Зюлейка вернулась домой, влезла на крышу, забралась под кошму и до утра лежала неподвижно, сжимая в руке флакон, который дал ей Амир. Мысли были тяжелыми; мрачными, как грозовые тучи, а в сердце будто шевелились щупальца каких-то гадких, липких тварей.
На рассвете пришлось подняться. Ноги были как ватные, руки дрожали. Девушка привычно молилась Аллаху, не понимая, что говорит. Губы шевелились, шептали слова, а разум замер, скованный невидимым льдом. Воля Амира была страшна, но она, Зюлейка, должна ее выполнить, чтобы спасти, свою жизнь. Если дядя и тетя узнают о том, что произошло, они вышвырнут ее из дому и ей некуда будет пойти. Любой мужчина получит право сделать с ней все, что захочет. Ей придется вести жизнь отверженной, падшей, опозоренной женщины. В Багдаде было немало людей, влачивших убогое существование в поисках пристанища и пропитания, перебивающихся случайными заработками. Их жизнь была более жалкой, чем жизнь бесправных рабов.
Девушка уединилась в одной из комнат, тайком достала флакон, плеснула содержимое в чашку с водой и осторожно понюхала жидкость. Нужно решиться и выпить. Через какое-то время новая жизнь навсегда покинет ее тело. Зюлейка представляла, как это должно произойти. Наверное, будет больно. Но разве может стать больнее, чем* сейчас, когда каждая мысль, каждый удар сердца причиняет нестерпимые муки!
– Где ты, ослица? – послышался голос Надии. – Что ты там делаешь? Отлыниваешь от работы! Ты что, забыла? Пора нести дяде обед!
– Я здесь! Не забыла! Сейчас приду! – отозвалась Зюлейка.
Она с трудом узнала собственный голос.
Надо принять средство, а потом идти к дяде. Когда оно подействует, нужно где-нибудь спрятаться и переждать, пока все не закончится. Потом придется что-то соврать.
Внезапно у девушки закружилась голова. Рука дрогнула, и часть жидкости пролилась на глиняный пол. Мгновение Зюлейка смотрела на темный ручеек, после чего медленно вылила содержимое чашки и обратилась к ребенку, который был в ней песчинкой, крохотным зернышком, сокрытой во мраке звездой.
– Я только что уничтожила твою смерть.
Глава V
В последующие минуты и часы Зюлейка укрепилась в желании сохранить ребенку жизнь. Она принялась вспоминать свое прошлое, о котором прежде не задумывалась. Девушка думала об отце, беспечном человеке, не заботившемся о семье, о матери, которая бросила маленькую дочь на произвол судьбы, сбежала с чужим мужчиной и погибла.
Она шла по багдадским улицам и видела деревья с блестящими, словно отлакированными листьями, которые выглядывали из-за высоких белых стен с изящными прорезями ворот, узорами из разноцветных изразцов, ярких и длинных, как ковровая дорожка. Над оградами вздымались особняки со стрельчатыми арками, узкими окнами и мозаичным покрытием стен. В них жили важные мужчины и прекрасные женщины – они одевались в шелка и ели на серебре.
Зюлейка видела и другие дома, сплетенные из пальмовых циновок, обмазанные глиной и покрытые тростником. В этих кварталах пахло помоями, нечистотами, дымом, грязью. Вокруг суетились оборванные, растрепанные женщины, бегали чумазые, тощие, голые дети.
Два противоположных, разных, на первый взгляд никак не связанных друг с другом мира. А где ее мир? Где ее настоящий дом?
Зюлейка остановилась. Она должна сохранить способность радоваться жизни и, что бы ни случилось, принимать ее такой, какая она есть. Если уж она сама выбрала этот путь, значит, нужно идти до конца. Не сдаваться, не бояться и ни о чем не жалеть.
Девушка выпрямила спину и ускорила шаг. Она выносит и родит ребенка. Только надо сделать так, чтобы окружающие как можно дольше не замечали происшедших с ней перемен.
Она дошла до лавки и отдала дяде обед. У Касима было хорошее настроение, и он решил поболтать с племянницей.
– Ты стала совсем взрослой, Зюлейка. Похорошела и расцвела! Пора подыскать для тебя жениха.
Девушка вздрогнула и потупилась.
– Я не хочу замуж, дядя.
Касим рассмеялся.
– Напрасно. Не век же тебе выслушивать упреки Надии!
В это время в лавку вошел покупатель, дородный господин в роскошных одеждах. Касим бросился к нему. Мужчина попросил показать женскую обувь и, перебирая туфли, исподволь разглядывал Зюлейку. Взгляд был обжигающий, тяжелый, пронизывающий насквозь. Девушка содрогнулась от неприятного чувства. Почему он так смотрит?
