Таких бунтарок было очень мало, но они встречались. Предполагалось, что женщины ее круга могли заниматься только очень изысканными делами, достойными леди, — аранжировкой цветов, акварельной живописью, музицированием. Когда Николь было восемь лет, ее пытались обучить этим искусствам. Но уже тогда эти занятия приводили ее в бешенство. Она никак не могла смириться с тем, что ей надо сидеть и рисовать розы в то время, когда ее братья Чед и Эд вместе с отцом верхом на лошадях объезжают Драгмор, заезжают на фермы и на скотный двор. Конечно, ее заставляли заниматься благородными женскими делами, но она делала это с большой неохотой и буквально преследовала отца и братьев просьбами взять ее с собой — вольность, неслыханная для хорошо воспитанных девушек! Все свое детство и отрочество она сожалела, что не родилась мальчишкой. Если она не мчалась куда-нибудь с братьями верхом, то сидела дома и читала. Читала все — от сентиментальных стихов Байрона до трактата Джона Стюарта Миллза «О правах женщин». Родители не задумывались о ее мальчишеских наклонностях до тех пор, пока она не стала девушкой. Тогда они стали стараться не замечать ее поведения, нарушавшего принятые в светском обществе условности.
У нее было всего три дня для того, чтобы придумать себе какой-нибудь необыкновенный костюм для маскарада. Решила она эту проблему, обшарив огромный чердак в доме. Мать ее, Джейн Баркли, когда-то была очень популярной актрисой. Но после замужества бросила любительскую сцену и посвятила себя детям, мужу, имению Драгмор. До сих пор на чердаке стоял сундук с великолепными театральными костюмами.
Николь выбрала наряд цыганки. Она сама видела, что в этом ярком костюме, да с ее смуглой кожей, она выглядит настоящей цыганкой. Костюм был довольно смелым: блузка вызывающим образом сползала с плеч, юбка была лишь до колен. Когда Стаси Вортингтон и ее подружки увидят смуглокожую цыганку, они будут шокированы. Николь нисколько не сомневалась в том, что устроители бала не ждут ее. А родители, узнав, что она сделала, наверняка испытают нервное потрясение.
Николь ехала в просторной черной карете Драгморов, запряженной шестью серыми лошадьми. Четыре ливрейных лакея сопровождали ее. Она улыбалась оттого, что на ней был экстравагантный костюм, и оттого, что она уже сто лет не была на костюмированном бале. Ее охватило волнение. Круглый подъезд к дому, выполненный в григорианском стиле, был уже заполнен каретами и экипажами. Неожиданно какая-то карета в два раза больше ее собственной развернулась и стала перед ними. В лунном свете ее черные полированные борта блестели, а на двух дверцах висели огромные фонари, освещавшие дорогу. Герб представлял собой красно-черно-золотой щит, на фоне которого были изображены два льва, красный и золотой. Львы поддерживали серебряную ленту, на которой Николь с трудом разглядела надпись: «Прежде всего — честь». Столь претенциозный герб не мог быть ни у кого, кроме герцога Клейборо. Четыре вороных коня с золотым плюмажем на уздечках везли карету. Четыре лакея в прекрасных красно-черно-золотых ливреях стояли на подножках. Дюжина всадников с двух сторон кареты сопровождали герцога — все восседали на одинаковых гнедых лошадях, все в трехцветной форме герцога. Такой выезд был достоин и самого короля. Обе кареты стали на одной дорожке — карета Николь позади экипажа герцога. Николь удалось мельком увидеть почетного гостя. Это был степенный человек, одетый в черный фрак. Черный плащ с красной подкладкой ниспадал с его плеч. Герцогини с ним не было.
Николь помогли выйти из кареты, и она по ступенькам поспешила в ярко освещенный дом. Парадная дверь была открыта. Дворецкий принял ее плащ и даже бровью не повел, увидев ее наряд. До дверей бального зала ее сопровождал лакей. Сердце Николь замерло. Когда мажордом спросил ее имя, она механически ответила.
Ей мгновенно припомнились многие званые вечера, на которых она раньше часто бывала и где было совершено столько ошибок. Вся ее дерзость куда-то исчезла, и она ощутила страх.
— Хэдриан Брекстон-Лоувел, девятый герцог Клейборо! — объявил мажордом. За именем последовала длинная цепь его титулов.
Он оказался значительно выше, чем она предполагала, вероятно, на полфута выше ее. На широкие, мощные плечи опускались длинные темно-каштановые, частично выгоревшие волосы. Пожалуй, слишком длинные.
