— Я забыла…
— Так в следующий раз не забудь, а то я подумаю, что ты сама не прочь побыть со мной наедине! — сказал он и покинул комнату.
Она до последней минуты не верила, что он уйдет, а когда он все-таки ушел, бросилась к двери и заперла ее, хотя было ясно, что он не вернется.
Она не лгала, и, поспешно достав бумагу и чернила, принялась писать письмо Орвилу. Ни словом не обмолвившись о приезде Джека, умоляла позволить ей вернуться, говорила, что все осознала, раскаивается, тоскует, очень любит…
И очень хочет домой.
ГЛАВА VI
Орвил засиделся в кабинете до позднего вечера. Не так уж много было работы, просто его часто отвлекали размышления, мало относящиеся к тому, чем он занимался. В конце концов он отложил бумаги в сторону и дал волю мыслям. Он позволил им некоторое время свободно течь, не одергивая себя и не прерывая, а мысли его все последние дни были заняты лишь одним, точнее, одной. Агнесса, Агнесса, почему же ты оказалась такой? И даже не оказалась, а была, была всегда, просто не стоило, наверное, закрывать глаза на некоторые вещи. Он чувствовал непреодолимую потребность разобраться во всем и одновременно — ясное понимание того, что сделать это сейчас не удастся. Он сам сказал Агнессе: нужно время. Но сам он не хотел ждать.
Поднявшись, открыл шкаф, достал почти полную бутылку коньяка, рюмку и налил себе немного. Если это не поможет ему сейчас, то, по крайней мере, не повредит. Он продолжил свои размышления. В чем, собственно, состоит совершенное Агнессой преступление? Неблагодарность? Но мужчина обязан заботиться о женщине, если любит ее, и ничего не должен требовать взамен. Кроме любви? Значит, он наказал ее за то, что она любила другого и притворялась? Любила ли? Никаких доказательств тому он не получил: то, что она делала, само по себе подтверждением не являлось, мотивом ее поступка вполне могло служить и милосердие, и жалость, и доброта. Агнесса никогда не была бессердечной. Да будь человек последним на земле грешником, Орвил не был уверен, что сам в такой ситуации не подал бы ему глоток воды. Да, именно так, несмотря на все обвинения Джека в его, Орвила, адрес. Орвил задумался: были ли они врагами? Как ни странно, пожалуй, нет. Ни один из них не чувствовал себя в этой ситуации пораженным, и ни один — победителем. Орвил позволил себе легкую усмешку: у него мелькнула мысль о том, что человек такого склада, как Джек, наверное, единственным доказательством истинной любви женщины признает физическую связь, тогда как для него, Орвила, достаточно будет обстоятельств, казалось бы, куда более безобидных. Конечно, приходя в дом к своему бывшему любовнику, Агнесса говорила нежные слова и обменивалась с Джеком взглядами, дающими надежду. А он, ее муж, об этом не знал. Орвил вцепился в обитые черной кожей подлокотники кресла. Быть может, это была и не ревность, а просто боль? Боль души — что может быть страшнее? Они все, наверное, испытывали это, ни один из троих не был счастлив. Орвил подумал: интересно, что бы чувствовал Джек, если б Агнесса вернулась к нему? Торжество победы над ним, Орвилом? Злорадство? И понял, что нет. Этот человек напоминал ему бездомную полудикую собаку, которая огрызается в ответ на пинки прохожих, злобно защищаясь, но сама, усталая и голодная, не нападает и не соперничает ни с кем. Добившись своего, Джек просто забыл бы о нем. Орвил вздохнул. Равнодушие. Вот бы научиться!.. Хотя, пожалуй что, уже поздно.
Орвил наполнил рюмку. Да, они хорошо жили с Агнессой до сего времени — ему не в чем упрекнуть ее, она была любящей женой и матерью. Орвил вспомнил, какой веселой Агнесса казалась прошлым летом, ни за что нельзя было заподозрить, что она думает о другом; может, она и в самом деле о нем не вспоминала? Собственно, не сама она разыскала Джека, он ее позвал! И что это меняет? Орвил поймал себя на желании найти оправдания для Агнессы и встряхнулся. Он солгал, сказав, что найдет другую женщину, ему не нужна была другая. Но и Агнесса, такая, какой она оказалась, нужна не была: Орвил явственно ощущал, как ослабели ее чары. Она перестала быть для него совершенной женщиной. Его женщиной, потому что она его обманула. Орвил вспомнил, что говорил по этому поводу Джек: да, пожалуй, его объяснение годилось, ведь и верно, не очень-то хорошо с ним тогда обошлись, но все-таки дело было совсем не в этом… Духовная измена… Нет, он никогда бы не смог поступить с Агнессой так, как она поступила с ним. Его не устраивало такое положение вещей: когда двое любят друг друга, и один из них что-то скрывает или лжет. И все же душа его не отторгла ее совсем. Он не разлюбил ее, и именно поэтому было так больно.
