— Убедите ее, — настойчиво повторил Амбуаз.— Как? Она любит его.— Заставьте ее.— Это низко.— Фурье, формально сейчас вы подчиняетесь мне. Выполняйте мое распоряжение. Возьмите людей из моих солдат и езжайте. Вам покажут дорогу к монастырю.— Что ж, я попытаюсь, — со вздохом согласился он.— Вот и отлично!
Отдых в монастыре пошел Онор на пользу. Она не спешила уезжать, боясь, что еще не окрепла достаточно, чтобы позволить себе поездку верхом.Однако время шло, головокружение больше не преследовало ее, и пора было покидать гостеприимный уголок. Она портила себе нервы, гадая, как ей догнать индейский отряд теперь, когда она так отстала, и вдруг проблема, терзавшая ее, отпала сама собой.Она вторую ночь подряд не могла уснуть, потому что под ее окном непрерывно кричала какая-то назойливая пичуга. Ее частые звонкие трели заставляли Онор вздрагивать, стоило ей только начать погружаться в дрему.Казалось, птице доставляло удовольствие трепать ей нервы. Наконец, Онор не выдержала, соскочила с кровати и распахнула окно, повторяя вслух, что сейчас непременно запустит в хулиганку чем-то тяжелым. За окном все стихло. Пожав плечами, Онор хотела вернуться обратно в постель, но какое-то внутреннее беспокойство заставило ее помедлить. До нее донесся шорох.Шорох? И странный назойливый птичий крик? Так обычно жители леса дают знать о своем присутствии!— Кто здесь? — шепотом спросила Онор, перегибаясь через подоконник. В лицо ей пахнул холодный ночной воздух, и она поежилась. — Здесь есть ктонибудь?Словно в ответ раздался короткий птичий крик. Онор колебалась несколько мгновений, не зная, верить ли интуиции. В конце концов, она решилась. Двери монастыря на ночь запирали, так что она разыскала толстый шнур, привязала к ножке кровати и перебросила через подоконник. Ее окно, к счастью было не слишком высоко над землей, и она спустилась вполне благополучно.Предчувствие не обмануло ее. Волк ждал ее, затаившись во мраке.— Ты не слышала мой зов, Лилия? — спросил он.Онор смутилась и честно призналась:— Слышала. Но я-то думала, это не спится какой-то птице.Как ни грустно было Онор-Мари покидать добросердечных монахинь, не попрощавшись и не поблагодарив их за все, выхода у нее не было. Она не могла рискнуть рассказать им правду. Они вряд ли поняли бы ее правильно.Они ушли вдвоем с Волком, ушли куда-то в загадочную черную тьму, где их ждало неизвестное будущее, полное новых горьких и радостных сюрпризов. Она догадывалась, что больше будет сюрпризов горьких, еще больше невосполнимых потерь, но ничто не могло быть хуже, чем вкус одиночества, который она знала слишком хорошо, пронзительного одиночества, преследовавшего ее, даже когда вокруг перешептывалась толпа.Они провели вместе несколько дней, но однажды туманным утром отряд солдат преградил им дорогу. Они силой увезли Онор. Ее привезли в придорожную гостиницу. Она молила их отпустить ее, но они угрюмо твердили, что это «приказ губернатора», и ничто не заставит их ослушаться. Для нее было сюрпризом увидеть Фурье, ожидавшего ее на месте.— Как, вы?! — вырвалось у нее. — Вы не уехали?Он сделал солдатам знак удалиться. Они остались наедине. Фурье усадил ее на кушетку.— Можете поверить, Онор-Мари, что это не моя идея — увезти вас. Моя воля — вы бы и поныне были там… где вам хорошо. Это решение губернатора д’Амбуаза, исполненное его людьми. Мне так жаль, Онор-Мари, я рассчитывал застать вас в том монастыре, но я опоздал.— Вы знали?! — поразилась она.— Меня послал Амбуаз, но я надеялся предупредить вас, или хотя бы поговорить с вами начистоту. Но вышло не по-моему. Вы не вините меня, ОнорМари?— Не виню, но… Вы не уехали? — повторила она свой вопрос. — Почему?— Без вас? — с горечью произнес он. — Я ждал, надеялся, вы одумаетесь.Потом я понял — вы все для себя решили, Онор. И я понял, что не могу уехать. Не только потому, что мое сердце осталось здесь. Вы оказались правы, я не могу бросить на полпути то, ради чего я приехал, не могу сдаться и оставить все как есть. Я попробую сделать хоть что-то. Возможно, мало. Возможно, даже чересчур мало. Но хоть что-то, от чего этот мир станет лучше.Она улыбнулась.