Тем временем Эмма и Альберт росли, мальчик-паж становился прекрасным рыцарем, а девочка преображалась в прелестную девушку. С неусыпным вниманием графиня Ронсдорф следила за развитием их дружбы и с радостью убеждалась, что, как ни велика была их взаимная привязанность, она ничуть не походила на любовь. Между тем Эмме сравнялось тринадцать лет, а Альберту — восемнадцать, и сердца их, подобно бутонам розы, готовы были раскрыться при первом же дыхании юности, чего и опасалась графиня, тревожась за них обоих. К несчастью, в это самое время она заболела. Вначале была надежда, что молодость ее (а вдовствующей графине было в ту пору всего тридцать четыре года) совладает с упорным недугом.
Однако надежды эти не оправдались: болезнь оказалась смертельной. Почувствовав это, она призвала своего врача и принялась расспрашивать его настойчиво и твердо; он не смог уклониться и объявил, что человеческая наука бессильна против ее недуга и сам он уповает теперь лишь на милость Божью. Графиня приняла эту новость как подобает истинной христианке: вызвав к себе Альберта и Эмму, она велела им преклонить колена возле ее ложа и, вполголоса, призвав в свидетели самого Господа Бога, раскрыла им некую тайну, в которую никто, кроме них, не был посвящен и впоследствии. Когда у графини началась агония, люди с недоумением подметили, что не умирающая благословляла детей, а, напротив, дети благословили ее, словно заранее прощая ей на земле какое-то прегрешение, которое несомненно будет прощено на небесах. В тот же день, когда графиня раскрыла детям свою тайну, она с миром отошла в мир иной, и Эмма, которой предстояло провести еще целый год в ожидании свадьбы, отправилась на это время в Ноненвертскую обитель, воздвигнутую на одноименном острове посреди Рейна, напротив деревни Хон-неф. Альберт же оставался в Ронсдорфе и скорбел о смерти своей благодетельницы, словно потерял родную мать.
Когда истек назначенный срок и Эмме исполнилось пятнадцать лет, оказалось, что девушка, проводившая дни в слезах и молитвах на уединенном святом острове, расцвела необыкновенной красотой, подобно лилии, плавающей на поверхности озера в сиянии утренней росы. Людвиг не замедлил напомнить старому ландграфу об обязательстве, принятом вдовствующей графиней и подтвержденном ее дочерью: вот уже целый год юноша ездил на прогулку в сторону Роландсвертского холма, живописной громадой высившегося над рекой. С холма открывался вид на прекрасный остров, рассекающий воды реки подобно носу корабля. Посреди острова и стоял монастырь, здание которого сохранилось до наших дней (теперь в нем находится постоялый двор). Юный Людвиг часами нес дозор на холме, не сводя глаз с обители: его нареченная (он узнавал ее по платью послушницы, с которым ей вскоре предстояло расстаться) частенько приходила посидеть под сенью прибрежных деревьев и часами оставалась там, предаваясь раздумьям, и, как знать, быть может, мысли ее занимал тот же предмет, что не давал покоя Людвигу. Не удивительно, что юноша первым вспомнил об окончании траура и указал ландграфу, что по счастливой случайности на это самое время и была назначена его свадьба с Эммой.
Альберту исполнилось уже двадцать лет, он был серьезен не по годам, и само собой получилось, что все считали его опекуном Эммы. К нему и обратился старый ландграф с напоминанием, что Эмме пора уже сменить траурные одежды на праздничные наряды. Альберт отправился в монастырь и предупредил ее, что юный Людвиг требует исполнить обещание, данное покойной графиней Ронсдорф. Зардевшись, Эмма протянула руку Альберту и отвечала, что готова следовать за ним куда ему будет угодно. Ехать предстояло недалеко: нужно было переправиться через Рейн и проехать пару льё вдоль берега, так что Людвиг мог не волноваться — никаких задержек со свадьбой не предвиделось. И вот, через три дня после того, как Эмме исполнилось пятнадцать лет, Альберт, сопровождаемый свитой, приличествующей наследнице рода Ронсдорфов, передал ее супругу и господину — графу Людвигу Годесбергу.
