— Ошибаешься, друг мой, — усмехнулся Волховской. — Не такая уж и бесполезная. Словечко с одним, словечко с другим, глядишь, и решена какая-нибудь проблема. Ну что, обедать?
— Пожалуй, — кивнул согласно Тауберг. — Аппетит-то я нагулял.
— Тогда к Пьеру?
Большой ресторан француза Пьера Талона выходил фасадом на Невский проспект сразу за Полицейским мостом. Обеды здесь были отменны. Особо славились блюда из бекасов, дупелей, вальдшнепов, кроншнепов и прочей птицы с длинными носами. Посему помимо жареной лососины, паровых гатчинских форелей, копченых сигов, спаржи, индейки с орехами и жареных фазанчиков друзья заказали блюдо бекасов, начиненных фаршем и жаренных на вертеле. Пили рейнвейн и лафит, в самом конце обеда — чай с ромом.
— Ужинаем сегодня в Английском клубе, — закурив сигару и откинувшись в креслах, произнес Волховской. — Послушаешь, о чем говорят в столице. А какие типажи! Один граф Валериан Тимофеевич Лопухин чего стоит. Ему все ордена надеть — шагу не ступить. Реликт! Трем императрицам служил в офицерских чинах!
— Он что, поднялся?
— Коли в клуб ходит, значит, поднялся. Сразу после венчания его вновь обретенной внучки с нашим другом князем Сергеем и наступило облегчение. Добрые вести, брат, сердце лечат.
— Знаешь, Борис, я не хотел бы… не то настроение, — начал было Иван.
— Да что с тобой сегодня? — спросил Волховской, приподняв чернявую бровь. — Ходишь как в воду опущенный, за обедом все с тарелкой больше разговаривал. Может, опять с княгиней повздорил?
Тауберг на мгновение застыл под внимательным взглядом друга, потом обреченно вздохнул, — скрыть что-либо от казалось бы легкомысленного Волховского было трудно.
— Она получила развод, — просто ответил он.
Вот это новость! Что же ты молчал, чертяка! — оживился Волховской. — Для такого события и шампанского не жалко. Эй, братец, — махнул он рукой официанту, — бутылочку старушки Клико! Мигом!
— Оставь, Борис, — остановил его Иван. — Не нужно. Я хочу завтра в Москву вернуться.
— С чего это? — удивился Волховской. — Ты же от княгини без ума. А теперь она свободна и явно тобой заинтересована. Самое время за прелестницей приволокнуться, чтобы от тоски-кручины не засохнуть.
— С такими, как она, — серьезно отозвался Иван, — пустые амуры не разводят. На таких женятся.
— Так женись, кто тебе мешает? — не унимался князь. — Пропал Тутолмин! Выиграл-таки я пари! Как чуяло мое сердце, что деньки твои холостые сочтены.
— Да охолонись ты. Рано обрадовался.
— Что? Неужто отказала? А ведь какие томные взгляды бросала, искусительница.
— Борис, у тебя иногда язык впереди разума бежит. Не было разговора о свадьбе. То есть… не было.
А что было? — тут же заинтересовался Волховской, но, увидев насупленные брови Тауберга, мгновенно поднял руки. — Все, все. Не мое дело: было не было. Если нет другого способа получить ее, пойди упади на колено, прижми лилейные ручки Александры Аркадьевны к страждущему сердцу и проси стать твоей. Что-то мне говорит, что отказа не последует.
— Не могу. Рад бы, да не пара я для княгини Голицыной.
Волховской чуть не задохнулся от возмущения.
— Чушь! Тебе с ней жить, а не чинами да родством считаться, — горячо заговорил он. — Не ожидал, брат, от тебя таких сентенций. Вот она, Рассея! Поскреби просвещенного человека, и вылезет спесивый боярин. Эх, Иван, трусишь, видать, такой куш отхватил, а что с ним делать, не знаешь.
— Это не трусость, это справедливость.
— Да чем же ты не пара? Денег мало — так у нее своих полно. Чины еще выслужишь, ты молод. Род не от Рюрика? Дети крепче будут.
Иван вздрогнул, как будто его окатили ведром студеной воды.
— Я не хочу об этом говорить, — раздельно, подчеркивая каждое слово, произнес он.
Волховской хотел что-то возразить, но, взглянув в напряженное, замкнутое лицо друга, только покачал головой.
— Поехали-ка в клуб, — спустя какое-то время прервал он затянувшееся молчание. — Развеемся. Нечего от людей хорониться, ипохондрию свою лелеять. Если б ты знал, чего мне стоило записать тебя своим гостем, не стал бы раздумывать. О твоем выигрыше здесь весьма наслышаны, а к вечеру и о разводе станет известно. То-то суматоха поднимется.
