. Слушай, когда они сюда спустятся, я не позволю им отвести меня на убой, как телка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20
, где провел три дня и три ночи. Так вот, он говорил, что на рассвете ему каждый раз чудилось, будто прямо к его шхерам идет драккар, причем он ясно видел, как блестят развешанные за бортом щиты, как изогнут наполненный ветром парус. Но стоило ему крикнуть, как корабль исчезал в дымке.– А как же он тогда добрался до берега? – поинтересовался Ульв.– Я как раз хотел спросить то же самое, – вставил Халльдор.– Очень просто, – ответил Харальд, – он помолился, и к берегу прибило здоровенное бревно. Он за него уцепился, и на следующий день был в Голуэе. А через неделю этот дурень вышел в море на обтянутой воловьей кожей лодке и потонул где-то среди тамошних островков, где и глубины-то настоящей нет. Это судьба.– Веселей от таких историй не становится, – заметил Халльдор. – Пошел бы ты лучше на лестницу и помолился своему брату. Я с ним не был знаком, так что к моей молитве он вряд ли прислушается. Да и не мастер я говорить молитвы, разве священник поможет. Сам я никак не могу подобрать нужных слов.– Хорошо, я сделаю, как ты говоришь, – сказал Харальд, – но не жди слишком многого. У Олава множество дел, к тому же, не думаю, чтобы он сейчас ко мне особенно благоволил. Из слов, что он сказал на Крите, явствует, что он не доволен тем, как я жил после его гибели в битве при Стиклестаде.– Ну и что? – перебил его Ульв. – Он же святой, а святые умеют прощать. Иди, помолись. Может, лучше нам от этого не станет, но хуже уж точно не будет. Больше мы все равно ничего сделать не можем, разве что вырастим крылья и улетим отсюда.Харальд пошел молиться. Друзья при этом отвернулись, чтобы его не смущать: ведь ему пришлось при них встать на колени.Воротясь к ним, он проговорил:– Не знаю, правильно ли я поступил, но я пообещал, что если он нам поможет, я построю на этой улице часовню в его честь, конечно, когда у меня будет такая возможность.– Пообещать такое никогда не вредно, – заметил Халльдор. – По крайней мере, будет знать, что ты стараешься быть добрым христианином.– Верно, – согласился Харальд. – В своей молитве я сделал на это упор. А еще я ему сказал, что когда вернусь на Север, позабочусь о том, чтобы в Трондхейме была церковь, которой можно гордиться. Правда, сейчас трудно даже представить себе Трондхейм, он как будто остался в какой-то совсем другой жизни, а, может быть, лишь пригрезился мне. Но все равно сказать это стоило, а если буду жив, то непременно исполню свое обещание.В разговор вступил Ульв.– Просто удивительно, как нас тянет на молитвы, когда окажемся в беде. Даже самые смелые молятся о спасении.– Я много думал о том, что значит быть смелым, – проговорил Харальд, – меня самого часто называли смелым, но что это такое я так и не уразумел. Мне казалось, что я всего лишь выше других ростом и еще удачливее, оттого и побеждаю.– Я с этим вопросом тоже не до конца разобрался, – кивнул Халльдор, – хотя мне, конечно, приятно увидеть противника поверженным у моих ног.– А у меня перед битвой всегда потели ладони, – вставил Ульв.– Ну, после завтрашнего таких проблем у тебя не будет, – сказал Харальд, – это уж точно.– Нет, правда, брат, а у тебя ладони потели перед битвой? – настаивал Ульв.– Да, потели. И колени дрожали так, что мне приходилось поскорее ввязываться в драку, чтобы не упасть еще до дела. Я был самый настоящий трус.Халльдор сказал:– У меня тоже ноги подкашивались, как будто говорили мне: «Скорее, скорее, начинай!». Знавал я одного берсерка из Торсморка, так у него ноги так дрожали, что товарищам приходилось на руках выносить его на поле битвы, а то сам он не мог дойти. Просто-таки трясся весь от страха.