Но она ведь никогда не могла так смотреть на воду. К нему вернулась ушедшая было напряженность, какое-то предчувствие сдавило ему горло. Вот она встала, подошла к самой воде. Ее движения легкие, обманчиво спокойные, рассчитанные. Распахнув ярко-алый халат, Констанс швырнула его на песок, оставшись совершенно обнаженной. Как будто подготовилась к жертвоприношению — какая же красотища! И шагнула в воду…
— Нет! — закричал Лок. Воспоминания о самоубийстве отца, чувство вины, стыда и ярости — все это взорвалось в его душе. Неужели опять? Нет, нет, ни за что!
Лок подбежал к камням, где она только что стояла, поспешно сбросил одежду, ботинки и нырнул в воду. От холода у него захватило дыхание, руки и ноги потеряли чувствительность. Среди пенных гребешков волн виднелось темное пятно ее волос. Нет, он не сдастся, он не покорится стихии. Вот он преодолел еще одну волну, уголком глаза увидел, как женская рука посылает небу последнее «прости», и последним сверхусилием рванулся к ней, нырнул. Схватил!
Волосы Констанс обвили его как шелковая сеть, забиваясь в рот и глаза, так что когда он вынырнул на поверхность, он задыхался и ничего не видел. Очередная волна ударила ему в лицо, горько-соленая вода проникла, казалось, в самые легкие. Кашляя и отплевываясь, Лок обхватил слабое, несопротивляющееся тело Констанс и поплыл к берегу.
Это была совсем нелегкая задача: приходилось преодолевать и цепенеющий холод, и тяжесть ее тела, и начинавшийся отлив. Когда Лок, наконец, выбрался вместе со своей живой ношей на разогретый солнцем берег, в ушах у него звенело, в глазах вспыхивали какие-то молнии. Он бессильно рухнул наземь, потом, собрав оставшиеся силы, привстал и резко нажал ей на спину — чтобы избавить ее от воды, попавшей ей внутрь. Он хочет, чтобы она дышала, чтобы была жива, чтобы они жили вместе.
— Ну, давай же, принцесса! Черт подери, Конни, ну ради меня!
Она издала слабый стон, содрогнулась, кашлянула; из нее хлынула потоком вода.
— Борись, Конни! Иди ко мне, обратно! Я больше никогда не отпущу тебя! — Лок моргал, на лице его слезы смешались с каплями морской воды.
Констанс снова закашлялась, конвульсивно подогнула ноги от боли, вцепилась руками в песок, дрожа как новорожденный ребенок… Да разве не так — она же вновь пришла в этот мир, оттуда, из неведомой тьмы…
Господи, слава тебе! Дрожащими руками Лок поднял Констанс, посадил к себе на колени, пригладил спутанные пряди ее мокрых волос, сдул песок, прилипший к белым, как снег, щекам и посиневшим губам.
— Конни! Ответь мне!
Ресницы ее зашевелились, открыв невидящие топазовые глаза.
— О, Боже! Оставь меня, отпусти!
— Проклятие! — Он поцеловал ее жестко-яростно, словно пытаясь отогнать витающую рядом смерть. — Какого черта ты это устраиваешь!
Ее покрытые песком пальцы впились ему в руки.
— Голоса… Меня зовут к себе…
Значит, она его слышала? И все-таки пошла в воду? К нему вернулась его гневная подозрительность.
— Опять эти твои штучки? Так опять все это на меня рассчитано? Ну что ты хочешь добиться этим безумием?
Она прошептала, всматриваясь в него так, как будто он был на другой стороне огромной пропасти:
— Только мира. Умереть, чтобы было тихо… Ее слова испугали его, гнев мгновенно прошел.
— Ну, Господи, ну, женщина моя, ну почему? Почему?
Она с криком боли уронила голову себе на грудь и беспомощно заплакала.
— Дракон… опять…
Жалость, раскаяние тугим обручем сдавили ему грудь. Боже, неужели он довел Констанс до этого? В каком же надо быть отчаянии, чтобы решить, что только смерть принесет облегчение! И какая демоническая сила заставила ее избрать ту смерть, которой она боялась больше всего? Вся внешняя стойкость, бравада, которую она демонстрировала, — это же оболочка, за которой скрывалась такая нежная, ранимая душа, и такая смелая — только самый холодный, бесчувственный человек мог остаться равнодушным к ее мукам. Или вот такой ублюдок вроде Железного Мака.
— Нет, больше никаких драконов не будет! — заорал он ей прямо в ухо, изо всех сил растирая ей руки и ноги.
— Уходи! — простонала она, вся в слезах. — Халеакала ждет. Огненный цветок… Ангелы истекают кровью… Я иду, мой народ. О, Канаи! О, Намака!..
