Юноша пережил ночь, что уже было чудом, но к утру жар усилился и кожа его стала на ощупь раскаленной.
Роберту было тяжко думать о том, что он может потерять Аймера. Такому воину не то что нелегко, а невозможно найти замену. Если он умрет, то смерть его Роберт припишет к длинному счету, который он собрался предъявить мерзавцу Монтегью.
От этих мыслей Роберт нахмурился, а Джоселин почувствовала на себе его гневный взгляд. Ей почудилось, что он вот-вот может опять обрушиться на нее с яростью, хотя, казалось бы, она не давала к этому никакого повода. Но она ошибалась. Роберт чувствовал к ней не ненависть, а нечто совсем иное. Ее женственность возбуждала его. Короткая связь с Алис принесла ему лишь минутное облегчение. Тело и душа его изнывали от желания обладать женщиной. Но не любой женщиной, а именно младшей дочерью Монтегью.
— Она не похожа на других, — негромко произнес сэр Джеффри.
— Что ты сказал? — Роберт вздрогнул.
— Я сказал, что она не похожа на других женщин. По мне, она чересчур дерзка и самоуверенна, но некоторым мужчинам это может понравиться. — Джеффри лукаво улыбнулся. — Жаль, что она дочка Монтегью и ее нельзя тронуть. Я уже давно не видел, чтобы вы, милорд, столько внимания уделяли какой-то девице.
— Не будь дураком, — отрезал Роберт, — ты все выдумываешь. Я не питаю к ней ни малейшего интереса.
Ухмылка Джеффри стала еще шире.
Бессмысленно было спорить с ним. Джеффри слишком хорошо знал своего хозяина, и глаз у него был острый. Одурачить его было невозможно. Поэтому Роберт перешел на шутливый тон.
— Ты, как всегда, попал в точку, друг мой. Пожалуй, стоит ее отвести наверх и запереться с ней на пару часов. Может быть, она кажется нам такой необычной из-за того, что мы все слишком долго жили как монахи.
— Вряд ли причина в этом, милорд. Что ж, вероятно, вы добьетесь того, что она вам уступит. Но неужели вы хотите взять ее силой? По-моему, это не входит в ваши планы.
Но как поступить Роберту, если Монтегью не захочет торговаться? Если он разгадает его блеф и откажется выкупить заложниц, возвратив замки истинному владельцу? Роберт держал в плену женщин, а когда человек имеет здорового сына и наследника, то дочери уже не в цене. Его размышления прервал подбежавший Рауль.
— Милорд! Сам Монтегью ждет у ворот и требует, чтобы его впустили.
— Сколько с ним людей?
— Никого… Он один.
Роберт и Джеффри переглянулись.
— Что ж, я никогда не называл Монтегью трусом! Подлецом и вором — да, но в храбрости ему не откажешь.
Де Ленгли допил до дна свой эль, со стуком поставил пустой кубок на стол и поднялся.
— Поведение сэра Монтегью заслуживает по меньшей мере хотя бы уважения с нашей стороны. Передай ему, Рауль, что я приму его, пусть только немного подождет. Откройте ему ворота и пообещайте от моего имени, что ему ничто не грозит.
— Дела, как мне кажется, принимают интересный оборот, — усмехнулся Джеффри.
— А когда было иначе?
— С тех пор, как я у вас на службе, сэр, интересно было всегда. Только иногда бывало чересчур горячо, — лукаво добавил Джеффри.
Роберт улыбнулся при этом напоминании о пожаре в нормандской церкви. Он, Джеффри и Аймер — их было трое, уцелевших и вышедших из огня. Хуже, чем в тот раз, не было никогда. Впрочем, нет, был еще злосчастный день, когда скончался малыш Адам.
Улыбка его сразу погасла. Угас вдруг и его воинственный пыл, и все в душе его как-то поблекло… Адам! Он был светловолосым и голубоглазым, подарком судьбы, ангелом, с глазами, широко раскрытыми навстречу жизни, с радостной любознательностью ко всему на свете, свойственной четырехлетнему ребенку.
У Роберта сдавило горло, а сердце прожгло болью. Он поборол приступ внезапной слабости и щемящей тоски.
— Роберт!
Сэр Джеффри, его верный соратник, встревожено глядел на него.
Возвращаясь в реальность, милорд де Ленгли глубоко вздохнул. Воздух в холле замка пропах копотью от чадящих факелов и людских испарений.
— Прости, Джеффри, я задумался. Я вдруг вспомнил об Адаме, а потом подумал и о нас всех. Мне жалко Аймера. В такое тяжкое время как мы еще сохранили способность кого-то жалеть?
