– Все зависит от того, кто тебя спрашивает, – ответила она.
– Я спрашиваю тебя.
Она подняла голову, удивленная серьезностью тона, который уловила за, казалось бы, беспечными словами.
– Сомневаюсь, что кто-нибудь у тебя об этом спросит, полковник.
– И все же я прошу тебя ответить.
– Нет, я не замужем.
– Была когда-нибудь?
Во рту у нее внезапно пересохло, и она тихо ответила:
– Нет.
Катарина скорее почувствовала, чем увидела, как Александр слегка расслабился, затем услышала, как он чуть слышно произнес ее имя:
– Катарина Анна Магдалена фон Мелле, – затем добавил громче: – Мелле довольно далеко отсюда.
– Да, – натянуто сказала она. Ей казалось несправедливым, что ее нервы напрягались прямо пропорционально тому, как он расслаблялся.
– Извини, Катарина, если мои вопросы расстраивают тебя, – сказал он. – Я не буду…
– Я родилась в Таузендбурге. Семья моей матери из… происходила из Мелле. Родители с осуждением отнеслись к позору моей матери, когда она меня родила, но, в конце концов, это уже не имело значения. – Она стиснула свои переплетенные пальцы. – Никакого значения.
Взгляд ее был прикован к пламени, охватывавшему в этот момент палку, которой Александр помешивал угли. Она поплотнее закуталась в плащ, огонь, пылавший в очаге, не мог победить холода, царившего в ее душе.
– Расскажи мне об этом, Катарина, – побуждал ее тихий голос Александра. Его мужественность оказывала на нее большее воздействие, чем пламя.
Она закрыла глаза.
– Мелле – старинный окруженный стеной город. В течение веков он бессчетное число раз выдерживал нападения, но правящий граф был ребенком, его дядя, регент, ленивым и слишком снисходительным к своим слабостям, и хотя война уже бушевала, в Мелле она казалась такой далекой, купцы богатели и город процветал. Ничего не было сделано для того, чтобы укрепить стены против огня новых мортир или перенести пакгаузы с зерном в безопасное место.
А затем пришли солдаты… и жители Мелле поняли, какую трагическую ошибку они совершили. Преисполненные гордыней, они проводили дни, пререкаясь по пустякам, к примеру из-за первенства в процессии перед ратушей, а пощады просить не умели.
Первый же выстрел мортиры попал в склад с зерном… – Катарина умолкла, затем горько засмеялась. – Это даже нельзя назвать осадой в полном смысле слова. В течение недели в стенах образовались пробоины.
Ее голос зазвучал хрипло.
– И солдаты… солдатам… некоторые из них – ветераны Магдебурга… город был отдан на разграбление. Два дня лилась кровь, бушевал огонь, раздавались стоны. Мать переодела меня мальчиком, думая, что так безопаснее. Нас нашли два солдата. Один толкнул мою мать к потному, покрытому пятнами животному, затем приставил пистолет к моей голове и пригнул меня к столу. Крики матери привлекли еще одного… этот третий солдат вытащил нож и бросился на державшего меня зверя. Тот, злобно рыча, отбросил пистолет и тоже достал нож. Будучи глупой и наивной даже после всего того, что я повидала, я сначала думала, будто третий хочет защитить меня, пока не стало ясно, что они просто дерутся за право обладания добычей. – Она посмотрела в глаза Александру. – Они убили друг друга. Раны, нанесенные за право обладания мальчиком, который даже не был мальчиком, оказались смертельными. Я схватила пистолет и застрелила животное, державшее мою мать.
Голова Катарины, внезапно показавшаяся ей слишком тяжелой, на минуту склонилась к коленям.
Она почувствовала легкое прикосновение его руки к волосам.
– Катарина, – сказал он, – теперь я вспомнил, я слышал об осаде Мелле. Я не знал, что ты была там. Но, по крайней мере, ты…
Она сбросила его руку.
– Все это было слишком поздно, Александр. – Она сглотнула, жалея, что не может избавиться от своих воспоминаний с такой же легкостью, как от комка в горле. – Ни пистолет, ни нож уже не могли помочь. Солдаты принесли с собой чуму.
Александр бережно убрал с ее лица прядь волос.
– Но ты выжила, – с улыбкой сказал он.
– О да, я выжила. Выжила для того, чтобы завернуть тело своей матери в саван и увидеть, как его увозят на похоронных дрогах.