— Заткнись! — Он ничего не мог разобрать в ее всхлипах, и гнев вновь охватил его. — Еще одно самоубийство в семье Мак-Кинов? Я не позволю тебе опять опозорить мое имя! Ты слышишь меня, эгоистка чертова!
От ее смеха у него волосы встали дыбом.
— Я думала, я пыталась победить страх и плохие чувства, но не смогла… Не могу… Не видишь разве? Я же не могу держаться за землю, я падаю с нее!
— А я тебя буду ловить, понятно? — Он потряс ее, ее голова запрокинулась, она чуть не задохнулась. На какой-то момент что-то от той прежней Констанс промелькнуло в ее глазах и исчезло…
— Принцесса, посмотри на меня! — Он схватил ее за голову обеими руками, его глаза буквально прожигали ее насквозь. — Кто я? Скажи, как меня зовут?
Она поморгала, вся, дрожа, пытаясь вырваться.
Губы беззвучно пошевелились. Она попыталась еще. — Лок.
— Да. Ты здесь, со мной. Ты не упала с земли. Ты не где-нибудь. Со мной тебе будет хорошо, но ты должна постараться.
Губы ее дрогнули, ресницы опустились.
— Я так устала.
— Посмотри на меня! — приказал он. — Ты любишь меня?
Ее глаза распахнулись, широко и удивленно, как будто откуда-то со дна океана. — Я…
— Любишь?
Слезы покатились градом по ее щекам.
— Да.
— Тогда держись. Держись за меня.
Со слабым криком она приникла к нему — как в последней надежде.
Слова звучали не очень убедительно, что он мог сказать еще? Как бы она еще не простудилась. Он поспешно укутал ее в халат, взял на руки и понес. Всю дорогу до домика Констанс непрерывно плакала. В доме он растер ее насухо полотенцем, уложил в постель — она не переставала плакать. Тогда он зажег камин, разделся и нырнул к ней под одеяло. Она что-то невнятно возражала. Он ее не слушал. Тепло его рук и тела несколько успокоили Констанс, плач перешел в отдельные всхлипы.
— Не плачь, Конни. Поговори со мной. — Голос его был тихий, нежный. Солнце уже село, только блики огня от камина время от времени бросали тревожные отсветы на лицо Констанс.
— Как… как я попала в воду?
Он пригладил ее мокрые пряди. Он знает точные науки, логику фактов, а тут полная иррациональность, — что тут надо говорить и делать? Следовать инстинкту и чувству? Нет, надо все-таки апеллировать к разуму. А разум говорит: она сейчас не перенесет, если рассказать ей все.
— Неважно, — сказал он, наконец.
— Что же со мной было на самом деле? Я так боюсь… — Ее взгляд опять ушел куда-то внутрь и, видимо, усмотрел там что-то жуткое, потому что она вновь содрогнулась.
— Не бойся, Конни. Будь со мной. — Он еще сильнее прижал ее к себе. Вот она — опять эта молния между ними, это — непреходяще. — Вот что есть на самом деле. Ты и я. И это у нас никто не отнимет.
— А вдруг ты из-за меня опять попадешь в какую-нибудь передрягу? Я этого не вынесу!
— О себе я позабочусь. И о тебе тоже. И я за тебя отвечаю. Никуда больше никто не попадет, включая тебя. Я этого не допущу.
— Я же хочу вспомнить, но все плывет, плывет… Какие-то мысли, чувства — они мною овладевают, не я ими…
— У тебя есть я, — сказал он тоном, не допускающим возражений. — Это не грезы, не видения. Вот он я — здесь, сейчас.
Он поцеловал ее, и в глазах ее вспыхнул первый, слабый огонек надежды. Да, весь этот мир сошел с ума, есть только одно твердое, стальное — это Лок. Конечно, он не в силах ни простить ее, ни поверить ей, а его эти слова, что он за нее отвечает, — это ей как нож острый в сердце, — ведь ей нужна его любовь, только она. Но все же он, наверное, готов на какое-то время забыть о своем отвращении к ней. Да, пусть она нищенка, попрошайка, пусть у нее нет гордости, но она готова принять даже каплю сочувствия. Без него она вообще уже не может.
— Я хочу обо всем забыть, — сказала она, дотрагиваясь до него. — Но это так трудно…
— Не думай ни о чем, кроме меня и кроме как об этом вот. — Он погладил ее обнаженную грудь. — У нас есть куда укрыться от бурь…
Из ее уст вырвалось мягкое рыдание.
— Я не хотела лгать. Тебе, во всяком случае.