– Я возьму три пары туфель красного сафьяна, расшитых стеклярусом, и еще две синего шелка с бисером, если ты сбавишь цену. И покажи мужские сандалии, только выбери самые прочные.
Касим выполнил просьбу покупателя, и тот склонился над товаром.
Воспользовавшись паузой, дядя отослал Зюлейку домой, и она поспешно покинула лавку.
Когда девушка скрылась из виду, покупатель поднял голову и спросил:
– Твоя дочь?
– Племянница.
– Сколько ей лет?
– Скоро шестнадцать.
– Просватана?
– Пока нет.
– Где ее родители?
– Они давно умерли. Мы с женой воспитываем Зюлейку с двухлетнего возраста.
– Это хорошо.
– Хорошо? – Касим удивленно поднял брови. – Почему, господин?
Мужчина оглянулся. Поблизости никого не было, и он сказал:
– У меня мало времени, потому буду говорить прямо. Я поставляю девушек для богатых гаремов. Покупателей много: из Хиджаза, Бахрейна, Йемама, других провинций халифата. В основном по ту сторону пустыни – там ценят багдадских красавиц. Они становятся наложницами состоятельных людей и живут в роскоши. Необязательно, чтобы девушка была образованна и имела высокое происхождение. Главное – внешность. Твоя племянница очень красива. Я дам за нее тридцать дирхемов.
Касим озадаченно молчал. Для такого человека, как он, тридцать дирхемов – большие деньги. Касим понимал, почему мужчина обратился именно к нему. Далеко не всякий отец отдаст своего ребенка в чужие руки, продаст его, словно товар, доверит родную кровинку незнакомому человеку, дабы он навсегда увез ее в неведомые края! А племянница все же не дочь.
– Не отвечай сразу, подумай, – сказал покупатель, забирая туфли. – Я приду позже. Мой караван отходит через четыре дня. Мне удалось добыть пять девушек, и теперь приходится их наряжать, чтобы смотрелись достойно. Твоя племянница выглядит как принцесса без всяких украшений – потому я и предлагаю такую цену.
Он ушел, а Касим долго не мог прийти в себя. Кто знает, удастся ли выдать Зюлейку замуж? Пока за нее никто не сватался, хотя она достигла соответствующего возраста и была хороша собой. Дурные слухи разносятся быстро – история Джафара и Лейлы была хорошо известна в квартале, их до сих пор вспоминали с осуждением и неприязнью. А Надия всегда говорила, что порвет на себе одежду зубами, но не позволит мужу дать за девчонкой большое приданое.
– Мы и без того кормим и поим ее целых четырнадцать лет! – повторяла она.
Касим вернулся домой поздно вечером. Жена подала ему ужин. Багровое солнце скрылось за горизонтом, и огонь очага сиял посреди двора золотым цветком. Прохладные вечера Касим любил проводить на улице, отдыхая после жаркого дня. Он долго сидел, бесстрастно глядя на огонь, медленно зачерпывая плов, не спеша отправляя в рот и неторопливо жуя. Потом спросил жену:
– Где Зюлейка?
– Отправилась спать, лентяйка! Сказала, что у нее болит голова! Она вроде как поглупела за последнее время, к тому же еле двигается – от нее нет никакого толку!
– Пора выдавать ее замуж. Женщина презрительно скривила губы.
– Кто ее возьмет! Все помнят, какими были ее родители! Ты еще намучаешься с ней!
– Послушай, Надия, – промолвил Касим, поднимаясь с места, – мне нужно с тобой кое-что обсудить.
Он рассказал жене о разговоре с покупателем и его предложении. У Надии загорелись глаза.
– Тридцать дирхемов! Это большие деньги! Надеюсь, ты согласился?
– Я сказал, что подумаю. Зюлейка – живой человек, а не пара башмаков! – с упреком произнес Касим.
– Разве ей будет плохо в гареме? – нашлась Надия. – Станет жить в роскоши, какой никогда не видать моим дочерям! Если тот мужчина дает тебе тридцать дирхемов, значит, сам получит за девушку не меньше ста! Подумай, как должен быть богат человек, способный заплатить такие деньги за простую девчонку!
– Мне нужно сказать Зюлейке правду. Посмотрим, что она ответит, – заявил Касим.
– Пусть попробует отказаться! – воскликнула Надия и заметила: – Главное – не говорить ей про деньги.
Едва утренний свет омыл округу и солнце начало торжественное восхождение к зениту, тетка растолкала Зюлейку и велела девушке спуститься во двор.