Моя мать молила меня не идти к отцу, она не хотела, чтобы я обременяла его в такое, как она говорила, «затруднительное» время. Она предпочитала, чтобы я пошла к тому человеку, n которого назвал мой отец, в том случае, если бы дед не принял меня. Он принял, хотя и неохотно, но погиб в первую же ночь осады во время пожара складов с зерном. Поэтому я снова облачилась в мальчиковую одежду и отправилась в путь в долину Карабас.
– К моему отцу, – ровным голосом произнес Александр. – Без сомнения, он встретил тебя с распростертыми объятиями.
Катарина улыбнулась при неожиданном воспоминании и ощутила, как все ее существо поднимается из ночного тумана, окутывавшего ее, затем смех трелью вырвался из ее груди.
– Не совсем так. – Она снова засмеялась, на этот раз громче, словно упиваясь истинным весельем. Александр посмотрел на нее скептически, она усмехнулась и сказала: – Думаю, больше подойдет слово выторговал.
– Выторговал? Мой отец? – Александр недоверчиво фыркнул. – Вильгельм, да, я мог бы поверить… но отец?
– Да, твой отец! И должна признаться, ему это очень хорошо удалось. Чем немало удивил того старого толстого… э-э… дородного итальянского странствующего купца, взявшего меня под крылышко, если можно так сказать.
Александр засмеялся:
– Как жаль, что я не видел! Мой отец торгуется с итальянским купцом за мальчишку, который к тому же не мальчик.
– О, тебе понравилось бы, Александр! – сказала она, протягивая руку и касаясь его плеча. – Мне пришлось прикусить язык, чтобы удержаться от смеха. – Сама не замечая того, она наконец расслабилась и склонилась к нему. Глаза ее заблестели. – Однажды рано утром, когда мне оставалось дня два пути до Леве, я, шагая по тропинке, запела, что было большой оплошностью с моей стороны. Я хорошо отдохнула предыдущей ночью на сеновале у фермера, а его жена сжалилась надо мной и накормила вдоволь этим утром. Впервые за долгое время у меня было хорошее настроение. А затем… – она оборвала фразу и хихикнула, – я повернула за поворот и увидела его, этого огромного… – она расставила руки, словно пытаясь обхватить бочонок, и надула щеки. – Огромный мужчина сидел на своей шаткой скамеечке и слушал, как я пою. Он тяжело поднялся на ноги, представился и предложил проводить меня туда, куда я направлялась, а в оплату я должна была ему петь за обедом и за ужином.
Александр улыбнулся.
– И, несомненно, вооруженные верховые купца сыграли свою роль, когда ты принимала свое решение.
Катарина со смехом подтвердила.
– Но, как ни странно, он сдержал слово. Два дня спустя он доставил меня к дверям дома твоего отца, к его полному изумлению, конечно. Он, разумеется, не имел ни малейшего представления, что это за долговязый черноволосый мальчишка. Но итальянский купец принялся объяснять на превосходном немецком, что доставил меня живым и невредимым и не хочет ли герр фон Леве продать меня. Причем, казалось, он проявлял большую настойчивость. Я не могла понять, о чем он говорил.
– Ну, человек с таким, как у тебя, голосом – большая ценность.
– Мальчик с моим голосом, да! Я пела с трех лет, и никто прежде не предлагал купить меня. Но я никак не могла понять, почему итальянец все время твердил, что осталось очень мало времени. И что нельзя доверять природе, которая всегда может сыграть злую шутку с бедным сеньором дель Веккио.
Александра внезапно осенило.
– О, Боже, – сказал он смеясь. – Бьюсь об заклад, он чертовски спешил.
– Я все еще не понимала, что происходит, но твой отец, и глазом не моргнув, пустился с ним в переговоры! И только тогда до меня стало доходить, что они обсуждают. Я подскочила от изумления.
Он так смеялся, что на глазах показались слезы.
– Боже, могу себе представить! Мой добрый правильный отец торгуется за право обладать будущим кастратом.
Катарина смеялась вместе с ним.
– Сначала я пришла в ужас! А потом мне пришлось прикусить язык, чтобы удержаться от смеха, так как ни один из них не знал, насколько ненужной окажется операция.
– И сколько же ты стоила!
Катарина подчеркнуто приосанилась.
– Четыре полных меры белейшей пшеничной муки высокого качества, пару разделанных куропаток и летний окорок.
– И окорок? – переспросил он поддразнивая. – Ну, я вижу, кто выиграл в результате этой сделки.