— Я рада, что вы не разочаровали меня. Но что теперь? Вы позволите мне уйти с миром?Фурье заколебался.— Было бы лучше, правда лучше, Онор-Мари, чтобы вы не уходили. Я не знаю, как, чем вас убедить.Она пожала плечами.— Невозможно. Меня нельзя переубедить.— Но почему, Онор?! — воскликнул он с горячностью. — Почему?! Что связывает вас с ним? Вы умная, образованная женщина, и я не помню, чтобы с кем-нибудь я имел столь занимательную беседу, как с вами. Что может связывать такую женщину, как вы, Онор, с человеком его взглядов и воспитания, кроме телесной близости? Что? Я не могу понять.Она отступила на шаг. И правда, что? Волк не был и поразительно красив, как не был и гением, намного опередившим свое время, порой он бывал упрям, порой жесток, он был разным — ни хуже, ни лучше других. И все же, было что-то, что накрепко привязало ее к нему. Надежность, преданность? Странное сочетание первобытной силы с робкой нежностью влюбленного? Или это просто была любовь, стихийная сила, которая смела со своего пути сомнения и преграды.— Я люблю его, Фурье, — выговорила она. — Вот и весь ответ.— Но дальше, Онор-Мари, что будет дальше? Каков будет ваш завтрашний день?— Я не думаю о нем, — призналась она. — На то он и завтрашний. Я хочу назад, Фурье. Отпустите меня.Он прошелся по комнате, скрестив руки на груди.— Я получил известия, что ваш муж отбыл во Францию. Безусловно, там он начнет процесс, и вас признают погибшей. Он заберет все. Подумайте, Онор.— Пусть подавится моими деньгами, раз они так ему приглянулись. Я несказанно рада слышать, что он уехал.Ее лицо исказилось до неузнаваемости при одном лишь упоминании о Монте. Фурье смотрел на нее, мучительно стыдясь своего двусмысленного положения.— Так я могу уехать? — спросила Онор с нетерпением.— Боюсь, что нет, — выговорил он тихо. — Я не стал бы препятствовать вам. Но солдаты станут. Вы не сможете уехать. Сожалею, Онор. Поймите меня.— Вот как? — она не была особенно удивлена, но все же… — Что же, теперь я пленница у своих же соотечественников?Фурье смущенно прочистил горло.— Мне кажется, они получили распоряжение помешать вам уехать с ним, а не лишать свободы.Ответом ему был нервный смешок.— Конечно же, меня не лишают свободы. Всего лишь не позволяют делать то, что я хочу.Их прервал один из солдат, робко просунувшийся в дверь.— Карета ждет.— Какая карета? — машинально спросила она. Но солдат уже исчез. — Какая карета? — повторила она, оборачиваясь к Фурье.— Вас отвезут обратно в город.— В город? — она еле сдерживалась. — Очень хорошо. В город!— Онор! — взмолился он. — Прошу вас. Мы посмотрим, что можно будет сделать. Возможно, вас не будут очень уж тщательно охранять.Онор взяла себя в руки. Выхода не было. Ей придется ехать с этими людьми. Но это еще не конец, она не побеждена. И Волк не побежден. Она медленно-медленно перевела дух, унимая судорожно бьющееся сердце.Через полчаса она покинула гостиницу. Вместе с Фурье они заняли места в дорожной карете, а солдаты верхом сопровождали их. Онор видела из окошка, как они скачут, не отставая от них ни на шаг. Узкая дорога была приспособлена скорее для верховой езды, и карету нещадно подбрасывало на ухабах. Онор старалась расслабиться, откинувшись на спинку сиденья, и не обращать внимания на тряску.Засада ожидала их за очередным поворотом дороги. Стрела поразила лошадь, и отчаянное ржание огласило пустынную долину. Она встала на дыбы и рухнула наземь, перегородив собой путь. Кучер с руганью соскочил с козел.Солдаты озирались, беспомощно вцепившись в поводья перепуганных лошадей, и не видели, откуда пришла беда. Лес был по-прежнему тих. Но лишь только маленький отряд начал вновь обретать душевное равновесие, как прогремел протяжный индейский клич, наполняя ужасом души солдат. Они палили из ружей наугад, постепенно впадая в панику. Индейцы появились внезапно, вдруг отделившись от тьмы. Их гибкие сильные тела, раскрашенные белым и красным, бесшумно и стремительно бросились в атаку. Вопли ужаса прорезали воздух, грохот выстрелов оглушил Онор-Мари. Она приоткрыла дверцу кареты и едва не вывалилась прямо на руки Волку. Он подхватил ее и поставил на ноги.