— А вы подумайте, милорд, какой бы тусклой стала наша жизнь без этих тревог, — мягко произнес Джеффри. — Только потому, что мы тревожимся друг о друге, мы еще остались людьми с чистой совестью и душой.
— Да, ты прав. Хотя я удивляюсь, как такие наивные глупцы до сих пор живут на свете…
Роберт взял со стола свой тяжелый шлем, поколебавшись, примерил его и вновь снял, решив, что он ему не понадобится. Когда он вновь обратился к Джеффри, голос его звучал на удивление мягко:
— Прошу тебя, не подставляй себя под меч. Джеффри поклонился и произнес со всей серьезностью:
— Повинуюсь вашему приказу, милорд. Я знаю, что вам сейчас недосуг готовить мне на замену нового капитана.
Роберт не мог не улыбнуться в ответ. Они понимали друг друга с полуслова. По милости Божьей он еще сохранил Джеффри. А может, выкарабкается и Аймер?
— Что ж, пойдем, мой капитан! Узнаем, что нам приготовил в подарок сэр Монтегью.
Роберт не мог не сказать перед уходом несколько слов Джоселин, ухаживающей за раненым.
— Ваш отец явился сюда. Хотите что-нибудь передать ему через меня?
Джоселин отрицательно покачала головой. Как она могла признаться де Ленгли, что ее отцу глубоко безразлична судьба его младшей дочери. Что переданные от нее слова будут им просто не услышаны.
— Вряд ли вы позволите мне сопровождать вас.
— Да, ваше присутствие нежелательно. Однако предполагаю, что в скором времени вы с сестрицей будете лицезреть своего папашу. Приложу все усилия, чтобы переговоры завершились успешно.
Шаги воинов гулко раздавались в обширном пространстве холла.
Странное чувство охватило Джоселин. Она не знала, чего желать, о чем молиться. Ей вдруг не захотелось возвращаться под опеку отца. Ведь это не было подлинной свободой. Джоселин показалось, что свободна она именно сейчас.
Роберт забрался на крепостную стену и заглянул в бойницу.
Монтегью гарцевал на своем массивном, каштановой масти коне на расстоянии полета стрелы от стен Белавура. И был совсем один. Его воины сгрудились на опушке леса и оттуда наблюдали за тем, как развернутся события.
Роберт сощурился, когда яркое утреннее солнце вдруг брызнуло ему в глаза. Уж много недель не было такого безоблачного солнечного утра. День обещал быть чудесным, ясным и прозрачным. Даже пронизывающий осенний холод сменился ласковым теплом. В дальнем лесу некоторые деревья, еще не сбросившие листву, сияли золотом на фоне унылых серых ветвей.
Он набрал полные легкие ароматного осеннего воздуха. Хороший это был денек для тех, кто еще жив, у кого сердце стучит в груди и в жилах кипит горячая кровь! В такой день хочется и дальше жить и надеяться на лучшие времена.
— Уолт! Ричард! Опускайте мост, открывайте ворота.
Мост со скрипом опустился. Монтегью, помедлив, тронул коня шпорами, заставив его чуть приблизиться к мосту.
Роберт не мог не оценить мужество своего противника. Всадник подъехал к самому краю крепостного рва. В годы полнейшего бесчестья, когда клятвы даются легко, а нарушаются еще легче, только истинный храбрец или полный дурак приблизится в одиночестве к удерживаемой врагом крепости.
— Кто ты такой? — крикнул Монтегью. — Как ты посмел незаконно захватить мой замок?
Роберт свесился вниз и прокричал:
— Я законный владелец замка! Я Роберт де Ленгли из Белавура!
— He принимай меня за дурака! Тот человек уж год как мертв.
— Значит, я его призрак… Ты не боишься встречи с призраком, Монтегью?
— Я никого не боюсь! Ни живых, ни мертвых!
— Так заходи ко мне в гости!
— Нет, выходи ты!
Роберт отозвался нарочито ленивым тоном:
— Боюсь, что сейчас я не расположен к прогулкам. Ты хочешь поговорить со мной, так заходи. Отдаю должное твоей храбрости. Если б ты проявил хоть малую долю такого мужества семь лет назад в сражении при Кретьене. Тогда ты со своими людьми улепетнул, едва битва началась. Мой отец погиб в этом бою — тебе это известно. Но все могло сложиться иначе… если б ты держал рубеж, который тебе доверили защищать.
— Ничего б не изменилось, — огрызнулся Монтегью, — Англия все равно не смогла бы удержать в своей власти Нормандию. Я это понял задолго до битвы и поэтому решил отступить и вернуться домой. Все разумные люди поступили точно так же. И семье де Ленгли выпала бы лучшая доля, не будь они так упрямы.
