— Охотно верю, — сказал врач, подходя к кровати. — Добрый вечер, полковник. Не ожидал увидеть вас в такой форме. Вы вернули мне веру в чудо.
Грант посмотрел на него, потом перевел взгляд на повеселевшее лицо Луиса.
— Добрый вечер, — ответил он подчеркнуто холодно.
— Вы должны простить полковника, — засмеялся Луис. — Мы как раз обсуждали ангельское терпение Элеоноры, захотевшей лечить его по-своему. И поскольку все утро она занималась с Грантом рукоделием, он сейчас не в настроении.
— Рукоделием? — сурово спросил врач. — Дайте-ка посмотреть.
Вмешалась Элеонора:
— Я бы хотела, чтобы он сначала доел бульон. Впервые за два дня полковник Фаррелл начал есть.
Доктор Джоунс остановился, скрестив свой взгляд со взглядом чистых зеленых глаз Элеоноры, затем коротко кивнул, огляделся, нашел стул и уселся ждать.
— Прекрасная работа, — признал он, возвращая на место повязку. Даже бегло взглянув на рану, доктор Джоунс не смог не оценить старания Элеоноры.
В ответ на слова хирурга Элеонора рассказала ему об отце.
— Ну что ж, могу повторить лишь то, что сказал вчера. Полковнику Фарреллу повезло. Я сам должен был сделать то, что сделали вы. Но мне предстояли две ампутации, и один больной со сломанной ногой ждал меня в госпитале. К тому же сообщили о схватке на границе с Коста-Рикой. И вчера поздно вечером привезли восемь раненых, из которых пятеро в тяжелом состоянии.
— А я думала, у нас мир, — ответила Элеонора.
— Да, мир, — иронично сказал доктор Джоунс. — Но пограничники в Гондурасе и в Коста-Рике не отказывают себе в удовольствии пострелять друг в друга. То и дело патруль обнаруживает, что нарушается граница, и все снова летит к черту. Тогда-то мы и получаем раненых. И только один Бог знает, сколько еще будет раненых, если состоится большое сражение. Вы знаете, что у этих так называемых Бессмертных было шестьдесят ран на пятьдесят человек в последней небольшой схватке? Таков результат тактики Уокера. Открытый бой, который ему так нравится, действительно романтичен, в определенном смысле эффективен, но он может быть очень опасен, когда враг предпочитает другую тактику.
— О, вы осмеливаетесь критиковать военный гений нашего генерала? — спросил Луис с притворным негодованием.
Доктор Джоунс пожал плечами.
— Трудно спорить с победителем, но я бы предпочел, чтобы он больше заботился о людях.
— Дело не в том, что он не заботится, — вмешался в разговор Грант. — Просто какие-то вещи он ценит выше, чем человеческую жизнь.
— В каких-то случаях идеалисты — прекрасные люди, — проворчал хирург, — но это не тогда, когда они ответственны за жизнь других людей.
— Я думаю, что вы, доктор Джоунс, сами идеалист. Иначе бы вас не было здесь, в Никарагуа, — сказала Элеонора.
— Что касается меня, то я просто дурак, — ответил он.
Когда врач собрался уходить, Элеонора встала, чтобы проводить его до двери, а потом, повинуясь его знаку, вышла с ним на галерею, к лестнице.
— Нужно оберегать покой полковника. Хотя мне это никогда не удавалось. Ему нужно побольше жидкости. Когда попросит, можно дать твердую пищу. Насколько я могу судить, это случится скоро.
Доктор продолжал давать указания по уходу, хотя Элеоноре показалось, что сам он думает о чем-то другом. У лестницы он остановился.
— Положение в госпитале меня очень беспокоит. Наши работники все вроде Педро. Их набрали из местных. Они, конечно, хорошие парни, но неумелые, и язык для них проблема. А раненые все прибывают. И я вижу, что растет военное сопротивление Уокеру и демократии. Думаю, эти столкновения на границе — не случайность. Но Уокер не слушает. Он хочет, чтобы длился мир, хочет здесь закрепиться. Он никогда не слушает того, чего не желает услышать. Но дело не в этом… Я был бы вам очень благодарен, если бы вы нам помогли. И вы, и другие женщины, говорящие по-английски. Любой покажет, как пройти к госпиталю, а там просто спросите меня.
Большего, чем подумать об этом предложении, Элеонора не могла пообещать. Так что доктору Джонсу пришлось этим удовлетвориться. Наблюдая, как он вприпрыжку спустился по лестнице, она подумала, что вряд ли он остановится на этом. В его идее был определенный смысл. Но сейчас у нее другие задачи, которые ей надо решать в первую очередь. И, тут же забыв о докторе и его предложении, она вернулась к больному.
