Она кинула взгляд на Террелла и поразилась произошедшей в течение секунды метаморфозе — его только что мертвенно-белое лицо стало багровым от злобы, плескавшейся в сощуренных глазах.
— Повторяю, лейтенант, мой отец никогда не позволил бы себе так обращаться с человеком, лишенным возможности постоять за себя.
Эйприл нагнулась, подобрала с земли кружку и снова наполнила ее водой, ощущая на себе недоброжелательные взгляды офицеров и солдат. Потом подошла к Маккензи и протянула ему кружку. Он неловко взял ее в ладони, соединенные наручниками, поднес ко рту и стал пить — не торопясь, смакуя каждый глоток. Выпив все до капельки, вернул кружку, а затем, приподняв бровь, произнес с ярко выраженным шотландским акцентом:
— Не стоило беспокоиться обо мне, миссис Мэннинг.
Эйприл впервые услышала его голос. У него оказался сочный, приятный баритон. Однако в вежливом тоне благодарности не прозвучало. Пристально глядя в его серые глаза, Эйприл думала о том, что ее фамилию он, по всей видимости, услышал, когда она объяснялась с Пикерингом. Стало быть, слышал все, что она говорила.
— Стоило, — сказала она тихо. — Если не ради вас, то ради меня и Дэйви.
Он в ответ кивнул, понимая, что она обескуражена его резкостью.
Эйприл перевела взгляд на кровоточащие запястья Маккензи, затем на веревку, врезавшуюся в шею, и поморщилась.
— Обо мне, миссис Мэннинг, нет нужды беспокоиться, — повторил он. — Вы и так сделали достаточно!
— Вовсе нет, — возразила она. — А вам надо поесть, да и воды побольше.
Он пожал плечами и проговорил с расстановкой:
— Пусть все будет так, как должно быть. — Подумав, добавил: — Мне ваша помощь без надобности.
— Я бы даже с собакой не позволила обращаться так, как обращаются с вами, — сказала она и сразу же осознала, что совершила непоправимую ошибку.
Его лицо исказила гримаса гнева. Эйприл вспомнила слова, сказанные ранее Терреллом, и поняла, что Маккензи их слышал. Господи, что она наделала!
— Но я, как видите, не собака… следовательно, не нуждаюсь в вашем сочувствии. — И он повернулся к ней спиной.
Эйприл помертвела. Она ранила его. Обидела. Ах, как нехорошо получилось!
— Что ж, миссис Мэннинг, теперь вы сами убедились: с ними нельзя по-хорошему, — заметил Пикеринг с улыбкой.
— Да снимите же вы хотя бы веревку с него! — бросила она в сердцах.
Подсадив Дэйви в фургон, Эйприл забралась туда и сама, мысленно браня себя. Что же это она? Какая бестактность! Причинила человеку боль словами, которые обожгли его сильнее, чем все истязания, придуманные Терреллом.
Шаг… другой, еще один. Главное — не сбиться с ритма. Пусть видят все, что его не сломить.
Маккензи шагал, превозмогая адскую боль. В мокасинах хлюпала кровь. Выдержит ли? Обязан, должен… Он расправил плечи. Шаг, другой, еще один… Не споткнуться бы! Если упадет, не сможет подняться, и тогда… Террелл, должно быть, предвкушает это зрелище. Он, Маккензи, окровавленный, с прикованными к задку фургона руками, волочится по обожженной солнцем каменистой земле… Нет уж! Этого мерзавец не дождется, пусть бы даже ждал до второго пришествия. Впрочем, пошел он к черту! Лучше думать о чем-нибудь другом. Оказывается, миссис Мэннинг — дочка Вейкфилда. Вот так сюрприз! Генерал как-то обмолвился в разговоре, что у него дочь. Замужем. Живет где-то на Востоке. Возможно, она навещала отца, когда он заезжал к Вейкфидду с докладом. Конечно, видеть ее он не мог, поскольку никогда не появлялся там, где расквартированы армейские чины, да и вообще редко когда оставался ночевать. Приезжал в форт как можно позже, а уезжал перед рассветом. Мужества дочке Вейкфилда не занимать. Вся в отца. Решительная и боевая. Маккензи скрипнул зубами, вспомнив, что из-за него она получила удар кулаком по скуле. Между прочим, он ее не просил о помощи. Ни словом, ни взглядом. Хотя на себе ее взгляды ловил. Неужели не поняла, что он не нуждается ни в чьем сочувствии? А вообще-то удивительная женщина. Пару раз перехватил ее взгляд, но она в отличие от большинства женщин глаза не отвела. В них, кстати, не было неприязни или, допустим, отвращения. Смотрела на него с интересом. Почему? Обыкновенное женское любопытство? Нет, пожалуй, было в ее взгляде что-то похожее на сочувствие. Конечно, не стоило ему так резко осаживать ее. Нехорошо получилось. Вспомнив растерянное выражение, появившееся на ее лице в ответ на его резкость, Маккензи украдкой взглянул на нее.
