А может, и замечала, но теперь забыла…– Да, очень красиво, – согласилась она. – Кажется, сегодня стало чуть прохладнее.– Похоже, что зима будет мягкой, – сказал Дасти. Какое-то время они ехали молча. Элизабет старалась подавить желание повернуться в седле и поискать глазами Джеда. Сегодня он все время перемещался. Она видела только движущуюся точку. Он то оказывался далеко впереди, потому что рыскал в поисках воды, то занимался другими важными делами. Но ни разу не приблизился к Элизабет и не сделал попытки ехать рядом с ней. Она была благодарна мужу за это – ей все еще тяжело было видеть его.Во время отдыха, а также вечером, у лагерного костра, когда она сворачивалась в клубочек под своим одеялом и над головой у нее сияли звезды, ей не удавалось не замечать его, не удавалось не слышать его голос – и эти минуты были самыми тягостными. Воспоминания возвращались и уносили ее в прошлое – они мучили, ранили, терзали. В такие минуты ей хотелось закричать.И с каждым днем ей становилось все труднее отвергать прошлое. Она пыталась захлопнуть дверь, ведущую в прошлое, пыталась не допустить, чтобы чувства взяли над ней верх, однако ей не удавалось убежать от воспоминаний, не удавалось похоронить преследовавшие ее чувства и мысли. Просыпаясь по утрам, Элизабет не могла удержаться от того, чтобы тайком не бросить на него взгляд, и она видела, как муж надевает сапоги, как приглаживает ладонью волосы, прежде чем надеть шляпу. Когда же Джед заговаривал с ней, благодаря за чашку кофе или объясняя что-нибудь, она старалась не смотреть ему в глаза. Она боялась увидеть в них то, что заставляло ее вспоминать недавнее прошлое. Ей не хотелось думать о прошлом. Ей не хотелось страдать и тосковать.Но с каждым днем становилось все труднее противиться потребности смотреть на него, быть с ним рядом. Элизабет казалось, что присутствие мужа каким-то образом придает ей силы, поддерживает ее. Иногда она спрашивала себя, удастся ли ей когда-нибудь полностью освободиться от его власти. И каждый раз ответ был один и тот же: нет, не удастся.Тут Дасти, нарушив молчание, вдруг выпалил: – Миссис Филдинг, я не хочу, чтобы вы уезжали! Элизабет замерла в седле. Однако не было смысла и дальше избегать разговора об этом. Теперь уже, после долгих дней пути, она не могла отрицать очевидное, не могла себя обманывать…Собравшись с духом, Элизабет проговорила:– Я должна уехать, Дасти. И вы знаете это лучше, чем кто бы то ни было. – Взглянув на молодого человека, она вдруг воскликнула: – О, Дасти, как вы можете оставаться здесь после того, что пережили?! Неужели вам не страшно?!Сдвинув шляпу на затылок, он в задумчивости пробормотал:– Думаю, вы правы, мне страшно. Но я не боюсь смерти. Дело не в этом. Когда приходит твое время, ты едва ли можешь что-либо сделать. Кроме того, главное ведь не в смерти. Главное – это жизнь. Верно?– Но зачем вам… такая жизнь? – Ее руки судорожно вцепились в поводья. – Как вы можете так говорить, после того как убили вашу семью? Как вы можете так спокойно относиться к нападению индейцев? Неужели вам здесь так нравится?Дасти с изумлением посмотрел на собеседницу. Потом тихо проговорил:– Я и забыл, что вы об этом не знаете, миссис Филдинг. На нашу хижину напали не индейцы, а бандиты, белые люди. И предводитель у них – мерзавец по имени Хартли.Элизабет в ужасе уставилась на Дасти.– Лорд Хартли?! Но… вы уверены? Он кивнул:– Это они испугали и разогнали наше стадо и стреляли в открытую дверь хижины. Если бы мы сразу же пошли по их следам и перестреляли их всех, ничего бы не было, – с горечью в голосе добавил Дасти. – Ничего не случилось бы, и вы не поехали бы в Алабаму.Элизабет в смущении покачала головой:– Но… я видела их. Это были индейцы. Их лица были раскрашены, а в волосах – перья…Дасти пожал плечами:– Это излюбленный трюк всех трусов. Им известно о беде, постигшей чероки. Поэтому они и решили, что все можно свалить на индейцев. – Дасти немного помолчал, потом вновь заговорил: – Понятия не имею, чего ждать от такого человека, как Хартли. Лучше дайте мне индейца. Я по крайней мере буду знать, чего от него ожидать. Но когда имеешь дело с безумным белым человеком… – Дасти умолк и снова пожал плечами.