Когда он заговорил, голос был напряженный и почти резкий.
— Вы отдаетесь так легко, — сказал он. — И мне так легко вас взять. Слишком, слишком легко!
Не объясняя, он повернулся и зашагал к своей карете. Хлопнул дверцей и сразу исчез в темноте. Кучер подстегнул лошадей, и зеленый «берлин» растворился в ночи.
Все еще как в бреду — от страстного желания и от последних слов Лайама — Эмелайн вошла в дом и закрыла за собой дверь. Поскольку Тернера нигде не было видно, Эмелайн закрыла дверь на засов, взяла свечу, оставленную специально для нее на столике рядом с вешалкой, и пошла по лестнице в свою спальню.
Эмелайн открыла дверь спальни и вздрогнула от ужаса. Вся комната была перевернута вверх дном. Ящики шкафов валялись на полу, матрасы скинуты с кровати и перепороты. В шкатулке тоже рылись и отбросили ее в сторону.
Один момент Эмелайн соображала, думая, что все это ей только мерещится. И вдруг она услышала, как вскрикнула Кордия. У Эмелайн подогнулись колени и руки так задрожали, что свеча чуть не погасла. Она выскочила из своей спальни и побежала в соседнюю. Там тоже был настоящий погром.
Эмелайн закричала: — Кордия! Где ты?
— Здесь, — раздался испуганный голосок.
Повернувшись, Эмелайн увидела, что девушка стоит на лестнице этажом выше.
— Иди сюда, — сказала Кордия почти шепотом. — Миссис Пратт…
Подняв подол юбки, Эмелайн заспешила вверх по лестнице и вошла в комнату, которую занимала компаньонка. Свеча Кордии лежала на полу прямо за дверью, но большой канделябр ярко горел на столике рядом с любимым креслом компаньонки.
Миссис Пратт сидела прямо — ее больная нога была вытянута перед ней на стульчике, — точно так же, как и тот момент, когда Эмелайн оставила компаньонку, пожелав ей спокойной ночи и отправляясь в Воксхолл. Только теперь старая леди больше не штопала чулки; они были завязаны у нее за спиной. Ее рот был также плотно завязан чулком. На правом виске, наполовину скрытом седыми волосами, виднелось большое темное пятно. Эмелайн поставила свечу на столик рядом с дверью и бросилась спасать леди. Прежде всего Эмелайн развязала чулок на рту миссис Пратт, освободила ее руки, а затем подхватила тело, когда оно безвольно упало вперед.
Она также попросила Кордию принести пузырек с нюхательной солью.
— Ничего удивительного, что она потеряла сознание, — объяснила Эмелайн. — Хотя мне бы очень хотелось знать, кто совершил такую ужасную вещь! И когда?
Прошло еще десять минут, прежде чем Эмелайн смогла получить первые ответы на свои вопросы. И все равно она пока могла только гадать, что за человек напал на миссис Пратт, когда старая леди увидела его вдруг в своей комнате.
— Сначала я подумала, что это Ханна пришла мне помочь застелить постель, — сказала миссис Пратт. — Хотя мне показалось странным, что она вошла без стука и не спрашивая разрешения. Потом я увидела, что это не горничная, а какой-то мужчина. И я закричала. Тогда он набросился на меня и ударил так, что я сразу потеряла сознание. А когда открыла глаза, в комнате уже никого не было, и все вещи в таком ужасном состоянии, как вы их видите сейчас.
Как и внизу, здесь тоже все было перевернуто. Эмелайн оглянулась и спросила у миссис Пратт, может ли она описать внешность напавшего на нее мужчины.
— Довольно молодой, — сказала компаньонка.
Кордия и Эмелайн понимающе переглянулись.
Дело в том, что для женщины в возрасте миссис Пратт все мужчины до пятидесяти лет наверняка казались молодыми.
— Вы можете сказать что-либо более определенное, мэм? — спросила Эмелайн.
— Я помню, что у него был очень зловещий вид, — сказала компаньонка. — И глаза — черные, злые. А лицо похоже на мордочку какого-то животного… — Хорька?
Эмелайн чуть не задохнулась от гнева, уже подозревая, кто был этот мужчина.
— Да, действительно! — воскликнула миссис Пратт. — Очень похож именно на этого зверя. Как странно, что вы смогли угадать прямо с первого раза. Удивительный случай!
— Случай тут совершенно ни при чем. И ничего нет случайного в том, что я знаю, кто этот мужчина. Это не кто иной, как Вернон Брофтон, лакей моего покойного мужа.
Она отвернулась, потому что старая леди очень внимательно на нее посмотрела.