Склонившись к ребенку, она что-то сказывала. Маккензи нравилась ее манера общения с мальчиком. Беседуют словно два близких друга. Хорошо, должно быть, иметь такую мать. Он вспомнил свое детство. Что может быть лучше, когда между сыном и матерью доверительные отношения… А вот у него…
Рывок цепи заставил его изменить ход мыслей. Ну вот, расчувствовался и сбился с ритма. Вперед! Шаг, другой, еще один… Необходимо продержаться до вечера. Террелл сочтет его вымотанным до предела и не станет выставлять возле него специальный пост. Наверное, скоро привал. Уже смеркается. Пожалуй, пришла пора делать вид, будто он совсем обессилел.
Еще раньше, взвесив все «за» и «против», Маккензи пришел к выводу, что генерал Вейкфилд, выслушав обстоятельства дела, скорее всего, поверит ему. И сначала он решил во что бы то ни стало добраться до форта Дефайенс живым. Но потом передумал. Террелл прикончит его по дороге. Это одно. А второе — кто усомнится в правоте слов белой женщины? Все поверят Эллен Питерс, а его сочтут насильником. Даже Вейкфилд не сможет ничего изменить, и незачем возлагать надежды на генерала. Да и вообще никому доверять нельзя! Однажды ему преподали прекрасный урок. Забыл?
Жара постепенно спадала. Воздух свежел. Маккензи шел с трудом. Пройдет еще какое-то время, и пот, пропитавший его насквозь, станет причиной жесточайшего озноба. Холодно станет всем, не только ему. Между прочим, лейтенант Пикеринг не тот человек, чтобы терпеть неудобства. Так что вот-вот объявят привал. Шаг, другой… еще один.
Маккензи оказался прав. Через полчаса Пикеринг отдал приказ располагаться лагерем на ночлег. Последние минуты перед остановкой Маккензи то и дело спотыкался. Делал вид, что еще мгновение — и рухнет. А потом упал, и его протащило несколько метров по земле. Все это выглядело вполне естественно, поскольку Маккензи на самом деле был вымотан до предела. Он покосился на Террелла. Тот злобно ухмыльнулся. Пусть радуется! Доставит ему удовольствие, но только недолго оно продлится.
Маккензи удивился, когда рядовой принес ему еду, воду, одеяло и быстро ушел. Одеялу он обрадовался больше всего. Накроется и примется освобождать руки. Никто ничего не заметит. Должно быть, миссис Мэннинг старается. Маккензи огляделся и увидел: она что-то яростно доказывала Пикерингу. Удивительная женщина и, кажется, не из тех, кто долго помнит обиды.
Маккензи окинул лагерь зорким взглядом, запоминая места, где поставили часовых. Потом его повели оправиться. Вот этого он никак не ожидал, но сообразил, что такое обхождение объясняется, без сомнения, присутствием женщин. На ночь его снова прикрепили цепью к фургону. Правда, оставили конец длиннее, чтобы он смог лечь. Лодыжки накрепко связали веревкой, но это можно было не принимать в расчет. Главное — не тронули наручники. И самое основное: Террелл не поставил возле него часового. Вот это удача! Недаром, сжимая зубы от боли, он волочился несколько метров по земле. Террелл поверил, что арестант не в состоянии двинуть ни рукой, ни ногой.
Маккензи еще раз окинул взглядом лагерь, примериваясь, в какую сторону ползти, чтобы не напороться на пикеты. Среди стреноженных лошадей он отыскал глазами своего коня. Вот это уж совершенно неожиданный подарок! Верный дружок, на вид неказист, зато не раз спасал ему жизнь.
А Пикеринг — полный идиот. Край кишмя кишит апачами, а он и не подумал усилить охрану. Солдаты прибыли с Востока, где понятия не имеют о том, что следует делать, если налетят индейцы. Ходить в атаку в линейных цепях, при поддержке артиллерии — это совсем другое дело. По всему видно, Террелл в борьбе с индейцами — полный невежда.
Скоро в лагере все стихло. Что ж, пора! Жаль, что не удалось проследить, где именно устроилась на ночлег дочка генерала со своим сынишкой. Ладно, он будет осторожен.
