– Но я достаточно взрослая, чтобы решать, что мне носить. Твоя мать, когда она отпустила портниху, поступила совершенно так, как сделала бы я сама. Я не хочу других платьев. Я хотела бы… – Она резко оборвала фразу.
– Чего ты хотела бы? – Феннимор был уверен, что в последний момент она не произнесла фразу, которая наверняка прояснила бы кое-что о ней и ее непонятном отказе.
Леонора подарила ему улыбку, которая была горькой и в то же время примиряющей. Она бы предпочла сказать сейчас: «Я хотела бы мужа, который меня любит, а не строит планы моего убийства. Я хотела бы друга, которому могла бы довериться. Но тебе всего семнадцать лет, и я опасаюсь, что если я поставлю тебя перед выбором, то ты предпочтешь своего брата». И хотя на уме у нее была эта маленькая речь, губы ее предусмотрительно оставались сомкнутыми.
– Я хочу покоя, – пробормотала она вместо этого. – Тишины, которую я искала под этими деревьями…
– Ты уверена, что хорошо себя чувствуешь? Может быть, тебя проводить домой?
– Спасибо, это совершенно не нужно.
– А Герве?
– Скажи ему, что ты меня не нашел.
– Я не люблю его обманывать…
Лояльность по отношению к брату одновременно тронула и задела Леонору. С большим трудом ей удалось справиться с нетерпением.
– Тогда скажи ему правду и добавь, что он может нe утруждать себя приходом сюда, потому что меня уже здесь не будет, когда он придет…
Феннимор соскользнул со своего места на дереве. Потеряв вдруг уверенность, он немного помедлил и затем вновь разразился вопросом, который занимал его уже давно.
– Что произошло между тобой и Герве? Было несколько моментов, когда я был уверен, что ты его любишь. Твое лицо совершенно смягчалось, когда ты могла наблюдать за ним, а он этого не замечал. Теперь на твоем лице я читаю только твердость, гордость и неприятие.
Леонора уставилась на него. Для семнадцатилетнего у него был острый глаз и хорошая наблюдательность. Глаз художника. Несмотря на это, он был лишь юноша, стоящий на пороге возмужания. Один из Кройдов, который в первую очередь был солидарен со своей семьей, а не с женщиной, проникшей в их круг благодаря тайным интригам ее отца.
– Спроси твоего брата, – вздохнула она наконец. – Самая большая и чистая любовь с трудом выживает, если ее топчут ногами.
– Почему ты не хочешь с ним поговорить?
– Почему ты избегаешь своей матери, если ты можешь обо всем договориться?
Феннимор вздрогнул. По всей видимости, ему было неприятно, что Леонора пустила в ход против него оружие его же собственной риторики.
– Потому что будет только лучше, если я не буду этого делать, – решился он все же произнести неприкрытую правду. – Она требует от меня того, что мне претит, и она не понимает истинных причин моего противодействия.
– Тогда твой ответ может стать и моим, – улыбнулась Леонора несколько напряженно. – Я бы хотела повернуть колесо времени назад и вновь стать Леонорой Эпуорт. Я здесь чужая, хотя твой брат считает, что мною движет тщеславное стремление к титулу и почестям, свойственное моему отцу. Если бы он только знал, как сильно ошибается!
Не давая Феннимору возможности вновь возразить ей, она подобрала юбки и пошла обратно в дом.
Постоянное чувство голода, отчаяние и бессмысленные попытки разобраться привели ее почти в состояние транса, близкое ощущениям лунатички. Облако прозрачного серебристого тумана отделяло ее от остального мира. Леонора не увидела, что горничная в большом холле быстро перекрестилась, когда она с горящими, но ничего не видящими глазами прошла мимо, едва не задев ее.
Она пришла в себя, только когда столкнулась лоб в лоб с человеком, с которым ей в этот момент менее всего хотелось встретиться. Герве Кройд едва успел удержать свою супругу от угрозы падения.
От тяжелого облака волос, высвободившихся из-под шпилек при сильном столкновении, шел очень знакомый аромат гибискуса. Тревожные серые глаза смотрели на него сначала растерянно. Потом ему пришлось увидеть, как выражение этих глаз начало мгновенно меняться, переходя от смущения к откровенной симпатии, затем вспыхнувшему недоверию и, наконец, к явному страху.