— Умоляю, простите меня, мэм, — сказала Эмелайн. — Потому что во всем виновата именно я.
Кордия не могла допустить, чтобы вся вина легла на плечи Эмелайн, и рассказала о ночном визите Брофтона.
— Потому что я тоже виновата, — сказала Кордия. — Я могла рассказать об этом инциденте брату, но слишком увлеклась прической и своими новыми платьями.
— Я согласна с Кордией, — добавила миссис Пратт. — Вы не должны так наговаривать на себя, леди Сеймур. Вы же не знали, что этот мужчина еще вернется! Вполне достаточно было сказать Тернеру, чтобы он остерегался… — Она вдруг умолкла, явно почувствовав, как заволновалась Эмелайн. — Вы, конечно, сказали дворецкому? Было бы очень глупо не сказать ему! Такая беспечность может дорого стоить, и последствия…
Эмелайн действительно испугалась, потому что у Брофтона была репутация человека весьма свирепого.
— Кордия, — сказала Эмелайн. — Ты вошла в дом первая. Тернер открыл тебе дверь?
— Нет, — ответила Кордия. — Дверь была приоткрыта. Я даже не заметила, потому что думала о другом. И когда я никого не увидела, то решила, что Тернер быстро отошел на секунду. Уж не думаешь ли ты, что…
— Оставайтесь здесь, — приказала Эмелайн. Она взяла свечу. — И закрой за мной дверь, Кордия.
Не желая слушать миссис Пратт, которая умоляла ее никуда не ходить и закрыться в комнате до самого утра, Эмелайн спустилась по лестнице, мечтая, чтобы ее шелковое платье шуршало не так громко, и чтобы у ее дорогого папочки действительно был пистолет. В холле она остановилась только для того, чтобы перевести дыхание. Затем прошла на цыпочках по коридору до двери, которая вела на кухню. Прижав ухо к двери, Эмелайн прислушивалась несколько минут. Не услышав ничего, кроме беспечного мышиного писка где-то в стене, Эмелайн открыла дверь и медленно спустилась по шести ступенькам. Теперь она находилась в самом нижнем уровне дома.
На кухне, посередине стола горела лампа, и стояли вокруг четыре тарелки и четыре чашки. На тарелках еще была недоеденная пища, да и чашки с кофе были почти полные. Все говорило о том, что четверо слуг как раз сели пообедать, когда их кто-то прервал.
Но где они теперь? Служебная дверь была закрыта на засов. Так что, Кто бы ни находился здесь раньше, он не мог уйти этим путем.
Боясь с каждой минутой все больше, Эмелайн повернулась, чтобы поскорее убраться отсюда, как вдруг услышала какой-то звук, доносившийся из шкафа.
Еще одна мышь? Эмелайн подождала, не двигаясь, боясь даже дышать. Наконец звук повторился. Если это была мышь, то Эмелайн надеялась, что никогда не увидит ее близко, потому что, судя по звукам, которые издавал этот зверь, чудовище должно было весить не меньше тонны.
Когда ручка шкафа яростно задергалась, Эмелайн чуть не упала в обморок.
— Кто… кто там? — едва смогла выговорить Эмелайн.
Вдруг из шкафа раздались мольбы о помощи. Она бросилась к нему и повернула большой железный ключ, который торчал из замка. Дверь распахнулась, и четверо узников выбрались наконец на свободу.
— Мы должны были сказать вам о Брофтоне, миледи.
— Тернер прав, — поддакнула его жена. — Но мы боялись, что потеряем свое место. Слишком много людей сейчас без работы, а там, где есть место, редко требуются сразу дворецкий и экономка. — Глаза у нее неожиданно стали мокрые, и она вытерла их краем фартука. — Я умру, если не смогу видеть моего Джорджа каждый день.
Тернер закашлял, затем похлопал жену по плечу, явно огорченный таким проявлением эмоций.
— Успокойся, Фанни. Нас еще никто не выгоняет.
Они впятером сидели за столом на кухне, пили свежезаваренный кофе, забыв о своих страхах, по крайней мере, на время.
Эмелайн пила крепкий кофе и чувствовала себя значительно лучше.
— Мы все хотели друг другу кое-что сказать и все ждали удобного момента. В данный момент нам надо решить, что делать.
— А может, нам это просто забыть, ваша светлость?
Эмелайн покачала головой.