– Негодяй! – воскликнула она и замахнулась на него.
Ее прекрасные синие глаза светились улыбкой, и он шутливо перехватил ее руку, заставив ее склониться к нему, чтобы сохранить равновесие, и, к его удивлению, она не вырывалась.
– Итак, ты прибыла в Леве, подопечная по договору. И столько-то должна была отработать.
Она усмехнулась.
– Именно так сказал Вильгельм. Он даже занес меня в свой гроссбух! – Она замолчала, чтобы подавить зевок. – Но позже твой отец заставил его вычеркнуть эту запись. Я чувствую себя в таком неоплатном долгу перед этим дорогим моему сердцу человеком, Александр. Он так никогда и не позволил мне вернуть ему долг. Он уверял меня снова и снова, что достаточно вознагражден моим пением и возможностью сидеть в саду и слушать, как я читаю ему письма младшего сына.
Она снова зевнула, а он, отпустив ее руку, отвернулся к огню.
– Эти чертовы письма. Я был высокомерным и напыщенным…
– …надутым, заносчивым ослом, – закончила она за него. – Я абсолютно согласна. – Она на мгновение коснулась его плеча, затем отвела руку. – Но письма доставляли огромное удовольствие твоему отцу, Александр. Пожалуйста, не жалей, что написал их. Они так много для него значили.
Она откашлялась, а он взглянул на нее.
– Хотя в те дни, когда они приходили, я заботилась о том, чтобы получить легкий ужин.
Он не смог удержаться от усмешки.
– Такими скверными они были?
– Хуже. Передать не могу, как тяжело мне было удержаться, чтобы не прервать поток этой самодовольной болтовни. – Она снова не смогла подавить зевоту. – О, извини. Я слишком много смеялась, и это навеяло на меня сон.
– Нет, Катарина, – сказал он, проводя рукой по ее подбородку, он ждал, что улыбка, все еще светившаяся в ее глазах, уступит место отвращению или слепому желанию. Но улыбка осталась. – Невозможно смеяться слишком много.
Он поцеловал ее, нежно прижавшись губами к ее губам, затем отстранился.
– Мы должны отдохнуть. Утром нам предстоит долгий путь.
Кончики ее пальцев скользнули по его щеке, и она, чуть коснувшись губами, поцеловала его.
– Спокойной ночи, Александр.
Затем она повернулась к нему спиной, свернулась калачиком и уснула.
Катарина проснулась на заре и обнаружила, что она одна в доме. Холодок страха рассеял утреннюю прохладу. Ее взгляд, скользнув по комнате, остановился на ломте хлеба и сыре, лежащих рядом с ней вместе с мехом для вина. Немного успокоившись, она уловила за стенами дома Грендель тихие звуки, свидетельствующие о том, что лошадей чистят и седлают.
Лошадиная попона, на которой она лежала, исчезла, и она мысленно отдала должное сноровке полковника, сумевшего с такой ловкостью ее взять. Но тут она почувствовала смущение из-за своей болтливости накануне вечером. И, пытаясь придумать нужные слова, которые она скажет ему в оправдание, принялась поспешно есть.
Катарина сидела, устремив взгляд на каминную решетку, когда услышала шорох отодвигаемой кожаной занавески. Она встала, чтобы встретить его, прежде чем он зайдет в комнату.
– Полковник, что касается…
– Доброе утро, Катарина, – улыбнувшись, сказал он. – Мы можем отправиться в путь, как только ты будешь готова.
Она кивнула, поспешно сунула в рот последний кусок хлеба, запила его вином, затем расправила и разгладила амазонку и плащ.
– Я готова, полковник, – сказала она, подходя к двери и протягивая ему мех с вином.
Он с легким поклоном отступил и придержал для нее кожаную дверь.
За порогом ее неожиданно окутал пропитанный туманом утренний холод. В хижине было теплее, чем ей представлялось. В сером рассеянном свете она ясно видела тропинку, ведущую к домику, сам же домишко казался немногим лучше, чем ветхая полуразвалившаяся лачуга… и все же… вопреки ее ожиданиям он не производил впечатление покинутого.
Это вызвало у нее тревогу. Когда Александр подсадил ее на коня, она посмотрела на него сверху и спросила:
– Ты не собираешься взять какую-нибудь книгу заклинаний или что-либо еще, чтобы отражать нападение разбойников по дороге в Таузендбург?
Он улыбнулся при виде ее плохо скрытого беспокойства.