– Мне очень жаль, если я тебя напугал, – попытался он прежде всего успокоить ее. – Я искал тебя, но это не настолько спешно, чтобы ты прямо упала в мои руки.
Леонора несдержанным движением вырвалась из опасного объятия. Насколько сильно было обманчивое ощущение доброжелательности и утешения, которое она на краткий миг испытала, прижавшись к нему, настолько же ей было нельзя ни на секунду забывать, что она знала о его планах. Участие, с которым супруг относился к ней в последние дни, было, безусловно, лишь частью его хитроумного плана. Он хотел усыпить ее бдительность, чтобы в нужный момент ему было легче ее уничтожить.
– Я тебя не заметила. У меня не было намерения броситься в твои объятия, – возразила она холодно, но без обычной скованности. Отчаяние, которое наполняло ее, уже не оставляло места для привычной застенчивости. – Будь любезен, отпусти меня!
– Насколько я помню, еще недавно тебе очень нравилось, когда я тебя обнимал, – пробормотал граф и неохотно отпустил ее.
– Я сомневаюсь, что в состоянии опьянения память может во всех подробностях удерживать факты! – усомнилась она в его воспоминаниях.
Граф поморщился.
– Должен признать, что я заслужил этот упрек. Сегодня же не вижу за собой никакой вины. Я хотел пригласить тебя поехать со мной в поселок Святой Агнессы.
Леонора подняла брови, не предполагая, что при этом цвет ее глаз из темно-серого превратился в цвет блестящего олова. В поселок Святой Агнессы? Какой коварный замысел скрывался за этим предложением?
– Можно подумать, что я предложил тебе спрыгнуть с башни, на которой Феннимор занимается рисованием, – пошутил Герве. – У тебя нет желания провести день в городе? Мы могли бы пообедать в «Золотом Ягненке» и сделать покупки. Мадам Кудер, которая одевает леди Аманду, держит небольшой, уютный салон рядом с гостиницей. Я полагаю, что тебе, как всякой женщине, доставит удовольствие полюбоваться новыми тканями. Если она снимет с тебя точные мерки, то для нее будет не трудно в течение короткого времени составить для тебя новый гардероб.
– Очень любезно с твоей стороны, благодарю. Если мне покажется, что я нуждаюсь в новых платьях, я, конечно, вернусь к этому вопросу.
Гордое изящество, с которым Леонора вскинула подбородок и спокойно и внешне совершенно хладнокровно выдерживала его непонимающий взгляд, стоило ей больших усилий. К счастью, широкие юбки скрывали дрожь в ее коленях.
Граф Уинтэш беспомощно пожал широкими плечами.
– Как глупо с моей стороны было думать, что ты можешь реагировать, как любая другая женщина, – сказал он, наконец, с принужденной улыбкой. – Я хотел тебе только добра, даже если ты явно сомневаешься в этом. Дай мне возможность доказать, что я признал свои ошибки. Удостой меня доверием хотя бы в той же степени, в которой ты доверяешь Феннимору!
Леонора обеими руками отвела волосы со лба и попыталась вновь закрепить их шпильками. Это ей удалось лишь частично, так что мягкие, свободно лежащие локоны обрамляли ее бледное лицо подобно раме цвета красного дерева. Влажно блестевшая, полная нижняя гу-5а была нервно прикушена.
Герве Кройд знал о времени, которое Леонора проводила с Фенном, когда тот рисовал ее. Младший брат показал ему наброски, сделанные с нее. Сходство этих портретов со своей супругой граф осознал в полной мере лишь сейчас.
Его взгляд задержался на этом дрожащем, манящем рте, который так мало подходил к строгим принципам, которые она отстаивала в своей беседе с ним. Сумеречный свет широкого, устланного ковром коридора, ведшего на галерею предков Уинтэша, размывал мрачный невыразительный цвет ее платья и отбрасывал мягкие тени по контурам безупречного овала ее лица, как бы вырезанного из слоновой кости волшебным резцом мастера. Теперь граф Уинтэш понял, почему она стала любимой моделью Феннимора.
Не в силах сдвинуться с места, Леонора смотрела, как супруг опять поднял руки и протянул к ней. Она хотела податься назад, чтобы уклониться от узких, но сильных мужских рук, которые наверняка были готовы в следующую секунду обхватить ее шею и сдавить ее, но она стояла неподвижно. Жуткая мысль о том, что лучше быть убитой им, чем жить без него, заглушила в Леоноре все способности к нормальной реакции.