Накинув на себя одеяло, Маккензи сделал попытку высвободить руки. Превозмогая боль, слегка повернул кисти рук — давление наручников ослабло. Руки обрели относительную свободу, но стянуть кольца оказалось непросто. Если бы днем, когда кожа была влажная от пота… А сейчас… Стоп! Маккензи огляделся. Все спят. Он сел и, не раздумывая, прокусил кожу на левом запястье. По кисти струйкой побежала кровь. Он смочил оба запястья и попробовал стянуть наручники, приноравливаясь то так, то эдак. Наконец освободил левую руку, затем правую. Развязал веревки, стягивающие щиколотки. Ну вот и все! Свобода.
По небу мчались дымчатые клочья облаков, время от времени наползая на серебристый диск луны. Усталость, отчаяние не давали Эйприл заснуть. Сильно переменилась она за годы войны — печальная участь вдовы сделала характер просто неузнаваемым. Будто силой отняли все лучшее, что было в ней, размышляла она. Жизнерадостность, стойкость…
Как ждали конца войны… Но теперь стало даже хуже. Несчастные, измотанные годами страданий и лишений люди ненавидят друг друга, нарочно стараются побольнее оскорбить, унизить. Она крепче прижала к себе сынишку. Как защитить, уберечь от всего этого малыша?..
Ночная сырость сковала ее. Послышался вой койота. Она плотнее закуталась в одеяло. Вспомнилась вечерняя стычка с Пикерингом. Сначала лейтенант наотрез отказался выделить арестованному одеяло, но потом уступил. Но когда она сказала, что негуманно гнать человека пешком по жаре, он заявил, что обсуждать это бессмысленно. Преступник в одном фургоне с жертвой — абсурд. «А если верхом? » — предложила она. «Полная чушь! Маккензи — отличный наездник. Умчится даже в наручниках, потому что он — индеец. Хоть и наполовину… Индеец!» — повторил Пикеринг с ухмылкой, намекая тоном, что она понятия не имеет об индейцах. Это ей-то не знать индейцев?! Эйприл вздохнула. Детство ее прошло на границе. На пост нередко наведывались индейцы в поисках заработка. Продавали, например, резные фигурки. Разные люди попадались среди них — хорошие и плохие. Она знает индейцев получше Пикеринга. Вот только удивительно, почему ни разу не встретилась с Маккензи. Скорее всего, он под началом у отца недавно. Возможно, под вымышленным именем. Что за наваждение! Вся поездка насмарку из-за этого человека, а мысли то и дело возвращаются к нему. Закрыв глаза, она попыталась заснуть. Но тут во сне завозился Дэйви. Понятно. Она встала и огляделась — лагерь спал мертвым сном. А где же часовые? Наверное, пошли проверять посты. Эйприл подняла сына, закутала в одеяло, повела в лесочек.
— Мамочка…
— Замерз, родной?
Плотнее прикрыв Дэйви одеялом, Эйприл пошла с ним назад. И вдруг возле стреноженных лошадей мелькнула знакомая тень.
Маккензи! Она сразу узнала его силуэт. Насмотрелась на него за день. Когда он закрыл ей рот рукой, даже не успела испугаться.
— Тише! — прошептал он.
Поняв, что она не станет поднимать шум, он взял на руки онемевшего от испуга Дэйви и крепко прижал к себе.
— Вы оба со мной. Ясно?
— Я ничего никому не скажу, обещаю. Пожалуйста, отпустите нас.
— Так я и поверил! Поступайте как знаете, но мальчика я забираю. Если пикнете, убью его. Не ожидал, что так получится, но теперь уж ничего не поделаешь. С лошадью умеете обращаться?
— Умею. А где же часовые?
— Пока без сознания, но, думаю, скоро оклемаются. Ну-ка возьмите их седельные мешки и скатайте постельные принадлежности, — приказал он, вскочив на своего коня и заботливо укутывая Дэйви одеялом. — Давайте сюда. И помните, ни звука! Ясно?
Эйприл поняла, что придется подчиниться, и кивнула.
— Быстро в седло — и за мной. — Он кивнул на низкорослую вороную лошадку.
Эйприл поежилась, увидев за спиной у него ружье, а на поясе кобуру с кольтом. Неподалеку различила на земле два неподвижных силуэта. Неужели он убил часовых? А может, и правда только оглушил? Господи, что ее ждет?
Спустя минуту они уже неслись галопом. Маккензи, прижимая к себе Дэйви, не оглядывался. Он знал: Эйприл скачет следом.
Глава четвертая
Разгоралась заря. Золотые полосы протянулись по предгорью. Медленно всплывало из-за скал солнце. На лазурном небе — ни облачка. День обещал быть жарким.
Эйприл кипела от негодования. Злость и ненависть к человеку, ехавшему преспокойно впереди, придавали сил. Страха она не чувствовала.