Гранту становилось лучше. В первое время он много спал, а когда и бодрствовал, его настроение было разным — от буйного до покорного. И последнее еще больше настораживало. Он лежал, наблюдая за каждым движением Элеоноры, пока она не приходила в смущение. Иногда по ночам Элеонора вставала с постели и шла в его комнату, нащупывая путь во тьме по галерее, чтобы убедиться, что с ним все в порядке. Часто, стоя возле его кровати, она думала, что, как бы тихо она ни входила, ее присутствие всегда будит его. Элеонора не хотела показывать, что она беспокоится, ведь он и так это знал.
Из посетителей допускался только Луис. Постепенно посланцы из Дома правительства перестали приходить, и самые важные вопросы передавали через подполковника. Со временем Элеонора научилась доверять его суждениям — о чем можно спрашивать Гранта в каждом конкретном случае. Испанец обладал внутренним так-том, основанным на хорошо скрываемой чувствительности, позволявшей не переутомлять друга. Постепенно оба мужчины стали перебираться для работы от кровати к столу. Когда Луис был рядом с Грантом, Элеонора могла расслабиться и заняться всякими мелочами, до которых раньше не доходили руки, например, своим скудным гардеробом, или помыть волосы, сходить на рынок, чтобы купить что-то особенное, что ей хотелось приготовить.
Во время одного из таких выходов на рынок она встретила Мейзи и пригласила ее в дом на чашку кофе. Когда они устроились с кофе в патио, Элеонора стала расспрашивать о делах труппы.
— Все идет прекрасно, — сказала Мейзи. — Сейчас все взбудоражены новой пьесой. Премьера послезавтра, и если Грант будет хорошо себя чувствовать, вы обязательно должны прийти и посмотреть. А если вдруг доведется увидеть генерала, замолви за нас доброе слово. Все будут в восторге, если он придет. Я не думаю, что это повредит нашей театральной кассе.
— Я попытаюсь, — сказала Элеонора неуверенно. — Но я не думаю, что в данный момент генерал мною доволен. Я не пустила его к его любимому офицеру.
— Не могу себе представить, как ты осмелилась. Я до смерти боюсь этого человека.
— Ну, я не думаю, что смогла бы, если бы он явился лично, но надеюсь, этого не случится: генерал, может быть, и эгоист, но достаточно разумный эгоист. И если он в состоянии понять, насколько Грант болен, он не станет его беспокоить.
— Похоже, он тебе нравится.
— Пожалуй.
— Такая холодная рыба?
— Как ты можешь так говорить о человеке, которого его же подчиненные называют Дядя Билли? Человеке, который содержит любовницу, да еще такую претенциозную особу, против собственных же принципов?
— Мужчинам свойственно следовать за кем-то. А любовниц они, случается, берут по разным причинам, не только по душевной близости.
— Предположим, что так, — кивнула Элеонора, проводя пальцем по краю кофейной чашки. — Но он все равно мне нравится. В нем есть шарм, он смелый человек. Мужественный, и у него есть характер. А о большинстве мужчин такого не скажешь.
— Дорогая Элеонора, не сочти меня циничной, но поверь мне, женщина, которая ничего не ожидает от мужчины, этим его и привлекает.
— Прекрасно, — съязвила Элеонора. — А тогда что ты ожидаешь от Джона Барклая?
— Кольцо, — откинувшись назад и ожидая ответной реакции, сказала Мейзи.
— Ты имеешь в виду замужество?
— А почему бы и нет?
— Я просто удивляюсь. Он, как мне кажется, не относится к тому типу людей, которому бы я… ты…
— Потому что он небогат? Деньги значат что-то только тогда, когда нет ничего другого.
— Другого…
— Уважения, симпатии, общих интересов.
Они обе старательно избегали слова «любовь».
— И ты думаешь, что будешь счастлива?
— Настолько счастлива, насколько я имею на это право. Почему бы нет? У меня будет Джон, его труппа как семья, и… я буду почти уважаемая женщина. Я могла бы даже сделать карьеру актрисы.
— Здесь, в Никарагуа?
— Или в Новом Орлеане, Сан-Франциско, Мобиле, Чарльстоне, даже в Бостоне или Нью-Йорке. Все, что надо, — это превратить группу актеров в театральную труппу.
— Я уверена, уж тебе-то это удастся.