– Дядя хочет сказать тебе что-то важное. Иди скорее, не то ему пора в лавку!
Прежде чем начать разговор, Касим окинул пристальным взглядом заспанное лицо племянницы, ее стройное тело, едва прикрытое полотняной рубашкой с разрезами по бокам. Зюлейка сонно моргала и вздрагивала от прохладного утреннего ветерка. Да, она была красива яркой, свежей, радующей глаза красотой. Но… Никому не известно, станет ли ее красота залогом счастья. Человеческая судьба подобна дороге над пропастью в темную ночь. Только Аллах знает, что уготовано этой девушке!
Касим поведал Зюлейке о предложении незнакомого господина. Следуя совету жены, умолчал о деньгах, говорил только о том, что ее отдадут богатому человеку и у нее будут дорогие украшения и наряды. По мере того как он продолжал свой рассказ, глаза девушки наполнялись горечью и мукой, губы тревожно сжимались, а тело пробирала волнующая дрожь. Едва Касим умолк, она умоляюще сложила руки.
– Дядя, прошу, не отдавай меня этому господину!
– Почему? – растерялся Касим.
– Я боюсь покидать твой дом! Я не хочу жить у чужих людей, я желаю остаться с вами!
Надия подскочила к Зюлейке и больно дернула ее за волосы.
– Четырнадцать лет ты живешь здесь из милости! Сколько ты съела хлеба, выпила молока, и все без пользы! Сколько денег потрачено на твою одежду и обувь! Думаешь просидеть на дядиной шее до конца жизни? – И обратилась к мужу: – Не слушай ее, Касим! Пусть тот человек забирает ее навсегда! Я больше не хочу ее видеть! Неблагодарная тварь!
– Я не могу заставить ее, Надия.
– А я – могу! Что она понимает, эта девчонка! Я изобью ее палкой, слышишь, уморю голодом, сживу со свету!
Касим покачал головой. Зря он сказал жене про тридцать дирхемов. Теперь она вряд ли успокоится. Зюлейке придется несладко. Улучив момент, он шепнул девушке:
– Я целый день в лавке – у Надии развязаны руки. Она станет измываться над тобой, и я не сумею ей помешать. Подумай, дочка. Может, и впрямь будет лучше, если ты уедешь?
– Я не хочу, – глухо произнесла Зюлейка.
В последующие дни тетка изводила девушку, вымещая на ней свою злость, а дядя тайком увещевал, пытаясь заставить племянницу изменить решение. Надия запретила девушке есть вместе с семьей, прогнала с крыши, велев ночевать в саду. Оскорбляла, толкала и била.
Зюлейка понимала, что дядя разочарован, и это было хуже, чем открытая ненависть тетки. Что будет, когда они узнают о ее беременности? Девушка боялась даже думать об этом. Касим всегда был добр к ней, а она не оправдала его ожиданий. Из-за ее позора над ним станет смеяться вся улица, он может потерять покупателей. Едва ли дяде удастся удачно выдать замуж своих дочерей: тень ее поступка упадет и на них. Рано или поздно ее заставят покинуть дом Касима, и лучше сделать это сейчас, пока никто не знает правды, пока окружающие считают ее порядочной девушкой. Ей придется самой отвечать за то, что она натворила, нести это бремя – часть ее судьбы и воли Аллаха – одной.
На исходе третьего дня Зюлейка сказала Касиму:
– Дядя, я передумала. Я согласна.
Амиру всегда нравился кабинет отца. Он помнил, как приходил сюда в раннем детстве и смотрел на Хасана. Тот сидел за резным столиком с каламом в руке и о чем-то думал. Перед ним обычно лежал лист бумаги и стоял оплетенный узорами медный сосуд с двумя небольшими ручками у изящного узкого горлышка, полный прохладительного напитка.
Помещение озаряло пламя чеканной лампы, подвешенной к потолку на длинных цепочках; тени расползались по углам, свет переливался и плясал на узорах ковров, растекался по гладкой поверхности мебели дорогого палисандрового дерева.
Отец казался Амиру мудрецом, который предавался размышлениям и записывал важные мысли, приходившие ему в голову в сумерках позднего вечера. Увидев сына, Хасан с улыбкой откладывал перо, усаживал мальчика к себе на колени и ласково гладил его по голове своей тяжелой и теплой рукой. Он рассказывал Амиру увлекательные истории из жизни Багдада или сказки о смелых мореходах, злых духах и прекрасных небесных девах.