Оглушив бросившегося наперерез солдата, Волк увлек Онор подальше от свистящих стрел. На этот раз индейцы имели бесспорное численное преимущество над солдатами. Губернаторский отряд был наголову разбит.— А Фурье? — она трясла Волка за плечо. — Что с ним сделали?— Успокойся, Лилия. Он жив.— Точно? — она понемногу успокоилась.— Он жив, — веско объявил Волк. — Он спасся.Онор с облегчением прислонилась лбом к его плечу, все еще не веря, что все обошлось, и они снова вместе. Придя в себя, она поверила, что все уладилось, и, конечно, стоило ей поверить в это, как ее наивные фантазии были развенчаны. Словно издалека, слышала она строгие слова Волка о том, что ей следует отправиться в Соун-Крик и поселиться там. Она непонимающе и изумленно покачала головой.— Зачем, Волк? Почему я должна куда-то идти?— Это война, Тигровая Лилия. Ты не можешь оставаться со мной. Это опасно.Теперь до нее дошло — он собирается оставить ее одну, — одну, после всего, что она пережила. Ради чего тогда…— Ну нет, Волк! — воскликнула она, впиваясь пальцами в его плечи, словно собираясь вытрясти из него душу. — Так не пойдет! Никуда я не без тебя не пойду!— Я провожу тебя, — его лицо осталось непроницаемым. Она готова была поверить, что ему все равно.— Нет. В конце концов, жена я тебе или не жена?! Я же всего только хочу быть с тобой! — она едва ли не кричала на него, ослепленная горячей волной гнева.— Рядом со мной мои воины, Тигровая Лилия. Ты видишь около них их жен?Нет, их жены далеко, в безопасном месте, там, где их не сразит выстрел белого человека. И ты должна быть там, где тебя никто не тронет.— Это не правильно, не правильно, — упрямилась Онор, хотя уже начинала понимать, что Волка не переспоришь. — Я не хочу отсиживаться в темном уголке, пока ты рискуешь жизнью.— Я знаю, что ты не хочешь, — тихо сказал Волк. — Никто не хотел бы.Но что значат наши желания? Ведь я, и ты, Тигровая Лилия, мы оба знаем, что так нужно. Ты не можешь воевать наравне с моими воинами — ты не рождена воином. А я не могу не защищать мой народ. Так написана твоя судьба — ты должна ждать.Она поникла в его руках. Бессилие что-либо изменить — вечное напоминание, что никто не распоряжается своей судьбой.Ей с первого взгляда не понравился Соун-Крик. Она бы даже не назвала его городом. Деревянные одноэтажные строения тянулись вдоль грязных улочек, и только неаккуратные аляповатые вывески оживляли серый пейзаж.Она жалобно оглянулась на Волка, вдруг он передумал, но он неумолимо покачал головой.— Я приду за тобой, — он крепко сжал ее руку.— Хорошо, — она почти смирилась. Но душа у нее ныла и разрывалась на части. Подобно каждой из женщин, когда-либо отпускавших своих близких на войну, она не могла думать ни о долге, ни о чести, она помнила только, что может потерять его навсегда.— Что же мне делать? Куда мне идти? — Соун-Крик выглядел чужим, грязным и неприветливым, и Онор не представляла, как ей выжить в нем одной.— Просто жди меня, Лилия. Поселись в одной из тех комнат, что сдают бледнолицые, и жди.Она горько рассмеялась его наивности.— У меня остались жалкие гроши, Волк! Их не хватит даже, чтобы заплатить за комнату, а я еще и не воздухом питаюсь! А ты говоришь…Его строгие черты не смягчились, он смотрел прямо на нее с каким-то отеческим сожалением.— Ты всегда знала, Тигровая Лилия, что я не смогу дать тебе то, к чему ты привыкла. Мой народ не нуждается в деньгах. Все, что нам нужно, мы делаем себе сами. Если ты одна из нас, ты справишься. Если нет…Она не дала ему договорить фразу.— Я справлюсь, Волк, не сомневайся во мне.— Хорошо.Они обменялись долгим поцелуем на прощание, а спустя несколько мгновений она уже стояла одна на пустой улочке. Светало. «Кажется, у меня начинается новая жизнь», — с горечью подумала она. И вдова Креза отправилась на поиски работы.