Мейзи рассмеялась. Какое то время они молчали, глядя на утопающее в солнечных лучах патио, где стайки желтых бабочек трепетали крылышками, перелетая с одного терракотового цветочного горшка на другой. Когда они вспорхнули с розовато-лиловых цветов растения, ползущего по стенам, словно легкое облачко, Элеонора снова заговорила:
— Несколько дней назад мне сделали новое предложение.
— Что? — потянулась Мейзи, ее глаза превратились в щелочки, и она стала похожа на большую кошку.
— Работать в госпитале.
Мейзи застыла.
— Ты не приняла предложение?
— Я не могу. Во всяком случае сейчас.
— Ты понимаешь, что это значит?
— Насколько я понимаю, им нужна помощь, — сказала Элеонора, уязвленная тоном Мейзи.
— Нет, моя кисонька. Врачи, приглашая женщин работать в госпитале, имеют в виду только одно. Предполагается, что мы, повидавшие изнаночную сторону жизни, не будем шокированы ничем из того, с чем придется столкнуться. Предполагается, что вид обнаженных мужчин нам не в новинку.
— Но моя мама работала с больными… — запротестовала Элеонора.
— С женщинами и детьми. Я уверена. Да еще вместе со своим мужем. Но то, что предлагают тебе, это темные грязные комнаты, битком набитые больными, искалеченными мужчинами, вшивыми, прикованными к постели, засиженными мухами, тонущими в собственном дерьме.
— А ты что, уже была в госпитале? — спросила Элеонора, у которой от услышанного зашевелились волосы. — Ты все это видела и даже не попыталась помочь?
— Помочь? А ты представляешь, как там надо гнуть спину? И кто может с этим справиться? Если даже и сможешь выдержать это зрелище и эту вонь?
— Не правда. Несколько месяцев назад газеты писали про одну англичанку, которая поехала работать в военный госпиталь в Крым, доживать за солдатами. Я забыла ее имя, но она была леди, а вовсе не проститутка.
— Найнтингейл ее зовут. Я еще, помню, подумала, что такое имя хорошо смотрелось бы на афише. Очень трогательно, но это было в России. В этом же тропическом климате женщина может не только упасть в обморок, но и просто умереть при виде военного лазарета. В ранах ползают черви, Элеонора, руки и ноги на жаре распухают, открытые раны кровоточат, люди мрут от воспалений, как мухи. В это трудно поверить.
— И однако предполагается, что больные должны выздоравливать даже в таких условиях. Ничего удивительного, что те, кто могут, стараются держаться подальше от госпиталя.
— Да, во всех жарких странах такие госпитали.
— Но не у моего отца. А ведь лето в Новом Орлеане похоже на здешнее.
— Но это, видимо, было для высшего слоя, для тех пациентов, которые могут позволить себе другие условия, для тех, у кого есть собственные слуги.
Элеонора нахмурилась.
Мейзи говорила правду. Но вместо того чтобы разубедить, слова Мейзи, наоборот, разожгли ее решимость. Несмотря на то что доктор Джоунс достаточно убедительно изложил свою просьбу, она и не думала, что нужда действительно так велика.
Чашки опустели, и Элеонора снова наполнила их.
— А ты ничего не слышала о Жан-Поле? — спросила она как бы невзначай, хотя понимала, что Мейзи не обманешь.
Мейзи опустила ресницы, покрытые золотой пыльцой.
— Я надеялась, что ты не спросишь.
— Он, что… С ним опять что-то?
— Неофициально. За что ты можешь поблагодарить своего испанского друга наверху. Я видела людей из отряда Ларедо, ведущих Жан-Поля к месту его проживания. Несколько раз.
— К месту проживания? — спросила Элеонора, не глядя в глаза собеседницы.
— Он ушел из барака, чтобы освободить место для новых рекрутов. Для исполнения его обязанностей неважно, где он спит и с кем.
— Что ты имеешь в виду?
— Я так и думали, что ты не знаешь, — вздохнула Мейзи. — Ненавижу сплетничать.
— Пожалуйста, не думай о себе так. У меня нет другого способа узнать, если никто не расскажет. И я понимаю, трудно ожидать, что Жан-Поль поймет, почему я сюда вернулась. Но я ведь его так и не видела с тех пор, как мы встретились в театре.
Мейзи кивнула.
— После стычки с полковником твой братец стал своего рода знаменитостью. У каждого человека, занимающего высокое положение, есть враги, которые всегда рады видеть его беды и поражения. Эти люди так вскружили голову Жан-Полю, что он теперь даже гордится своим поступком. И больше других одна женщина, эта черноволосая никарагуанская мегера, которая, похоже, ненавидит Уокера, полковника и вообще всех, кроме Жан-Поля. Ее зовут…
— Ее зовут, — сказала Элеонора медленно и совершенно уверенно, — Хуанита.