Первые два года после свадьбы, когда молодая графиня? произвела на свет сына, получившего в крещении имя Отон, пролетели в безмятежном счастье. Альберт, словно обретя новую семью, в те годы подолгу гостил в Годесберге, проводя там едва ли не столько же времени, сколько в; родовом замке Ронсдорфов, и, наконец, достиг возраста, когда мужчина благородного рода должен стать воином. Он поступил оруженосцем на службу к богемскому королю Иоанну Люксембургскому, одному из самых отважных рыцарей своего времени, и сопровождал его в поход под стены Касселя, когда Иоанн Люксембургский поспешил на помощь королю Филиппу Валуа, который явился восстановить в ленных правах графа Людовика де Креси, изгнанного из его владений простым людом Фландрии. Альберт принял участие в той битве, когда фламандцы были изрублены в куски под стенами Касселя, и, хотя то была его первая битва, сумел нанести вилланам такое сокрушительное поражение, что Иоанн Люксембургский прямо на поле битвы посвятил его в рыцари. Победа была столь неоспоримой, что сразу положила конец военной кампании, и, коль скоро Фландрия оказалась замиренной, Альберт вернулся в замок Годесберг, честолюбиво мечтая привлечь внимание Эммы золотой рыцарской цепью и шпорами.
Приехав в замок, он узнал, что граф отбыл в войска императора: турки вторглись в Венгрию, и по призыву Людвига IV граф Годесберг отправился в поход вместе со своим верным соратником графом Карлом фон Хомбургом. В замке Годесберг гостю был оказан самый теплый прием, и Альберт прожил там около полугода. К концу этого срока, утомившись от бездействия и видя, что европейские государи не собираются пока начинать очередную войну, он отправился в Испанию, где Альфонс XI, король Кастилии и Леона, воевал с сарацинами. Там он совершил чудеса отваги, сражаясь с Муль эль-Мохаммедом, но получил тяжелую рану под Гранадой и был вынужден вновь вернуться в Годесберг, где на сей раз застал супруга Эммы, который к тому времени унаследовал титул и достояние старого ландграфа, скончавшегося в начале 1332 года.
К тому времени маленькому Отону исполнилось пять лет; то был красивый светловолосый малыш, румяный и голубоглазый. Возвращение Альберта стало праздником для всей семьи, а особенно для мальчугана, ведь он очень любил храброго рыцаря. Альберт и Людвиг также были рады свидеться вновь; оба они сражались против неверных: один на юге, другой — на севере, оба вернулись с победой, обоим было что рассказать в долгие зимние вечера. Не удивительно, что год пролетел как один день, но к концу этого года неугомонная натура Альберта вновь повлекла его на поиски приключений: он посетил королевские дворы Англии и Франции, участвовал в войне против Шотландии, которую начал король Эдуард, сразился в поединке с Джеймсом Дугласом, затем, обратив оружие против Франции, вместе с Готье де Мони участвовал в высадке на остров Кадсан. Оказавшись вновь на континенте, он воспользовался этим обстоятельством, чтобы навестить старых друзей, и в третий раз посетил замок Годесберг, где в его отсутствие появился новый гость.
То был родственник ландграфа, некий Готфрид, который, зная, что ему не приходится надеяться на богатое наследство, старался добыть богатство силой собственного оружия. Он тоже сражался с неверными, но в Святой земле. Узы кровного родства, слава, которую он обрел во время крестового похода, известная склонность к роскоши, свидетельствующая о том, что вера его была скорее напускной, нежели бескорыстной, раскрыли ему двери замка Годесберг, где он стал почетным гостем. Однако вскоре после отъезда графа Хомбурга и Альберта Готфрид задался целью сделаться совершенно незаменимым для ландграфа Людвига, и так в этом преуспел, что, когда он притворился, будто собирается уезжать, хозяин уговорил его остаться. Так Готфрид поселился в замке, но теперь уже не как гость, а на правах домочадца.
Подчас истинная дружба не менее ревнива, чем любовь. И вот — заблуждался Альберт или нет, — но в следующий приезд ему показалось, будто Людвиг принимает его холоднее, чем обычно. Альберт пожаловался Эмме на необъяснимую холодность ландграфа, а она в ответ стала сетовать на то, что муж переменился и к ней. Альберт погостил в Годесберге всего две недели, а затем, сославшись на то, что в Ронсдорфе нужно провести кое-какой ремонт, за которым ему непременно нужно приглядеть, уехал из замка. Переправившись через реку и небольшое ущелье, отделявшие владения ландграфа от Ронсдорфа, он оказался дома.