Орвил беззвучно рассмеялся. Он вспомнил, как Джек предложил однажды выпить вместе, сказав, что есть повод. Теперь можно было бы согласиться, только сейчас, пожалуй, наступил черед отказываться для Джека.
В дверь тихо постучали, так тихо, что Орвил сначала подумал, что это ему только кажется. Он надеялся, что все домашние если еще не спят, то, по крайней мере, разошлись по своим комнатам. Ему не хотелось никого видеть и, тем более, с кем-либо говорить.
— Войдите, — сказал он, когда стук повторился.
— Это я, папа. — Джессика вошла, держась обеими руками за тяжелую дверь. — Можно к тебе?
— Что тебе нужно? — против обыкновения не очень приветливо произнес Орвил. — Уже поздно, иди спать.
— Я на минутку, — ответила девочка. Она, вероятно, рисовала: кисти рук были отмыты от красок, но чуть пониже локтя виднелись два засохших пятнышка, зеленое и синее.
Орвил смотрел на свою приемную дочь, которая, видимо, не собиралась уходить, не сказав ему того, что хотела. Он вспомнил, как почти два года назад она сидела здесь, в кабинете, у него на коленях и болтала с ним. В тот день он привез в дом Рея… Орвил видел, как изменилась Джессика: выросла; повзрослела, если такое выражение было применимо к ее еще столь детскому возрасту. За зиму загар ее побледнел, и ее продолговатое личико и тонкие руки стали еще нежной. Орвил всегда удивлялся, каким необыкновенно чистым и открытым был ее взгляд, весь облик; он усмехнулся с недобрым чувством: вот, а еще говорят, что она похожа на этого…
Как-то сложится судьба такой распахнутой миру души? Хотя это всего лишь начало: со временем ее облик, отраженный в зеркале жизни, исцарапанном и разбитом безжалостными ударами, может исказиться до неузнаваемости. Орвил вспомнил «перерождение» разочарованной, отчаявшейся Лилиан и тут же подумал, что Джессика должна быть сильнее. В этой девочке было много таинственной тишины, могущей обернуться громом. Раньше он, пожалуй, сказал бы «музыкой».
Орвил удивился: странно, но когда он смотрел на Джека, то ясно видел его сходство с Джессикой и Джессики с ним, но когда глядел на девочку, то не находил почти никаких одинаковых черт. Иногда она казалась такой далекой и совсем чужой не только ему, Орвилу, но и тем, кто был ей родным по крови. Словно посреди знойного лета выпал вдруг белый холодный снег… И с Джерри они совсем-совсем разные, ни за что не скажешь, что брат и сестра. Орвилу часто и с неприятным чувством приходилось наблюдать, как люди, впервые увидевшие их семейство, при взгляде на Джессику начинали незаметно для себя озираться, словно искали кого-то еще. Агнессе-то не надо было оглядываться, этот кто-то, по-видимому, всегда незримо присутствовал рядом, вернее, в ее сердце. Он был с ними, между ними…
Женщины — непонятные существа, Бог или Дьявол, кто их породил — и кто их поймет!
Он опять посмотрел на девочку: конечно, трудно позабыть связь, если существует такое вот живое воспоминание!
Он здорово разбередил свою душу, он сейчас не хотел рассуждать здраво, он опирался лишь на свои чувства, а чувствовал, в основном, только обиду и боль.
— Говори, что тебе нужно, — так же сурово повторил Орвил, не предлагая девочке сесть.
— Мисс Кармайкл надо с тобой поговорить, — сказала Джессика, — ты сможешь приехать завтра?
— Мисс Кармайкл? Зачем?
— Она не сказала мне. Она хотела поговорить с мамой, но я ответила, что мама уехала, но можешь приехать ты.
— Ладно, Джесси, — сказал Орвил, — приеду. Иди к себе. Я хочу побыть один.
Джессика замялась: ей хотелось еще поговорить или хотя бы просто посидеть рядом. После внезапного отъезда матери, с которой у нее были доверительные отношения, и непонятной остраненности временно замкнувшегося в себе Орвила она ощущала тревожную тоску одиночества, что усугублялось некоторыми предположениями Рея и случайно услышанными обрывками болтовни слуг.
— Папа, а можно я останусь ненадолго?
