Я хочу, чтобы милый Каноль воротил потерянное время. Я не знаю его, но хочу познакомиться с ним. Вы представите его мне, и я буду любить его, как сына.
— Скажите, как брата, — подхватила она с улыбкой.
Потом перешла к другой мысли.
— Несносные доносчики! — сказала она, сжимая письмо и показывая, будто бросает его в камин, но между тем тщательно спрятала его в карман, чтобы впоследствии отыскать доносчика.
— Но, кстати, — сказал герцог, — отчего не идет он сюда? Зачем откладывать наше знакомство? Я сейчас пошлю за ним в гостиницу.
— Хорошо! Чтобы он узнал, что я ничего не могу скрывать от вас, и что, забыв данную клятву, я все рассказала вам?
— Я все скрою.
— Теперь, герцог, я должна ссориться с вами, — сказала Нанона с улыбкою, которую демоны занимают у ангелов.
— А за что, красавица моя?
— За то, что прежде вы более дорожили свиданиями со мною наедине. Послушайте, теперь поужинаем. Успеем послать за Канолем и завтра.
«До завтра я успею предупредить его», — подумала Нанона.
— Пожалуй, — отвечал герцог, — сядем за стол.
В припадке подозрений он думал: «До завтрашнего утра я не расстанусь с нею, и она будет колдунья, если успеет предупредить его».
— Стало быть, — сказала Нанона, положив руку на плечо герцогу, — мне позволено будет просить моего друга в пользу моего брата?
— Разумеется, — отвечал герцог, — все, что вам угодно, начиная с денег…
— Ну, денег ему не нужно, — возразила Нанона, — он подарил мне бриллиантовый перстень, который вы заметили и который достался ему от его матери.
— Так чин…
— Да, дело в чине. Мы дадим ему чин полковника, не так ли?
— Произвести его в полковники! Ба! Как вы спешите! Ведь для этого нужно, чтобы он оказал какую-нибудь услугу королю.
— Он готов служить везде, где ему прикажут.
— О, — сказал герцог, поглядывая на Нанону. — Я мог бы дать ему тайное поручение ко двору…
— Поручение ко двору! — вскричала Нанона.
— Да, но оно разлучит вас.
Нанона поняла, что надобно уничтожить остатки недоверчивости.
— Не бойтесь этого, милый герцог. Что за дело до разлуки, если она послужит ему в пользу! Если мы будем вместе, я не могу хорошо служить ему, потому что вы ревнивы. Если он будет далеко, вы станете поддерживать его вашею могущественною рукою. Удалите его, вышлите из Франции, если нужно для его пользы, и обо мне не заботьтесь. Только бы вы любили меня, больше мне ничего не нужно.
— Хорошо, решено, — отвечал герцог. — Завтра утром я пошлю за ним и дам ему поручение. А теперь, — прибавил герцог, умильно взглянув на два кресла и на два прибора, — теперь поужинаем, несравненная красавица.
Оба сели за стол с такими веселыми лицами, что даже Франсинетта, привыкшая к обращению герцога и к характеру своей госпожи, подумала, что Нанона совершенно спокойна, а герцог совершенно убедился в ее невинности.
VII
Ришон поднялся в первый этаж гостиницы «Золотого Тельца» и сел ужинать с виконтом.
Его-то ждал с нетерпением виконт, когда сама судьба доставила ему случай видеть враждебные приготовления герцога д'Эпернона и оказать барону Канолю важную услугу, о которой мы уже рассказали.
Ришон выехал из Парижа уже с неделю. Из Бордо приехал в тот день, когда началась наша повесть. Стало быть, он привез самые свежие известия о запутанных делах, происходивших в то время между Парижем и Бордо. Когда он говорил о заключении принцев, важнейшем тогдашнем событии, или о Бордосском парламенте, который овладел всею провинциею, или о кардинале Мазарини, который был истинным королем в то время, виконт молча смотрел на его мужественное и загорелое лицо, на его проницательные и самоуверенные глаза, на его острые и белые зубы, выставлявшиеся из-под черных усов. По всем этим признакам в Ришоне можно было узнать выслужившегося офицера.
— Так вы говорите, — спросил, наконец, виконт, — что принцесса теперь в Шантильи?
Известно, что принцессами в то время называли герцогинь Конде, только к имени старшей из них всегда прибавляли: вдовствующая.
— Да, — отвечал Ришон, — там она ждет вас.
— А в каком она положении?
— В совершенном изгнании: за нею и за матерью ее мужа наблюдают с величайшим вниманием, потому что при дворе знают, что они не довольствуются одними просьбами Парламенту и замышляют что-нибудь подейственнее в пользу принцев. К несчастию, как и всегда, денежные обстоятельства… Кстати, о деньгах, получили ли вы ту сумму, которую хотели добыть здесь? Мне особенно поручили узнать об этом.