Две недели спустя Альберт получил весточку от Эммы. Она окончательно перестала что-либо понимать в характере мужа: прежде он всегда был нежен, мягок и доброжелателен, а теперь сделался вдруг подозрительным и мрачным. Даже юному Отону не раз приходилось сносить от отца неожиданные вспышки гнева, чего раньше никогда не случалось, и это было тем обиднее и тяжелее для Отона и его матери, что в самом недавнем прошлом Людвиг выказывал им много ласки, любви и внимания. К тому же, по мере того как ландграф отдалялся от жены и сына, он все более сближался с Готфридом, словно перенося на чужого человека ту привязанность, какой уже не питал к близким.
Альберт от всего сердца жалел ландграфа, вредившего самому себе хуже злейшего врага. Господь даровал ему радость и блаженство, но Людвиг, словно опасаясь, что пламень счастья дотла сожжет ему душу, своими руками рушил свой семейный очаг. Так оно и продолжалось, пока ландграф не прислал Альберту приглашение на праздник шестнадцатилетия Отона, на который съехалась вся местная знать.
Празднество это (о нем мы уже рассказывали) являло собой странное зрелище: гости веселились, а хозяин пребывал в глубокой печали, но на то была особая причина: в самом начале праздника Готфрид обратил внимание ландграфа на сходство Отона и Альберта, притворившись, будто сам впервые его заметил. В самом деле, если не считать того, что один так и светился юношеской свежестью, а другого иссушило безжалостное солнце Испании, они были разительно похожи: светловолосые, голубоглазые, они походили друг на друга каждой черточкой — а уж это самый верный признак кровного родства, который никогда не остается незамеченным. Это открытие поразило ландграфа точно удар кинжала: уже давно, по навету Готфрида, он сомневался в чистоте уз, связывающих Эмму и Альберта, но при мысли, что эти греховные отношения существовали еще до свадьбы и что Отон, которого он так любил, был плодом противозаконной связи — а это, казалось бы, подтверждалось невероятным сходством его сына с Альбертом, — сердце ландграфа обливалось кровью, он почти обезумел. В это время, как уже говорилось, и прибыл граф Карл, и мы видели, что, не в силах солгать, он еще более усугубил страдания своего друга.
Дело в том, что вестник, с которым ландграф столь таинственно разговаривал в маленькой гостиной, был не кто иной, как Готфрид, своим появлением в Годесберге вызвавший некогда первые недоразумения, омрачившие счастье молодой четы. Теперь Готфрид, ссылаясь на подслушанный обрывок разговора, сообщил ландграфу, что Эмма назначила свидание Альберту, который той же ночью собирался уехать в Италию, где ему предстояло принять командование над одним из отрядов войск, посланных в те края императором. Проверить это было легко, поскольку свидание было назначено у боковых ворот замка и Эмме предстояло пройти через весь сад, чтобы попасть на условленное место.
Стоит лишь зародиться подозрению, как человек против своей воли все больше подпадает под его власть. Так можно ли удивляться, что ландграф, стремясь любой ценой узнать истину, подавил в себе природное, чисто инстинктивное отвращение, которое каждый порядочный человек испытывает к ремеслу соглядатая; вместе с Готфридом он удалился к себе в комнату и, приоткрыв окно, стал с волнением ожидать последнего доказательства, чтобы затем принять окончательное решение, на что до сих пор у него не хватало духа. Готфрид не ошибся: около четырех часов утра Эмма спустилась с крыльца, крадучись, прошла через сад и исчезла в тени деревьев, скрывавших ворота. Минут через десять она вернулась на крыльцо в сопровождении Альберта, поддерживавшего ее под руку. При свете луны ландграф увидел, что они расцеловались, и при этом, как ему показалось, супруга его обливалась слезами. Похоже, она и в самом деле оплакивала разлуку с любовником.
Теперь, когда все сомнения ландграфа рассеялись, он решил изгнать из дома преступную супругу и ее сына — плод недостойной любви. Он вручил Готфриду письмо, в котором Эмме повелевалось следовать за подателем сего послания, а начальник стражи получил распоряжение схватить Отона и на рассвете отвезти его в аббатство Кирберг, недалеко от Кёльна. Отныне вместо славного военного поприща уделом его станет тесная монашеская келья.