— Вот и будут все на меня пялиться, как на диковинку, — сделал последнюю попытку откреститься Тауберг.
Но его слова не произвели никакого впечатления на князя Бориса. Он спокойно произнес: «Ну и что?» — и выпустил аккуратное колечко дыма.
Английский клуб был почти рядом, на набережной Мойки в доме купца Таля. Почитав свежие газеты и обсудив последние европейские новости, Тауберг с Волховским вошли в игорную залу. Накурено там было весьма густо. Дым сигар витал под потолком голубоватыми облачками, делая расписное небо с нимфами и херувимами более реалистичным. Впрочем, оно было понятным — в зале полным ходом шла игра в банк и штосе, ставки были немалыми, а посему сигара и бокал рейнвейна или бордо здесь были просто необходимы. И ведь надо же было такому случиться: за первым же ломберным столом сидел и понтировал князь Антуан Голицын. Бросив острый взгляд на Тауберга, он произнес явно предназначенную не только одному банкомету фразу:
— Нынешний Английский клуб определен но становится похожим на Мещанское Собрание. Еще немного, и вместе с выблядками кофешенок сюда будут вхожи холопы.
— Соблаговолите повторить, что вы сказали, — бледнея, произнес Иван, останавливаясь.
— Извольте, — бросил на него исполненный яда взгляд Антуан. — Я сказал, что в последнее время в Английский клуб допускаются лица с весьма сомнительным происхождением.
— Вы имеете в виду кого-то конкретно? — голубея взглядом, спросил Тауберг.
— Допустим, — поднялся с кресел Голицын. — И что с того?
— Сильно не бей, — тихо произнес стоящий подле Ивана Волховской.
Тауберг разжал кулак в самый последний момент. Но все равно удар получился весьма сильным и бросил Антуана обратно в кресла. На его щеке мгновенно проявился пунцовый отпечаток ладони Тауберга. Вокруг ломберного стола, а вслед за этим и во всей зале повисла тревожная тишина.
— Завтра, в час по полудни. Выбор оружия и места за вами, — чеканя каждое слово, произнес Иван, глядя прямо в ненавистные глаза Голицына. — Ваш секундант может обратиться к князю Борису Волховскому. Он представляет мои интересы. Вы…
— Согласен, — не дал договорить Таубергу Голицын. — Пистолеты. На Парголовой дороге за Черной речкой.
Иван и Волховской коротко кивнули и отошли от стола. За их спинами шептались…
— Пойдем отсюда, — предложил Тауберг. — Не могу я видеть все эти рожи.
— . Как скажешь, — согласился князь. — Настроение все равно испорчено. Не пойму только, что ты так вздыбился, — продолжил он, усаживаясь в крытые сани. — Не хватало только из-за ерунды лоб под пулю подставлять. Ну брякнул что-то Антуан, так он вечно гремит как погремушка, кто его слушает?
— Это не ерунда, — угрюмо ответил Иван. — Это оскорбление, и оскорбление смертельное.
— В таком случае объясни мне из-за чего сыр-бор. Как твой друг и секундант я имею на это право.
— Имеешь, — после недолгого молчания отозвался Иван. Он откинулся в глубь саней, и темная тень накрыла его лицо. — Я не знаю, кто мой отец.
— Что? — потрясенно переспросил Волховской.
— Я незаконнорожденный. Бастард. На смертном одре матушка поведала мне о своем грехе, только вот имени не назвала. Я полагал, что один владею этой тайной, однако ошибся. Об этом знает Голицын, а теперь вот и ты.
— Иван, друг мой, на меня можешь положиться, — горячо отозвался Борис. — Знал бы наперед, вбил бы этого рябчика в землю по самые… плечи.
— Благодарю тебя, но я как-нибудь сам.
— А признайся, ты ведь из-за этого бежишь от прелестной Александры Аркадьевны? — неожиданно повернул русло разговора в другую сторону Волховской.
— Уймись, Борис. Сейчас о другом надо думать, — осек друга Иван.
— О чем же? Чтоб рука не дрогнула? Так об этом надо думать менее всего. Уж поверь мне, я поболе твоего дуэлировал. Сейчас отвлечься надо, чтоб в голове, как в барабане, пусто было. А завтра, как Бог даст.
17
Они стояли на свежем искрящемся снегу друг против друга: высокий белокурый Тауберг и изящный, стройный Голицын. Светились на бледном солнце лезвия шпаг, отмечающих восемь барьерных шагов, тускло блестели стволы дуэльных Лепажей в руках поединщиков.