Но у Герве было на уме другое. Его руки обхватили узкие плечи Леоноры, он притянул ее к себе. В полуобмороке отметила она гибкое движение, которым он наклонил свою голову к ней, и его губы приникли к ее рту. Это был легкий, почти вопрошающий, теплый поцелуй, который, не встречая серьезного сопротивления, становился все сильнее. Она почувствовала ласкающее прикосновение в уголках своего рта, которое вызвало слабость у нее в ногах, нежное, но требовательное присасывающее ощущение на нижней губе.
Леонора закрыла глаза, полностью отдаваясь чувствам, которые пробуждал в ней Герве. Внезапно она почувствовала мускулистое мужское тело, особенно в местах соприкосновения с выпуклостями ее фигуры, от чего по ее коже побежали мурашки возбуждения. Любая попытка сохранить ясное сознание, казалось, заранее была обречена на провал. Однажды она уже, вопреки благоразумию, ощутила глупое желание отдаться, раствориться и любить. Любить его!
– Ах, Боже мой, прошу прощения за то, что я вам помешала! Мне неудобно, но я, конечно, не знала… – Голос прервался заливистым смехом, и Леонора покачнулась, поскольку вдруг была выпущена из объятий. Она уставилась на леди Аманду, стоявшую перед ней.
Юбка ее модного платья из органди, благодаря новехонькому французскому кринолину казавшаяся огромным куполом, еще качалась от ее шагов и занимала почти всю ширину прохода. Леди Аманда изящно расправила шелковый шарф, который прикрывал ее голые плечи над смелым вырезом, и погрозила Герве пальцем с притворным негодованием, в то время как ее губы искривила злобная усмешка.
– Какая слепая страсть, дорогой. Но ты все-таки должен думать и о наших слугах, когда развлекаешься со своей женушкой. В Уинтэше достаточно комнат, дверь которых по такому случаю можно запереть за собой.
Отрезвев, Леонора повернулась на каблучках и убежала. Последующие слова леди Аманды, как и ответ Герве, она почти не разобрала, но даже от ее интонации у Леоноры заболели уши. Она остановилась, только когда оказалась в четырех стенах своей комнаты и почувствовала себя в безопасности.
Подавленная, усталая и голодная опустилась она в ближайшее кресло. Если бы она была на Кенсингтон-Сквер, то первое, что бы сделала, так это позвонила бы горничной и приказала ей принести чашку крепкого чая и несколько кусков фруктового пирога. Но несчастная не могла позволить себе даже этого утешения. Кто мог ей гарантировать, что чай не будет отравлен?
Глава 11
Впоследствии Леонора вспоминала недели этого сентября как нереальное и вместе с тем в высшей степени ужасное время. Ничего не происходило, но как раз в этом «ничего» заключались все страхи мира. Она не отваживалась ни нормально есть, ни спокойно спать. Постоянно преследуемая воображаемыми страхами, она дошла до полного нервного истощения.
Лишь в обществе Феннимора ей иногда удавалось забыть обо всем. Он не жалел на нее бумаги из блокнота для эскизов, а она принялась за повышение уровня его общего образования, который, по ее мнению, был довольно скромным. По-видимому, никто не взял на себя труд проконтролировать то, каковы были истинные результаты обучения молодого виконта быстро сменяющимися домашними учителями. Он был очень сообразителен, но ему было скучно все, что не касалось живописи или искусства вообще.
Необходимость сконцентрироваться на учебных предметах и пробудить у Феннимора интерес к вещам, которые он считал излишними, отвлекала Леонору как от ее переживаний, так и от постоянного чувства голода. А иногда она осмеливалась задать тот или иной вопрос, к которому у нее лежала душа.
– Почему ты, собственно, не учился в Итоне или одной из других школ для знатных молодых господ? – спросила она, когда они однажды в плохую погоду сидели в зимнем саду, где она проверяла список заказов на растения, составленный новым садовником.
Феннимор ухмыльнулся и поднял рисовальный карандаш, чтобы определить пропорции ее профиля.