Глава 11
Хуанита. Та женщина, которая была любовницей Гранта и поцарапала ее, женщина, которую Грант сбросил с галереи. Нет ничего удивительного в том, что она затаила зло. Однако для женщины ее типа довольно странно выбирать для мести такие окольные пути. И тем не менее, что это еще, если не месть? Ее связь с Жан-Полем мало похожа на случайность, слишком уж это тонко и хитро, чтобы быть случайностью.
После того как Мейзи простилась, Элеонора медленно прошлась вдоль патио, размышляя. Да, у Хуаниты есть причины поступить именно так. На плитках, по которым она ступала, лежали опавшие цветы — оранжевые, похожие на граммофонные раструбы. Она остановилась, чтобы поднять их, но услышала наверху стук двери. Элеонора выпрямилась, увидела Луиса, торопливо шагавшего по галерее, и направилась к нему навстречу.
— Уходите так быстро? — спросила она, взявшись за перила лестницы. — Я думала, вы останетесь на ленч.
— Ждут дела, и очень срочные, — улыбнулся он, собираясь обойти ее.
— Луис.
— Да, Элеонора. — Он остановился, встревоженный ее тоном.
— Почему вы ничего не сказали мне о Жан-Поле?
— Я… Подумал, что у вас и так достаточно причин для волнения. Разве я не прав?
Она хмуро покачала головой.
— Я бы что-то сделала, пошла к нему, объяснила.
— Вас беспокоит, что вы с братом так далеки друг от друга и душой, и мыслями? Но это естественно. Вы не можете всю жизнь сохранять те же отношения, что в детстве.
— Конечно, но я… единственная, кто у него есть.
— Да, так было до сих пор. А теперь у него есть Хуанита… Ах да, начинаю понимать. Вас это беспокоит?
— Она хочет его использовать.
— А он — ее. Такова жизнь.
Элеонора вскинула ресницы.
— Мне не нужна лекция о суетности мира. Что-то, наверное, можно сделать.
Он мягко взял ее за руку.
— Извините, если я не оправдываю вашего доверия. Но здесь ничего не сделаешь. Он должен учиться на своих ошибках, как и вы — на своих.
Поднеся ее руки к губам, он поцеловал их и отпустил, печально улыбнувшись, затем поклонился и легкой походкой ушел. Элеонора еще долго слышала звон серебристых шпор, даже когда он исчез из вида.
Подобрав юбки, она стала подниматься по лестнице. Уже почти дойдя до самого верха, Элеонора подняла глаза и увидела Гранта, стоящего в дверях комнаты и держащегося рукой за косяк. Лицо его было хмурым, и это показалось ей дурным предзнаменованием. Потом она заметила, что он смотрит мимо нее, туда, где только что они стояли с Луисом. Секунду поколебавшись, она продолжила путь наверх. Грант перевел взгляд на нее, наблюдая, как она подходит, пропустил Элеонору перед собой в комнату и вошел следом.
Стол был завален грудами бумаг и книг, с которыми он работал. За время болезни у него накопилось много дел. Повязка из черного муслина свободно болталась вокруг шеи. С каждым днем Грант пользовался ею все реже. Когда он склонился над бумагами, его волосы, отросшие за время болезни, черным крылом упали на лоб. Элеонора, подошедшая поднять стопку бумаг, свалившихся на пол, и забрать пустые стаканы, с трудом удержалась от желания протянуть руку и убрать эту прядь.
Скрип пера Гранта сперва замедлился, а потом смолк.
Он взглянул на нее.
— Элеонора.
Голос его был тих и робок, будто ему нравилось само звучание ее имени.
— Да? — ответила она, повернувшись к нему, держа стаканы со следами липкого лимонада на стенках.
— Почему? Почему ты вернулась?
— Ты сам должен понимать, — ответила она осторожно. Оп бросил перо и повернулся на стуле.
— Нет, объясни мне.
— Я чувствовала… что обязана.
— Почему?
— Потому что ты пострадал из-за меня.
— Но я предпочел бы думать, что это причина для злорадства, а не для жалости.
— Жалости? — спросила Элеонора, вскинув голову. — Я никогда не жалела тебя.
— Нет? Тогда, если ты не леди Бауинтифул, исполняющая миссию милосердия, какого черта ты тут делаешь?
Элеонора открыла было рот для ответа, но не нашла слов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42