Герцог ждал терпеливо и безразлично. Едва мажордом закончил, он прошел в бальный зал. Николь сделала несколько шагов вперед и успела увидеть, как прекрасно одетая женщина, видимо хозяйка дома, приветствовала герцога.
— Леди Николь Брегг Шелтон, — произнес мажордом.
Николь не слышала его. Сердце билось где-то у горла. Всем существом своим она ощутила и голые ноги, и босые ступни. Все глаза устремились на нее. Стало тихо. Николь молила Бога, чтобы все это внимание адресовалось герцогу, а не ей. Но он обернулся и тоже пристально посмотрел на нее.
Высоко подняв голову, босиком, как настоящая цыганка, она грациозно спускалась по лестнице — колышущаяся юбка, монисто на шее, распущенные до пояса волосы. Послышался шепот. Не надо было ей сюда приходить. Никто ничего не забыл, а костюм ее слишком смел даже для маскарада.
К своему несчастью, она увидела Стаси Вортингтон. Та стояла впереди всех, одетая в белое платье в стиле Регентства. Прекрасный пристойный костюм. Стаси не упала в обморок от наряда Николь. Она усмехалась. Николь постаралась забыть о ней, тем более что герцог продолжал рассматривать Николь. Кое-как она справилась с собой и пошла навстречу хозяйке.
— Леди Шелтон, — промямлила она, делая реверанс.
Виконтесса смотрела на нее из-под полуопущенных ресниц, но Николь чувствовала на себе только обжигающий взгляд герцога.
— О да! Леди Шелтон, как хорошо, что вы пришли. И… какой… очаровательный… костюм…
То ли от всеобщего внимания, то ли от близкого соседства с герцогом Николь не могла ни вздохнуть, ни улыбнуться.
— Благодарю вас, — пробормотала она.
— Великолепный костюм, — сказал герцог спокойным и уверенным голосом.
Николь обернулась, и их взгляды встретились. Он был красив. Потрясающе красив и мужествен. Она почувствовала себя беспомощным ребенком рядом с ним. Его глаза гипнотизировали ее.
— Вы бесподобны, леди Шелтон, — сказал он безапелляционно и скользнул взглядом по ее фигуре. Затем внезапно повернулся к ней спиной, поклонился хозяйке и отошел, оставив женщин одних.
— Бесподобны, — повторила леди Аддерли, как будто она не могла этому поверить.
Сердце Николь опять забилось сильней. Дикое чувство, почти экстаз, охватило ее. Она поняла: его слова были для нее комплиментом. Боже, этот шикарный, великолепный человек похвалил ее! Она не заметила, как оказалась среди гостей. На нее все еще продолжали глазеть, но теперь это было ей безразлично. Его слова звучали у нее в ушах, и она про все и про всех забыла. «Великолепный костюм… Вы бесподобны… леди Шелтон…»
Николь не помнила, как у нее в руке оказался бокал шампанского. Пульс учащенно бился, ей было очень жарко. Оглядывая гостей, она иногда видела и его. И каждый раз отмечала, что он внимательно смотрит на нее.
Его лицо было все время напряженным, а взгляд обладал каким-то магнетическим воздействием. Герцог снова посмотрел на Николь и поднял бокал шампанского, как бы провозглашая тост за них обоих, за нее и за себя.
Герцог Клейборо… Как долго он пробудет в Чепмен-Холле? Женат ли он? А что происходит с ней? Она находилась в состоянии сильнейшего нервного возбуждения и не могла оторвать от него глаз.
Со скучающим видом он слушал кого-то из гостей. Стаси Вортингтон стояла рядом с ним, восхищенно глядя на него снизу вверх. Неожиданно Николь охватил приступ ревности. Она даже удивилась себе. Будто почувствовав ее беспокойство, он повернул голову и пронзил ее взглядом. Она знала, что ей надо опустить глаза, но не смогла.
Словно электрический ток прошел между ними.
— Дорогая Николь! Сколько лет мы не виделись!
Рядом стояла седоволосая маркиза Хейзелвуд. В свое время она больше всех клеветала на Николь, но сейчас маркиза улыбалась ей, словно самой близкой подруге.
— Как приятно видеть вас снова, Николь. Герцог говорит, что вы и ваш костюм это то, что надо.
Николь еще не понимала, какую игру затевает маркиза, но насторожилась.
— Да мне кажется, года четыре прошло после званого вечера у Кастлетонов, — произнесла Николь без всякой теплоты. — Вы помните тот маленький праздник?