Ничего так не раздражало Онор-Мари, как мерное шкрябание метлы по деревянному полу. Этот звук отдавался у нее в голове, вызывая острое желание взвизгнуть и броситься наутек. Но она лишь вздохнула и сняла с огня огромную кастрюлю с подогретой водой. Теперь самое противное — она принялась мыть грязные тарелки, оставшиеся после ужина. Служанка в салуне — кто поверит, что это она, баронесса, дочь графа де Валентайна, портит нежные руки тяжелой работой. Мгновение она разглядывала потрескавшуюся кожу на своих руках, которая приобрела нездоровый красноватый оттенок от постоянного соприкосновения с водой. Вот так насмешка — она устало и недоумевающе покачала головой. Столько усилий, и все напрасно. Она получила то, чего всегда страшилась. Служанка в дешевом салуне!Уворачивается от липких рук нетрезвых посетителей, подает им еду и моет тарелки — и так целый день, до ночи. Вот итог ее стараний! А взамен, взамен она получает полусъедобную еду и койку в комнате, больше похожей на чулан! И одиночество… Оно вновь отыскало ее и навалилось на нее со звериной беспощадностью. И кому нужна независимость, обретенная такой ценой? А Волк… Однажды он и впрямь навестил ее.Теперь Онор не могла ошибиться, и когда она услышала знакомый крик сойки, то первым делом бросилась к окну и распахнула его настежь. Ее комнатка находилась на первом этаже и окном выходила на заброшенный пустырь. Онор подождала, и ждать пришлось недолго. Не прошло и минуты, как Волк перебрался через пустячное препятствие и оказался внутри. Он выглядел побледневшим и усталым.Онор не спрашивала, как он разыскал ее, и не спрашивала, как он решился придти в город, полный людей, столь недоброжелательно настроенных.Она обрадовалась со всей доступной ей силой, мгновенно простив ему свои недавние страдания на грязной кухне.— Закрой окно, — проговорил он, присаживаясь на край ее жесткой кровати. Она поспешно кивнула, задвинула щеколду и опустила жалкие занавески. Затем она обернулась и обнаружила, что Волк заснул, одной рукой прикрыв глаза от света, другая же бессильно свесилась вниз, касаясь пола кончиками пальцев. Онор замерла; обида, гнев всколыхнулись в ней, но ненадолго, сменившись острой, ноющей, как рана, жалостью. И нежность с привкусом горечи затопила ее сердце. Она сидела около него в течение долгой-долгой ночи, с жадностью скряги собирая мгновения, когда он был рядом. Она осторожно подняла его руку и прижалась к ней щекой, и сидела так в смутной полудреме, надеясь оттянуть неминуемое приближение утра.А рано утром он снова ушел, и ей ничего не оставалось, кроме как отпустить его.— Все скоро кончится, — обещал он ей уходя. — Гуроны будут воевать на стороне Франции, и наши народы станут братьями.Его слова утешения только пугали ее еще сильнее.— На стороне Франции против кого?— Гуроны помогут франкам воевать с английскими воинами, взамен франки помогут одолеть алгонкинов, — серьезно пояснил он. Ей хотелось завизжать.— Я не верю, Волк, — простонала она.— Они дали слово чести.Он верил им! У Онор голова пошла кругом. Он верил французам, и в голове у него не укладывалась возможность, что те только ищут способ подставить индейцев под пули вместо себя. А она не умела втолковать ему, что им ничего не стоит солгать. Он не был ни глуп, ни наивен, он всего лишь мерил людей по своей мерке, мерке, где честное слово ценилось дороже всего золота мира.Они не виделись несколько недель, потом он пришел за ней. Как ни стыдно ей было, Онор расплакалась, увидев его вновь.— Забери меня отсюда, — молила она. — Я не могу так больше. Лучше попасть под случайную пулю, чем гнить тут заживо. Посмотри на мои жуткие руки, посмотри на меня, Волк! Это уже не я, Тигровая Лилия, это вьючная скотина, которая смиренно тащит свое ярмо. У меня не осталось ни мыслей, ни желаний, мне все становится без разницы — я устала, я не могу так жить.Она уже практически готова была покинуть его, если он не согласится, до такого состояния она дошла. Но он согласился.— Хорошо, Тигровая Лилия. Я возьму тебя с собой.— Возьмешь? — она задохнулась от радости. — Правда, возьмешь?Он сдержанно кивнул.Онор бросилась к нему на шею, сияя от облегчения, но тревога вернулась, не дав ей и минуты насладиться покоем. Что-то не так было с Волком, она еще не вполне осознала что, но не так. Она почувствовала, — то, что творилось у него в душе, нашло отклик в ее сердце, и в душе у него была тьма. Она отпрянула.— Что случилось, Волк?— Пойдем, Лилия, поговорим по дороге.Он не отрицал… Онор больше не нуждалась в словах.Они покинули ненавистный Онор Соун-Крик, и скоро углубились в лес. Там она, еще недавно дрожавшая от каждого шороха, чувствовала себя теперь почти как дома.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32
