он восхищался храбростью индейца, который вел себя как настоящий мужчина, но вместе с тем перед ним был закоренелый идолопоклонник, по-прежнему не желавший расторгнуть свой договор с дьяволом. Губернатор встал из-за стола, за которым во время беседы сидели все трое, и несколько раз прошелся по зале. Собеседники в молчании наблюдали за ним. Через некоторое время губернатор приблизился к ним и произнес:
— Я должен обдумать все это. Дайте мне время до завтра. Приходите завтра после мессы, быть может, я смогу предложить решение, которое будет всеми одобрено. И обещайте мне сдерживать ваше нетерпение и не предпринимать ничего безрассудного, — обратился он к Сикотепеку.
— Даю вам слово, дон Эрнан. Я подожду до завтра, — ответил индеец.
В тот же день губернатор приказал вызвать Хуана Суареса, которого он решил еще раз расспросить о его отношениях с Тристаном, не ожидая, впрочем, услышать ничего нового сравнительно с тем, что уже узнал от него сразу после того, как он, поддавшись на обман, приехал с Кубы в Новую Испанию. Кортес уже не подозревал его в тайной измене императору — во всяком случае, если он и был повинен в этом, то лишь невольно, позволив себе по собственному безрассудству слишком близко сойтись с Феликсом де Оржеле и даже не подозревая при этом, с кем он имеет дело. Чего не знал губернатор, так этого того, на чем была основана дружба, завязавшаяся между этими двумя людьми еще на Кубе и продолжавшаяся в Мексике. Однако он был склонен предположить, что именно Тристан воспользовался для своих целей Суаресом, а не наоборот.
Кортес любезно приветствовал своего родственника, но тот отнюдь не ответил ему тем же, поскольку чувствовал, что он сам и его матушка — пленники, которым не дозволяется вернуться на Кубу, к своим владениям. Беседа была очень напряженной, и в ходе ее дон Эрнан открыл своему свояку, кем на самом деле был Тристан, рассказал о его сношениях с французскими пиратами, захватившими испанское золото, и о том, что он признался в убийстве сестры Суареса доньи Каталины и еще нескольких человек в Мексике. Суарес заявил, что ему об этом ничего не было известно, и, казалось, искренне просил у Кортеса прощения за то, что оскорбил его, обвинив в смерти своей сестры.
Несмотря на выказанное раскаяние, Хуан Суарес так и не признался в том, какова была подоплека его дружбы с Феликсом де Оржеле; это, впрочем, мало занимало Кортеса, который теперь был облечен властью законного повелителя Мексики. Единственное, что его волновало, — не был ли его свояк замешан в заговоре против императора.
Не найдя подтверждения своим подозрениям и решив, что Тристану для подготовки ограбления было, видимо, достаточно таких сообщников, как Альдерете и Нарваэс, Кортес позволил Суаресу отправиться на Кубу в любой момент, когда тот пожелает. Кортес и не подозревал, что злоба его свояка открыла двери его дома перед Феликсом де Оржеле, который, быть может, и не проник бы туда, если бы Суарес не предложил ему поухаживать за своей сестрой, надеясь тем самым повредить Кортесу.
Получив разрешение уехать, Хуан Суарес рассыпался в благодарностях и, без промедления собрав веши, на следующий же день со своей матерью и доньей Франсиской отправился в Сан-Хуан-де-Улуа, чтобы на первом корабле отплыть на Кубу. Кортес не ожидал, что донья Франсиска уедет с ними, он имел веские основания предполагать, что между ней и Гонсало де Сандовалем будет заключен брак, однако же это расходилось с намерениями ее брата, чьи слова благодарности и похвалы в адрес Кортеса были продиктованы не искренним чувством, а хитростью и страхом, как бы губернатор не взял своих слов назад и не задержал их в Мексике. В глубине души Хуану Суаресу весьма не нравились нежные отношения, возникшие между его сестрой и капитаном, правой рукой Кортеса. Он надеялся, что в один прекрасный день и капитан, и его командир будут все же повешены. И эта надежда не покидала его, несмотря на то что император подтвердил назначение Кортеса губернатором и верховным властителем Новой Испании: для Суареса же он по-прежнему оставался мятежником, восставшим против законной власти Диего де Веласкеса.