К концу своей речи Монтегью немного охрип, надорвав горло от крика. Его конь пятился и в возбуждении гарцевал на месте, взрыхляя дерн копытами. Всаднику приходилось натягивать поводья и утихомиривать коня.
— Эй, ты! Хватит меня дурачить! Половина Англии знает про Кретьен и про то, что там случилось. Если ты надеешься россказнями про битву убедить меня в том, что ты де Ленгли, восставший из гроба, то зря стараешься. Придумай что-нибудь получше!
— Ну что поделаешь, коли это истинная правда, — откликнулся Роберт. — А если я действительно тот человек, за которого себя выдаю? Каково тебе узнать, что дочери твои в руках пришельца с того света, которого ты предал, оклеветал и ограбил?
Прозрачный осенний воздух осквернило грязное ругательство.
— Давай, давай, чертыхайся, Монтегью, — дразнил его Роберт. — Облегчи душу, а потом соберись с духом и въезжай в ворота, коль хочешь со мной поговорить. Я дал честное слово, что тебя не тронут, так что в любой момент ты сможешь убраться отсюда в целости и сохранности. Ну, а если не пожелаешь договориться, то вообрази, что я сотворю с твоими дочками.
Прозвучало еще одно громогласное проклятие, и всадник в ярости устремился через мост в арку ворот. Роберт надел шлем и сбежал по ступенькам вниз от бойницы.
Боевой конь Монтегью описал круг по двору, вздыбился и замер напротив лестницы, ведущей в цитадель.
Всадник обнажил меч и держал его наготове, прижав к бедру. Ясно было, что рыцарь нервничает, гадая, не попал ли он по собственному неразумению в приготовленную для него ловушку.
Роберт не торопился. Пусть Монтегью немного помучается, потерзает себя сомнениями, пусть оглянется на ворота и подумает, сможет ли он вернуться тем же путем, что попал сюда.
— Покажись же ты наконец, черт побери! — заорал Монтегью.
Роберт молча стоял на середине лестницы. Всаднику пришлось задрать голову, чтобы увидеть того, кто собирается вести с ним переговоры.
— Все еще не узнаешь меня?
— Сними этот чертов шлем!
— С превеликой радостью…
Роберт приподнял тяжелую стальную скорлупу над головой. Ветер тотчас взметнул его длинные волосы.
Секунды две прошли в напряженном молчании.
— Боже! Это ты… Роберт улыбнулся.
— Кто… — Монтегью осекся, с ужасом сглотнул, руки его ослабили поводья. — Именем Господа заклинаю, скажи, кто ты?
— Не кто иной, как сгоревший в Нормандии лорд Белавур. И незачем притворяться, что ты в этом сомневаешься.
Тяжкое молчание повисло над замковым двором. Лучи солнца отражались от доспехов Монтегью, сверкало обнаженное лезвие его меча. Роберт поймал себя на мысли, как он ненавидит этого человека, как он жаждет его смерти. Сейчас достаточно одного слова хозяина Белавура, чтобы этот враг стал его пленником. По выражению лица Монтегью можно было догадаться, что у того в голове возникла та же мысль.
— Не трусь, Монтегью! Я держу данное мной слово! Ты свободно выйдешь отсюда, когда пожелаешь.
— Чего ты добиваешься, де Ленгли?
— Того, что всем очевидно. Даже такому тупице, как ты.
— Так просвети меня.
— Лучше ты сам пошевели мозгами.
— Чтоб тебе сгореть в аду! — взорвался Монтегью.
— Я уже там побывал, — хладнокровно возразил Роберт. Он спустился пониже, теперь их разделяло лишь несколько ступеней.
Монтегью направил коня прямо к лестнице. Гнедой, ударив копытом о каменную ступень, попятился, но всадник заставил его взбираться наверх.
Роберт мгновенно отступил на три ступени и выхватил свой меч, оставшись вне досягаемости для Монтегью.
— Хватит дурачиться! — ревел тот. — Надоела мне твоя болтовня! Я знаю, что ты держишь в плену мою дочь. Но предупреждаю тебя, де Ленгли, если ты тронешь Аделизу, я переворошу весь ад, пока не буду уверен, что ни горстки праха твоего, ни косточки от тебя не осталось для воскрешения в день Страшного суда. Сам Иисус не отыщет их. — Монтегью кипел, с трудом сдерживая ярость. — Довольно болтать об адском пламени. Теперь я вижу, что ты из плоти и крови. Хотя как ты уцелел, одному дьяволу известно… Объясни мне, чего ты хочешь.
Роберт обхватил обеими руками крестообразный эфес меча, уперся острием о камень ступеней, а подбородком на рукоять.