— Боюсь, что нет, миссис Тернер. Во-первых, потому, что миссис Пратт сильно пострадала и, вероятно, захочет внести жалобу. Но даже если и нет, то кто поручится, что Брофтон не ворвется сюда и в третий раз? Вы сказали, что он угрожал вам пистолетом и заставил залезть в шкаф. А что, если Брофтон приведет целую банду головорезов, тоже с пистолетами? В следующий раз одним только синяком на голове дело не обойдется.
— Может, Брофтон уже взял то, что хотел? — предположила Ханна.
— Если я все правильно понимаю, — сказала Эмелайн, — то еще не взял.
Она прикоснулась к своему ожерелью, провела пальцами по золотому плетению и по темно-красным камням. Потом она взглянула на дворецкого.
— Что вы думаете по этому поводу, Тернер? — спросила Эмелайн.
— Это все из-за его братца! — воскликнула экономка.
Она испуганно смотрела на ожерелье, глаза были расширены от страха, как будто это было не ожерелье, а смертельно опасная змея.
— Сэмюэл всегда был такой, — сказала миссис Тернер. — Мой Джордж ничего не знал, пока все дело уже не закончилось.
— Я в этом не сомневаюсь, — заверила ее Эмелайн. — Однако если Брофтону действительно нужно мое ожерелье, то, как видите, он его еще не получил. А значит, он еще вернется.
Тернер закрыл лицо руками и скорбно опустил плечи.
— Он еще вернется, миледи! — сказал дворецкий. — Клянусь жизнью, он еще вернется.
— Да, вы могли бы и поклясться, — ответила Эмелайн.
Он взглянул на нее, будто видел в первый раз. А потом произнес:
— Вы должны понять моего брата. Он, конечно, всегда был непоседа. Часто шалил. Но все это было так, просто мальчишество, до того как он познакомился с Брофтоном. Именно Брофтон уговорил его помочь ему ограбить мистера Эдгара Уиткомба.
Тернер даже слегка наклонился вперед, будто желая подчеркнуть значение своих слов.
— Брофтон очень злой человек, он устроен не так, как другие люди. И он во всем винит Сэмюэла, и знаете за что? За то, что Сэмюэл держал в руках ожерелье в момент выстрела. Брофтон уже считал эти рубины своей собственностью! А Сэмюэл их вроде как потерял, и теперь мы — я и Фанни — должны Брофтону. Он думает, что ожерелье принадлежит ему просто потому, что он решил его украсть, и полагает, что имеет право забрать то, что ему принадлежит.
Эмелайн вздрогнула при мысли, что ее преследует такой человек, как Брофтон, и хотела даже сорвать с шеи рубиновое ожерелье и швырнуть его на пол, чтобы там его и мог найти лакей. Но, конечно, она знала, что это ей не поможет. Как только Брофтон обнаружит, что это лишь стразы, он придет снова, еще более злой, и, возможно, захочет отомстить тем, кто живет в этом доме.
— Мы не можем просто игнорировать его угрозу, — сказала она.
— Нет, не можем, миледи, — согласился Тернер. — Теперь надо очень внимательно следить за домом. Но я даже не знаю, что еще надо сделать.
Эмелайн знала точно, что надо сделать ей. И у нее не было на этот счет никаких сомнений. Она знала, что — или, точнее, кто — может вернуть ей снова чувство спокойствия.
— Я пошлю записку на Кавендиш-сквер, — сказала она. — Лорд Сеймур наверняка знает, что надо делать.
А Лайам, в полном неведении относительно той драмы, что разыгралась на Гросвенор-сквер, вернулся к себе домой на Кавендиш, где все было готово к его отъезду в Суррей утром следующего дня.
Это была важная поездка. Лайам должен был лично представить свой план строительства для благотворительного общества… Хотя, если честно сказать, Лайам очень не хотел уезжать из Лондона в такой момент.
— Помочь вам раздеться, майор? — спросил Феликс Харви, поставив кувшин горячей воды на мраморную крышку умывальника.
Ординарец явно с любопытством ожидал услышать от Лайама последние новости.
— Нет, — ответил Лайам. — Ложись спать. Завтра будет хлопотный день.
Но слуга не дал так просто от себя отделаться. Он оглянулся, будто что-то еще здесь забыл.
— Ну, а как прошел вечер, сэр? — спросил Харви. — Мисс понравился ее первый ночной выход в город?
— Кажется, да.
— И что теперь ее светлость? — У Харви был такой легкий и беззаботный тон. — Она получила все то, о чем мечтала?
«Чтоб ты провалился!» — подумал Лайам. Он прекрасно слышал иронию в голосе ординарца, хотя не собирался поддаваться на его уловку.
— Леди Сеймур была под большим впечатлением от фейерверка.