А за стеной поджидала мать, которая нашептывала мальчику: «Только ты его настоящий сын, его единственный наследник, слышишь! Этот безродный никогда Ничего не получит, клянусь всем, что мне дорого!»
Сейчас отец говорил:
– Ты осмелился оскорбить мои желания, решил ослушаться моей воли захотел посмеяться надо мной! Я отказываюсь от тебя и лишаю права наследовать мне. Отныне у меня нет другого сына, кроме Алима. Мое имя, должность, имущество будут принадлежать ему. У тебя нет совести, значит, нет ничего. Единственное, что я могу для тебя сделать, – отправить в Хорасан, как было условлено. Надеюсь, что в Мервском оазисе, на службе у принца, у тебя не останется времени для безумных похождений. Возможно, ты сумеешь заработать на пропитание и наконец-то поймешь, как должно жить честному человеку. Пусть Аллах будет милостив и направит тебя на истинный путь.
За стеной Зухра ломала руки, мысленно заклиная Амира пасть в ноги отцу и молить о прощении. Но тот произнес, не сгибая спины и твердо глядя в глаза Хасана:
– Я не собирался смеяться над тобой. Я не желал нарушать твою волю, я следовал своей. Мне понравилась эта девушка, я тоже хочу на ней жениться. Я не считаю твое решение справедливым, отец, и думаю, что когда-нибудь ты о нем пожалеешь!
Лицо Хасана оставалось спокойным, дыхание – ровным. Только пальцы нервно крутили, ломали перо. Он угадывал помыслы сына, чувствовал его зависть, видел в глазах огонь ненасытных, темных желаний. Амир совершил шаг к открытой вражде с родным отцом столь же осознанно и твердо, как это сделал бы воин, идущий навстречу неминуемой смерти.
Выйдя из кабинета отца, молодой человек увидел младшего брата, который дожидался своей очереди. Нездешние, светлые глаза Алима смотрели на Амира без осуждения и торжества, с наивным изумлением, как на диковинку. Его душа была чиста, мысли легки, он был по-детски предан отцу; этот мальчик еще не познал ни любовных томлений, ни чувства соперничества, не вкусил яда ревности, не был ранен сознанием несбывшихся надежд.
– Что смотришь? Клянусь, когда-нибудь я до тебя доберусь! Мы еще встретимся – не в этом доме, а где-нибудь в горах, в степи или среди песков, там, где нас будет видеть только Аллах! Тогда я тебя уничтожу, – грубо произнес старший брат.
– За что? – прошептал Алим.
– Ты получаешь то, что должно достаться мне, ты возвышаешься не по праву! Ты – ничтожество, сын рабыни!
– Я – сын своего отца.
Ответ юноши был полон достоинства и непривычной твердости. Прежде Алим испытывал неуверенность перед старшим братом, но теперь, похоже, воспрянул духом и расправил крылья. Амир с трудом удержался, чтобы не ударить его.
– Алим! Зайди ко мне, сын! – послышался голос Хасана, и юноша быстро прошел в кабинет.
Амир перевел дыхание. В голове звенела пустота. Сердце неровно стучало, ныло, горело огнем. Он не стал подслушивать, о чем говорят отец и Алим, это было выше его сил. Помедлив, он отправился к матери.
Зухра сидела прямо и неподвижно, так что ни одно из ее многочисленных украшений не колыхалось. Казалось, все эти серьги, подвески, ожерелья, браслеты, крошечные серебряные колокольчики, украшавшие подол одежды, погрузились в трагическое молчание.
– Наконец я избавился от его власти и могу делать все, что захочу! – промолвил Амир.
Торжественные, небрежные интонации скрывали неуверенность, сомнения и страх. Женщина это почувствовала. Аллах покровительствует тем, кто всем своим существом, всем напряжением духа и силой мысли устремляется к цели. Но не в этом случае. Не в этом…
– Это я виновата, Амир. Я подстрекала тебя к соперничеству с отцом, упорно внушала ненависть к брату.
Он склонился перед ней.
– Нет, мама. В этом виновата не ты.
Днем позже, накануне отъезда, Амир повидался с Джамилей. Он долго подкарауливал девушку возле ее дома, пока не увидел, как она вышла вместе с пожилой служанкой и направилась в сторону торгового центра Сукас-Суласа. Женщины шли по узким, полным прохладной тени улицам восточного Багдада, где селилась знать. Молодой человек следовал за ними.
Джамиля шла неторопливой изящной походкой, тончайшие кисейные одежды чувственно обвивались вокруг гибкого стана.
Легко трепетал голубой шелк покрывала, нежно звенели гроздья серебряных украшений, тугие шнурки черных косичек тревожно метались по гибкой спине.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25