Орвил ничего не ответил. Впервые он почувствовал неприязнь к девочке. Джессика была милым, ласковым ребенком, и ему было стыдно, но он ничего не мог поделать с собой. Впрочем, Агнессу он тоже считал непорочной душой, а она… Все ждут от него помощи, сочувствия, поддержки, нимало не заботясь и даже не задумываясь о том, что у него творится в душе.
Внезапно Орвил решился. Сейчас или никогда. Все равно это нужно будет когда-нибудь сделать, но раньше он, по правде говоря, не думал, что у него хватит духу. Он предлагал Агнессе, но она отказалась. Что ж, самое трудное, как всегда, достается ему.
— Джессика, — начал он, — если ты хочешь поговорить… Знаешь, я тоже хочу это сделать. Не знаю, правильно поступаю или нет, но больше не могу держать это в себе.
Он сразу заговорил е ней как со взрослой, хотя она была всего лишь маленькой девочкой, верящей, что куклы, когда играешь с ними, оживают, а в жизни, как в сказках, побеждает только добро.
— Помнишь, в наш дом приехал однажды не знакомый тебе человек и сказал нечто такое, от чего ты плакала, потому что в его слова не хотелось верить? Так вот, тебя обманули тогда, я и мама. Я действительно не твой настоящий отец, тот человек сказал правду.
Джессика стояла молча, не двигаясь, точно пораженная громом, даже глаза ее, уставившись на Орвила, не моргали.
— Все равно ты догадалась бы, может быть, и догадываешься, только стараешься не думать об этом. Ты же помнишь, как я пришел к вам, когда вы еще жили в Хоултоне? Ты появилась у мамы задолго до нашей встречи, потому вы и жили вдвоем, не считая Керби. Она рассталась с тем человеком. — Он помедлил, размышляя, потом сказал: — Не знаю, почему… А мы с ней встретились потом и, — тут он опять запнулся, — полюбили друг друга, поженились. Потом появился Джерри — твой брат.
Орвил умолк, ожидая того, что ему еще предстояло перенести, но, к его удивлению, Джессика, не сказав ни слова, попятилась и бесшумно закрыла за собой дверь. Он хотел пойти следом, но что-то словно пригвоздило его к месту.
Он неподвижно сидел, размышляя. Он не хотел никого обижать, но иначе нельзя было восстановить справедливость, которой требовали от него все эти люди. Беда была в том, что справедливость эту каждый из них понимал по-своему.
Через некоторое время раздался стук, куда более решительный, чем в первый раз, а после, не дожидаясь ответа, в комнату ворвалась Рейчел. Маленькая женщина была сильно взволнована, глаза полыхали пламенем гнева, и даже ноздри раздувались от частого дыхания.
— Ну, мистер Лемб! — сразу, без вступления воскликнула она. — Этого я от вас не ожидала! Вы тут пьете коньяк, а она… (У Орвила мелькнула мысль, что Агнесса была не так уж не права, когда говорила, что слуги в этом доме позволяют себе слишком много). Что вы все сговорились издеваться над этим ребенком?! Что она вам такого сделала, в чем ее вина?! Родилась не от вас?.. Ладно, ваша бессовестная миссис по головам пройдет, не задумается, но вы!.. Можете меня сию минуту уволить, но так и знайте, я вам все выскажу и не позволю губить невинные души!
Орвил поднялся с места. Он хорошо вписывался сейчас в обстановку кабинета: темные драпировки, тяжелая мебель… На столе стояла чернильница в виде львиной головы и бронзовые подсвечники. Отсветы пламени свечей, ограждавшего Орвила от Рейчел, покрывали ярко-желтыми пятнами черную мебель; что-то зловещее таилось в ровных рядах корешков книг на длинных полках, но женщина не испугалась, и она вынесла холодный взгляд темных глаз хозяина дома.
— Кто вам позволил врываться в кабинет подобным образом, мисс Хойл? И что за тон, позвольте вас спросить? Не говоря уже о том, что дела нашей семьи не должны вас касаться, это не подлежит обсуждению!
— Как же нет! — вскричала Рейчел. — То есть да, конечно, но ведь все в вашем доме происходит и происходило на моих глазах! Я ж вас с малых лет знаю! Мистер Лемб, вы же не такой! Неужели вы не могли придумать другого способа отомстить вашей жене?!
Глаза Орвила округлились; резко подавшись вперед, он сдавленным голосом произнес:
— Рейчел, что вы такое говорите, Рейчел?! Отомстить? Да как вы могли подумать!
— Зачем же вы тогда сказали ей, зачем?!
Помолчав, Орвил веско и без сомнения произнес:
— Потому что она должна знать правду.