— О, конечно! — сказал слуга, явно не смущенный прохладным тоном хозяина. — Это впечатляющее зрелище, да! Ничего удивительного, что все от него в восторге. Особенно честная, скромная, хорошо воспитанная леди, как ее светлость, которая провела все детство в деревне со своим уважаемым отцом, воспитавшим ее как надо, так что у нее в голове нет мыслей мчаться каждый год в большой город на поиски разных всем известных развлечений…
Слуга замолчал, чтобы перевести дыхание и дать возможность ответить на его комментарии. Когда никаких замечаний не последовало, он продолжал:
— Если бы все огни фейерверка могли говорить, они бы сказали, как хороша леди Сеймур! Она лучше всех этих огней. Она будет хорошей помощницей для джентльмена, который собирается жить в деревне. Вот что сказали бы эти огни. — И он помолчал, чтобы его слова дошли как следует. — Вы согласны, майор?
Чувствуя себя маленькой букашкой, которую разглядывают через большое увеличительное стекло, Лайам отвернулся от чересчур проницательных серых глаз своего ординарца.
— Пожалуй, хватит уже на сегодня, Харви, — сказал Лайам. — Мне надо будет вставать в шесть часов. Ступай.
— Так точно, сэр.
Феликс Харви поклонился и вышел из комнаты, но до этого еще раз окинул хозяина внимательным, изучающим взглядом.
Когда дверь наконец закрылась за слугой, Лайам едва удержался от желания запустить в нее одной из своих сшитых на заказ кожаных вечерних туфель.
«Хорошая помощница»! Вот уж действительно!
Почему слуги всегда думают, будто знают, что случилось или что думает тот или иной человек по конкретному поводу — даже еще до того, как этот человек, для которого это весьма серьезное дело, пришел хоть к какому-либо умозаключению?
Лайам сорвал с шеи галстук и бросил на столик у зеркала. Затем стал шагать по комнате, надеясь так сосредоточиться и привести в порядок мысли, которые совсем запутались.
Он чувствовал возбуждение во всем теле, просто думая о ней.
Об Эмелайн…
Конечно, он страстно хотел пойти с ней в Темную аллею. Там он мог бы обнять Эмелайн и поцеловать. Ни один мужчина, глядя на нее в этот вечер, не удержался бы от такого желания! Эмелайн была так прекрасна! Словно эта чудная ночь. А синее платье Эмелайн напоминало своим оттенком далекое небо, на котором вот-вот вспыхнут звезды, но еще холодное и загадочное, обещающее мимолетное блаженство. Столь прекрасны были ее кудри, блестящие в лунном свете! И губы ее!..
Он остановился. Святое небо! Неужели он действительно сочиняет стихи?
Застонав, он упал на постель и лежал так несколько минут, одетый, прямо на одеяле. Нет, это какое-то лунное безумие с ним творится! Лайам не мог по-другому объяснить свое поведение. И все-таки она была невероятно красива! Сердце забилось чаще при воспоминании о том, насколько она красива.
Но помощница? Нет. Об этом не может быть и речи.
Во-первых, потому, что все было так не вовремя!
После битвы под Тулузой — о самой битве он старался забыть, — когда охотники и добыча не отличались уже ничем, а мужество и сила воли стали уроком дня, Лайам пытался контролировать свои эмоции. За долгие месяцы лечения он сумел распланировать свои дни и годы, в основном отдавая внимание проекту для благотворительного общества и заботам о благополучии сестры.
О себе и своем будущем он почти не думал. Конечно, ему нужна молодая женщина. Но от нее требовалось совсем немного — хорошая родословная, покладистый характер, желание рожать ему детей и, да, еще у нее должны быть хорошие зубы.
Но Лайам вполне мог подождать до тех пор, когда такая особа появится на его горизонте. А пока были цели поважнее.
Он не собирался сейчас тратить время на поиски такой женщины. И уж точно Лайам не искал себе невесту, когда вошел к своему кузену Амброузу в тот день, почти две недели назад, и встретил там Эмелайн. Не первой весны и совсем не покладистую. Она даже имела наглость чуть не выгнать его из комнаты!
Вспомнив этот случай, Лайам слегка улыбнулся. Да, Эмелайн Харрисон не назовешь покладистой. И он мог легко представить, какой лексикой она наградит того мужчину, который попробует заглянуть ей в зубы!
Она не юная леди, но что-то есть в ней особенное. Не только ее красота, ее ум и ее нежность. Эмелайн принимает жизнь такой, какую видит, и умеет находить в этом прелесть — качество, которое больше всего нравилось Лайаму.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19
— Вы отдаетесь так легко, — сказал он. — И мне так легко вас взять. Слишком, слишком легко!