— Конни! — Он прижался к ней лбом. — Латэм, не Латэм — кто знает правду? Я не могу тебя винить, и не должен был бы строить из себя обиженного, но, видишь, у меня свои драконы.
Да, видно, это самое большее, что он может ей дать. И то больше, чем она заслуживает. Самое меньшее, что о ней можно сказать, что она не очень-то вызывает доверие. А, скорее всего, она просто сумасшедшая. Мужчина должен сам потерять голову, связавшись с такой. Конечно, его недоверие обижает ее, но быть без него неизмеримо хуже и больнее. Да, у нее уже не осталось гордости. Плохо, может быть, но это так. Кроме того, когда тонешь и тебе бросают веревку, за нее просто хватаются, без философских рассуждений, а здесь как раз такой случай.
Констанс дотронулась до головы Лока — как будто он талисман, который может защитить ее от всякого зла.
— Не бросай меня, Лохлен! — шепнула она. — Давай выгоним драконов!
Ее губы были еще холодными, она приоткрыла их:
— Приди, согрей! — То, что началось как утешение, выражение нежного сочувствия, превратилось в бешеную страсть. Он мог противостоять ей не больше, чем приливы и отливы влиянию луны.
Она испытывала потребность в его ласке, но и он — никак не меньшую — в ее. С ней он узнавал то, что ему раньше было неведомо, чего он никогда не испытывал. И это было не просто физическое наслаждение: он хотел проникнуть не только в ее тело, но и в душу, хотел взять на себя все ее страхи, хотел показать ей, что вместе они способны на все, на то, чтобы преодолеть самую страшную бурю. А она — она понимала, что только в его объятиях найдет забвение, спокойствие, надежду…
Боже, никогда еще им не было так хорошо друг с другом, никогда их акт соития не был таким полным, таким завершенным…
Констанс быстро, без сновидений уснула в его объятиях, а к Локу сон никак не приходил. Его мучил один, пока неразрешенный вопрос — то, что их объединяло, было ли это достаточно, чтобы спасти ее от самой себя?
13
Полная луна посеребрила кривые улочки Бостона, придав какой-то волшебный вид неказистым сараям и грязным канавам Дэвоншир-стрит. Переливчатый свет мерцал на булыжниках мостовой, радужное сияние окружало торчащие в небо печные трубы. Примостившись на широком подоконнике и зорким взглядом художницы охватив эту картину, Констанс сделала глубокий вдох, подставила потный лоб пахнущему морем ветерку. Образы и звуки полночного города не заглушали видений и голосов в ее мозгу, только создавали какой-то непонятный аккомпанемент к ним.
Сильные мужские руки обняли ее сзади за плечи. Констанс вздрогнула, нет, опасности нет — это муж.
— Лок, я не думала, что разбужу тебя.
— Опять эти сны? — Лок провел руками ей по плечам сверху вниз, скользнув под широкие рукава ее шелкового китайского халата. Констанс обхватила эти нежные, ласкающие руки, прижалась к нему, все еще слегка вздрагивая.
— Не очень страшный на этот раз. Я уже стала получше. — Она сказала это твердым, уверенным тоном, как бы убеждая самое себя.
— Да, конечно, но прошла ведь только пара недель…
Он не договорил, но она поняла — с тех пор, когда разум оставил ее и она чуть не покончила с собой там, в Скаи… Но пришел Лок и спас ее, так, может быть, он действительно существует — этот милостивый творец всего сущего, в которого она когда-то верила. Правда, в какой-то момент она видела милость Господню в другом — чтобы он прекратил ее мучения. Теперь ее любовь к Локу была единственной, но удивительно прочной нитью, связывающей ее с этим миром. Надо отдать ему должное: это его чувство ответственности делало чудеса. Но откуда у него это чувство по отношению к ней? Ребенка от него она, как выяснилось, не носит, и все-таки он так настойчиво, так нежно продолжал изгонять из нее демонов — ведь они почти перестали ее преследовать.
Он не только дарил ей физическое наслаждение, что само по себе было волшебным лекарством, но и пытался разговорить ее, решить ее проблемы методом, типичным для Железного Мака: докопаться до причин, разобраться в них и найти правильное решение. Констанс, правда, очень сомневалась, чтобы ее внутреннее состояние можно было разложить как на чертежной доске — человек не корабль! Но она не хотела разочаровывать его, пыталась, как можно более подробно отвечать на его вопросы, порой весьма трудные и болезненные, пыталась обрести какое-то чувство равновесия, занимаясь повседневными домашними делами, и даже решила вновь начать рисовать. Как раз этим утром она закончила пейзаж со склонами Халеакалы; он ей понравился — в нем не было тех мрачных, тревожных тонов, как на картинах, которые она писала в Скаи. Но сновидения, сновидения… Это не проходило.