— Вы думаете, она стала счастливее от этого? — вдруг неожиданно тихо спросила женщина.
— Нет, но, тем не менее, я уверен: чем раньше она узнает правду, тем лучше. Это неизбежно для нее и для меня, поэтому ложь бессмысленна. Особенно теперь. — Тон его был суров и бесстрастен.
Внезапно Рейчел, слегка побледнев, схватилась за сердце.
— Я сяду, мистер Лемб…— еле слышно произнесла она.
Орвил испугался: он сразу вспомнил смерть Олни. И Рейчел тоже, вероятно, была пожилой женщиной, хотя Орвил всегда считал ее человеком средних лет. Да, вот именно всегда: и сейчас, и десять лет назад. Оставаясь маленькой, очень невзрачной, на протяжении всей жизни она словно и не менялась. Выражение «старая дева» не подходило к ней, хотя Орвил знал, что она никогда не была замужем. Средний возраст: такие люди будто бы не бывают молодыми, но и старость, как ни странно, их щадит. Орвил вспомнил Аманду: ту защищала от времени презрительно-холодная красота, так же, как Рейчел ее невзрачность.
— Господи! Рейчел! — Он подвел ее к своему креслу и усадил. — Воды?
Женщина помотала головой, и отдышавшись, сказала:
— Со мной все хорошо, мистер Лемб, но Джессика…
— Я иду к ней.
Джессика сидела на полу в своей комнате, обняв за шею Керби. Она не плакала. Собака посмотрела на Орвила, как тому показалось, очень неодобрительно. Керби давно обосновался в комнате маленькой хозяйки, выжить его оттуда никакими силами не удавалось. Орвил наблюдал со стороны, как трогательно заботились Агнесса и Джессика о своем стареющем друге: Агнесса расчесывала его шерсть, обе следили за тем, чтобы пса вовремя и хорошо кормили, Джессика гуляла с ним в парке и не позволяла Джерри надоедать собаке, однажды даже шлепнула, когда он дергал Керби за хвост, а уж вопрос «Где Керби?» звучал в первые же минуты возвращения девочки из школы. Раньше Орвил не придавал всему этому никакого значения, но сейчас он был так расстроен, что подумал: «Женщина Джека, ребенок Джека, собака Джека. Лучше уже не придумаешь!»
— Джессика. — Орвил наклонился к ней. — Ты совсем не так меня поняла. Да, то, что я сказал тебе, правда, и никуда от этого не денешься. Но я люблю тебя, очень люблю, и это главное.
Девочка пронзительно посмотрела на него: Орвила всегда удивляла эта ее способность так много выразить взглядом.
— Идем, — сказал он и, обняв ее, поднял с пола. Она покорно села вместе с ним на диван. — Видишь ли, ведь кроме родства по крови, существует еще и духовное родство. А оно, я думаю, есть между нами. Я буду рад, если ты, несмотря на то, что теперь знаешь правду, будешь по-прежнему считать меня своим отцом, так же, как я считаю тебя дочерью. И прости, если я обидел тебя, маленькая, прости!
— Это он, — разомкнув губы, произнесла Джессика. — Это все он! — И, мотнув головой, добавила: — Я его ненавижу!
«Слишком поздно, — подумал Орвил, — теперь меня уже не обрадовать этим».
— Нельзя ненавидеть, Джессика, — сказал он. — Никто не может заставить тебя любить, но ненавидеть нельзя.
Слезы закапали из ее печальных глаз.
— Значит, то, что говорит Рей, правда! Что вы поссорились с мамой, и потому она уехала! Из-за него, я знаю… из-за него! Из-за этого человека!
Орвил вздохнул: а они с Агнессой наивно полагали, что удастся все скрыть от детей. И, тем не менее, он произнес спокойно:
— Что такое приходит в голову вам с Реем? Мама же объяснила, почему уезжает!
Но, невзирая на его убедительный тон, девочка воскликнула:
— Она обманула! Я знаю, ты узнал, что она бывает у этого человека, и рассердился!
Орвил остолбенел: раскрывались новые неожиданные подробности.
— Она говорила, что ездит туда? — спросил он, не в силах сдержаться, глядя на девочку глазами, похожими на затухающие угли.
— Я сама была там однажды! — всхлипнула девочка. Орвил, сорвавшись с места, разрубил рукой воздух, а после сжал ладони в кулаки.
— Так она возила туда даже тебя?!
Джессика вздрогнула, точно ударил гром, а Керби предупредительно заворчал в своем углу.
— Один раз, — прошептала девочка, — я не хотела ехать, но мама заплакала… Мы были там совсем недолго, — добавила она.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47