Разумеется, маркиза должна была помнить, как она разделалась с Николь. Тогда, в присутствии гостей Кастлетонов, она позволила себе назвать Николь непристойной, призывала не принимать ее. Теперь же она улыбалась, словно того вечера никогда не было.
— Да, так много воды утекло… — вздохнула маркиза. Затем, приподняв очки, стала рассматривать костюм Николь, одобрительно кивая головой.
— Теперь я вижу, почему герцог нашел ваш костюм неповторимым. Пожалуйста, заходите к нам, когда будете поблизости Хейзелвуда, и передайте привет графу и графине. — Коснувшись руки Николь очень дружеским жестом, она отошла от нее.
Николь была возмущена. Она прекрасно поняла, почему маркиза пригласила ее. Не похвали герцог ее костюм, никто бы не проявил к ней дружеских чувств.
Николь выпила еще один бокал шампанского и стала прохаживаться, надеясь где-нибудь неожиданно наткнуться на герцога. Впервые она поняла, какой властью обладают такие люди, как герцог. Он не пытался быть ее защитником. Его отзыв о ней был вполне беспристрастен. Однако все стали относиться к ней так, будто никакого скандала и не было.
— Вы не выглядите очень счастливой, леди Шелтон, — прозвучал низкий голос за ее спиной.
У Николь от радости перехватило дыхание. Она резко обернулась, пролив немного шампанского. Он стоял так близко, что ее грудь, прикрытая лишь легкой сорочкой да шелковой блузкой, задела его руку. Покраснев, она отступила назад и еще больше пролила вино.
Трудно было понять, что выражал его взгляд, когда он взял у нее из рук бокал. Она успела заметить, что глаза его были не карими, а какого-то золотистого цвета, как шерри-бренди.
Ее поведение, вероятно, забавляло его.
— Позвольте вам подлить вина, — предложил он.
Мгновенно появился слуга, держа поднос с шипящим шампанским. Герцог один бокал протянул ей, другой взял себе. Когда он задел ее руку, Николь показалось, будто он прикоснулся к чему-то такому внутри ее, что было, наверное, ее душой.
— Почему вы сердитесь?
— Нельзя сказать, чтобы я сердилась, — ответила Николь осторожно. Она пыталась взять себя в руки. Но, глядя на его губы, ей захотелось, чтобы он поцеловал ее. Эта мысль снова привела ее в смятение.
— Сейчас, похоже, вы уже не сердитесь, — произнес герцог, медленно ее оглядывая.
Что-то в его голосе вызывало в ней мгновенный отклик, что-то очень близкое, но Николь не могла определить, что же это такое. Она почувствовала, как груди ее наливаются упругостью.
— Да, я больше не сержусь, — выдохнула она.
— Хорошо, — сказал он низким, ласкающим голосом, — мне бы не хотелось, чтобы вы сердились на меня в первую же минуту нашего знакомства.
В этих словах было какое-то значение, ей было трудно догадаться, о чем он думает и почему именно ее он выделил из всех. Неожиданно для самой себя она произнесла:
— Я никогда не буду сердиться на вас. — Николь вспыхнула, ей стало ужасно стыдно за столь откровенное признание.
— А… вот вы и опять изменились. Есть над чем подумать. Я представляю себе, что ваше настроение, как и вы вся, постоянно меняетесь. Это интересно.
Она смотрела на него во все глаза, лишившись речи. Да и что она вообще могла ему ответить, не понимая значения его слов.
— Я… я… не знаю. — Она совершенно определенно погибала.
— А у меня нет на этот счет сомнений, — сказал он почти шепотом, — как нисколько не сомневаюсь я в том, что ваша оригинальность заходит далеко за пределы, установленные обществом.
Николь представила себе, как она мчится на лошади в мужском костюме. Этот образ как будто придал ей сил. Она посмотрела ему прямо в глаза, дыхание стало легким и ровным. Да, это правда. Он глубоко вздохнул и посмотрел на нее как-то по-особенному.
Николь сразу почувствовала, что он не понял и придал ее словам значение, которое она в них вовсе и не вкладывала. Она решила сменить тему разговора.
— Мы сейчас с вами соседи, — вежливо сказала она. — Чепмен-Холл совсем рядом с Драгмором.
— Как удобно, — сухо ответил он. — Значит, с моей стороны будет просто по-соседски пригласить вас в гости, не так ли?