Невдалеке у саней маячил темный силуэт доктора с небольшим саквояжем в руках.
Секунданты отошли с линии огня и встали на равном расстоянии от Тауберга и Голицына.
— Не желаете ли примирения, господа? — спросил Борис Волховской, назначенный по обоюдному согласию главным секундантом.
— Нет, — бросил Антуан, даже не взглянув в сторону секунданта.
— Нет, — последовал ответ Ивана.
— Сходитесь! — гулко разнеслось в морозном воздухе.
Противники направились на встречу друг другу. Шаг. Второй. Иван видел, как медленно поднял свой Лепаж Голицын. Еще шаг, еще. Сейчас прозвучит выстрел, сейчас…
— Прекратить! — властно пронеслось по поляне.
Голицын вздрогнул и повернул голову. Иван, следя за его взглядом, тоже посмотрел в сторону и увидел, как на поляну, сбивая воткнутые шпаги, влетел со всего маху на вороном коне генерал-адъютант князь Ромодановский.
— Прекратить немедля, так вас растак! Это что такое! Стреляться удумали?! — свирепо уставился он на присутствующих. — В крепость вас всех, в острог, в Сибирь! За ноги подвесить, чтоб не повадно было! А ну следовать за мной! И вы, господин статский, — глянул он на Голицына, — тоже. Закон един для всех!
Поединщики нехотя опустили пистолеты. Перечить самому Ромодановскому было себе дороже.
Старое здание гауптвахты еще петровских времен в Конногвардейском переулке было одноэтажным и мрачным и напоминало солдатскую казарму. При виде генерал-адъютанта караульный выдал барабанную дробь, и через несколько мгновений на плац-форме перед зданием гауптвахты выстроился во фрунт весь караульный наряд. Толстый майор, отдав честь, начал было докладывать Ромодановскому о находящихся под арестом, но тот лишь махнул рукой.
— Не трудитесь, господин майор. Вот, — указал он на четверку конвоируемых им поединщиков и их секундантов, — определи-ка этих в свои насельники. Да найди что поплоше: с тараканами, клопами и прочей паскудной живностью. Чтоб неповадно было боле беззакония творить. Вместе не сели: этих двоих, — он указал на Тауберга и Волховского, — отдельно от тех, — кивнул он головой в сторону Голицына и его секунданта.
— Слушаюсь, ваше высокопревосходительство! — энтузиастически откликнулся майор.
— И чтоб к ним никаких посетителей, — грозно глянул на майора Ромодановский. — И никаких обедов из рестораций и трактиров. Пусть арестантской баланды отведают.
Генерал с прищуром глянул на Тауберга и тронул поводья…
Лик Богородицы сиял тихим светом сквозь марево свечей, почти невидимую пелену курений, обещая благодать и спасение. Голос священника доносился издалека, набегая тихими волнами, касаясь души, подхватывая и унося в горние дали, где все есть свет и гармония. И, закрыв глаза, чтобы лучше это видеть, Александра молила Пресвятую Деву: «Госпожа Богородица, утешение мое! На Твою милость уповаю: отыми бремя грехов моих, утоли мои печали, сердце мое сокрушенное утешь, прими мольбу от души и сердца с дыханием приносимую Тебе. Соедини мою судьбу с его».
— Ишь, грехи-то как отмаливает, — послышался слева от Александры тихий язвительный шепот, — усердствует. В старые-то времена такую бы в церковь не пустили. Мало что с мужем в разводе, так еще живет открыто со своим амантом, бесстыдница.
Ваша правда, Глафира Петровна, — ответствовал тоненький дребезжащий голосок. — Они из-за нее грызутся, как два пса. От супруга слышала, что вечор в Аглицком клубе сцепились так, что до кулаков дело дошло.
— Что вы говорите!
— Истинный крест! Один другого на дуэль вызвал. Стреляться до смерти.
Александра повернула голову, но вместо лиц увидела два белых пятна с темными глазницами. Липкие щупальца ужаса сжали сердце, мешая дышать. Перед глазами поплыли искорки белого снега, страшное кровавое пятно на рубахе Ивана, и она снова бежала, проваливаясь в сугробы, путаясь в подолах. Душа пыталась ухватиться за что-то в черном, бешено крутящемся пространстве, и взгляд вновь обратился к кроткому лику Девы Марии. «Не отнимай его у меня! — взмолилась Александра. — Только не отнимай его у меня!» Вдруг о каменные плиты храма что-то звонко стукнуло и покатилось.
— Простите великодушно, — прозвучал рядом мужской голос, — я выронил кольцо, оно укатилось в вашу сторону. Разрешите поднять.
— Конечно, извольте, — ответила Александра, отступая на шаг.