Виконт отвечал:
— Я с трудом собрал тысяч двадцать золотом, вот они здесь. Только!
— Только! Какие у вас понятия, виконт! Видно, что вы миллионер: говорите с таким презрением о такой сумме в такую минуту! Двадцать тысяч! Мы будем беднее кардинала Мазарини, но богаче короля.
— Так вы думаете, Ришон, что принцесса примет мое посильное приношение?
— С благодарностью: вы дадите ей средство платить жалованье целой армии.
— А разве нам она нужна?
— Армия-то? Разумеется, и мы уже занимаемся и сбором ее. Ларошфуко набрал четыреста дворян под предлогом того, что они будут присутствовать при похоронах его отца. Герцог де Бульон отправится в Гиенну с таким же отрядом, а может быть, и больше. Тюрен обещает напасть на Париж с целью захватить Венсен врасплох и вырвать оттуда принцев: у него будет тридцать тысяч человек, всю северную армию оттянет он от службы короля. О! Дела идут очень порядочно, — прибавил Ришон, — будьте спокойны. Не знаю, достигнем ли мы цели, но, наверное, много нашумим.
— Не встретили ли вы герцога д'Эпернона? — спросил виконт, глаза которого заблистали от радости при исчислении армии, обещавшей победу его партии.
— Герцога д'Эпернона? — повторил капитан в удивлении. — Да где же мог я встретиться с ним? Ведь я приехал не из Ажана, а из Бордо.
— Вы могли встретить его в нескольких шагах отсюда, — сказал виконт с улыбкой.
— Да, правда, кажется, здесь близко живет прелестная Нанона Лартиг?
— На два выстрела от нашей гостиницы.
— Хорошо! Это объясняет мне, почему я встретил здесь барона Каноля.
— Вы знаете его?
— Кого? Барона? Знаю. Я мог бы даже сказать, что я его друг, если бы он был не старинный дворянин, а я не выслужившийся офицер.
— Такие офицеры, как вы, Ришон, в настоящем положении дел стоят всяких князей. Вы, впрочем, знаете, что я спас его от палок, а может быть, и от чего-нибудь худшего?
— Да, он говорил мне об этом, но я невнимательно слушал его, мне так хотелось поскорее повидаться с вами. Вы уверены, что он не узнал вас?
— Плохо знаешь тех, кого никогда не знал.
— Да, я должен был употребить другое выражение и сказать: не угадал ли он вас?
— В самом деле, — отвечал виконт, — он рассматривал меня пристально.
Ришон улыбнулся.
— Как не смотреть пристально! — сказал он. — Не всякий день встречаются виконты вашего рода.
— Барон, кажется мне, превеселый человек, — начал виконт, помолчав несколько секунд.
— Превеселый и предобрый, очень умный и притом великодушный. Гасконцы, как вы знаете, люди, не знающие середины: они или очень хороши, или очень дурны. Барон принадлежит к числу первых. В любви и на войне он франт и бесстрашный воин, мне очень жаль, что он против нашей партии. Знаете ли… Случай свел вас с ним, так вы должны были бы постараться привлечь его на нашу сторону.
Яркая краска покрыла бледные щеки виконта и тотчас исчезла.
— Боже мой, — сказал Ришон с раздумьем, которое часто встречается в людях хорошей организации, — а мы разве серьезные и разумные, мы, решившиеся неосторожными руками зажечь пламенник междоусобной войны? Разве коадъютор — человек серьезный? А он одним словом может усмирить или поднять Париж! Разве герцог де Бофор — человек серьезный? А он имеет такое влияние в Париже, что его прозвали королем! Разве герцогиня де Шеврез — серьезная женщина? А она назначает и отставляет министров! Разве герцогиня де Лонгвилль — серьезная женщина? А она три месяца царствовала в Парижской ратуше. Разве и сама принцесса Конде — серьезная женщина, ведь она еще вчера занималась только платьями, нарядами и бриллиантами. Разве герцог Энгиенский — серьезный начальник партии, когда он посреди своих мамок играет еще в куклы? Наконец, и я,
— если вы позволите мне поставить мое имя после этих знаменитых имен,
— разве я важный человек, я, сын ангулемского мельника, бывший слуга герцога Ларошфуко? Один раз господин мой дал мне вместо щетки шпагу, я храбро надел ее и начал выдавать себя за воина! Однако же сын ангулемского мельника, прежний камердинер Ларошфуко, стал капитаном, составляет отряд, собирает четыреста или пятьсот человек и будет в свою очередь играть их жизнью, как будто судьба дала ему право на это. Вот он идет по пути к почестям, скоро произведут его в полковники, назначат комендантом крепости… Кто знает, может быть, и ему придется в течение десяти минут, часа или целого дня располагать судьбою Франции? Видите, все это очень похоже на сон; однако же я буду почитать его действительностью до тех пор, пока меня не разбудит какая-нибудь великая катастрофа…
— И тогда, — прибавил виконт, — горе тем, кто вас разбудит, Ришон, потому что вы будете героем…
— Героем или изменником, смотря по тому, что мы тогда будем — слабейшие или сильнейшие. При том кардинале, при Ришелье, я подумал бы об этом хорошенько, потому что жертвовал бы головою.