— Хочу взять обратно мои земли. Все до последнего клочка. Каждый бугорок, каждую лужайку, каждое дерево и каждого смерда.
— Не валяй дурака… Я потратил сундук серебра, чтобы возвести стены вокруг твоих крепостей, нанимал кастелянов, которые бы не воровали, строил новые замки для охраны того, что приобрел за годы, пока ты вольготно разбойничал в Нормандии. Зря тешишь себя, что это так просто вернется в твои руки.
— Тогда нам не о чем разговаривать! А жаль. Мне не по душе убивать молодых женщин и жрать их по кусочкам.
Настал черед Монтегью расхохотаться.
— Этой угрозой ты меня не купишь. Ты так печешься о своей репутации, что не помыслишь даже убить жалкого заложника, а тем более женщину. Ты блефуешь, де Ленгли, и мы оба это знаем.
Лицо Роберта превратилось в ледяную маску.
— Зря ты принимаешь меня за того зеленого юнца, которого знал семь лет тому назад. С той поры я успел побывать в аду и вернуться обратно. Я убивал заложников и, не моргнув глазом, уничтожу еще столько, сколько пожелаю. И не верь слухам, что я не лишаю жизни женщин. Ты проиграл, Монтегью. Твои дочки на грани смерти. — Он зловеще подмигнул. — Кстати, их двое, а ты говорил об одной. Ты что, разучился считать?
— Заткнись! — завопил Монтегью, а конь его тут же взвился на дыбы. Всадник натянул поводья, обрушив на животное град ругательств. — Покажи мне моих дочерей. Я хочу убедиться, что ты их не тронул.
Роберт погрузился в долгое раздумье.
— Завтра… Завтра ты их увидишь. Я пришлю за тобой гонца.
— Нет, сейчас! — рявкнул Монтегью.
— Не торопись! Я сказал завтра. Соглашайся или убирайся ко всем чертям!
От Монтегью исходила такая злоба, что Роберт отшатнулся.
— Хорошо, — зловеще процедил Монтегью. — Завтра так завтра. Но ни твой союзник Люцифер, никто другой не спасет тебя, де Ленгли, если ты не представишь их мне в целости и сохранности.
— О, Монтегью! Искушение слишком велико, но, надеюсь, до завтра я продержусь.
Конь Монтегью попятился со ступенек, затем со ржанием развернулся на месте и умчал всадника за пределы крепостных стен. Роберту не так легко достался этот разговор, и теперь он с наслаждением потянулся, расправил плечи, перевел дух.
Монтегью оказался настолько глуп, что обнаружил свою истинную любовь к дочери, одной из двух.
Все равно это уже был выигрыш.
Заставь человека поломать голову над непростой задачей, как спасти любимое дитя, и он растечется, как масло на горячей сковороде. Роберт, когда-то потерявший сына, мог представить, через какие душевные терзания придется пройти его врагу.
Он почти жалел Монтегью… Но лишь «почти».
Джоселин смочила холодной водой пылающее лицо Аймера, затем отжала мокрую тряпицу над бадьей. Она пыталась сосредоточить все свое внимание на раненом, но думала о том, что где-то рядом Роберт де Ленгли и ее отец решают их с Аделизой судьбу.
Несчастный рыцарь метался в жару, горячка не давала ему покоя, он растрачивал на бессмысленные движения драгоценные силы, которых и так почти не оставалось. Только сейчас Аймер хоть немного успокоился. Она надеялась, что это забытье не есть предвестник перехода к вечному покою.
Оглянувшись в поисках кого-либо, чтобы снова послать к колодцу за водой, Джоселин опять заметила кухонного мальчишку. Он всю ночь маячил где-то в отдалении, но не решался подойти поближе.
— Эй! Как тебя зовут? Адам? Сбегай к колодцу.
Мальчик схватил бадью и умчался со скоростью пущенной из лука стрелы и с такой же быстротой вернулся назад с полной бадьей. Он опустил ее на пол, не расплескав ни капли, встал на колени рядом с Джоселин и тревожно уставился на Аймера.
— Ему хуже? Да?
У мальчика был дикий взгляд, в темных глазах полыхал огонь. Казалось, что он пытается взглядом вдохнуть жизнь в умирающего.
Джоселин растрогала его мальчишеская страстность.
— Ночью у него усилился жар, но при такой ране это естественно. А сейчас… боюсь, что он… совсем плох.
Отчаяние исказило лицо мальчика. Ей стало жаль этого юнца не меньше, чем страдальца, распростертого на смертном ложе. Джоселин потянулась к худенькому плечику мальчугана, желая его утешить, но тот отпрянул.