Молодой человек наклонился, поднял пропажу.
— Вот оно, — сказал он и раскрыл ладонь, на которой ярко заиграло в свете свечей обручальное кольцо.
— Благодарю вас, — прошептала княгиня, глядя в недоумевающее лицо молодого человека, а затем перевела взгляд на икону Богоматери: — Благодарю!
После окончания вечерней службы, она быстро вышла из Вознесенской церкви и через малое время уже вихрем влетела во флигель усадьбы Волховского.
— Ненилла! Пашку сюда! Живо!
Когда в комнату бочком проскользнул Пашка, она метнулась к нему, ухватила за отвороты кафтана и стала трясти его, как пыльный куль, высвобождая страшное напряжение, сводившее судорогой ее тело и душу.
— Где?! Где он?! Он жив? Скажи, что он жив!
Пашкина рыжая голова моталась из стороны в сторону, из горла вырывались странные булькающие звуки, глаза почти остекленели от страха.
— Матушка моя, да вы же его до смерти придушите, — пророкотала Ненилла, отрывая княгиню от Пашки и прижимая к своей мощной груди. — Говори, ирод, о чем спрашивают. Вишь, ее сейчас удар хватит!
— Дык… вы о ком? — пролепетал камердинер, с трудом пытаясь восстановить дыхание.
— Об Иване Федоровиче, болван! — прозвенел голос Александры.
— Дык… вроде жив.
— Что значит «вроде»! — опять взвилась княгиня. — Он ранен? Где он?
— Вы, барынька, сядьте, отдышитесь, — произнесла Ненилла, подводя хозяйку к креслу и бережно усаживая в него. — А ты, бессты-жой, докладывай как на духу, о чем тебя просют, — повернулась она к Пашке.
— Да что же это такое, — нервно одергивая кафтан, проворчат тот. — То ирод, то бесстыжий. Как же можно на человека напраслину возводить, разными нехорошими словами рут гать, когда я ни в чем не виноват. Из-за меня, что ли барин, с князем Голицыным хотел стреляться?
— Так дуэли не было? — с облегчением произнесла княгиня.
— Как не быть. Только стрельнуть они не успели. Вылетел на поляну важный генерал на лихом коне и заарестовал всех именем амператора-батюшки. Так-то. Тапереча Иван Федорович с князем Волховским в каземате прохлаждаются, участи своей дожидают, — перёг ходя почти на былинный лад, закончил свой рассказ Пашка.
— Что же ты меня о дуэли не предупредил, изверг ты рода человеческого? — уже спокойнее, но все еще с грозными нотками в голосе спросила Голицына.
— Я не шпиен какой-нибудь, — гордо выпятив грудь, ответил Пашка. — Мне барин строго-настрого запретил энти секретные сведения разглашать. Даже самым что ни на есть разближайшим людям, — виновато глянул он на Нениллу. — Только в случае смертельного исхода велено было вам письмецо доставить. И все.
— Где письмо? Отдай его мне, — потребовала княгиня.
— Это не можно, — отступил к двери Пашка, — раз Бог дал и все живы.
— Вот что, друг любезный, — уперев руки в могучие бока и наступая на Пашку, вступила в разговор Ненилла, — делай, что барыня велит. Отдай письмо, иначе не видать тебе меня, как своих ушей.
Угроза возымела действие. Пашка растерянно потоптался, похлопал себя по карманам, потом нехотя вынул из-за пазухи смятый конверт и протянул Ненилле, зачарованно глядя на ее румяные щеки и могучую грудь. Александра вскочила, выхватила письмо, чуть дрогнувшей рукой взломала красную печать и вынула небольшой листочек веленевой бумаги, на которой крупным, уверенным почерком было выведено лишь несколько строк: «Сашенька, вы самое неожиданное и прекрасное, что случилось в моей жизни. Я любил вас. Будьте счастливы.
Ваш Иван Тауберг». Александра прижала письмо к груди и расплакалась навзрыд, не стесняясь и не сдерживая себя. Тут же она оказалась в уютных объятиях Нениллы, которая принялась нежно поглаживать ее по голове и спине, шептать что-то бессмысленное и успокоительное. Слезы уносили тревоги и страхи, смывали тягостное ожидание несчастья и напряжение последних часов, оставляя после себя звенящую пустоту. И где-то в недрах этого пространства зародилось движение, еще не мысль, еще не чувство, скорее, предвкушение, неясное, робкое — тень надежды, что все в ее жизни будет теперь хорошо, все как-то устроится, главное, он жив, и он любит ее.
По вестибюлю послышались тяжелые шаги, позвякивание шпор, дверь в гостиную распахнулась.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10