Не объясняя, он повернулся и зашагал к своей карете. Хлопнул дверцей и сразу исчез в темноте. Кучер подстегнул лошадей, и зеленый «берлин» растворился в ночи.
Все еще как в бреду — от страстного желания и от последних слов Лайама — Эмелайн вошла в дом и закрыла за собой дверь. Поскольку Тернера нигде не было видно, Эмелайн закрыла дверь на засов, взяла свечу, оставленную специально для нее на столике рядом с вешалкой, и пошла по лестнице в свою спальню.
Эмелайн открыла дверь спальни и вздрогнула от ужаса. Вся комната была перевернута вверх дном. Ящики шкафов валялись на полу, матрасы скинуты с кровати и перепороты. В шкатулке тоже рылись и отбросили ее в сторону.
Один момент Эмелайн соображала, думая, что все это ей только мерещится. И вдруг она услышала, как вскрикнула Кордия. У Эмелайн подогнулись колени и руки так задрожали, что свеча чуть не погасла. Она выскочила из своей спальни и побежала в соседнюю. Там тоже был настоящий погром.
Эмелайн закричала: — Кордия! Где ты?
— Здесь, — раздался испуганный голосок.
Повернувшись, Эмелайн увидела, что девушка стоит на лестнице этажом выше.
— Иди сюда, — сказала Кордия почти шепотом. — Миссис Пратт…
Подняв подол юбки, Эмелайн заспешила вверх по лестнице и вошла в комнату, которую занимала компаньонка. Свеча Кордии лежала на полу прямо за дверью, но большой канделябр ярко горел на столике рядом с любимым креслом компаньонки.
Миссис Пратт сидела прямо — ее больная нога была вытянута перед ней на стульчике, — точно так же, как и тот момент, когда Эмелайн оставила компаньонку, пожелав ей спокойной ночи и отправляясь в Воксхолл. Только теперь старая леди больше не штопала чулки; они были завязаны у нее за спиной. Ее рот был также плотно завязан чулком. На правом виске, наполовину скрытом седыми волосами, виднелось большое темное пятно. Эмелайн поставила свечу на столик рядом с дверью и бросилась спасать леди. Прежде всего Эмелайн развязала чулок на рту миссис Пратт, освободила ее руки, а затем подхватила тело, когда оно безвольно упало вперед.
Она также попросила Кордию принести пузырек с нюхательной солью.
— Ничего удивительного, что она потеряла сознание, — объяснила Эмелайн. — Хотя мне бы очень хотелось знать, кто совершил такую ужасную вещь! И когда?
Прошло еще десять минут, прежде чем Эмелайн смогла получить первые ответы на свои вопросы. И все равно она пока могла только гадать, что за человек напал на миссис Пратт, когда старая леди увидела его вдруг в своей комнате.
— Сначала я подумала, что это Ханна пришла мне помочь застелить постель, — сказала миссис Пратт. — Хотя мне показалось странным, что она вошла без стука и не спрашивая разрешения. Потом я увидела, что это не горничная, а какой-то мужчина. И я закричала. Тогда он набросился на меня и ударил так, что я сразу потеряла сознание. А когда открыла глаза, в комнате уже никого не было, и все вещи в таком ужасном состоянии, как вы их видите сейчас.
Как и внизу, здесь тоже все было перевернуто. Эмелайн оглянулась и спросила у миссис Пратт, может ли она описать внешность напавшего на нее мужчины.
— Довольно молодой, — сказала компаньонка.
Кордия и Эмелайн понимающе переглянулись.
Дело в том, что для женщины в возрасте миссис Пратт все мужчины до пятидесяти лет наверняка казались молодыми.
— Вы можете сказать что-либо более определенное, мэм? — спросила Эмелайн.
— Я помню, что у него был очень зловещий вид, — сказала компаньонка. — И глаза — черные, злые. А лицо похоже на мордочку какого-то животного… — Хорька?
Эмелайн чуть не задохнулась от гнева, уже подозревая, кто был этот мужчина.
— Да, действительно! — воскликнула миссис Пратт. — Очень похож именно на этого зверя. Как странно, что вы смогли угадать прямо с первого раза. Удивительный случай!
— Случай тут совершенно ни при чем. И ничего нет случайного в том, что я знаю, кто этот мужчина. Это не кто иной, как Вернон Брофтон, лакей моего покойного мужа.
Она отвернулась, потому что старая леди очень внимательно на нее посмотрела.