– Это было одним из основных поводов для споров между моим отцом и дорогой мамой. То, что она препятствовала моему полноценному образованию, видимо, было своего рода местью. Отец настаивал на этом, а для нее всегда было особым удовольствием расстраивать его планы. Ее никогда особенно не интересовало, каковы были мои желания и что я думал по этому поводу. Главное было рассердить отца.
– Но почему же?
– Они ненавидели друг друга, – пояснил юный виконт Февершем спокойно. – Мои родители не могли находиться в одной комнате вместе и не ссориться. Какая тайна скрывается за моим появлением на свет неизвестно. Можно предположить, что он принудил ее после того, как Герве уехал. Это послужило своеобразным возмездием за то, что она не хотела воспитывать его наследника…
– Ч-чепуха! – запротестовала Леонора.
– Это правда! – настаивал Феннимор. – Я никогда не мог понять, почему они поженились. Десятый граф ни разу не брал свою жену с собой в Лондон. Она жила здесь как бы в недобровольном изгнании, мечтая о том, чтобы быстрее наступил день, когда он умрет и она будет наконец свободна. Но то, что эта свобода должна быть ограничена нашим растраченным состоянием, было для нее тяжким ударом. Она ожидала для себя очень многого от богатой женитьбы Герве.
Леонора просто никак не могла привыкнуть к тону, в котором молодой виконт говорил о своей матери. Леди Аманда и образ, созданный в его рассказах, различались для Леоноры как день и ночь.
– Ты несправедлив к своей матери, – упрекнула она его. – Ее можно пожалеть. Вряд ли существует что-либо худшее, чем брак, главными чертами которого являются ненависть и презрение. В этом ты мне можешь поверить…
– Но Герве не ненавидит тебя.
Этой фразой Фенн еще раз доказал, что за его легкой болтовней, несмотря на пробелы в образовании, скрывается умная голова.
Леонора покраснела и плотно сжала губы. После того случая в галерее предков она тщательно избегала оставаться наедине с супругом. Она не доверяла ни ему, ни себе самой.
– Зато он меня презирает! – добавила она сухо. – Для него человечество начинается с многовекового ряда поколений предков, служивших английской короне. Эпуорты, как это ни печально, служили только самим себе, а о происхождении моей бедной матери мне ничего не известно.
– Ты несправедлива к Герве, – указал он ей на ошибку ее же словами. – Ему было пять лет, когда его мать умерла от оспы. Позже, по настоянию леди Аманды, отец отослал его в Уилтшир, где жила семья леди Анны. Там он оставался до пятнадцати лет. Вейлсы любили его безмерно и сильно избаловали. Они внушили Герве уверенность в том, что он пуп земли, одаренный отпрыск древнейшего и знатнейшего рода. Он считал себя каким-то рыцарем в сверкающих доспехах, стремящимся защищать существующее в мире добро. Возвратившись домой, он, ничего не подозревая, был втянут в конфликт между графом и его второй женой. Герве счел своим долгом защитить прекрасную леди, хотя и он никогда не узнал, почему эти двое до такой степени презирали друг друга. Отец решил проблему, через некоторое время поставив Герве перед выбором: поступить в университет или на военную службу. Лишь в последние годы он стал вновь регулярно приезжать в Уинтэш.
В живом воображении Леоноры возникла картина восторженного, юного Герве, который, вероятно, со всей нерастраченной порывистостью пятнадцатилетнего влюбился в свою несчастливую мачеху, которая была лишь ненамного старше его.
Но как можно связать этот романтический образ с Герве в возрасте тридцати одного года, который хотел бы убить свою жену, чтобы завладеть ее состоянием? Что же должно было произойти за прошедшие шестнадцать лет, чтобы воспитанный гордым и благородным рыцарь превратился в надменного и лишенного совести человека?
– Думаю, что Герве каким-то образом, конечно, узнал о причинах, – закончила она дискуссию и вновь взялась за бумаги.
Но до Леоноры не доходил смысл слов, которые были перед ее глазами, так как она тайком раздумывала над услышанным. Феннимор был искренне расположен к брату; что бы он сказал, если бы узнал, при помощи каких смертоносных планов граф намеревался спасти фамильное состояние для леди Аманды?