Глава XXVII,
в которой рассказывается о том, что предложил сделать дон Эрнан для возвращения последнего изумруда Сикотепека, что отвечал ему индеец и как ваш покорный слуга оказался участником всех этих событий
Индеец Сикотепек и брат Эстебан, как и было уговорено, явились на следующий день во дворец Кортеса. Он принял их как всегда, не скупясь на знаки внимания и дружбы, словно встречал родных, бывших с ним в долгой разлуке. После обмена любезностями Сикотепек начал выказывать признаки нетерпения, желая поскорее перейти к сути дела: хотя туземцы обожают всяческие церемонии и много времени уделяют пышным ритуалам, наш индеец был слишком захвачен жаждой мести, чтобы достойным образом отвечать на утонченную вежливость Кортеса.
Индеец, сидя на своем месте, буквально разрывался от нетерпения, и ему стоило огромных усилий уделять внимание беседе, которую Кортес вел с монахом о дикости и варварстве туземцев, обитающих в провинции Мичоакан. Заметив это, губернатор решил обратиться к вопросу, для разрешения которого он пригласил сюда их обоих.
— Как и обещал вчера, я обдумал средства, прибегнув к которым мы могли бы вернуть себе по крайней мере душевное спокойствие, если нам не суждено получить полное удовлетворение, каковое нам способно доставить лишь торжество правосудия. Но именно это последнее совершенно недостижимо — ведь виновных следовало бы казнить на виселице. Однако крайне трудно добиться исполнения такого приговора для преступника по имени Оржеле, поскольку он, скорее всего, укрывается во Франции. Не только трудно, но и опасно пытаться надеть веревку на шею Нарваэса, который принадлежит к верхушке испанской знати и имеет сильных покровителей при дворе. Учитывая все это, я хотел бы предложить брату Эстебану отправиться в Испанию и хотя бы договориться с Нарваэсом о возвращении изумруда, который этот мошенник наверняка оставил у себя.
Кортес сделал паузу и продолжил:
— Изменник, скорее всего, не откажет вам, брат Эстебан: вы уверите его, что в случае отказа представите письмо Альдерете самому императору. Если у него есть хоть капля ума, он предпочтет вернуть вам изумруд, чтобы избежать скандала, который, быть может, и не приведет его на виселицу, но погубит его репутацию, что для знатного сеньора, такого как он, намного хуже самой смерти. Кроме того, он человек богатый, и потеря камня, пусть и весьма ценного, будет для него небольшим убытком. Получив изумруд, вы вернетесь в Новую Испанию и возвратите его законному владельцу.
— И это все? — в изумлении вопросил индеец.
— Все, и больше ничего, — с улыбкой отвечал губернатор.
— И вы могли подумать, что я удовлетворюсь тем, что мне вернут камень, а виновные останутся на свободе и не понесут никакого наказания за свое преступление?
— А вы, должно быть, думаете, что я доволен при мысли, что эти предатели останутся безнаказанными? — в свою очередь спросил его Кортес. — Однако же я опираюсь на здравый смысл и знаю, что и я, и само правосудие здесь бессильны.
— Может быть, вы и бессильны, но я, с помощью моих богов, сумею с ними поквитаться, — настойчиво повторил индеец. — Как и вчера, я заявляю вам, что отправляюсь на их поиски, где бы они ни находились.
Губернатор так и думал, что Сикотепек никак не захочет принять это его предложение, и решился изложить другой план, который был у него в запасе на случай, если потребуется утишить справедливое негодование индейца. Итак, Кортес сказал:
— Вижу я, что с вами нелегко справиться: вы настоящий упрямец, и если вам в голову втемяшится какая-то мысль, вы настаиваете на ней с упорством, достойным лучшего применения, и на вас не действуют никакие доводы, даже самые разумные. Раз так, я предлагаю вам другой план, который, надеюсь, вас удовлетворит, потому что ничего другого вам уже не остается. Так слушайте же: прежде чем изложить вам свой замысел, я хочу вам напомнить, что Нарваэс не замешан ни в убийстве ваших родных, ни в краже изумрудов, что все это устроил Оржеле, чтобы помешать вашему брату выдать заговорщиков. Примите это во внимание, когда будете решать, кто именно заслуживает вашей мести.
— Все, что вы говорите, дон Эрнан, — сущая правда, так оно и есть, — подтвердил индеец.