Отдых в монастыре пошел Онор на пользу. Она не спешила уезжать, боясь, что еще не окрепла достаточно, чтобы позволить себе поездку верхом.Однако время шло, головокружение больше не преследовало ее, и пора было покидать гостеприимный уголок. Она портила себе нервы, гадая, как ей догнать индейский отряд теперь, когда она так отстала, и вдруг проблема, терзавшая ее, отпала сама собой.Она вторую ночь подряд не могла уснуть, потому что под ее окном непрерывно кричала какая-то назойливая пичуга. Ее частые звонкие трели заставляли Онор вздрагивать, стоило ей только начать погружаться в дрему.Казалось, птице доставляло удовольствие трепать ей нервы. Наконец, Онор не выдержала, соскочила с кровати и распахнула окно, повторяя вслух, что сейчас непременно запустит в хулиганку чем-то тяжелым. За окном все стихло. Пожав плечами, Онор хотела вернуться обратно в постель, но какое-то внутреннее беспокойство заставило ее помедлить. До нее донесся шорох.Шорох? И странный назойливый птичий крик? Так обычно жители леса дают знать о своем присутствии!— Кто здесь? — шепотом спросила Онор, перегибаясь через подоконник. В лицо ей пахнул холодный ночной воздух, и она поежилась. — Здесь есть ктонибудь?Словно в ответ раздался короткий птичий крик. Онор колебалась несколько мгновений, не зная, верить ли интуиции. В конце концов, она решилась. Двери монастыря на ночь запирали, так что она разыскала толстый шнур, привязала к ножке кровати и перебросила через подоконник. Ее окно, к счастью было не слишком высоко над землей, и она спустилась вполне благополучно.Предчувствие не обмануло ее. Волк ждал ее, затаившись во мраке.— Ты не слышала мой зов, Лилия? — спросил он.Онор смутилась и честно призналась:— Слышала. Но я-то думала, это не спится какой-то птице.Как ни грустно было Онор-Мари покидать добросердечных монахинь, не попрощавшись и не поблагодарив их за все, выхода у нее не было. Она не могла рискнуть рассказать им правду. Они вряд ли поняли бы ее правильно.Они ушли вдвоем с Волком, ушли куда-то в загадочную черную тьму, где их ждало неизвестное будущее, полное новых горьких и радостных сюрпризов. Она догадывалась, что больше будет сюрпризов горьких, еще больше невосполнимых потерь, но ничто не могло быть хуже, чем вкус одиночества, который она знала слишком хорошо, пронзительного одиночества, преследовавшего ее, даже когда вокруг перешептывалась толпа.Они провели вместе несколько дней, но однажды туманным утром отряд солдат преградил им дорогу. Они силой увезли Онор. Ее привезли в придорожную гостиницу. Она молила их отпустить ее, но они угрюмо твердили, что это «приказ губернатора», и ничто не заставит их ослушаться. Для нее было сюрпризом увидеть Фурье, ожидавшего ее на месте.— Как, вы?! — вырвалось у нее. — Вы не уехали?Он сделал солдатам знак удалиться. Они остались наедине. Фурье усадил ее на кушетку.— Можете поверить, Онор-Мари, что это не моя идея — увезти вас. Моя воля — вы бы и поныне были там… где вам хорошо. Это решение губернатора д’Амбуаза, исполненное его людьми. Мне так жаль, Онор-Мари, я рассчитывал застать вас в том монастыре, но я опоздал.— Вы знали?! — поразилась она.— Меня послал Амбуаз, но я надеялся предупредить вас, или хотя бы поговорить с вами начистоту. Но вышло не по-моему. Вы не вините меня, ОнорМари?— Не виню, но… Вы не уехали? — повторила она свой вопрос. — Почему?— Без вас? — с горечью произнес он. — Я ждал, надеялся, вы одумаетесь.Потом я понял — вы все для себя решили, Онор. И я понял, что не могу уехать. Не только потому, что мое сердце осталось здесь. Вы оказались правы, я не могу бросить на полпути то, ради чего я приехал, не могу сдаться и оставить все как есть. Я попробую сделать хоть что-то. Возможно, мало. Возможно, даже чересчур мало. Но хоть что-то, от чего этот мир станет лучше.Она улыбнулась.— Я рада, что вы не разочаровали меня. Но что теперь? Вы позволите мне уйти с миром?Фурье заколебался.— Было бы лучше, правда лучше, Онор-Мари, чтобы вы не уходили. Я не знаю, как, чем вас убедить.