Приказ был выполнен, и к тому времени, когда проснулся граф Карл, графиню и Отона уже час как увезли из замка: мать отправили в монастырь Ноненверт, сына — в аббатство Кирберг. Как мы уже говорили, граф Карл, пробудившись, увидел, что старый друг сидит у его постели в мрачном оцепенении, всем своим видом напоминая разбитый молнией дуб с переломанными ветвями и сбитыми ураганом листьями.
Хомбург внимательно и сочувственно выслушал рассказ Людвига о событиях минувшей ночи. Затем, даже не пытаясь утешить несчастного мужа и отца, он проговорил:
— Готов ли ты довериться мне?
— Да, — отвечал ландграф, — но что ты можешь сделать?
— Это моя забота, — отозвался граф Карл.
Обняв друга, он оделся, опоясался мечом и вышел из комнаты. Спустившись в конюшню, он собственноручно оседлал своего верного Ганса и направил его по огибавшей холм дороге. Но, если накануне он нетерпеливо погонял коня, пребывая в самом радужном расположении духа, то теперь скакун его уныло плелся шагом.
Достигнув подножия холма, Карл свернул на дорогу к Роландсеку. Глубоко задумавшись, рыцарь по-прежнему ехал медленно, а потом и вовсе отпустил поводья, предоставив коню полную свободу. Вскоре дорога спустилась в небольшой овраг, в глубине которого виднелась часовенка, где молился какой-то священник. Карл огляделся по сторонам и, видимо решив, что именно это место ему нужно, придержал коня. Сотворив молитву, священник поднялся с колен и собрался было уйти, но Карл остановил его и принялся расспрашивать, нет ли другой дороги, ведущей из замка в монастырь. В ответ на заверения, что иной дороги нет, Карл попросил священника задержаться, пояснив, что в самом скором времени некоему человеку, вероятно, потребуется его пастырская помощь. Старый рыцарь говорил так спокойно, что священник ни на минуту не усомнился в его словах и, даже не спросив имени обреченного, стал молиться за человека, которому предстояло расстаться с жизнью.
Граф Карл являл собой тип старинного рыцарства, уже исчезнувшего в пятнадцатом веке. Фруассар пишет об этой особой породе людей с той любовью, какую антиквар питает к осколкам былых веков. Этим бесстрашным воителям было свойственно во всем полагаться на силу своего меча и промысел Божий, и души их не знали ни сомнений, ни колебаний. А сейчас дело заключалось в том, что рассказ ландграфа возбудил в душе Карла подозрения относительно истинных намерений Готфрида и по зрелом размышлении подозрения превратились в уверенность, ведь, кроме этого зловещего советчика, никто никогда не сомневался ни в любви Эммы к мужу, ни в ее супружеской верности. Граф Карл был другом ландграфу Людвигу, но в той же мере он был другом и Альберту Ронсдорфу. Честь друзей была дорога ему не меньше, чем собственная, и потому он решил смыть темное пятно клеветы с их честных имен. Придя к такому решению, граф, никому ничего не сказав, задумал подстеречь клеветника по дороге в монастырь; злодею предстояло либо признаться в совершенной подлости, либо поплатиться жизнью, и ради этого граф готов был сражаться до конца.
Опустив забрало, он остановил Ганса посреди дороги, где они в полной неподвижности простояли около часа, напоминая конную статую. Наконец на спуске в овраг показался рыцарь в полном вооружении. Увидев, что дорога перекрыта, он придержал было коня, но, убедившись, что это не засада, а всего лишь рыцарь-одиночка, слегка пригнулся к луке седла, дернул за рукоять меча, дабы проверить, легко ли он выйдет из ножен, и продолжил путь. Приблизившись к Карлу и убедившись, что тот не собирается уступать ему дорогу, он остановился.
— Мессир рыцарь, — проговорил он, — разве вы хозяин здешних мест и решили, перекрыв дорогу, никого не пропускать?
— Вовсе нет, мессир, — отвечал Карл, — я не пропущу лишь одного — труса и предателя, с которым я посчитаюсь за его подлость и низость.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14