— А раз так, — продолжал Кортес, — то я вам предлагаю следующее: что касается Нарваэса, то план остается прежним. Брат Эстебан отправится за изумрудом и привезет его, как мы и уговорились. Вам, Сикотепек, не за что мстить Нарваэсу: единственное, в чем он виноват, — это присвоение вашего имущества, которое, будьте уверены, скоро вернется к вам. Наш главный враг, как ваш, так и мой, — Феликс де Оржеле, и я предлагаю попытаться добиться в отношении него торжества правосудия, которое мы осуществим именем императора Карла. Месть и законное воздаяние в этом случае преследуют одну и ту же цель.
— А как же вы собираетесь осуществить это, зная, что злодей во Франции? — изумился брат Эстебан.
— Будет нелегко, надо признать это, — ответил Кортес, вперив пристальный взгляд в индейца, — однако есть возможность попытаться, учитывая решимость, которую выказывает Сикотепек.
— Не сомневайтесь в моей решимости, — сказал индеец, которого этот план заинтересовал гораздо больше, чем предыдущий. — Однако как же все-таки вы намерены устроить это?
— Повторяю еще раз, это будет крайне нелегко, и с того момента, как вы покинете Новую Испанию, за вашу жизнь никто не даст и гроша…
— Вы знаете, что опасности меня не страшат, дон Эрнан, и я твердо намерен поквитаться с Феликсом де Оржеле, чего бы это ни стоило.
— Я это знаю, Сикотепек, и потому предлагаю план, который вам, несомненно, подойдет, хотя для того, чтобы его осуществить, вам понадобится помощь испанца.
— Зачем? Мне не нужна ничья помощь, чтобы убить этого подлого пса, — запротестовал Сикотепек.
— В этом я не сомневаюсь, но вам прежде надо добраться до него, и здесь без поддержки испанца не обойтись. Сейчас я объясню вам свой план: вы поедете во Францию под видом слуги некоего испанца, который выдаст себя за португальца и постоянно будет сопровождать вас. Учтите, что там вы окажетесь в мире, совершенно вам незнакомом, так что придется вести себя скромно и во всем слушаться вашего «хозяина». В противном случае вашу игру сразу же разгадают, и это будет стоить вам жизни.
— Я согласен, — вымолвил индеец.
— Я рад, что вам понравилась моя выдумка.
Едва Сикотепек выразил свое согласие, Кортес хлопнул в ладоши, и ваш покорный слуга, который все это время находился в соседних покоях, появился в зале и подошел к столу, за которым сидели трое собеседников. Губернатор поднялся и представил меня остальным, произнеся несколько лестных слов в мой адрес, которые я не стану повторять, чтобы не показаться бахвалом и к тому же человеком недалекого ума, ибо по простоте душевной повторять чьи-либо похвалы столь же неразумно, как и обращать внимание на то, что говорят о тебе злые языки.
Кортес назвал присутствующим мое настоящее имя, но я, как и было уговорено с самого начала, буду продолжать называть себя Родриго де Искаром — именем, под которым я представился читателю как автор этого правдивого повествования. Это имя я принял из предосторожности, ибо не стоит быть слишком откровенным тому, кто дерзнул в своих записках раскрыть нелицеприятную истину о сильных мира сего.
Закончив церемонию представления, Кортес сказал:
— Сикотепек и дон Родриго отправятся на Азорские острова на одной из каравелл, что отправляются в Испанию из Гаваны в месяце апреле. Прибыв туда, вам надлежит скрыть свое происхождение и представиться богатым португальцем и его слугой. Затем вы отплывете в Лиссабон, а оттуда отправитесь во Францию на каком-нибудь подходящем судне. Что вы предпримете, оказавшись во Франции, — это я оставляю на ваше полное усмотрение, ибо там я уже ничем не смогу вам помочь. Я лишь советую быть предельно осторожными и ни в коем случае не допустить, чтобы кто-нибудь узнал, кто вы такие, иначе вы будете схвачены и преданы суду.