Она пожала плечами.— Невозможно. Меня нельзя переубедить.— Но почему, Онор?! — воскликнул он с горячностью. — Почему?! Что связывает вас с ним? Вы умная, образованная женщина, и я не помню, чтобы с кем-нибудь я имел столь занимательную беседу, как с вами. Что может связывать такую женщину, как вы, Онор, с человеком его взглядов и воспитания, кроме телесной близости? Что? Я не могу понять.Она отступила на шаг. И правда, что? Волк не был и поразительно красив, как не был и гением, намного опередившим свое время, порой он бывал упрям, порой жесток, он был разным — ни хуже, ни лучше других. И все же, было что-то, что накрепко привязало ее к нему. Надежность, преданность? Странное сочетание первобытной силы с робкой нежностью влюбленного? Или это просто была любовь, стихийная сила, которая смела со своего пути сомнения и преграды.— Я люблю его, Фурье, — выговорила она. — Вот и весь ответ.— Но дальше, Онор-Мари, что будет дальше? Каков будет ваш завтрашний день?— Я не думаю о нем, — призналась она. — На то он и завтрашний. Я хочу назад, Фурье. Отпустите меня.Он прошелся по комнате, скрестив руки на груди.— Я получил известия, что ваш муж отбыл во Францию. Безусловно, там он начнет процесс, и вас признают погибшей. Он заберет все. Подумайте, Онор.— Пусть подавится моими деньгами, раз они так ему приглянулись. Я несказанно рада слышать, что он уехал.Ее лицо исказилось до неузнаваемости при одном лишь упоминании о Монте. Фурье смотрел на нее, мучительно стыдясь своего двусмысленного положения.— Так я могу уехать? — спросила Онор с нетерпением.— Боюсь, что нет, — выговорил он тихо. — Я не стал бы препятствовать вам. Но солдаты станут. Вы не сможете уехать. Сожалею, Онор. Поймите меня.— Вот как? — она не была особенно удивлена, но все же… — Что же, теперь я пленница у своих же соотечественников?Фурье смущенно прочистил горло.— Мне кажется, они получили распоряжение помешать вам уехать с ним, а не лишать свободы.Ответом ему был нервный смешок.— Конечно же, меня не лишают свободы. Всего лишь не позволяют делать то, что я хочу.Их прервал один из солдат, робко просунувшийся в дверь.— Карета ждет.— Какая карета? — машинально спросила она. Но солдат уже исчез. — Какая карета? — повторила она, оборачиваясь к Фурье.— Вас отвезут обратно в город.— В город? — она еле сдерживалась. — Очень хорошо. В город!— Онор! — взмолился он. — Прошу вас. Мы посмотрим, что можно будет сделать. Возможно, вас не будут очень уж тщательно охранять.Онор взяла себя в руки. Выхода не было. Ей придется ехать с этими людьми. Но это еще не конец, она не побеждена. И Волк не побежден. Она медленно-медленно перевела дух, унимая судорожно бьющееся сердце.Через полчаса она покинула гостиницу. Вместе с Фурье они заняли места в дорожной карете, а солдаты верхом сопровождали их. Онор видела из окошка, как они скачут, не отставая от них ни на шаг. Узкая дорога была приспособлена скорее для верховой езды, и карету нещадно подбрасывало на ухабах. Онор старалась расслабиться, откинувшись на спинку сиденья, и не обращать внимания на тряску.Засада ожидала их за очередным поворотом дороги. Стрела поразила лошадь, и отчаянное ржание огласило пустынную долину. Она встала на дыбы и рухнула наземь, перегородив собой путь. Кучер с руганью соскочил с козел.Солдаты озирались, беспомощно вцепившись в поводья перепуганных лошадей, и не видели, откуда пришла беда. Лес был по-прежнему тих. Но лишь только маленький отряд начал вновь обретать душевное равновесие, как прогремел протяжный индейский клич, наполняя ужасом души солдат. Они палили из ружей наугад, постепенно впадая в панику. Индейцы появились внезапно, вдруг отделившись от тьмы. Их гибкие сильные тела, раскрашенные белым и красным, бесшумно и стремительно бросились в атаку. Вопли ужаса прорезали воздух, грохот выстрелов оглушил Онор-Мари. Она приоткрыла дверцу кареты и едва не вывалилась прямо на руки Волку. Он подхватил ее и поставил на ноги.Оглушив бросившегося наперерез солдата, Волк увлек Онор подальше от свистящих стрел. На этот раз индейцы имели бесспорное численное преимущество над солдатами. Губернаторский отряд был наголову разбит.