– Помните Хрута сына Херпульфа, того, что влюбился в эту ведьму, королеву Гуннхильд? – промолвил Ульв. – Перед битвой он говорить не мог: опустит голову и плачет, как девица. Зато как ударят его, пусть даже легонько, кидался в сечу, как лев, и уж тогда не было ему угомону. А после дела он плакал ночи напролет.– Да, братья, трудно сказать, что такое храбрость, – сказал Харальд, – наверное, это пустое слово, выдуманное скальдами. Давайте поговорим о чем-нибудь другом.Они еще долго разговаривали, стараясь не касаться тем, где фигурировали глаза и руки, но разговор почему-то все время сбивался именно на это.Потом в башню залетела какая-то бурая птичка и, с размаху ударившись о каменную стену, упала на землю. Халльдор поднял ее, пощупал крылья (не сломаны ли?). Викинги были рады, что птичка не убилась насмерть. Ее осторожно передавали из рук в руки, чтобы каждый мог хорошенько рассмотреть.– Завидую я этой пичуге, – проговорил Харальд. – Пусть у нее нет ни меча, ни шлема, ни коня, ни корабля, зато она имеет то, чего так не хватает нам – крылья. И потому может выбраться отсюда безо всяких молитв.Он выпустил птичку, и она тут же упорхнула прочь из башни, даже не поблагодарив своих спасителей.– Может, это Олав послал нам ее, намекая, что и нам следует вылететь из башни? – сказал Ульв.– Перья у меня на руках расти пока что не начали, – отозвался Халльдор, – я проверял.– Думаю, это просто птичка, а никакое на знамение, – проговорил Харальд. – Хорошо, что мы увидели, как она, оглушенная, упала на пол. А то она могла бы стать добычей крысы. Вон тут сколько крысиных нор.– Я ничего не имею против того, чтобы лиса пообедала куропаткой, если ей удастся ее поймать, или, скажем, чтобы орел закогтил зайца, – заметил Ульв. – Но мне делается как-то не по себе, когда маленькие птички насмерть бьются друг с другом. Неправильно это. Это все равно как если бы двое детишек бросались друг на друга с топорами, вместо того, чтобы играть как положено малышам.– Кстати об играх, – сказал Халльдор, – тут на полу полным-полно костей. Если отломить у них кончики, можно было бы поиграть в бабки. Хотите?– А что, хоть руки чем-то займем, – промолвил Харальд. – Хоть будет потом о чем вспомнить.Они принялись играть, да так увлеклись, что на время забыли об уготовленной им участи. Они проиграли до самой темноты. Так как у них не было при себе ничего ценного, чтобы поставить на кон, они решили играть на свои мечты.Ульв продул Харальду свой меч, а тот, в свою очередь, проиграл Халльдору норвежский престол.– Везет дуракам! – заявил Ульв, притворяясь, что проигрыш ужасно его разозлил. И все трое принялись хохотать, как полоумные, вспомнив о том, как им «повезло» на самом деле.Услыхав этот жутковатый смех, иные прохожие-византийцы вздрагивали и спешили уйти прочь, как будто за ними гналось приведение, а иные стучали пальцем себе по лбу, мол, что-то много развелось сумасшедших. ЭВФЕМИЯ В ту ночь викинги почти совсем не спали. Закрыть глаза казалось глупостью. Смотреть, смотреть, пока можешь, пусть даже в темноту.Часа за два перед рассветом Харальд, глядевший, лежа на пыльном полу подле Ульва и Халльдора, на видимый из башни расцвеченный серебряными звездами круглый кусочек неба, увидал, как с вершины башни что-то спустилось, похоже, веревочная лестница. Он шепнул своим друзьям, которые тоже не спали:– Не шевелитесь, не подавайте вида, что мы заметили. Наверное, это булгары пришли за нами. На целых два часа раньше времени! Как будто у нас эти два часа лишние!– Наверное, Олав нас все-таки не слышал, – прошептал ему в ответ Халльдор. – Оно и понятно, святые – народ занятой. Слушай, когда они сюда спустятся, я не позволю им отвести меня на убой, как телка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20