– По всей вероятности, он познакомился лишь с версией моей любезной матери, – проигнорировал молодой виконт ее возражение. – Я могу поспорить, что это только одна сторона медали. Она никогда не вышла бы замуж за озлобленного человека, единственной целью которого было полное саморазрушение.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17
– Чего ты хотела бы? – Феннимор был уверен, что в последний момент она не произнесла фразу, которая наверняка прояснила бы кое-что о ней и ее непонятном отказе.
Леонора подарила ему улыбку, которая была горькой и в то же время примиряющей. Она бы предпочла сказать сейчас: «Я хотела бы мужа, который меня любит, а не строит планы моего убийства. Я хотела бы друга, которому могла бы довериться. Но тебе всего семнадцать лет, и я опасаюсь, что если я поставлю тебя перед выбором, то ты предпочтешь своего брата». И хотя на уме у нее была эта маленькая речь, губы ее предусмотрительно оставались сомкнутыми.
– Я хочу покоя, – пробормотала она вместо этого. – Тишины, которую я искала под этими деревьями…
– Ты уверена, что хорошо себя чувствуешь? Может быть, тебя проводить домой?
– Спасибо, это совершенно не нужно.
– А Герве?
– Скажи ему, что ты меня не нашел.
– Я не люблю его обманывать…
Лояльность по отношению к брату одновременно тронула и задела Леонору. С большим трудом ей удалось справиться с нетерпением.
– Тогда скажи ему правду и добавь, что он может нe утруждать себя приходом сюда, потому что меня уже здесь не будет, когда он придет…
Феннимор соскользнул со своего места на дереве. Потеряв вдруг уверенность, он немного помедлил и затем вновь разразился вопросом, который занимал его уже давно.
– Что произошло между тобой и Герве? Было несколько моментов, когда я был уверен, что ты его любишь. Твое лицо совершенно смягчалось, когда ты могла наблюдать за ним, а он этого не замечал. Теперь на твоем лице я читаю только твердость, гордость и неприятие.
Леонора уставилась на него. Для семнадцатилетнего у него был острый глаз и хорошая наблюдательность. Глаз художника. Несмотря на это, он был лишь юноша, стоящий на пороге возмужания. Один из Кройдов, который в первую очередь был солидарен со своей семьей, а не с женщиной, проникшей в их круг благодаря тайным интригам ее отца.
– Спроси твоего брата, – вздохнула она наконец. – Самая большая и чистая любовь с трудом выживает, если ее топчут ногами.
– Почему ты не хочешь с ним поговорить?
– Почему ты избегаешь своей матери, если ты можешь обо всем договориться?
Феннимор вздрогнул. По всей видимости, ему было неприятно, что Леонора пустила в ход против него оружие его же собственной риторики.
– Потому что будет только лучше, если я не буду этого делать, – решился он все же произнести неприкрытую правду. – Она требует от меня того, что мне претит, и она не понимает истинных причин моего противодействия.
– Тогда твой ответ может стать и моим, – улыбнулась Леонора несколько напряженно. – Я бы хотела повернуть колесо времени назад и вновь стать Леонорой Эпуорт. Я здесь чужая, хотя твой брат считает, что мною движет тщеславное стремление к титулу и почестям, свойственное моему отцу. Если бы он только знал, как сильно ошибается!
Не давая Феннимору возможности вновь возразить ей, она подобрала юбки и пошла обратно в дом.
Постоянное чувство голода, отчаяние и бессмысленные попытки разобраться привели ее почти в состояние транса, близкое ощущениям лунатички. Облако прозрачного серебристого тумана отделяло ее от остального мира. Леонора не увидела, что горничная в большом холле быстро перекрестилась, когда она с горящими, но ничего не видящими глазами прошла мимо, едва не задев ее.
Она пришла в себя, только когда столкнулась лоб в лоб с человеком, с которым ей в этот момент менее всего хотелось встретиться. Герве Кройд едва успел удержать свою супругу от угрозы падения.
От тяжелого облака волос, высвободившихся из-под шпилек при сильном столкновении, шел очень знакомый аромат гибискуса. Тревожные серые глаза смотрели на него сначала растерянно. Потом ему пришлось увидеть, как выражение этих глаз начало мгновенно меняться, переходя от смущения к откровенной симпатии, затем вспыхнувшему недоверию и, наконец, к явному страху.
– Мне очень жаль, если я тебя напугал, – попытался он прежде всего успокоить ее. – Я искал тебя, но это не настолько спешно, чтобы ты прямо упала в мои руки.