— Умоляю, простите меня, мэм, — сказала Эмелайн. — Потому что во всем виновата именно я.
Кордия не могла допустить, чтобы вся вина легла на плечи Эмелайн, и рассказала о ночном визите Брофтона.
— Потому что я тоже виновата, — сказала Кордия. — Я могла рассказать об этом инциденте брату, но слишком увлеклась прической и своими новыми платьями.
— Я согласна с Кордией, — добавила миссис Пратт. — Вы не должны так наговаривать на себя, леди Сеймур. Вы же не знали, что этот мужчина еще вернется! Вполне достаточно было сказать Тернеру, чтобы он остерегался… — Она вдруг умолкла, явно почувствовав, как заволновалась Эмелайн. — Вы, конечно, сказали дворецкому? Было бы очень глупо не сказать ему! Такая беспечность может дорого стоить, и последствия…
Эмелайн действительно испугалась, потому что у Брофтона была репутация человека весьма свирепого.
— Кордия, — сказала Эмелайн. — Ты вошла в дом первая. Тернер открыл тебе дверь?
— Нет, — ответила Кордия. — Дверь была приоткрыта. Я даже не заметила, потому что думала о другом. И когда я никого не увидела, то решила, что Тернер быстро отошел на секунду. Уж не думаешь ли ты, что…
— Оставайтесь здесь, — приказала Эмелайн. Она взяла свечу. — И закрой за мной дверь, Кордия.
Не желая слушать миссис Пратт, которая умоляла ее никуда не ходить и закрыться в комнате до самого утра, Эмелайн спустилась по лестнице, мечтая, чтобы ее шелковое платье шуршало не так громко, и чтобы у ее дорогого папочки действительно был пистолет. В холле она остановилась только для того, чтобы перевести дыхание. Затем прошла на цыпочках по коридору до двери, которая вела на кухню. Прижав ухо к двери, Эмелайн прислушивалась несколько минут. Не услышав ничего, кроме беспечного мышиного писка где-то в стене, Эмелайн открыла дверь и медленно спустилась по шести ступенькам. Теперь она находилась в самом нижнем уровне дома.
На кухне, посередине стола горела лампа, и стояли вокруг четыре тарелки и четыре чашки. На тарелках еще была недоеденная пища, да и чашки с кофе были почти полные. Все говорило о том, что четверо слуг как раз сели пообедать, когда их кто-то прервал.
Но где они теперь? Служебная дверь была закрыта на засов. Так что, Кто бы ни находился здесь раньше, он не мог уйти этим путем.
Боясь с каждой минутой все больше, Эмелайн повернулась, чтобы поскорее убраться отсюда, как вдруг услышала какой-то звук, доносившийся из шкафа.
Еще одна мышь? Эмелайн подождала, не двигаясь, боясь даже дышать. Наконец звук повторился. Если это была мышь, то Эмелайн надеялась, что никогда не увидит ее близко, потому что, судя по звукам, которые издавал этот зверь, чудовище должно было весить не меньше тонны.
Когда ручка шкафа яростно задергалась, Эмелайн чуть не упала в обморок.
— Кто… кто там? — едва смогла выговорить Эмелайн.
Вдруг из шкафа раздались мольбы о помощи. Она бросилась к нему и повернула большой железный ключ, который торчал из замка. Дверь распахнулась, и четверо узников выбрались наконец на свободу.
— Мы должны были сказать вам о Брофтоне, миледи.
— Тернер прав, — поддакнула его жена. — Но мы боялись, что потеряем свое место. Слишком много людей сейчас без работы, а там, где есть место, редко требуются сразу дворецкий и экономка. — Глаза у нее неожиданно стали мокрые, и она вытерла их краем фартука. — Я умру, если не смогу видеть моего Джорджа каждый день.
Тернер закашлял, затем похлопал жену по плечу, явно огорченный таким проявлением эмоций.
— Успокойся, Фанни. Нас еще никто не выгоняет.
Они впятером сидели за столом на кухне, пили свежезаваренный кофе, забыв о своих страхах, по крайней мере, на время.
Эмелайн пила крепкий кофе и чувствовала себя значительно лучше.
— Мы все хотели друг другу кое-что сказать и все ждали удобного момента. В данный момент нам надо решить, что делать.
— А может, нам это просто забыть, ваша светлость?
Эмелайн покачала головой.