— А Фурье? — она трясла Волка за плечо. — Что с ним сделали?— Успокойся, Лилия. Он жив.— Точно? — она понемногу успокоилась.— Он жив, — веско объявил Волк. — Он спасся.Онор с облегчением прислонилась лбом к его плечу, все еще не веря, что все обошлось, и они снова вместе. Придя в себя, она поверила, что все уладилось, и, конечно, стоило ей поверить в это, как ее наивные фантазии были развенчаны. Словно издалека, слышала она строгие слова Волка о том, что ей следует отправиться в Соун-Крик и поселиться там. Она непонимающе и изумленно покачала головой.— Зачем, Волк? Почему я должна куда-то идти?— Это война, Тигровая Лилия. Ты не можешь оставаться со мной. Это опасно.Теперь до нее дошло — он собирается оставить ее одну, — одну, после всего, что она пережила. Ради чего тогда…— Ну нет, Волк! — воскликнула она, впиваясь пальцами в его плечи, словно собираясь вытрясти из него душу. — Так не пойдет! Никуда я не без тебя не пойду!— Я провожу тебя, — его лицо осталось непроницаемым. Она готова была поверить, что ему все равно.— Нет. В конце концов, жена я тебе или не жена?! Я же всего только хочу быть с тобой! — она едва ли не кричала на него, ослепленная горячей волной гнева.— Рядом со мной мои воины, Тигровая Лилия. Ты видишь около них их жен?Нет, их жены далеко, в безопасном месте, там, где их не сразит выстрел белого человека. И ты должна быть там, где тебя никто не тронет.— Это не правильно, не правильно, — упрямилась Онор, хотя уже начинала понимать, что Волка не переспоришь. — Я не хочу отсиживаться в темном уголке, пока ты рискуешь жизнью.— Я знаю, что ты не хочешь, — тихо сказал Волк. — Никто не хотел бы.Но что значат наши желания? Ведь я, и ты, Тигровая Лилия, мы оба знаем, что так нужно. Ты не можешь воевать наравне с моими воинами — ты не рождена воином. А я не могу не защищать мой народ. Так написана твоя судьба — ты должна ждать.Она поникла в его руках. Бессилие что-либо изменить — вечное напоминание, что никто не распоряжается своей судьбой.Ей с первого взгляда не понравился Соун-Крик. Она бы даже не назвала его городом. Деревянные одноэтажные строения тянулись вдоль грязных улочек, и только неаккуратные аляповатые вывески оживляли серый пейзаж.Она жалобно оглянулась на Волка, вдруг он передумал, но он неумолимо покачал головой.— Я приду за тобой, — он крепко сжал ее руку.— Хорошо, — она почти смирилась. Но душа у нее ныла и разрывалась на части. Подобно каждой из женщин, когда-либо отпускавших своих близких на войну, она не могла думать ни о долге, ни о чести, она помнила только, что может потерять его навсегда.— Что же мне делать? Куда мне идти? — Соун-Крик выглядел чужим, грязным и неприветливым, и Онор не представляла, как ей выжить в нем одной.— Просто жди меня, Лилия. Поселись в одной из тех комнат, что сдают бледнолицые, и жди.Она горько рассмеялась его наивности.— У меня остались жалкие гроши, Волк! Их не хватит даже, чтобы заплатить за комнату, а я еще и не воздухом питаюсь! А ты говоришь…Его строгие черты не смягчились, он смотрел прямо на нее с каким-то отеческим сожалением.— Ты всегда знала, Тигровая Лилия, что я не смогу дать тебе то, к чему ты привыкла. Мой народ не нуждается в деньгах. Все, что нам нужно, мы делаем себе сами. Если ты одна из нас, ты справишься. Если нет…Она не дала ему договорить фразу.— Я справлюсь, Волк, не сомневайся во мне.— Хорошо.Они обменялись долгим поцелуем на прощание, а спустя несколько мгновений она уже стояла одна на пустой улочке. Светало. «Кажется, у меня начинается новая жизнь», — с горечью подумала она. И вдова Креза отправилась на поиски работы.