Его золотистые глаза не отпускали ее. Она не могла поверить своим ушам. Она улыбнулась и не поняла, почему он опять глубоко вздохнул.
— Я довольно часто проезжаю верхом мимо Чепмена, — ответила она с жаром.
— Не сомневаюсь. Значит, в следующий раз, когда будете проезжать мимо, обязательно сверните ко мне, чтобы поздороваться, — сказал он повелительным тоном.
— Обязательно, — пообещала Николь.
ГЛАВА 2
Герцог Клейборо вернулся в Чепмен-Холл в полночь очень раздраженным. Как человек нелюдимый, он терпеть не мог праздники, которые устраивались в его честь, прекрасно понимая, что его популярность — это дань его богатству, титулам и положению в обществе.
Он не уважал людей типа леди Аддерли, которые постоянно вились вокруг него, и считал их не очень умными.
Ему никогда не доставляли удовольствие балы и званые вечера. Герцог считал это пустой тратой времени. С восемнадцатилетнего возраста он управлял огромным имением Клейборо, в то время как его отец, восьмой герцог Френсис Клейборо, бездумно делал долги. Пока отец гулял и развлекался, его сын бился изо всех сил, чтобы спасти семью от разорения. Владения Клейборо вместе с сотней ферм занимали двести тысяч акров и включали земли в Сассексе, Кенте, Дербошире и даже в Дареме. Герцог, как и большинство представителей английской знати, получал свои доходы от занятий сельским хозяйством. Однако вот уже несколько десятилетий сельское хозяйство было для Клейборо тяжким бременем. Суровой дисциплины и изнурительной работы было явно недостаточно, чтобы справиться с хозяйством, приходящим в упадок. Кроме того, Америка буквально наводнила английский рынок сельхозпродуктами. Требовался смелый новаторский подход к делу. Френсис Клейборо все дни проводил в игорных домах, а ночи — Бог знает где. В это время молодой упрямый наследник вкладывал деньги в торговлю, в лондонские надежные предприятия, пускал капитал в рост.
Сейчас это время прошло. Герцог мало горевал по поводу того, что расточительный отец его два года назад умер в своей постели в объятиях любовника-юноши. Сын сделал все возможное, чтобы не придать широкой огласке этот омерзительный факт, могущий принести семье большой моральный урон.
Когда молодой герцог двенадцать лет назад окунулся в дела своих владений, мать была рядом с ним. Он никогда не переставал удивляться тому, как ей в течение двух предшествовавших десятилетий удавалось управлять хозяйством безо всякой помощи отца.
Раздражен же он был оттого, что уже слишком поздно и на предстоящий день было запланировано очень много дел. К тому же если Хэдриан не высыпался, то весь день он не мог плодотворно работать. Сегодня, считал он, его силы и время потрачены впустую.
Он вошел в дом. Дворецкий Вудворд встретил его и заботливо снял с него плащ.
— Никаких приказаний не будет, ваше сиятельство?
— Ложись спать, Вудворд, — отпустил его герцог. «А все-таки день сегодня прошел не совсем впустую», — подумал он, и сердце учащенно забилось. Образ очаровательной цыганки не уходил из памяти.
Вудворд кашлянул. Герцог задержался на лестнице, удивленно взглянув на дворецкого.
— Герцогиня Дауэйджер вернулась сегодня вечером, ваше сиятельство. — Это было неожиданно. Я распорядился для герцогини привести в порядок голубую комнату в западном крыле дома. Сейчас комната в прекрасном состоянии, ваше сиятельство.
— Молодец, — сказал герцог и, нахмурившись, поднялся по лестнице.
«Что здесь нужно матери, Господи? Имение Дауэйжеров было в Дербошире. И проехать это расстояние было не так уж легко; а если она приехала из Лондона, где у нее тоже был дом, то ей пришлось ехать полдня. Разумеется, она приехала не просто поболтать, что-то серьезное привело ее сюда. Но как бы там ни было, ждать придется до утра. Завтра… завтра… — Все тело его напряглось. — Проедет ли мимо эта соблазнительная леди Шелтон?» Улыбка появилась на его лице, первая настоящая улыбка за весь вечер. Но свидетелем этого был только борзой кобель, который изо всех сил вилял хвостом, приветствуя хозяина.
Клейборо разделся. Он все еще находился под сильным впечатлением от ее оригинальности. В который раз он вообразил ее скачущей на лошади, обнаженную в своей постели и, наконец, отдающуюся ему с необузданной цыганской страстью.
1 2 3 4 5 6