— Помилуйте, Ришон, неужели подобные причины могут удержать вас? Вас, которого называют храбрейшим воином во всей французской армии…
— Ах, разумеется, — сказал Ришон, выразительно пожав плечами, — я был храбр, когда король Людовик XIII, бледный, с черными блестящими глазами и голубою лентою, кричал звонким голосом, закручивая усы: «Король смотрит на вас, вперед, господа! » Но мне придется увидеть на груди сына ту же ленту, какую я видел на груди отца, и кричать солдатам: «Стреляй по королю французскому! .. » Ну, виконт, — продолжал Ришон, покачивая головою, — я боюсь, что струшу в эту минуту и выстрелю мимо.
— Что с вами сегодня сделалось? Зачем вы толкуете только о том, что может быть худшего? Любезный Ришон, междоусобная война страшное зло, но иногда необходима.
— Да, как чума, как желтая лихорадка, как черная лихорадка, как лихорадки всех цветов. Например, виконт, не думаете ли вы, что мне очень нужно завтра убить Каноля, когда я так дружески и с таким удовольствием пожал ему руку сегодня… И почему? Потому что я служу принцессе Конде, которая смеется надо мною, а он служит кардиналу Мазарини, над которым сам смеется? Однако же это дело очень возможное…
Виконт вздрогнул от ужаса.
— Или, может быть, — продолжал Ришон, — я ошибаюсь, и он как-нибудь проткнет мне грудь. О, вы не понимаете войны, вы видите только море интриг и бросаетесь в него, как в свою родную стихию. Третьего дня я говорил принцессе, и она согласилась со мною, что в той высокой сфере, где вы живете, ружейные выстрелы, которые нас убивают, кажутся вам простым потешным огнем.
— Право, Ришон, — сказал виконт, — вы пугаете меня, и если бы я не был уверен, что вы должны охранять меня, так не смел бы пуститься в дорогу. Но под вашей защитой, — прибавил юноша, подавая маленькую ручку свою партизану, — я ничего не боюсь.
— Под моей защитой! — повторил Ришон. — Да, вы заставили меня вспомнить об этом. Надобно вам будет обойтись без моей защиты, виконт, предположения наши изменились.
— Разве вы не поедете со мною в Шантильи?
— Я должен был вернуться туда в том случае, если бы не был нужен здесь. Но, как я уже сказал вам, я стал таким важным человеком, что принцесса решительно запретила мне удаляться из крепости. Кажется, хотят отнять ее у нас.
Виконт вскрикнул от страха.
— Как! Я должен ехать без вас! Ехать с одним Помпеем, который в тысячу раз еще трусливее меня? Проехать пол-Франции одному или почти одному? О! Нет, я не поеду, клянусь вам, я умру от страха прежде, чем доеду.
— Ах, виконт! — вскричал Ришон с громким хохотом. — Вы, стало быть, забыли, что на вас висит шпага!
— Хохочите сколько угодно, а я все-таки не поеду. Принцесса обещала мне, что вы проводите меня, и я согласился ехать только на этом условии.
— Делайте, что вам угодно, виконт, — отвечал Ришон с притворною важностью. — Во всяком случае, в Шантильи надеются на вас. Берегитесь, у принцев немного терпения, особенно когда они ждут денег.
— И к величайшему моему несчастию, — сказал виконт, — я должен выехать ночью…
— Тем лучше, — отвечал Ришон с хохотом, — никто не увидит, что вы боитесь, и вы встретите людей еще трусливее вас, и обратите их в бегство.
— Не может быть! — возразил виконт, нимало не успокоенный этим предсказанием.
— Притом, есть средство уладить дело, — сказал Ришон. — Ведь вы боитесь за деньги, не так ли? Оставьте их у меня, я перешлю их с тремя или четырьмя верными солдатами. Впрочем, самое верное средство доставить деньги в целости — отвезти их вам лично…
— Вы правы, я поеду, Ришон, надобно быть вполне храбрым, и сам повезу деньги. Думаю, судя по словам вашим, что принцессе теперь гораздо нужнее золото, чем моя особа. Может быть, меня дурно примут, если я приеду без денег?