Губернатор вручил мне бумаги на новое имя, под которым я должен был прибыть в Гавану, чтобы не привлечь к себе внимания людей Веласкеса, который, конечно, не был в состоянии нам серьезно повредить, но лишние подозрения могли породить нежелательные слухи, а их распространение за океан было не в наших интересах. Чтобы обзавестись португальскими документами, Кортес велел нам сразу же по прибытии на остров Терсейра отыскать некоего Себастьяна Домингуша, его доброго друга, который должен был оказать нам всяческое содействие. Он также назвал нам еще одного человека на случай, если нашей каравелле придется пристать к острову Санта-Мария, хотя обыкновенно все корабли заходили на Терсейру, чтобы пополнить запасы воды и провианта.
Мне было удивительно узнать, что у Кортеса есть преданные слуги даже на Азорских островах, но потом я догадался, что этим он обязан Киньонесу и Авиле, которые во время своего пребывания там установили короткие отношения с чиновниками, состоявшими на службе у португальского короля, и подкрепили эту дружбу немалым количеством золота, чтобы чиновники эти заботились об интересах губернатора Новой Испании и аккуратно сообщали ему обо всем, что происходит на этих островах, которые суть не что иное, как ворота, ведущие из Индий в оба королевства — Испанию и Португалию. Так что Кортес знал обо всех тамошних делах и слухах, ибо, будучи человеком щедрым, простым в обращении, всегда заботившимся о том, чтобы его соратники ни в чем не знали нужды, он приобрел искреннее расположение этих чиновников. Они относились к нему весьма почтительно и всячески блюли его интересы, в чем мы с Сикотепеком имели возможность лично убедиться.
— В Лиссабоне вы отыщете Мартина ду Мелу, — продолжал губернатор. — Этот человек был упомянут в письме, которое Тристан передал Киньонесу, и вполне вероятно, этот самый ду Мелу сможет сообщить вам какие-нибудь сведения о французе. Только остерегайтесь, чтобы он не узнал, кто вы такие, и если поймете, что иметь дело с этим португальцем слишком опасно, не встречайтесь с ним и немедленно отправляйтесь во Францию под видом богатого португальского торговца и его слуги. Там принимайтесь за поиски Феликса де Оржеле. Добраться до него будет делом очень нелегким: несомненно, он человек весьма известный и на родине его считают героем благодаря его пиратскимпроделкам.
Брату Эстебану Кортес поручил отправиться в Толедо, чтобы постараться разузнать что-нибудь об особе, упомянутой в письме Тристана, некой Мариане Лопес де Инчаусти. Французский лазутчик самолично признался, что она его любовница, и теперь отыскать ее в Испании было мало надежды: скорее всего, она уже уехала с ним во Францию. Эти и многие другие наставления дал нам губернатор, так что мы провели весь день в его резиденции, занятые необходимыми приготовлениями к нашему путешествию, описание коих я здесь опускаю во избежание упреков в излишнем многословии.
Итак, теперь, когда мы запаслись всем необходимым, нам предстояло сесть на бригантину в Сан-Хуан-де-Улуа. Бригантина эта по приказу Кортеса отплывала на Ямайку для покупки лошадей и по пути заходила на Кубу. Дон Эрнан снабдил нас изрядной суммой золота, чтобы мы ни в чем не терпели нужды во время нашего путешествия, а мне пожаловал прекрасную одежду, в которой я вполне мог сойти за знатного сеньора. Сикотепека же, напротив, он заставил снять все драгоценные камни, все украшения, что тот носил в волосах, и бусы, которые надевают воины-мешики. Индеец беспрекословно повиновался, не выразив ни малейшего неудовольствия, ибо он так пылал жаждой мести, что для ее осуществления не считал чрезмерной никакую жертву.
Глава XXVIII,
в которой рассказывается о том, каковы были причины, побудившие Кортеса выбрать именно меня, чтобы я сопровождал Сикотепека во Французское королевство, об обещаниях, которые он мне дал, чтобы добиться моего согласия на участие в столь трудном и опасном предприятии, и о строжайшей тайне, которой, во избежание провала, потребовалось окружить все приготовления
Здесь я намерен рассказать, что произошло после того, как дону Эрнану стало ясно, что Сикотепек не примет его доброго совета и не откажется от мщения преступникам, которые убили его родных. Кортес начал обдумывать план, как помочь индейцу, чтобы при этом его не пришлось вновь сажать в темницу, поскольку тот всерьез намеревался ехать в Испанию во имя мщения, осуществить которое он поклялся своим богам. А едва только дело касается этих идолов, которых туземцы принимают за богов, любые доводы разума уже бесполезны, и индейские упрямцы готовы голову себе разбить о стену, лишь бы настоять на своем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31
— Я должен обдумать все это. Дайте мне время до завтра. Приходите завтра после мессы, быть может, я смогу предложить решение, которое будет всеми одобрено. И обещайте мне сдерживать ваше нетерпение и не предпринимать ничего безрассудного, — обратился он к Сикотепеку.