— Я виноват! — воскликнул он. — Это все из-за меня. Пусть все знают… если он умрет, то по моей вине.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42
Роберту было тяжко думать о том, что он может потерять Аймера. Такому воину не то что нелегко, а невозможно найти замену. Если он умрет, то смерть его Роберт припишет к длинному счету, который он собрался предъявить мерзавцу Монтегью.
От этих мыслей Роберт нахмурился, а Джоселин почувствовала на себе его гневный взгляд. Ей почудилось, что он вот-вот может опять обрушиться на нее с яростью, хотя, казалось бы, она не давала к этому никакого повода. Но она ошибалась. Роберт чувствовал к ней не ненависть, а нечто совсем иное. Ее женственность возбуждала его. Короткая связь с Алис принесла ему лишь минутное облегчение. Тело и душа его изнывали от желания обладать женщиной. Но не любой женщиной, а именно младшей дочерью Монтегью.
— Она не похожа на других, — негромко произнес сэр Джеффри.
— Что ты сказал? — Роберт вздрогнул.
— Я сказал, что она не похожа на других женщин. По мне, она чересчур дерзка и самоуверенна, но некоторым мужчинам это может понравиться. — Джеффри лукаво улыбнулся. — Жаль, что она дочка Монтегью и ее нельзя тронуть. Я уже давно не видел, чтобы вы, милорд, столько внимания уделяли какой-то девице.
— Не будь дураком, — отрезал Роберт, — ты все выдумываешь. Я не питаю к ней ни малейшего интереса.
Ухмылка Джеффри стала еще шире.
Бессмысленно было спорить с ним. Джеффри слишком хорошо знал своего хозяина, и глаз у него был острый. Одурачить его было невозможно. Поэтому Роберт перешел на шутливый тон.
— Ты, как всегда, попал в точку, друг мой. Пожалуй, стоит ее отвести наверх и запереться с ней на пару часов. Может быть, она кажется нам такой необычной из-за того, что мы все слишком долго жили как монахи.
— Вряд ли причина в этом, милорд. Что ж, вероятно, вы добьетесь того, что она вам уступит. Но неужели вы хотите взять ее силой? По-моему, это не входит в ваши планы.
Но как поступить Роберту, если Монтегью не захочет торговаться? Если он разгадает его блеф и откажется выкупить заложниц, возвратив замки истинному владельцу? Роберт держал в плену женщин, а когда человек имеет здорового сына и наследника, то дочери уже не в цене. Его размышления прервал подбежавший Рауль.
— Милорд! Сам Монтегью ждет у ворот и требует, чтобы его впустили.
— Сколько с ним людей?
— Никого… Он один.
Роберт и Джеффри переглянулись.
— Что ж, я никогда не называл Монтегью трусом! Подлецом и вором — да, но в храбрости ему не откажешь.
Де Ленгли допил до дна свой эль, со стуком поставил пустой кубок на стол и поднялся.
— Поведение сэра Монтегью заслуживает по меньшей мере хотя бы уважения с нашей стороны. Передай ему, Рауль, что я приму его, пусть только немного подождет. Откройте ему ворота и пообещайте от моего имени, что ему ничто не грозит.
— Дела, как мне кажется, принимают интересный оборот, — усмехнулся Джеффри.
— А когда было иначе?
— С тех пор, как я у вас на службе, сэр, интересно было всегда. Только иногда бывало чересчур горячо, — лукаво добавил Джеффри.
Роберт улыбнулся при этом напоминании о пожаре в нормандской церкви. Он, Джеффри и Аймер — их было трое, уцелевших и вышедших из огня. Хуже, чем в тот раз, не было никогда. Впрочем, нет, был еще злосчастный день, когда скончался малыш Адам.
Улыбка его сразу погасла. Угас вдруг и его воинственный пыл, и все в душе его как-то поблекло… Адам! Он был светловолосым и голубоглазым, подарком судьбы, ангелом, с глазами, широко раскрытыми навстречу жизни, с радостной любознательностью ко всему на свете, свойственной четырехлетнему ребенку.
У Роберта сдавило горло, а сердце прожгло болью. Он поборол приступ внезапной слабости и щемящей тоски.
— Роберт!
Сэр Джеффри, его верный соратник, встревожено глядел на него.
Возвращаясь в реальность, милорд де Ленгли глубоко вздохнул. Воздух в холле замка пропах копотью от чадящих факелов и людских испарений.
— Прости, Джеффри, я задумался. Я вдруг вспомнил об Адаме, а потом подумал и о нас всех. Мне жалко Аймера. В такое тяжкое время как мы еще сохранили способность кого-то жалеть?