Элизабет пыталась осмыслить услышанное. Неужели лорд Хартли, такой образованный, такой элегантный, такой сдержанный и утонченный джентльмен, – неужели он способен на нечто подобное?Пристально взглянув на молодого человека, она сказала:– Дасти, вы ничего не понимаете. Лорд Хартли… Я знаю, что у него есть недостатки, но он, конечно же, не способен на такое… Лорд Хартли – джентльмен, и он прекрасно воспитан. Не могу представить, что он способен на подобные поступки. Ведь вы его обвиняете… – Элизабет внезапно умолкла.Она вдруг вспомнила драку на корабле и поняла, что, возможно, пыталась убедить в невиновности лорда Хартли не Дасти, а себя.Дасти утер рукавом лоб и пробормотал:– Иногда случается, мэм, что хорошее воспитание – только прикрытие. А джентльмены… Они бывают разные. И внешность человека ничего не значит. – Он взглянул на Элизабет. – Вот вы, например… Кто бы мог подумать, что такое маленькое и хрупкое создание, как вы, может ездить верхом не хуже ковбоя? В первый день, когда вы вышли из повозки… О, я подумал, что вы не продержитесь у нас и недели. Но вы обвели нас всех вокруг пальца. Клянусь, именно это вы и сделали. Потому что при всем своем хорошем воспитании и изящных манерах вы самая сильная женщина, какую я видел в жизни.Элизабет была тронута этим признанием. Пытаясь скрыть охватившее ее волнение, она проговорила:– Я вовсе не сильная, Дасти. Я долго держалась, крепилась… Но потом не выдержала и сдалась.– Миссис Филдинг, вы не сдались, – с уверенностью возразил Дасти. – Возможно, сейчас у вас возникло такое ощущение, но в вас гораздо больше мужества, чем вы предполагаете.„Нет, – подумала она, – я не ошибаюсь. Я оставила свой дом ради этой ужасной жизни на границе. Я избежала смерти от огня и воды. Я вышла замуж за человека, который не желал меня. Я жила все это время, страдая от одиночества и страха, и боролась за то, чтобы заслужить любовь своего мужа, но так и не заслужила ее. Я пережила нападение безумцев, стрелявших в нас, и свои собственные кошмары. Но теперь все кончено. Больше терпеть я не в силах“.Она тихо проговорила:– Я не могу здесь остаться, Дасти. Мне некуда возвращаться. Все, что я пыталась создать, все, что мы строили и надеялись построить, – все это погибло. Я потеряла все.Дасти хмыкнул и покачал головой.– Миссис Филдинг, знаете, сколько раз я терял все? Я не раз строил хижину, чтобы у меня был приют на зиму, а потом строил кораль. Но приходили команчи, или ударяла молния, или случалось наводнение… И я двигался дальше, и снова валил деревья, и опять строил дом. Я устраивал себе логово в пещере или делал шалаш из веток, чтобы укрыться от дождя и ветра. Я укрощал мустангов или нанимался на временную работу. Для меня не имеет особого значения, где я нахожусь и чем занимаюсь, пока я могу прокормить себя. А на ранчо вашего мужа я застрял на три года, но, пока вы не появились, у меня не было настоящего дома.Дасти внимательно посмотрел на Элизабет и с задумчивым видом продолжал:– Я понимаю, мэм, что для женщины тяжело потерять то, чем она гордилась. Мне кажется, я хорошо это чувствую. Но всегда окажется, что есть еще деревья, которые можно срубить, есть еще колья, которые можно вбить в землю, чтобы поставить палатку. А такие вещи, как горшки, плошки и кастрюли, всегда можно купить в фактории. Но то, что вы давали нам, пока жили на ранчо, невозможно заменить ничем… Да, этого ничем не восполнишь.Элизабет судорожно сглотнула и отвернулась. 4Ей нечего было сказать.Но слова Дасти запали ей в душу. Снова и снова они всплывали в ее памяти в самые неподходящие моменты в течение дня, а потом и бессонной ночью. И как она ни старалась, ей не удавалось заставить себя не думать о прошлом и не оглядываться назад. Глава 24 Еще два дня пути приблизили их на сорок миль к конечной цели путешествия и еще больше отдалили от трех покатых холмов, где Элизабет вступила в пору взросления, где она усвоила первые уроки жизни и любви и многому научилась за одно короткое лето.Они разбили лагерь на опушке соснового леса, где узкий ручей струился по каменистому ложу в ожидании осенних дождей, которые должны были наполнить его водой в изобилии. Закат был пламенно-розовым, а потом небо стало темно-фиолетовым, и краски неба, смешиваясь с отблесками костра, отбрасывали блики на лица путников.