— Ведь я сказал вам, что вы похожи на героя, притом же по дороге везде королевские солдаты, и война еще не началась. Однако же не очень доверяйте им и прикажите Помпею зарядить пистолеты.
— Зачем вы говорите мне все это? Думаете успокоить меня?
— Разумеется, кто знает опасность, тот не допустит захватить себя врасплох. Так поезжайте, — сказал Ришон, вставая, — ночь будет прекрасная, и до рассвета вы приедете в Монлье.
— А наш барон не ждет ли моего отъезда?
— О, теперь он занят тем же, чем мы занимались, то есть он ужинает, и если его ужин хоть несколько похож на наш, то он, как умный обжора, не встанет из-за стола без особенно важной причины. Впрочем, я зайду к нему и удержу его.
— Так извините меня перед ним за мою неучтивость. Я не хочу, чтобы он ссорился со мною, если встретит меня в дурном расположении духа. Впрочем, ваш барон должен быть предобрый малый.
— Именно так, и он готов бежать за вами на конец света, чтобы иметь удовольствие подраться с вами на шпагах. Но будьте спокойны, я поклонюсь ему от вашего имени.
— Только подождите, дайте мне уехать.
— Разумеется.
— Нет ли каких поручений к принцессе?
— Непременно есть: вы напомнили мне о самом важном.
— Вы уже написали ей?
— Писать не надобно, нужно передать ей только два слова.
— Что такое?
— Бордо — да.
— И она поймет?
— Совершенно! Основываясь на этих двух словах, она может спокойно отправиться в дорогу. Скажите ей, что я за все отвечаю.
— Ну, Помпей, — сказал виконт старому своему слуге, который в эту минуту показался в дверях, — ну, друг мой, надобно ехать!
— Ого, ехать! — отвечал Помпей. — Помилуйте, виконт! Да ведь буря страшная!
— Что ты говоришь, Помпей? — возразил Ришон. — На небе нет ни одного облачка.
— Однако же ночью мы можем заблудиться.
— Ну, заблудиться трудно, вам надобно только не съезжать с большой дороги. Притом же теперь превосходная лунная ночь.
— Лунная ночь! Лунная ночь! — прошептал Помпей. — Вы понимаете, господин Ришон, я говорю все это не для себя.
— Разумеется, — отвечал Ришон, — ведь ты старый солдат!
— Кто сражался с испанцами и был ранен в битве при Корбии… — продолжал Помпей, приосаниваясь.
— Тот ничего не боится, не так ли? Ну это очень кстати, потому что виконт не совсем спокоен. Слышишь ли? Предупреждаю тебя…
— Ого! — пробормотал Помпей, побледнев. — Вы боитесь?
— С тобой не буду бояться, храбрый мой Помпей, — отвечал виконт. — Я знаю тебя и уверен, что ты готов умереть, защищая меня.
— Разумеется, разумеется, — отвечал Помпей, — однако же, если вы очень боитесь, так лучше подождать до утра.
— Никак нельзя, добрый мой Помпей. На, спрячь это золото как-нибудь на твоей лошади, я сейчас же сойду к тебе.
— Тут много денег и не следовало бы ночью рисковать ими, — сказал Помпей, взвешивая мешок.
— Опасности нет никакой, по крайней мере, так уверяет Ришон. Ну, всё ли на месте, пистолеты, шпаги и мушкетон?
— Вы забываете, — отвечал старый слуга, выпрямляясь, — что человек осторожен, когда всю жизнь свою служил солдатом. Да, виконт, все оружие в исправности.
— Видите, — сказал Ришон, — можно ли чего-нибудь бояться с таким товарищем? Счастливого пути, виконт!
— Благодарю за пожелание, но путь далек, — сказал виконт с некоторым страхом, которого не мог прогнать воинственный вид Помпея.
— Ба, — сказал Ришон, — у всякого пути есть начало и конец. Отвезите нижайший поклон от меня принцессе, скажите ей, что я готов до последней капли крови служить ей и герцогу Ларошфуко. Особенно не забудьте этих двух слов: Бордо — да. А я пойду опять к Канолю.
— Послушайте, Ришон, — сказал виконт, останавливая капитана за руку, когда тот уже начал сходить с лестницы, — если Каноль такой храбрый офицер и честный человек, как вы говорите, почему не пытаться вам привлечь его к нашей партии?
1 2 3 4 5 6 7 8