— Даю вам слово, дон Эрнан. Я подожду до завтра, — ответил индеец.
В тот же день губернатор приказал вызвать Хуана Суареса, которого он решил еще раз расспросить о его отношениях с Тристаном, не ожидая, впрочем, услышать ничего нового сравнительно с тем, что уже узнал от него сразу после того, как он, поддавшись на обман, приехал с Кубы в Новую Испанию. Кортес уже не подозревал его в тайной измене императору — во всяком случае, если он и был повинен в этом, то лишь невольно, позволив себе по собственному безрассудству слишком близко сойтись с Феликсом де Оржеле и даже не подозревая при этом, с кем он имеет дело. Чего не знал губернатор, так этого того, на чем была основана дружба, завязавшаяся между этими двумя людьми еще на Кубе и продолжавшаяся в Мексике. Однако он был склонен предположить, что именно Тристан воспользовался для своих целей Суаресом, а не наоборот.
Кортес любезно приветствовал своего родственника, но тот отнюдь не ответил ему тем же, поскольку чувствовал, что он сам и его матушка — пленники, которым не дозволяется вернуться на Кубу, к своим владениям. Беседа была очень напряженной, и в ходе ее дон Эрнан открыл своему свояку, кем на самом деле был Тристан, рассказал о его сношениях с французскими пиратами, захватившими испанское золото, и о том, что он признался в убийстве сестры Суареса доньи Каталины и еще нескольких человек в Мексике. Суарес заявил, что ему об этом ничего не было известно, и, казалось, искренне просил у Кортеса прощения за то, что оскорбил его, обвинив в смерти своей сестры.
Несмотря на выказанное раскаяние, Хуан Суарес так и не признался в том, какова была подоплека его дружбы с Феликсом де Оржеле; это, впрочем, мало занимало Кортеса, который теперь был облечен властью законного повелителя Мексики. Единственное, что его волновало, — не был ли его свояк замешан в заговоре против императора.
Не найдя подтверждения своим подозрениям и решив, что Тристану для подготовки ограбления было, видимо, достаточно таких сообщников, как Альдерете и Нарваэс, Кортес позволил Суаресу отправиться на Кубу в любой момент, когда тот пожелает. Кортес и не подозревал, что злоба его свояка открыла двери его дома перед Феликсом де Оржеле, который, быть может, и не проник бы туда, если бы Суарес не предложил ему поухаживать за своей сестрой, надеясь тем самым повредить Кортесу.
Получив разрешение уехать, Хуан Суарес рассыпался в благодарностях и, без промедления собрав веши, на следующий же день со своей матерью и доньей Франсиской отправился в Сан-Хуан-де-Улуа, чтобы на первом корабле отплыть на Кубу. Кортес не ожидал, что донья Франсиска уедет с ними, он имел веские основания предполагать, что между ней и Гонсало де Сандовалем будет заключен брак, однако же это расходилось с намерениями ее брата, чьи слова благодарности и похвалы в адрес Кортеса были продиктованы не искренним чувством, а хитростью и страхом, как бы губернатор не взял своих слов назад и не задержал их в Мексике. В глубине души Хуану Суаресу весьма не нравились нежные отношения, возникшие между его сестрой и капитаном, правой рукой Кортеса. Он надеялся, что в один прекрасный день и капитан, и его командир будут все же повешены. И эта надежда не покидала его, несмотря на то что император подтвердил назначение Кортеса губернатором и верховным властителем Новой Испании: для Суареса же он по-прежнему оставался мятежником, восставшим против законной власти Диего де Веласкеса.