— Боюсь, что нет, миссис Тернер. Во-первых, потому, что миссис Пратт сильно пострадала и, вероятно, захочет внести жалобу. Но даже если и нет, то кто поручится, что Брофтон не ворвется сюда и в третий раз? Вы сказали, что он угрожал вам пистолетом и заставил залезть в шкаф. А что, если Брофтон приведет целую банду головорезов, тоже с пистолетами? В следующий раз одним только синяком на голове дело не обойдется.
— Может, Брофтон уже взял то, что хотел? — предположила Ханна.
— Если я все правильно понимаю, — сказала Эмелайн, — то еще не взял.
Она прикоснулась к своему ожерелью, провела пальцами по золотому плетению и по темно-красным камням. Потом она взглянула на дворецкого.
— Что вы думаете по этому поводу, Тернер? — спросила Эмелайн.
— Это все из-за его братца! — воскликнула экономка.
Она испуганно смотрела на ожерелье, глаза были расширены от страха, как будто это было не ожерелье, а смертельно опасная змея.
— Сэмюэл всегда был такой, — сказала миссис Тернер. — Мой Джордж ничего не знал, пока все дело уже не закончилось.
— Я в этом не сомневаюсь, — заверила ее Эмелайн. — Однако если Брофтону действительно нужно мое ожерелье, то, как видите, он его еще не получил. А значит, он еще вернется.
Тернер закрыл лицо руками и скорбно опустил плечи.
— Он еще вернется, миледи! — сказал дворецкий. — Клянусь жизнью, он еще вернется.
— Да, вы могли бы и поклясться, — ответила Эмелайн.
Он взглянул на нее, будто видел в первый раз. А потом произнес:
— Вы должны понять моего брата. Он, конечно, всегда был непоседа. Часто шалил. Но все это было так, просто мальчишество, до того как он познакомился с Брофтоном. Именно Брофтон уговорил его помочь ему ограбить мистера Эдгара Уиткомба.
Тернер даже слегка наклонился вперед, будто желая подчеркнуть значение своих слов.
— Брофтон очень злой человек, он устроен не так, как другие люди. И он во всем винит Сэмюэла, и знаете за что? За то, что Сэмюэл держал в руках ожерелье в момент выстрела. Брофтон уже считал эти рубины своей собственностью! А Сэмюэл их вроде как потерял, и теперь мы — я и Фанни — должны Брофтону. Он думает, что ожерелье принадлежит ему просто потому, что он решил его украсть, и полагает, что имеет право забрать то, что ему принадлежит.
Эмелайн вздрогнула при мысли, что ее преследует такой человек, как Брофтон, и хотела даже сорвать с шеи рубиновое ожерелье и швырнуть его на пол, чтобы там его и мог найти лакей. Но, конечно, она знала, что это ей не поможет. Как только Брофтон обнаружит, что это лишь стразы, он придет снова, еще более злой, и, возможно, захочет отомстить тем, кто живет в этом доме.
— Мы не можем просто игнорировать его угрозу, — сказала она.
— Нет, не можем, миледи, — согласился Тернер. — Теперь надо очень внимательно следить за домом. Но я даже не знаю, что еще надо сделать.
Эмелайн знала точно, что надо сделать ей. И у нее не было на этот счет никаких сомнений. Она знала, что — или, точнее, кто — может вернуть ей снова чувство спокойствия.
— Я пошлю записку на Кавендиш-сквер, — сказала она. — Лорд Сеймур наверняка знает, что надо делать.
А Лайам, в полном неведении относительно той драмы, что разыгралась на Гросвенор-сквер, вернулся к себе домой на Кавендиш, где все было готово к его отъезду в Суррей утром следующего дня.
Это была важная поездка. Лайам должен был лично представить свой план строительства для благотворительного общества… Хотя, если честно сказать, Лайам очень не хотел уезжать из Лондона в такой момент.
— Помочь вам раздеться, майор? — спросил Феликс Харви, поставив кувшин горячей воды на мраморную крышку умывальника.
Ординарец явно с любопытством ожидал услышать от Лайама последние новости.
— Нет, — ответил Лайам. — Ложись спать. Завтра будет хлопотный день.
Но слуга не дал так просто от себя отделаться. Он оглянулся, будто что-то еще здесь забыл.
— Ну, а как прошел вечер, сэр? — спросил Харви. — Мисс понравился ее первый ночной выход в город?
— Кажется, да.
— И что теперь ее светлость? — У Харви был такой легкий и беззаботный тон. — Она получила все то, о чем мечтала?
«Чтоб ты провалился!» — подумал Лайам. Он прекрасно слышал иронию в голосе ординарца, хотя не собирался поддаваться на его уловку.
— Леди Сеймур была под большим впечатлением от фейерверка.