— А вы подумайте, милорд, какой бы тусклой стала наша жизнь без этих тревог, — мягко произнес Джеффри. — Только потому, что мы тревожимся друг о друге, мы еще остались людьми с чистой совестью и душой.
— Да, ты прав. Хотя я удивляюсь, как такие наивные глупцы до сих пор живут на свете…
Роберт взял со стола свой тяжелый шлем, поколебавшись, примерил его и вновь снял, решив, что он ему не понадобится. Когда он вновь обратился к Джеффри, голос его звучал на удивление мягко:
— Прошу тебя, не подставляй себя под меч. Джеффри поклонился и произнес со всей серьезностью:
— Повинуюсь вашему приказу, милорд. Я знаю, что вам сейчас недосуг готовить мне на замену нового капитана.
Роберт не мог не улыбнуться в ответ. Они понимали друг друга с полуслова. По милости Божьей он еще сохранил Джеффри. А может, выкарабкается и Аймер?
— Что ж, пойдем, мой капитан! Узнаем, что нам приготовил в подарок сэр Монтегью.
Роберт не мог не сказать перед уходом несколько слов Джоселин, ухаживающей за раненым.
— Ваш отец явился сюда. Хотите что-нибудь передать ему через меня?
Джоселин отрицательно покачала головой. Как она могла признаться де Ленгли, что ее отцу глубоко безразлична судьба его младшей дочери. Что переданные от нее слова будут им просто не услышаны.
— Вряд ли вы позволите мне сопровождать вас.
— Да, ваше присутствие нежелательно. Однако предполагаю, что в скором времени вы с сестрицей будете лицезреть своего папашу. Приложу все усилия, чтобы переговоры завершились успешно.
Шаги воинов гулко раздавались в обширном пространстве холла.
Странное чувство охватило Джоселин. Она не знала, чего желать, о чем молиться. Ей вдруг не захотелось возвращаться под опеку отца. Ведь это не было подлинной свободой. Джоселин показалось, что свободна она именно сейчас.
Роберт забрался на крепостную стену и заглянул в бойницу.
Монтегью гарцевал на своем массивном, каштановой масти коне на расстоянии полета стрелы от стен Белавура. И был совсем один. Его воины сгрудились на опушке леса и оттуда наблюдали за тем, как развернутся события.
Роберт сощурился, когда яркое утреннее солнце вдруг брызнуло ему в глаза. Уж много недель не было такого безоблачного солнечного утра. День обещал быть чудесным, ясным и прозрачным. Даже пронизывающий осенний холод сменился ласковым теплом. В дальнем лесу некоторые деревья, еще не сбросившие листву, сияли золотом на фоне унылых серых ветвей.
Он набрал полные легкие ароматного осеннего воздуха. Хороший это был денек для тех, кто еще жив, у кого сердце стучит в груди и в жилах кипит горячая кровь! В такой день хочется и дальше жить и надеяться на лучшие времена.
— Уолт! Ричард! Опускайте мост, открывайте ворота.
Мост со скрипом опустился. Монтегью, помедлив, тронул коня шпорами, заставив его чуть приблизиться к мосту.
Роберт не мог не оценить мужество своего противника. Всадник подъехал к самому краю крепостного рва. В годы полнейшего бесчестья, когда клятвы даются легко, а нарушаются еще легче, только истинный храбрец или полный дурак приблизится в одиночестве к удерживаемой врагом крепости.
— Кто ты такой? — крикнул Монтегью. — Как ты посмел незаконно захватить мой замок?
Роберт свесился вниз и прокричал:
— Я законный владелец замка! Я Роберт де Ленгли из Белавура!
— He принимай меня за дурака! Тот человек уж год как мертв.
— Значит, я его призрак… Ты не боишься встречи с призраком, Монтегью?
— Я никого не боюсь! Ни живых, ни мертвых!
— Так заходи ко мне в гости!
— Нет, выходи ты!
Роберт отозвался нарочито ленивым тоном:
— Боюсь, что сейчас я не расположен к прогулкам. Ты хочешь поговорить со мной, так заходи. Отдаю должное твоей храбрости. Если б ты проявил хоть малую долю такого мужества семь лет назад в сражении при Кретьене. Тогда ты со своими людьми улепетнул, едва битва началась. Мой отец погиб в этом бою — тебе это известно. Но все могло сложиться иначе… если б ты держал рубеж, который тебе доверили защищать.
— Ничего б не изменилось, — огрызнулся Монтегью, — Англия все равно не смогла бы удержать в своей власти Нормандию. Я это понял задолго до битвы и поэтому решил отступить и вернуться домой. Все разумные люди поступили точно так же. И семье де Ленгли выпала бы лучшая доля, не будь они так упрямы.