Глава XXVII,
в которой рассказывается о том, что предложил сделать дон Эрнан для возвращения последнего изумруда Сикотепека, что отвечал ему индеец и как ваш покорный слуга оказался участником всех этих событий
Индеец Сикотепек и брат Эстебан, как и было уговорено, явились на следующий день во дворец Кортеса. Он принял их как всегда, не скупясь на знаки внимания и дружбы, словно встречал родных, бывших с ним в долгой разлуке. После обмена любезностями Сикотепек начал выказывать признаки нетерпения, желая поскорее перейти к сути дела: хотя туземцы обожают всяческие церемонии и много времени уделяют пышным ритуалам, наш индеец был слишком захвачен жаждой мести, чтобы достойным образом отвечать на утонченную вежливость Кортеса.
Индеец, сидя на своем месте, буквально разрывался от нетерпения, и ему стоило огромных усилий уделять внимание беседе, которую Кортес вел с монахом о дикости и варварстве туземцев, обитающих в провинции Мичоакан. Заметив это, губернатор решил обратиться к вопросу, для разрешения которого он пригласил сюда их обоих.
— Как и обещал вчера, я обдумал средства, прибегнув к которым мы могли бы вернуть себе по крайней мере душевное спокойствие, если нам не суждено получить полное удовлетворение, каковое нам способно доставить лишь торжество правосудия. Но именно это последнее совершенно недостижимо — ведь виновных следовало бы казнить на виселице. Однако крайне трудно добиться исполнения такого приговора для преступника по имени Оржеле, поскольку он, скорее всего, укрывается во Франции. Не только трудно, но и опасно пытаться надеть веревку на шею Нарваэса, который принадлежит к верхушке испанской знати и имеет сильных покровителей при дворе. Учитывая все это, я хотел бы предложить брату Эстебану отправиться в Испанию и хотя бы договориться с Нарваэсом о возвращении изумруда, который этот мошенник наверняка оставил у себя.
Кортес сделал паузу и продолжил:
— Изменник, скорее всего, не откажет вам, брат Эстебан: вы уверите его, что в случае отказа представите письмо Альдерете самому императору. Если у него есть хоть капля ума, он предпочтет вернуть вам изумруд, чтобы избежать скандала, который, быть может, и не приведет его на виселицу, но погубит его репутацию, что для знатного сеньора, такого как он, намного хуже самой смерти. Кроме того, он человек богатый, и потеря камня, пусть и весьма ценного, будет для него небольшим убытком. Получив изумруд, вы вернетесь в Новую Испанию и возвратите его законному владельцу.
— И это все? — в изумлении вопросил индеец.
— Все, и больше ничего, — с улыбкой отвечал губернатор.
— И вы могли подумать, что я удовлетворюсь тем, что мне вернут камень, а виновные останутся на свободе и не понесут никакого наказания за свое преступление?
— А вы, должно быть, думаете, что я доволен при мысли, что эти предатели останутся безнаказанными? — в свою очередь спросил его Кортес. — Однако же я опираюсь на здравый смысл и знаю, что и я, и само правосудие здесь бессильны.
— Может быть, вы и бессильны, но я, с помощью моих богов, сумею с ними поквитаться, — настойчиво повторил индеец. — Как и вчера, я заявляю вам, что отправляюсь на их поиски, где бы они ни находились.
Губернатор так и думал, что Сикотепек никак не захочет принять это его предложение, и решился изложить другой план, который был у него в запасе на случай, если потребуется утишить справедливое негодование индейца. Итак, Кортес сказал:
— Вижу я, что с вами нелегко справиться: вы настоящий упрямец, и если вам в голову втемяшится какая-то мысль, вы настаиваете на ней с упорством, достойным лучшего применения, и на вас не действуют никакие доводы, даже самые разумные. Раз так, я предлагаю вам другой план, который, надеюсь, вас удовлетворит, потому что ничего другого вам уже не остается. Так слушайте же: прежде чем изложить вам свой замысел, я хочу вам напомнить, что Нарваэс не замешан ни в убийстве ваших родных, ни в краже изумрудов, что все это устроил Оржеле, чтобы помешать вашему брату выдать заговорщиков. Примите это во внимание, когда будете решать, кто именно заслуживает вашей мести.
— Все, что вы говорите, дон Эрнан, — сущая правда, так оно и есть, — подтвердил индеец.