— О, конечно! — сказал слуга, явно не смущенный прохладным тоном хозяина. — Это впечатляющее зрелище, да! Ничего удивительного, что все от него в восторге. Особенно честная, скромная, хорошо воспитанная леди, как ее светлость, которая провела все детство в деревне со своим уважаемым отцом, воспитавшим ее как надо, так что у нее в голове нет мыслей мчаться каждый год в большой город на поиски разных всем известных развлечений…
Слуга замолчал, чтобы перевести дыхание и дать возможность ответить на его комментарии. Когда никаких замечаний не последовало, он продолжал:
— Если бы все огни фейерверка могли говорить, они бы сказали, как хороша леди Сеймур! Она лучше всех этих огней. Она будет хорошей помощницей для джентльмена, который собирается жить в деревне. Вот что сказали бы эти огни. — И он помолчал, чтобы его слова дошли как следует. — Вы согласны, майор?
Чувствуя себя маленькой букашкой, которую разглядывают через большое увеличительное стекло, Лайам отвернулся от чересчур проницательных серых глаз своего ординарца.
— Пожалуй, хватит уже на сегодня, Харви, — сказал Лайам. — Мне надо будет вставать в шесть часов. Ступай.
— Так точно, сэр.
Феликс Харви поклонился и вышел из комнаты, но до этого еще раз окинул хозяина внимательным, изучающим взглядом.
Когда дверь наконец закрылась за слугой, Лайам едва удержался от желания запустить в нее одной из своих сшитых на заказ кожаных вечерних туфель.
«Хорошая помощница»! Вот уж действительно!
Почему слуги всегда думают, будто знают, что случилось или что думает тот или иной человек по конкретному поводу — даже еще до того, как этот человек, для которого это весьма серьезное дело, пришел хоть к какому-либо умозаключению?
Лайам сорвал с шеи галстук и бросил на столик у зеркала. Затем стал шагать по комнате, надеясь так сосредоточиться и привести в порядок мысли, которые совсем запутались.
Он чувствовал возбуждение во всем теле, просто думая о ней.
Об Эмелайн…
Конечно, он страстно хотел пойти с ней в Темную аллею. Там он мог бы обнять Эмелайн и поцеловать. Ни один мужчина, глядя на нее в этот вечер, не удержался бы от такого желания! Эмелайн была так прекрасна! Словно эта чудная ночь. А синее платье Эмелайн напоминало своим оттенком далекое небо, на котором вот-вот вспыхнут звезды, но еще холодное и загадочное, обещающее мимолетное блаженство. Столь прекрасны были ее кудри, блестящие в лунном свете! И губы ее!..
Он остановился. Святое небо! Неужели он действительно сочиняет стихи?
Застонав, он упал на постель и лежал так несколько минут, одетый, прямо на одеяле. Нет, это какое-то лунное безумие с ним творится! Лайам не мог по-другому объяснить свое поведение. И все-таки она была невероятно красива! Сердце забилось чаще при воспоминании о том, насколько она красива.
Но помощница? Нет. Об этом не может быть и речи.
Во-первых, потому, что все было так не вовремя!
После битвы под Тулузой — о самой битве он старался забыть, — когда охотники и добыча не отличались уже ничем, а мужество и сила воли стали уроком дня, Лайам пытался контролировать свои эмоции. За долгие месяцы лечения он сумел распланировать свои дни и годы, в основном отдавая внимание проекту для благотворительного общества и заботам о благополучии сестры.
О себе и своем будущем он почти не думал. Конечно, ему нужна молодая женщина. Но от нее требовалось совсем немного — хорошая родословная, покладистый характер, желание рожать ему детей и, да, еще у нее должны быть хорошие зубы.
Но Лайам вполне мог подождать до тех пор, когда такая особа появится на его горизонте. А пока были цели поважнее.
Он не собирался сейчас тратить время на поиски такой женщины. И уж точно Лайам не искал себе невесту, когда вошел к своему кузену Амброузу в тот день, почти две недели назад, и встретил там Эмелайн. Не первой весны и совсем не покладистую. Она даже имела наглость чуть не выгнать его из комнаты!
Вспомнив этот случай, Лайам слегка улыбнулся. Да, Эмелайн Харрисон не назовешь покладистой. И он мог легко представить, какой лексикой она наградит того мужчину, который попробует заглянуть ей в зубы!
Она не юная леди, но что-то есть в ней особенное. Не только ее красота, ее ум и ее нежность. Эмелайн принимает жизнь такой, какую видит, и умеет находить в этом прелесть — качество, которое больше всего нравилось Лайаму.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19