К концу своей речи Монтегью немного охрип, надорвав горло от крика. Его конь пятился и в возбуждении гарцевал на месте, взрыхляя дерн копытами. Всаднику приходилось натягивать поводья и утихомиривать коня.
— Эй, ты! Хватит меня дурачить! Половина Англии знает про Кретьен и про то, что там случилось. Если ты надеешься россказнями про битву убедить меня в том, что ты де Ленгли, восставший из гроба, то зря стараешься. Придумай что-нибудь получше!
— Ну что поделаешь, коли это истинная правда, — откликнулся Роберт. — А если я действительно тот человек, за которого себя выдаю? Каково тебе узнать, что дочери твои в руках пришельца с того света, которого ты предал, оклеветал и ограбил?
Прозрачный осенний воздух осквернило грязное ругательство.
— Давай, давай, чертыхайся, Монтегью, — дразнил его Роберт. — Облегчи душу, а потом соберись с духом и въезжай в ворота, коль хочешь со мной поговорить. Я дал честное слово, что тебя не тронут, так что в любой момент ты сможешь убраться отсюда в целости и сохранности. Ну, а если не пожелаешь договориться, то вообрази, что я сотворю с твоими дочками.
Прозвучало еще одно громогласное проклятие, и всадник в ярости устремился через мост в арку ворот. Роберт надел шлем и сбежал по ступенькам вниз от бойницы.
Боевой конь Монтегью описал круг по двору, вздыбился и замер напротив лестницы, ведущей в цитадель.
Всадник обнажил меч и держал его наготове, прижав к бедру. Ясно было, что рыцарь нервничает, гадая, не попал ли он по собственному неразумению в приготовленную для него ловушку.
Роберт не торопился. Пусть Монтегью немного помучается, потерзает себя сомнениями, пусть оглянется на ворота и подумает, сможет ли он вернуться тем же путем, что попал сюда.
— Покажись же ты наконец, черт побери! — заорал Монтегью.
Роберт молча стоял на середине лестницы. Всаднику пришлось задрать голову, чтобы увидеть того, кто собирается вести с ним переговоры.
— Все еще не узнаешь меня?
— Сними этот чертов шлем!
— С превеликой радостью…
Роберт приподнял тяжелую стальную скорлупу над головой. Ветер тотчас взметнул его длинные волосы.
Секунды две прошли в напряженном молчании.
— Боже! Это ты… Роберт улыбнулся.
— Кто… — Монтегью осекся, с ужасом сглотнул, руки его ослабили поводья. — Именем Господа заклинаю, скажи, кто ты?
— Не кто иной, как сгоревший в Нормандии лорд Белавур. И незачем притворяться, что ты в этом сомневаешься.
Тяжкое молчание повисло над замковым двором. Лучи солнца отражались от доспехов Монтегью, сверкало обнаженное лезвие его меча. Роберт поймал себя на мысли, как он ненавидит этого человека, как он жаждет его смерти. Сейчас достаточно одного слова хозяина Белавура, чтобы этот враг стал его пленником. По выражению лица Монтегью можно было догадаться, что у того в голове возникла та же мысль.
— Не трусь, Монтегью! Я держу данное мной слово! Ты свободно выйдешь отсюда, когда пожелаешь.
— Чего ты добиваешься, де Ленгли?
— Того, что всем очевидно. Даже такому тупице, как ты.
— Так просвети меня.
— Лучше ты сам пошевели мозгами.
— Чтоб тебе сгореть в аду! — взорвался Монтегью.
— Я уже там побывал, — хладнокровно возразил Роберт. Он спустился пониже, теперь их разделяло лишь несколько ступеней.
Монтегью направил коня прямо к лестнице. Гнедой, ударив копытом о каменную ступень, попятился, но всадник заставил его взбираться наверх.
Роберт мгновенно отступил на три ступени и выхватил свой меч, оставшись вне досягаемости для Монтегью.
— Хватит дурачиться! — ревел тот. — Надоела мне твоя болтовня! Я знаю, что ты держишь в плену мою дочь. Но предупреждаю тебя, де Ленгли, если ты тронешь Аделизу, я переворошу весь ад, пока не буду уверен, что ни горстки праха твоего, ни косточки от тебя не осталось для воскрешения в день Страшного суда. Сам Иисус не отыщет их. — Монтегью кипел, с трудом сдерживая ярость. — Довольно болтать об адском пламени. Теперь я вижу, что ты из плоти и крови. Хотя как ты уцелел, одному дьяволу известно… Объясни мне, чего ты хочешь.
Роберт обхватил обеими руками крестообразный эфес меча, уперся острием о камень ступеней, а подбородком на рукоять.