Ничего так не раздражало Онор-Мари, как мерное шкрябание метлы по деревянному полу. Этот звук отдавался у нее в голове, вызывая острое желание взвизгнуть и броситься наутек. Но она лишь вздохнула и сняла с огня огромную кастрюлю с подогретой водой. Теперь самое противное — она принялась мыть грязные тарелки, оставшиеся после ужина. Служанка в салуне — кто поверит, что это она, баронесса, дочь графа де Валентайна, портит нежные руки тяжелой работой. Мгновение она разглядывала потрескавшуюся кожу на своих руках, которая приобрела нездоровый красноватый оттенок от постоянного соприкосновения с водой. Вот так насмешка — она устало и недоумевающе покачала головой. Столько усилий, и все напрасно. Она получила то, чего всегда страшилась. Служанка в дешевом салуне!Уворачивается от липких рук нетрезвых посетителей, подает им еду и моет тарелки — и так целый день, до ночи. Вот итог ее стараний! А взамен, взамен она получает полусъедобную еду и койку в комнате, больше похожей на чулан! И одиночество… Оно вновь отыскало ее и навалилось на нее со звериной беспощадностью. И кому нужна независимость, обретенная такой ценой? А Волк… Однажды он и впрямь навестил ее.Теперь Онор не могла ошибиться, и когда она услышала знакомый крик сойки, то первым делом бросилась к окну и распахнула его настежь. Ее комнатка находилась на первом этаже и окном выходила на заброшенный пустырь. Онор подождала, и ждать пришлось недолго. Не прошло и минуты, как Волк перебрался через пустячное препятствие и оказался внутри. Он выглядел побледневшим и усталым.Онор не спрашивала, как он разыскал ее, и не спрашивала, как он решился придти в город, полный людей, столь недоброжелательно настроенных.Она обрадовалась со всей доступной ей силой, мгновенно простив ему свои недавние страдания на грязной кухне.— Закрой окно, — проговорил он, присаживаясь на край ее жесткой кровати. Она поспешно кивнула, задвинула щеколду и опустила жалкие занавески. Затем она обернулась и обнаружила, что Волк заснул, одной рукой прикрыв глаза от света, другая же бессильно свесилась вниз, касаясь пола кончиками пальцев. Онор замерла; обида, гнев всколыхнулись в ней, но ненадолго, сменившись острой, ноющей, как рана, жалостью. И нежность с привкусом горечи затопила ее сердце. Она сидела около него в течение долгой-долгой ночи, с жадностью скряги собирая мгновения, когда он был рядом. Она осторожно подняла его руку и прижалась к ней щекой, и сидела так в смутной полудреме, надеясь оттянуть неминуемое приближение утра.А рано утром он снова ушел, и ей ничего не оставалось, кроме как отпустить его.— Все скоро кончится, — обещал он ей уходя. — Гуроны будут воевать на стороне Франции, и наши народы станут братьями.Его слова утешения только пугали ее еще сильнее.— На стороне Франции против кого?— Гуроны помогут франкам воевать с английскими воинами, взамен франки помогут одолеть алгонкинов, — серьезно пояснил он. Ей хотелось завизжать.— Я не верю, Волк, — простонала она.— Они дали слово чести.Он верил им! У Онор голова пошла кругом. Он верил французам, и в голове у него не укладывалась возможность, что те только ищут способ подставить индейцев под пули вместо себя. А она не умела втолковать ему, что им ничего не стоит солгать. Он не был ни глуп, ни наивен, он всего лишь мерил людей по своей мерке, мерке, где честное слово ценилось дороже всего золота мира.Они не виделись несколько недель, потом он пришел за ней. Как ни стыдно ей было, Онор расплакалась, увидев его вновь.— Забери меня отсюда, — молила она. — Я не могу так больше. Лучше попасть под случайную пулю, чем гнить тут заживо. Посмотри на мои жуткие руки, посмотри на меня, Волк! Это уже не я, Тигровая Лилия, это вьючная скотина, которая смиренно тащит свое ярмо. У меня не осталось ни мыслей, ни желаний, мне все становится без разницы — я устала, я не могу так жить.Она уже практически готова была покинуть его, если он не согласится, до такого состояния она дошла. Но он согласился.— Хорошо, Тигровая Лилия. Я возьму тебя с собой.— Возьмешь? — она задохнулась от радости. — Правда, возьмешь?Он сдержанно кивнул.Онор бросилась к нему на шею, сияя от облегчения, но тревога вернулась, не дав ей и минуты насладиться покоем. Что-то не так было с Волком, она еще не вполне осознала что, но не так. Она почувствовала, — то, что творилось у него в душе, нашло отклик в ее сердце, и в душе у него была тьма. Она отпрянула.— Что случилось, Волк?— Пойдем, Лилия, поговорим по дороге.Он не отрицал… Онор больше не нуждалась в словах.Они покинули ненавистный Онор Соун-Крик, и скоро углубились в лес. Там она, еще недавно дрожавшая от каждого шороха, чувствовала себя теперь почти как дома.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32