Рио удалось отыскать уже высохший перец чили на дне своей седельной сумки. Он добавил его к жаркому из говядины с диким луком, которое Элизабет готовила на ужин. Это должно было придать пикантности их обычному вареву. Джед сварил кофе, и он был настолько густым, что в нем и подкова не утонула бы. Элизабет же еще нашла время, чтобы поджарить несколько кукурузных лепешек. Ужин получился отменный, и все повеселели. Это были те цасы дня, которые Элизабет больше всего полюбила за время их путешествия. Более того, она подозревала, что воспоминания об этих часах долго не изгладятся из ее памяти.Сумерки постепенно сгущались, сменяясь более плотными вечерними тенями. В ветвях сосен приплясывали светлячки. Подошел Дасти за своей вечерней порцией, а Рио сменил его на вахте возле стада.– Сегодня быки ведут себя спокойно, – сказал Дасти, накладывая себе жаркого. – Все так мирно, как только можно было бы пожелать.Скунс кивнул:– Мы хорошо за ними смотрим, поэтому не потеряли еще ни одной головы. Сколько нам еще двигаться, босс?Джед сидел чуть поодаль от костра – так, чтобы свет не падал в глаза. В какой-то момент он повернул голову и перехватил взгляд Элизабет. Это длилось не более мгновения, но и этого мгновения было достаточно, чтобы сердце его мучительно сжалось. Он опустил глаза и стал прихлебывать кофе из своей кружки.– Так как же, босс? – допытывался Скунс.– Возможно, с неделю, если погода еще подержится, как теперь, – ответил Джед.– И сколько удастся за них получить?– Можно взять долларов по двадцать за голову. Правда, Сэм сказал, что в Новом Орлеане цены взвинтили до тридцати пяти.Скунс фыркнул:– Нет уж! Пусть кто-нибудь другой стирает себе задницу до кровавых мозолей. Я предпочитаю получить хоть какие-нибудь деньги.Элизабет знала, что если бы не она, то Джед держал бы путь в Новый Орлеан и получил бы самую высокую плату за стадо. Она почувствовала угрызения совести. Это чувство вины было новым для нее и смутило ее. Ей было трудно преодолеть его, как и то чувство, что возникло у нее, когда Джед перехватил ее взгляд. Она заметила:– Я все еще не понимаю, почему вы прилагаете столько усилий, перегоняя скот. В Луизиане и Алабаме много скотоводов, но папа однажды рассказывал, побывав в Нью-Йорке, что не смог найти приличного бифштекса во всем городе. Да и скверный-то стоил не меньше, чем ночлег в гостинице. Так что говядина нужна именно на севере. Готова поручиться, что в Нью-Йорке вы могли бы продать животных по пятьдесят долларов за голову.Дасти застыл с вилкой у рта.– Боже милостивый, миссис Филдинг! Да вы представляете, какой путь надо для этого проделать?Скунс расхохотался:– Тогда бы эти наши лошадки стали просто скелетами, а мы бы целый месяц ползли на брюхе.Дасти кивнул.– Знаете, миссис Филдинг, некоторые пытались проделать такой путь, но дело того не стоит. Слишком велик риск и слишком тяжелый труд. Нужно быть совсем уж отчаянным парнем, чтобы преодолеть такое расстояние.Джед улыбнулся, и, заметив его улыбку, Элизабет почувствовала, как к горлу ее подкатила теплая волна. Она заставила себя снова повернуться к Дасти:– Но ведь вам не обязательно гнать стадо до самого Нью-Йорка. Как насчет железной дороги?Дасти расхохотался:– Покупать билеты для стада коров?!– А почему бы и нет? – настаивала Элизабет. – Разве это не то же самое, что платить агенту, когда грузишь быков на суда?С минуту все молчали – мужчины пытались найти весомый аргумент, способный противостоять женской логике.И вдруг раздался голос Джеда.– Ближайшая железнодорожная станция не так уж далеко отсюда, – сказал он, взглянув на жену.Элизабет смутилась. Неужели Джед обращался к ней?– Так почему бы не погнать стадо к станции? – спросила она.Джед пояснил:– Туда не доберешься. Нет проторенного пути.– Так проложите его. Должны же вы когда-нибудь начать…Джед задумался… Элизабет, появившись на ранчо, все изменила в их жизни. Она даже заставила их ужинать за столом и пользоваться салфетками. А теперь эта женщина придумала нечто… невероятное. Перегон стада по железной дороге! Да, она совершенно не изменилась.