— Я стараюсь, Лок, — сказала она, борясь с подступившим отчаянием, только бы он не услышал его в голосе.
— Но вот стоит закрыть глаза и…
— Да, ладно, принцесса, ничего страшного. Что на этот раз?
— То же самое — вода, тону. Что-то гадкое пугает меня, и я бегу. Дядюшка Сайрус… — Констанс, вздрогнув, замолчала, и Лок еще крепче прижал ее к себе.
— Ну — ну. Все это позади…
Она бессильно покачала головой. — Ну почему я не могу вспомнить? Почему мой мозг играет со мной такие штучки?
— Просто, может быть, он хочет защитить тебя от чего-то еще более страшного, что с тобой было. До того, как эта лихорадка тебя поразила.
Она сглотнула комок в горле.
— Дядя Сайрус говорил, что отец бил меня до полусмерти.
— Ну, вот видишь — детский мозг не может это переварить, чтобы любимый родитель делал такое. — Отбросив копну ее черных волос, он помассировал ей плечи, и его пальцы явственно ощутили рубцы. Его лицо окаменело.
— Ну, пусть этот преподобный Тейт считал, что он делает доброе дело, но ведь он тоже, да, Конни?
Она вся застыла, пытаясь найти правильные слова и правильные мысли из той путаницы, что была у нее в голове.
— Да. Он был очень жесток со мной. — Она опять замолчала и с тихим стоном отчаяния потерла себе виски. — По крайней мере, я так думаю — а может быть, придумываю?
— Ну, насчет этого ты вряд ли можешь так ошибаться…
— Ты мне веришь?
Лок отпустил ее плечи и сел на подоконник напротив нее. Луна ярко очерчивала контур его обнаженного тела. Он переплел ее пальцы со своими.
— Я знаю, что этот ублюдок истязал тебя. Иначе ты бы так не реагировала. Самое меньшее, что о нем можно сказать, это то, что он был плохой воспитатель — такую маленькую разбойницу, как ты, побоями не проймешь. А, скорее всего, он просто садист, ему доставляло удовольствие причинять боль беззащитной жертве.
— Да! — Она знала, что это правда, и это сознание тяжелым грузом навалилось на нее.
— В любом случае это вполне объясняет, почему ты, в конце концов, не выдержала и влепила этому мерзавцу. И кошмары твои неудивительны.
— По крайней мере, я хоть не убийца. Одним грехом меньше, хотя и без того их немало.
Уголки его рта слегка дрогнули в улыбке.
— Да уж, и таких жутких.
Внезапный прилив какой-то благодарной нежности охватил Констанс; неожиданно сама для себя она прижала к своим губам его ладонь и поцеловала ее. Боже, какие у него руки: огрубевшие, в мозолях, и в то же время с длинными, тонкими пальцами, как у артиста — такие умелые и в обращении с женским телом, и с корабельной оснасткой. Как же он всю ее заполнил, заполнил собой. А вот что она такое для него? Нет, конечно, его желание физической близости с ней — это искренне, так притворяться невозможно. Но есть ли для нее место у него в сердце? Только однажды ей удалось проникнуть сквозь его стальную оболочку — в те первые дни в Скаи. Теперь она опять должна обрести его доверие, а для этого она должна вновь войти в норму, вылечиться от своего безумия.
Он не ответил на ее беглый поцелуй, и она отстранилась, издав печальный вздох.
— Ты так много работаешь последнее время, а я тебе еще и спать не даю. Иди, Лок, ложись. Со мной все в порядке.
— Сейчас. — Он поморщился и выглянул в окно на пустую улицу. — Я сам немножко не в себе.
— Что-нибудь на верфи? Или это все твоя сумасшедшая женушка?
— Да ничего особенного, принцесса. Всякие мелочи — как всегда, когда нужно, чтобы все было без сучка, без задоринки, они и случаются.
Она тревожно выпрямилась на неудобном подоконнике.
— Правда, что-нибудь серьезное?
Лок отрицательно покачал головой и запустил пальцы в густой шелк ее волос.
— Так, пара синяков и шишек.
— Но ты выдержишь сроки своего нью-йоркского заказа? И «Аргонавт» — ты его должен закончить!
— Если мы выберемся из этой чертовой дыры. — Он озабоченно провел пальцами по верхней губе, нахмурившись, уставился в темноту внизу. — Прибыль от «Элизы» дала нам возможность сдвинуться с места, но тут эти инвесторы чертовы перепугались… Знаешь, как мне достается в прессе?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35