Леонора несдержанным движением вырвалась из опасного объятия. Насколько сильно было обманчивое ощущение доброжелательности и утешения, которое она на краткий миг испытала, прижавшись к нему, настолько же ей было нельзя ни на секунду забывать, что она знала о его планах. Участие, с которым супруг относился к ней в последние дни, было, безусловно, лишь частью его хитроумного плана. Он хотел усыпить ее бдительность, чтобы в нужный момент ему было легче ее уничтожить.
– Я тебя не заметила. У меня не было намерения броситься в твои объятия, – возразила она холодно, но без обычной скованности. Отчаяние, которое наполняло ее, уже не оставляло места для привычной застенчивости. – Будь любезен, отпусти меня!
– Насколько я помню, еще недавно тебе очень нравилось, когда я тебя обнимал, – пробормотал граф и неохотно отпустил ее.
– Я сомневаюсь, что в состоянии опьянения память может во всех подробностях удерживать факты! – усомнилась она в его воспоминаниях.
Граф поморщился.
– Должен признать, что я заслужил этот упрек. Сегодня же не вижу за собой никакой вины. Я хотел пригласить тебя поехать со мной в поселок Святой Агнессы.
Леонора подняла брови, не предполагая, что при этом цвет ее глаз из темно-серого превратился в цвет блестящего олова. В поселок Святой Агнессы? Какой коварный замысел скрывался за этим предложением?
– Можно подумать, что я предложил тебе спрыгнуть с башни, на которой Феннимор занимается рисованием, – пошутил Герве. – У тебя нет желания провести день в городе? Мы могли бы пообедать в «Золотом Ягненке» и сделать покупки. Мадам Кудер, которая одевает леди Аманду, держит небольшой, уютный салон рядом с гостиницей. Я полагаю, что тебе, как всякой женщине, доставит удовольствие полюбоваться новыми тканями. Если она снимет с тебя точные мерки, то для нее будет не трудно в течение короткого времени составить для тебя новый гардероб.
– Очень любезно с твоей стороны, благодарю. Если мне покажется, что я нуждаюсь в новых платьях, я, конечно, вернусь к этому вопросу.
Гордое изящество, с которым Леонора вскинула подбородок и спокойно и внешне совершенно хладнокровно выдерживала его непонимающий взгляд, стоило ей больших усилий. К счастью, широкие юбки скрывали дрожь в ее коленях.
Граф Уинтэш беспомощно пожал широкими плечами.
– Как глупо с моей стороны было думать, что ты можешь реагировать, как любая другая женщина, – сказал он, наконец, с принужденной улыбкой. – Я хотел тебе только добра, даже если ты явно сомневаешься в этом. Дай мне возможность доказать, что я признал свои ошибки. Удостой меня доверием хотя бы в той же степени, в которой ты доверяешь Феннимору!
Леонора обеими руками отвела волосы со лба и попыталась вновь закрепить их шпильками. Это ей удалось лишь частично, так что мягкие, свободно лежащие локоны обрамляли ее бледное лицо подобно раме цвета красного дерева. Влажно блестевшая, полная нижняя гу-5а была нервно прикушена.
Герве Кройд знал о времени, которое Леонора проводила с Фенном, когда тот рисовал ее. Младший брат показал ему наброски, сделанные с нее. Сходство этих портретов со своей супругой граф осознал в полной мере лишь сейчас.
Его взгляд задержался на этом дрожащем, манящем рте, который так мало подходил к строгим принципам, которые она отстаивала в своей беседе с ним. Сумеречный свет широкого, устланного ковром коридора, ведшего на галерею предков Уинтэша, размывал мрачный невыразительный цвет ее платья и отбрасывал мягкие тени по контурам безупречного овала ее лица, как бы вырезанного из слоновой кости волшебным резцом мастера. Теперь граф Уинтэш понял, почему она стала любимой моделью Феннимора.
Не в силах сдвинуться с места, Леонора смотрела, как супруг опять поднял руки и протянул к ней. Она хотела податься назад, чтобы уклониться от узких, но сильных мужских рук, которые наверняка были готовы в следующую секунду обхватить ее шею и сдавить ее, но она стояла неподвижно. Жуткая мысль о том, что лучше быть убитой им, чем жить без него, заглушила в Леоноре все способности к нормальной реакции.