– Я ничего не беру у Грендель, кроме ее уроков и гостеприимства, – произнес он с некоторой долей самоуверенности.
Она недоверчиво фыркнула.
Он с невинным видом пожал плечами.
– И, возможно, время от времени приобретаю кое-какие припасы.
– Припасы? – со смехом переспросила Катарина. – Так вот как тебе удалось спастись от того пушечного ядра? Ты наслал на него чары?
Он проверил, хорошо ли подтянуто стремя, при этом его пальцы обхватили ее обутые в сапоги лодыжки. По телу ее прошла дрожь, и она качнулась в седле, чтобы рассеять непрошеное чувство.
– Я не волшебник, Катарина, – заметил он, но после того, как он прошедшим вечером сумел обыденную беседу наполнить таким теплом, такой задушевностью, она начала сомневаться в истинности этого утверждения.
Подождав, пока Александр не сел на лошадь, она сказала:
– Полковник, я хочу извиниться за прошлую ночь. Не знаю, что на меня нашло.
Серые глаза полковника от удивления стали настолько светлыми, что почти сравнялись с туманом, плывущим среди деревьев.
– Катарина, тебе не за что извиняться.
– Полковник, наше… положение… и без того достаточно сложное, мне не следовало усугублять его своей ночной болтовней. Я давно так много не говорила, с тех пор, как потеряла своего друга несколько лет назад. – Боль сжала ей сердце. Все эти годы она почти ежедневно испытывала тоску по Халле, но не осознавала, до какой степени ей не хватало подруги.
Он подъехал и положил ладонь на ее руку, сжимавшую поводья.
– Возможно, именно это и приходит к тебе, Катарина. Дружба.
Его слова поразили Катарину, и ее чувства словно передались коню, заставив его броситься в сторону от Александра.
– Дружба? – эхом отозвалась она. – Между нами? Это невозможно.
– Ты уверена в этом, Катарина?
Охваченная ужасом, она вцепилась в поводья, чтобы вернуть контроль над конем.
– Полковник фон Леве, – враждебно бросила она. – Я никогда в жизни не была в чем-либо более уверена.
Она потянула за поводья, направляя коня вправо по тропе, ведущей к главной дороге.
Они быстро и молча двигались по дороге в Таузендбург. Александр предоставил возможность Катарине задавать темп, но время от времени он внимательно всматривался в ее сосредоточенное лицо, когда она, приникнув к шее своего коня, пускала его галопом.
Он вспоминал рассказ Катарины о ее приезде в Леве. Если бы только он не покинул дом в тот день, семнадцать лет назад, то был бы там в момент ее приезда, увидел бы, как она растет и превращается из неуклюжей девчонки в прекрасную, соблазнительную женщину. И находился бы рядом с отцом, когда тому понадобилась помощь его сына-солдата. Александр попытался стряхнуть с себя меланхолию. Каким бы ошибочным ни было прошлое, оно миновало. А будущее наступит без него. У него есть только настоящее. Он пригнулся ниже к шее лошади. Есть только настоящее, с его тайнами, планами и топотом копыт.
Вскоре после того, как солнце достигло зенита, они остановились на ферме, стоящей неподалеку от дороги. Судя по виду отремонтированного домика в одну комнату и аккуратных полей с собранной в снопы пшеницей, было ясно, что хозяин процветает.
Фермер встретил их недоверчиво, но когда узнал Катарину, то на смену настороженности пришла широкая доброжелательная улыбка. Его жена выбежала, желая подкрепить делом радушный прием мужа, и вскоре они вынуждены были отведать разнообразные угощения. А то, что не смогли съесть, было тщательно завернуто и вручено им с множеством поклонов и реверансов, словно то была дань своему сеньору и его супруге.
Когда же им удалось наконец освободиться от чрезмерного гостеприимства и восхвалений достоинств мадам фон Леве, после настоятельной просьбы хозяев остановиться у них же на обратном пути Александр сам задал темп лошадям, пустив их еще быстрее, чем Катарина.
В полдень они сделали остановку у северного входа в долину Карабас, чтобы напоить лошадей. Запыхавшаяся Катарина спешилась и немного поводила коня, прежде чем подвести его к речушке. Меньше чем через месяц небольшой поток превратится в тоненькую струйку, когда зимний холод заморозит исток реки, находящийся высоко в горах. Даже теперь, поздней осенью, Катарина по-прежнему находила красоту в раскинувшихся ветвях бука и дуба. Но сейчас ее внимание привлек не пейзаж.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37