Что может быть ужаснее собственной беспомощности? Она во власти этого человека. Вряд ли он причинит ребенку зло, но забыть слова, в которых прозвучала угроза, просто невозможно.
Всю ночь Эйприл безропотно следовала за Маккензи. Было холодно, и она продрогла до костей, несмотря на то, что в лагере натянула на себя все что можно и даже толстой вязки шерстяную кофту. Но как там Дэйви? Нагнав Маккензи на повороте дороги, Эйприл увидела, что ребенок, укутанный в одеяло, сладко спит в его объятиях. Ей сразу стало легче.
Она попросила отдать ей сына, но Маккензи лишь покачал головой.
Вот так! Роли поменялись. Теперь она — его пленница. И Дэйви. Эйприл ехала, вцепившись обеими руками в поводья. Когда-то она неплохо держалась в седле, но вот уже пять лет ездить верхом не доводилось. Господи, как она измучена! Вообще все это путешествие — суровое испытание.
Скорей бы привал. Но Маккензи, судя по всему, не собирался останавливаться. Можно подумать, он совсем не устал. Пикеринг говорил, что индеец превосходный наездник. Теперь она и сама это видит. Он и его конь словно одно целое. Ему и седло, по всей видимости, нужно лишь для поклажи. Навьючил на своего коня, приторочив к седлу, все, что удалось прихватить в лагере. Господи, хоть бы словом с ней обменялся! Эйприл вздохнула. Да что он за человек, в конце концов? Отобрал сына — и никаких угрызений совести. Правда, когда Дэйви заснул у него на руках, ее поразило непривычно мягкое выражение лица Маккензи. А может, это ей всего лишь показалось?
— Мамочка! — прозвенел тоненький голосок.
В мгновение ока Эйприл очутилась рядом.
— Я здесь, Дэйви, не бойся, сынок, — сказала она ровным тоном, стараясь успокоить ребенка. — Все в порядке.
Она подняла на Маккензи глаза. В ее взгляде была просьба подтвердить то, что она собиралась сказать.
— Скоро привал, сыночек, и там мы погуляем и отдохнем.
Маккензи кивнул. При этом он скользнул по Эйприл одобрительным взглядом, который ни с того ни с сего заставил ее затрепетать.
Вот это новость! Разве для нее так важно его одобрение? Да, ответила она сама себе без промедления. Да, потому что заслужить его совсем не просто.
Нет, она определенно не в своем уме! Эйприл задумалась. Это же преступник… Убил человека, грозился убить Дэйви… И его рука, конечно, не дрогнет, если придется выбирать между Дэйви и собственной свободой. О Господи, вместо того чтобы думать о том, каким образом заслужить его одобрение, не разумнее ли задуматься, как выбраться из ловушки, в которую она попала? Надо бежать… Но куда? Кругом незнакомая местность, враждебно настроенные индейцы. Им не выжить одним.
Они остановились возле ручья. Маккензи приподнял Дэйви и бережно опустил на землю, а потом кивнул Эйприл. Она правильно поняла этот жест: Маккензи останется в седле, пока она не спешится. Опасается, а вдруг она удерет. Чудак! Без Дэйви?
Через минуту, взяв лошадей под уздцы, Маккензи повел их на водопой.
Эйприл с трудом сделала несколько шагов, пошатнулась и едва не упала. Обняв Дэйви, она так крепко прижала его к себе, что он начал брыкаться.
— Я хочу пить, — заявил мальчик и потащил мать к ручью.
Пригоршнями черпая воду, они наслаждались прохладной влагой.
Эйприл умыла сына, умылась сама и сразу почувствовала себя бодрее. Потом сводила сынишку оправиться в небольшую рощицу. Когда они вернулись, Маккензи сидел на берегу, опустив в воду сбитые в кровь ноги. Стащив с себя грязную рубашку, он стал рвать ее на бинты.
Охваченная внезапным порывом, Эйприл подошла к нему, но вдруг заколебалась. Если она предложит свою помощь, не получит ли опять резкую отповедь?
Он кинул на нее недоверчивый взгляд.
Вот, пожалуйста! Отовсюду ждет подвоха. Казалось бы, чего ее опасаться, если теперь она целиком в его власти?
— Разве можно перевязывать грязными лоскутами кровоточащие раны?
Маккензи вскинул бровь, но не произнес ни звука.
Эйприл передернула плечами. Не хочет говорить — его дело. Она стянула с себя кофту, сняла одну из многочисленных блуз, которые надела на себя, чтобы согреться. Совершенно чистая блузка. Не говоря ни слова, она протянула ее Маккензи.
На его лице не отразилось никаких эмоций, однако он взял блузку и с помощью ножа раскромсал на несколько длинных полос.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21