Быстро расправившись с первой порцией жаркого, Дасти снова потянулся к котлу. Наполнив свою миску, сказал:– Думаю, что на словах это значительно проще, чем на деле, миссис Филдинг.Элизабет с трудом отвела взгляд от Джеда. Что она прочла в глазах мужа за эти несколько мгновений? И почему ей вдруг захотелось и плакать, и смеяться?Пристально посмотрев на Дасти, она заявила:– Но вы должны попытаться! Скунс покачал головой:– Миссис Филдинг, для вас нет ничего невозможного. Потом вы скажете Господу, как лучше устроить восход солнца и когда.Джед грустно улыбнулся:– Такова моя жена. Она всегда и обо всем имеет собственное мнение, и не важно, знает ли она что-нибудь об этом деле или нет.Воцарилось молчание. Мужчины вопросительно поглядывали на Джеда. И вдруг Элизабет рассмеялась. Рассмеялась так же весело и непринужденно, как в прежние дни. И тотчас же все мужчины оживились и подхватили ее смех.Глядя на них, Элизабет чувствовала: из всех дорогих воспоминаний память об этой минуте останется самой светлой и драгоценной. Как приятно было снова научиться смеяться.И вдруг ее поразила ужасная мысль: „Я никогда больше не увижу их“. Конечно, Элизабет и прежде понимала это, но старалась не думать о расставании. А сейчас она осознала, что никогда уже не увидит Дасти, ставшего ее другом; не увидит Рио, научившего ее готовить и поймавшего для нее дикого кабана. Она никогда больше не увидит никого из этих людей.Наверное, Скунс найдет себе женщину и осядет где-нибудь на собственном ранчо. Дасти, у которого вся жизнь впереди, не станет вечно перегонять чужие стада. А что касается Рио, то для человека с таким природным обаянием и букетом разнообразных талантов возможности безграничны в этой стране отважных первооткрывателей.„Я желаю вам всем, – думала она, – самого лучшего в жизни. Дома, счастья и женщин, которые будут вас любить и станут о вас заботиться“.Но она никогда не узнает, как сложится их дальнейшая жизнь. Она никогда не увидит их снова.А Джед…У нее перехватило дыхание. Взгляд ее обратился к мужу. Он сидел в глубокой тени, и лицо его казалось удивительно грустным. Его она тоже никогда не увидит.Элизабет опустила глаза. Ей казалось, она вот-вот задохнется. Больше она не могла сидеть спокойно, глядя на него, не могла сидеть так близко от него. Не могла притворяться и делать вид, что ничего не произошло, что ничего не изменилось. Изменилось все, и она не могла больше оставаться на месте.Не говоря ни слова, Элизабет поднялась на ноги и удалилась от костра.Прошло минут десять, возможно, и все двадцать, и наконец она услышала легкие шаги. Элизабет стояла, прислонившись к сосне, смотрела, как сгущается тьма, как из леса выползает ночь. Ей не надо было оборачиваться, чтобы понять, кто к ней приблизился. Это было нечто такое, что жена постигает мгновенно и инстинктивно, – шаги мужа, биение его сердца, когда ее щека оказывается прижатой к его груди, а его тяжелое дыхание пробуждает ее даже от самого глубокого сна… Она способна была почувствовать приближение Джеда, потому что была его женой.Странно, но она не могла плакать. Ей хотелось заплакать, но слезы не шли. У нее возникло ощущение: она давно уже знала – и знание это гнездилось где-то в самой глубине ее души, – что судьба приведет ее сюда, под эту сосну. И знала, что к ней подойдет Джед и остановится в двух шагах, остановится и скажет слова, которые ничего уже не смогут изменить.Однако она заговорила первая, и в голосе ее были грусть и нежность:– Прежде я не понимала, а теперь знаю, какая жизнь зовет и влечет тебя. – Элизабет подняла глаза к небу и, увидев свою „одинокую звезду“, мерцавшую меж ветвей сосны, улыбнулась ей. – Это так… Кажется, что есть только звезды и звуки ночи и больше никого, ни одной живой души. И каждый день ты будто рождаешься заново, и каждый день тебе дается еще один шанс в жизни попытать счастья. Когда же ты оглядываешься назад и видишь следы, которые оставил на этой земле, то это… Не знаю, как выразить, но мне кажется, это дает тебе ощущение силы и делает тебя частью чего-то очень важного.Она повернула голову и, взглянув на мужа, продолжала:– С моей стороны было глупо думать, что ты можешь стать фермером.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32