Но у Герве было на уме другое. Его руки обхватили узкие плечи Леоноры, он притянул ее к себе. В полуобмороке отметила она гибкое движение, которым он наклонил свою голову к ней, и его губы приникли к ее рту. Это был легкий, почти вопрошающий, теплый поцелуй, который, не встречая серьезного сопротивления, становился все сильнее. Она почувствовала ласкающее прикосновение в уголках своего рта, которое вызвало слабость у нее в ногах, нежное, но требовательное присасывающее ощущение на нижней губе.
Леонора закрыла глаза, полностью отдаваясь чувствам, которые пробуждал в ней Герве. Внезапно она почувствовала мускулистое мужское тело, особенно в местах соприкосновения с выпуклостями ее фигуры, от чего по ее коже побежали мурашки возбуждения. Любая попытка сохранить ясное сознание, казалось, заранее была обречена на провал. Однажды она уже, вопреки благоразумию, ощутила глупое желание отдаться, раствориться и любить. Любить его!
– Ах, Боже мой, прошу прощения за то, что я вам помешала! Мне неудобно, но я, конечно, не знала… – Голос прервался заливистым смехом, и Леонора покачнулась, поскольку вдруг была выпущена из объятий. Она уставилась на леди Аманду, стоявшую перед ней.
Юбка ее модного платья из органди, благодаря новехонькому французскому кринолину казавшаяся огромным куполом, еще качалась от ее шагов и занимала почти всю ширину прохода. Леди Аманда изящно расправила шелковый шарф, который прикрывал ее голые плечи над смелым вырезом, и погрозила Герве пальцем с притворным негодованием, в то время как ее губы искривила злобная усмешка.
– Какая слепая страсть, дорогой. Но ты все-таки должен думать и о наших слугах, когда развлекаешься со своей женушкой. В Уинтэше достаточно комнат, дверь которых по такому случаю можно запереть за собой.
Отрезвев, Леонора повернулась на каблучках и убежала. Последующие слова леди Аманды, как и ответ Герве, она почти не разобрала, но даже от ее интонации у Леоноры заболели уши. Она остановилась, только когда оказалась в четырех стенах своей комнаты и почувствовала себя в безопасности.
Подавленная, усталая и голодная опустилась она в ближайшее кресло. Если бы она была на Кенсингтон-Сквер, то первое, что бы сделала, так это позвонила бы горничной и приказала ей принести чашку крепкого чая и несколько кусков фруктового пирога. Но несчастная не могла позволить себе даже этого утешения. Кто мог ей гарантировать, что чай не будет отравлен?
Глава 11
Впоследствии Леонора вспоминала недели этого сентября как нереальное и вместе с тем в высшей степени ужасное время. Ничего не происходило, но как раз в этом «ничего» заключались все страхи мира. Она не отваживалась ни нормально есть, ни спокойно спать. Постоянно преследуемая воображаемыми страхами, она дошла до полного нервного истощения.
Лишь в обществе Феннимора ей иногда удавалось забыть обо всем. Он не жалел на нее бумаги из блокнота для эскизов, а она принялась за повышение уровня его общего образования, который, по ее мнению, был довольно скромным. По-видимому, никто не взял на себя труд проконтролировать то, каковы были истинные результаты обучения молодого виконта быстро сменяющимися домашними учителями. Он был очень сообразителен, но ему было скучно все, что не касалось живописи или искусства вообще.
Необходимость сконцентрироваться на учебных предметах и пробудить у Феннимора интерес к вещам, которые он считал излишними, отвлекала Леонору как от ее переживаний, так и от постоянного чувства голода. А иногда она осмеливалась задать тот или иной вопрос, к которому у нее лежала душа.
– Почему ты, собственно, не учился в Итоне или одной из других школ для знатных молодых господ? – спросила она, когда они однажды в плохую погоду сидели в зимнем саду, где она проверяла список заказов на растения, составленный новым садовником.
Феннимор ухмыльнулся и поднял рисовальный карандаш, чтобы определить пропорции ее профиля.
– Это было одним из основных поводов для споров между моим отцом и дорогой мамой. То, что она препятствовала моему полноценному образованию, видимо, было своего рода местью. Отец настаивал на этом, а для нее всегда было особым удовольствием расстраивать его планы. Ее никогда особенно не интересовало, каковы были мои желания и что я думал по этому поводу. Главное было рассердить отца.