— А раз так, — продолжал Кортес, — то я вам предлагаю следующее: что касается Нарваэса, то план остается прежним. Брат Эстебан отправится за изумрудом и привезет его, как мы и уговорились. Вам, Сикотепек, не за что мстить Нарваэсу: единственное, в чем он виноват, — это присвоение вашего имущества, которое, будьте уверены, скоро вернется к вам. Наш главный враг, как ваш, так и мой, — Феликс де Оржеле, и я предлагаю попытаться добиться в отношении него торжества правосудия, которое мы осуществим именем императора Карла. Месть и законное воздаяние в этом случае преследуют одну и ту же цель.
— А как же вы собираетесь осуществить это, зная, что злодей во Франции? — изумился брат Эстебан.
— Будет нелегко, надо признать это, — ответил Кортес, вперив пристальный взгляд в индейца, — однако есть возможность попытаться, учитывая решимость, которую выказывает Сикотепек.
— Не сомневайтесь в моей решимости, — сказал индеец, которого этот план заинтересовал гораздо больше, чем предыдущий. — Однако как же все-таки вы намерены устроить это?
— Повторяю еще раз, это будет крайне нелегко, и с того момента, как вы покинете Новую Испанию, за вашу жизнь никто не даст и гроша…
— Вы знаете, что опасности меня не страшат, дон Эрнан, и я твердо намерен поквитаться с Феликсом де Оржеле, чего бы это ни стоило.
— Я это знаю, Сикотепек, и потому предлагаю план, который вам, несомненно, подойдет, хотя для того, чтобы его осуществить, вам понадобится помощь испанца.
— Зачем? Мне не нужна ничья помощь, чтобы убить этого подлого пса, — запротестовал Сикотепек.
— В этом я не сомневаюсь, но вам прежде надо добраться до него, и здесь без поддержки испанца не обойтись. Сейчас я объясню вам свой план: вы поедете во Францию под видом слуги некоего испанца, который выдаст себя за португальца и постоянно будет сопровождать вас. Учтите, что там вы окажетесь в мире, совершенно вам незнакомом, так что придется вести себя скромно и во всем слушаться вашего «хозяина». В противном случае вашу игру сразу же разгадают, и это будет стоить вам жизни.
— Я согласен, — вымолвил индеец.
— Я рад, что вам понравилась моя выдумка.
Едва Сикотепек выразил свое согласие, Кортес хлопнул в ладоши, и ваш покорный слуга, который все это время находился в соседних покоях, появился в зале и подошел к столу, за которым сидели трое собеседников. Губернатор поднялся и представил меня остальным, произнеся несколько лестных слов в мой адрес, которые я не стану повторять, чтобы не показаться бахвалом и к тому же человеком недалекого ума, ибо по простоте душевной повторять чьи-либо похвалы столь же неразумно, как и обращать внимание на то, что говорят о тебе злые языки.
Кортес назвал присутствующим мое настоящее имя, но я, как и было уговорено с самого начала, буду продолжать называть себя Родриго де Искаром — именем, под которым я представился читателю как автор этого правдивого повествования. Это имя я принял из предосторожности, ибо не стоит быть слишком откровенным тому, кто дерзнул в своих записках раскрыть нелицеприятную истину о сильных мира сего.
Закончив церемонию представления, Кортес сказал:
— Сикотепек и дон Родриго отправятся на Азорские острова на одной из каравелл, что отправляются в Испанию из Гаваны в месяце апреле. Прибыв туда, вам надлежит скрыть свое происхождение и представиться богатым португальцем и его слугой. Затем вы отплывете в Лиссабон, а оттуда отправитесь во Францию на каком-нибудь подходящем судне. Что вы предпримете, оказавшись во Франции, — это я оставляю на ваше полное усмотрение, ибо там я уже ничем не смогу вам помочь. Я лишь советую быть предельно осторожными и ни в коем случае не допустить, чтобы кто-нибудь узнал, кто вы такие, иначе вы будете схвачены и преданы суду.
Губернатор вручил мне бумаги на новое имя, под которым я должен был прибыть в Гавану, чтобы не привлечь к себе внимания людей Веласкеса, который, конечно, не был в состоянии нам серьезно повредить, но лишние подозрения могли породить нежелательные слухи, а их распространение за океан было не в наших интересах. Чтобы обзавестись португальскими документами, Кортес велел нам сразу же по прибытии на остров Терсейра отыскать некоего Себастьяна Домингуша, его доброго друга, который должен был оказать нам всяческое содействие. Он также назвал нам еще одного человека на случай, если нашей каравелле придется пристать к острову Санта-Мария, хотя обыкновенно все корабли заходили на Терсейру, чтобы пополнить запасы воды и провианта.