— Хочу взять обратно мои земли. Все до последнего клочка. Каждый бугорок, каждую лужайку, каждое дерево и каждого смерда.
— Не валяй дурака… Я потратил сундук серебра, чтобы возвести стены вокруг твоих крепостей, нанимал кастелянов, которые бы не воровали, строил новые замки для охраны того, что приобрел за годы, пока ты вольготно разбойничал в Нормандии. Зря тешишь себя, что это так просто вернется в твои руки.
— Тогда нам не о чем разговаривать! А жаль. Мне не по душе убивать молодых женщин и жрать их по кусочкам.
Настал черед Монтегью расхохотаться.
— Этой угрозой ты меня не купишь. Ты так печешься о своей репутации, что не помыслишь даже убить жалкого заложника, а тем более женщину. Ты блефуешь, де Ленгли, и мы оба это знаем.
Лицо Роберта превратилось в ледяную маску.
— Зря ты принимаешь меня за того зеленого юнца, которого знал семь лет тому назад. С той поры я успел побывать в аду и вернуться обратно. Я убивал заложников и, не моргнув глазом, уничтожу еще столько, сколько пожелаю. И не верь слухам, что я не лишаю жизни женщин. Ты проиграл, Монтегью. Твои дочки на грани смерти. — Он зловеще подмигнул. — Кстати, их двое, а ты говорил об одной. Ты что, разучился считать?
— Заткнись! — завопил Монтегью, а конь его тут же взвился на дыбы. Всадник натянул поводья, обрушив на животное град ругательств. — Покажи мне моих дочерей. Я хочу убедиться, что ты их не тронул.
Роберт погрузился в долгое раздумье.
— Завтра… Завтра ты их увидишь. Я пришлю за тобой гонца.
— Нет, сейчас! — рявкнул Монтегью.
— Не торопись! Я сказал завтра. Соглашайся или убирайся ко всем чертям!
От Монтегью исходила такая злоба, что Роберт отшатнулся.
— Хорошо, — зловеще процедил Монтегью. — Завтра так завтра. Но ни твой союзник Люцифер, никто другой не спасет тебя, де Ленгли, если ты не представишь их мне в целости и сохранности.
— О, Монтегью! Искушение слишком велико, но, надеюсь, до завтра я продержусь.
Конь Монтегью попятился со ступенек, затем со ржанием развернулся на месте и умчал всадника за пределы крепостных стен. Роберту не так легко достался этот разговор, и теперь он с наслаждением потянулся, расправил плечи, перевел дух.
Монтегью оказался настолько глуп, что обнаружил свою истинную любовь к дочери, одной из двух.
Все равно это уже был выигрыш.
Заставь человека поломать голову над непростой задачей, как спасти любимое дитя, и он растечется, как масло на горячей сковороде. Роберт, когда-то потерявший сына, мог представить, через какие душевные терзания придется пройти его врагу.
Он почти жалел Монтегью… Но лишь «почти».
Джоселин смочила холодной водой пылающее лицо Аймера, затем отжала мокрую тряпицу над бадьей. Она пыталась сосредоточить все свое внимание на раненом, но думала о том, что где-то рядом Роберт де Ленгли и ее отец решают их с Аделизой судьбу.
Несчастный рыцарь метался в жару, горячка не давала ему покоя, он растрачивал на бессмысленные движения драгоценные силы, которых и так почти не оставалось. Только сейчас Аймер хоть немного успокоился. Она надеялась, что это забытье не есть предвестник перехода к вечному покою.
Оглянувшись в поисках кого-либо, чтобы снова послать к колодцу за водой, Джоселин опять заметила кухонного мальчишку. Он всю ночь маячил где-то в отдалении, но не решался подойти поближе.
— Эй! Как тебя зовут? Адам? Сбегай к колодцу.
Мальчик схватил бадью и умчался со скоростью пущенной из лука стрелы и с такой же быстротой вернулся назад с полной бадьей. Он опустил ее на пол, не расплескав ни капли, встал на колени рядом с Джоселин и тревожно уставился на Аймера.
— Ему хуже? Да?
У мальчика был дикий взгляд, в темных глазах полыхал огонь. Казалось, что он пытается взглядом вдохнуть жизнь в умирающего.
Джоселин растрогала его мальчишеская страстность.
— Ночью у него усилился жар, но при такой ране это естественно. А сейчас… боюсь, что он… совсем плох.
Отчаяние исказило лицо мальчика. Ей стало жаль этого юнца не меньше, чем страдальца, распростертого на смертном ложе. Джоселин потянулась к худенькому плечику мальчугана, желая его утешить, но тот отпрянул.
— Я виноват! — воскликнул он. — Это все из-за меня. Пусть все знают… если он умрет, то по моей вине.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42