– Но почему же?
– Они ненавидели друг друга, – пояснил юный виконт Февершем спокойно. – Мои родители не могли находиться в одной комнате вместе и не ссориться. Какая тайна скрывается за моим появлением на свет неизвестно. Можно предположить, что он принудил ее после того, как Герве уехал. Это послужило своеобразным возмездием за то, что она не хотела воспитывать его наследника…
– Ч-чепуха! – запротестовала Леонора.
– Это правда! – настаивал Феннимор. – Я никогда не мог понять, почему они поженились. Десятый граф ни разу не брал свою жену с собой в Лондон. Она жила здесь как бы в недобровольном изгнании, мечтая о том, чтобы быстрее наступил день, когда он умрет и она будет наконец свободна. Но то, что эта свобода должна быть ограничена нашим растраченным состоянием, было для нее тяжким ударом. Она ожидала для себя очень многого от богатой женитьбы Герве.
Леонора просто никак не могла привыкнуть к тону, в котором молодой виконт говорил о своей матери. Леди Аманда и образ, созданный в его рассказах, различались для Леоноры как день и ночь.
– Ты несправедлив к своей матери, – упрекнула она его. – Ее можно пожалеть. Вряд ли существует что-либо худшее, чем брак, главными чертами которого являются ненависть и презрение. В этом ты мне можешь поверить…
– Но Герве не ненавидит тебя.
Этой фразой Фенн еще раз доказал, что за его легкой болтовней, несмотря на пробелы в образовании, скрывается умная голова.
Леонора покраснела и плотно сжала губы. После того случая в галерее предков она тщательно избегала оставаться наедине с супругом. Она не доверяла ни ему, ни себе самой.
– Зато он меня презирает! – добавила она сухо. – Для него человечество начинается с многовекового ряда поколений предков, служивших английской короне. Эпуорты, как это ни печально, служили только самим себе, а о происхождении моей бедной матери мне ничего не известно.
– Ты несправедлива к Герве, – указал он ей на ошибку ее же словами. – Ему было пять лет, когда его мать умерла от оспы. Позже, по настоянию леди Аманды, отец отослал его в Уилтшир, где жила семья леди Анны. Там он оставался до пятнадцати лет. Вейлсы любили его безмерно и сильно избаловали. Они внушили Герве уверенность в том, что он пуп земли, одаренный отпрыск древнейшего и знатнейшего рода. Он считал себя каким-то рыцарем в сверкающих доспехах, стремящимся защищать существующее в мире добро. Возвратившись домой, он, ничего не подозревая, был втянут в конфликт между графом и его второй женой. Герве счел своим долгом защитить прекрасную леди, хотя и он никогда не узнал, почему эти двое до такой степени презирали друг друга. Отец решил проблему, через некоторое время поставив Герве перед выбором: поступить в университет или на военную службу. Лишь в последние годы он стал вновь регулярно приезжать в Уинтэш.
В живом воображении Леоноры возникла картина восторженного, юного Герве, который, вероятно, со всей нерастраченной порывистостью пятнадцатилетнего влюбился в свою несчастливую мачеху, которая была лишь ненамного старше его.
Но как можно связать этот романтический образ с Герве в возрасте тридцати одного года, который хотел бы убить свою жену, чтобы завладеть ее состоянием? Что же должно было произойти за прошедшие шестнадцать лет, чтобы воспитанный гордым и благородным рыцарь превратился в надменного и лишенного совести человека?
– Думаю, что Герве каким-то образом, конечно, узнал о причинах, – закончила она дискуссию и вновь взялась за бумаги.
Но до Леоноры не доходил смысл слов, которые были перед ее глазами, так как она тайком раздумывала над услышанным. Феннимор был искренне расположен к брату; что бы он сказал, если бы узнал, при помощи каких смертоносных планов граф намеревался спасти фамильное состояние для леди Аманды?
– По всей вероятности, он познакомился лишь с версией моей любезной матери, – проигнорировал молодой виконт ее возражение. – Я могу поспорить, что это только одна сторона медали. Она никогда не вышла бы замуж за озлобленного человека, единственной целью которого было полное саморазрушение.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17