Мне было удивительно узнать, что у Кортеса есть преданные слуги даже на Азорских островах, но потом я догадался, что этим он обязан Киньонесу и Авиле, которые во время своего пребывания там установили короткие отношения с чиновниками, состоявшими на службе у португальского короля, и подкрепили эту дружбу немалым количеством золота, чтобы чиновники эти заботились об интересах губернатора Новой Испании и аккуратно сообщали ему обо всем, что происходит на этих островах, которые суть не что иное, как ворота, ведущие из Индий в оба королевства — Испанию и Португалию. Так что Кортес знал обо всех тамошних делах и слухах, ибо, будучи человеком щедрым, простым в обращении, всегда заботившимся о том, чтобы его соратники ни в чем не знали нужды, он приобрел искреннее расположение этих чиновников. Они относились к нему весьма почтительно и всячески блюли его интересы, в чем мы с Сикотепеком имели возможность лично убедиться.
— В Лиссабоне вы отыщете Мартина ду Мелу, — продолжал губернатор. — Этот человек был упомянут в письме, которое Тристан передал Киньонесу, и вполне вероятно, этот самый ду Мелу сможет сообщить вам какие-нибудь сведения о французе. Только остерегайтесь, чтобы он не узнал, кто вы такие, и если поймете, что иметь дело с этим португальцем слишком опасно, не встречайтесь с ним и немедленно отправляйтесь во Францию под видом богатого португальского торговца и его слуги. Там принимайтесь за поиски Феликса де Оржеле. Добраться до него будет делом очень нелегким: несомненно, он человек весьма известный и на родине его считают героем благодаря его пиратскимпроделкам.
Брату Эстебану Кортес поручил отправиться в Толедо, чтобы постараться разузнать что-нибудь об особе, упомянутой в письме Тристана, некой Мариане Лопес де Инчаусти. Французский лазутчик самолично признался, что она его любовница, и теперь отыскать ее в Испании было мало надежды: скорее всего, она уже уехала с ним во Францию. Эти и многие другие наставления дал нам губернатор, так что мы провели весь день в его резиденции, занятые необходимыми приготовлениями к нашему путешествию, описание коих я здесь опускаю во избежание упреков в излишнем многословии.
Итак, теперь, когда мы запаслись всем необходимым, нам предстояло сесть на бригантину в Сан-Хуан-де-Улуа. Бригантина эта по приказу Кортеса отплывала на Ямайку для покупки лошадей и по пути заходила на Кубу. Дон Эрнан снабдил нас изрядной суммой золота, чтобы мы ни в чем не терпели нужды во время нашего путешествия, а мне пожаловал прекрасную одежду, в которой я вполне мог сойти за знатного сеньора. Сикотепека же, напротив, он заставил снять все драгоценные камни, все украшения, что тот носил в волосах, и бусы, которые надевают воины-мешики. Индеец беспрекословно повиновался, не выразив ни малейшего неудовольствия, ибо он так пылал жаждой мести, что для ее осуществления не считал чрезмерной никакую жертву.
Глава XXVIII,
в которой рассказывается о том, каковы были причины, побудившие Кортеса выбрать именно меня, чтобы я сопровождал Сикотепека во Французское королевство, об обещаниях, которые он мне дал, чтобы добиться моего согласия на участие в столь трудном и опасном предприятии, и о строжайшей тайне, которой, во избежание провала, потребовалось окружить все приготовления
Здесь я намерен рассказать, что произошло после того, как дону Эрнану стало ясно, что Сикотепек не примет его доброго совета и не откажется от мщения преступникам, которые убили его родных. Кортес начал обдумывать план, как помочь индейцу, чтобы при этом его не пришлось вновь сажать в темницу, поскольку тот всерьез намеревался ехать в Испанию во имя мщения, осуществить которое он поклялся своим богам. А едва только дело касается этих идолов, которых туземцы принимают за богов, любые доводы разума уже бесполезны, и индейские упрямцы готовы голову себе разбить о стену, лишь бы настоять на своем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31