Оба отравляли ему жизнь, которую он предпочитал прожигать в кутежах и любовных оргиях. Чтобы поскорее дорваться до богатого наследства, он сначала добился объявления своего отца душевнобольным, а затем довершил меру содеянного им зла, подсыпав из мстительной ревности яд в бокал Нар-Гази.
Ночью Нар-Гази умер у себя в комнате.
Сибар-Син посулил отпустить на свободу одного из своих рабов, если тот сумеет той же ночью отнести труп к городскому зверинцу и бросить его львам.
Городской зверинец был обнесен высокой стеной. С наружной ее стороны по ступенькам можно было подняться на верхнюю площадку, откуда зеваки любили наблюдать за разъяренными львами, — зрелище щекотало нервы. Чтобы предохранить зрителей от случайного падения, площадка со стороны львиного манежа была обнесена решеткой с острыми зубцами наверху.
Под покровом ночи рабу удалось незаметно втащить труп на самый верх стены. Он уже собирался перебросить тело через решетку, как вдруг услышал внизу шаги сторожей. Со страху он не рассчитал и бросил труп так неловко, что тот зацепился за решетку и повис на них. Шум шагов все еще доносился снизу, поэтому раб лег на верхнюю площадку у стены в ожидании, пока сторожа уйдут.
Злодейское преступление удалось бы скрыть, если бы запах трупа не раздразнил бодрствующего льва. Его рев взбудоражил всю стаю, которая начала бросаться на стену, где повисло тело Нар-Гази.
Сторожа поспешили к железным воротам зверинца и увидели причину переполоха. Они заметили и человека припавшего к стене.
У раба не было никакой возможности скрыться. Его схватили и отправили в тюрьму.
Сибар-Син обвинил его в убийстве, хотя перед этим, склоняя к ужасному поступку, сулил ему свободу и щедрое вознаграждение. На первом допросе раб только дрожал и издавал бессвязные звуки. В конце концов он разразился слезами и два дня рыдал. В тюрьме его навестила жена. Она передала ему наказ Сибар-Сина не признаваться ни в чем. Если он будет молчать, то Сибар-Син обещал вознаградить его жену и детей золотом вдвое против обещанного.
Разговор раба и его жены был услышан служителями вавилонского правосудия. Они тотчас взяли Сибар-Сина под стражу. С того дня не было в Вавилоне большей сенсации. С напряженным интересом следили вавилоняне за ходом судебного разбирательства. Ведь речь шла об одной из виднейших фамилий города.
Молодой Сибар-Син ни минуты не сомневался, что его оправдают. Он не испытывал недостатка в золоте, а за золото в Вавилоне не так уж трудно было купить и жизнь и честь.
Несмотря на то, что раб на допросе во всем признался, Сибар-Сину удалось подкупить советников и судей. Накануне последнего заседания раба нашли в тюрьме мертвым. При этом не было обнаружено никаких следов насилия или отравления. Подкупленные судьи просто уморили его голодом.
Сибар-Син заранее знал, что будет освобожден. Суд же, стремясь перед всеми поддержать репутацию ревнителя справедливости, приговорил к смерти жену оклеветанного раба, которая должна была отвечать за умершего мужа. Было решено бросить ее на растерзание львам, а оставшихся четырех сирот, старшему из которых едва исполнилось десять лет, постановили отправить на тяжелые работы в рудники.
Так снова подтвердилась истина, что прав тот, на чьей стороне золото и власть.
Наконец ворота здания суда отворились, и в них появился оправданный Сибар-Син. Сначала он был неприятно удивлен огромным стечением народа, но как только до его слуха донеслись первые приветственные возгласы, лицо его просветлело и он смело вышел на улицу.
В другое время его, конечно, поджидал бы роскошный паланкин, теперь же оставалось радоваться и тому, что он избавился от тюрьмы.
Сибар-Син с самоуверенной улыбкой гордо пробирался сквозь толпу.
Он всегда ревностно заботился о своей славе утонченного вавилонского франта. Даже сейчас, хотя это и считалось пустым щегольством, недостойным солидного человека, его заправленная под пояс сорочка была выпущена чуточку больше, чем было предписано модой. В отличие от почтенных горожан, носивших головные уборы из тонкого полотна, Сибар-Син повязывался китайским шелком природного цвета. В последние годы правилами хорошего тона только женщинам дозволялось носить драгоценные украшения, у него же сверкали большие серьги в ушах и широкие золотые браслеты на запястьях. Черные курчавые волосы были схвачены инкрустированным металлическим обручем и лентой. Обруч был слегка надвинут на лоб, что позволяли себе лишь легкомысленные повесы. На одно плечо был накинут плащ из тонкой шерсти.
Таким он предстал перед толпой и, чтобы окончательно рассеять у нее подозрения в своей виновности, поднял голову и высокомерно улыбнулся. Он и в самом деле казался несправедливо обиженным.
Знатные горожане приветствовали его, словно новоявленного владыку Вавилонии. Отовсюду неслись восторженные вопли, летели цветы, девушки отбивали марш на маленьких белых барабанах. Кое-кто в возбуждении норовил лишний раз пнуть тело затоптанного раба. Толпа повалила вслед за Сибар-Сином и долго провожала его по улицам, а самые ревностные дошли с ним до ворот его дворца.
Но в память Сибар-Сина от этой триумфальной встречи на площади запал лишь один образ. Образ стройной женщины с крутыми, как у египетских красавиц, бедрами. Приблизившись к нему, она грациозно высвободила руку из-под вуали, закутывавшей ее до талии и протянула нераспустившийся бутон лотоса.
Сквозь щелку в изящной накидке она улыбнулась ему глазами, и ее взгляд говорил: «Живи вечно, Сибар-Син».
Он наклонился и поцеловал полу ее одежды, хотя подобные знаки почтения оказывали только рабы. Женщина удостаивалась этого лишь в интимной обстановке, во всяком случае, никак не на улице. Впрочем, Сибар-Син смело позволял себе подобное, считая это проявлением галантности.
Выпрямившись, он посмотрел красавице в глаза и шепнул:
— Только ты можешь воскресить меня к жизни своей любовью.
Его слова прозвучали так нежно, что она вся затрепетала.
Толпа остановилась поглазеть на эту сцену, но ни Сибар-Син, ни женщина, скрытая под вуалью, не хотели привлекать к себе лишнего внимания и поспешили разойтись, обменявшись легким кивком головы. Многие провожали взглядами ее высокую фигуру, стройную, точно пальма, но она быстро затерялась в людском потоке.
И только один человек продолжал следить за ней. Это был Набусардар.
Когда участники военного совета разошлись, он вышел на террасу и оттуда наблюдал ликование жителей Вавилона по случаю оправдания убийцы. Что ж, золото дает человеку могущество, а у кого сила, тот и честен, на стороне того и справедливость. Красавец Сибар-Син купался в роскоши и богатстве, и никто из состоятельных вавилонян не хотел верить в его вину. А самое главное, Вавилон жаждал развлечений и восторгался каждым, кто умел жить. До остального никому не было дела, и когда в воротах суда показался оправданный преступник, знатный повеса и соблазнитель жен почтенных вельмож, восторгам толпы не было предела.
Этот апофеоз порока и видел Набусардар.
Его взор блуждал в толпе, но мысленно Набусардар все еще переживал побег Сан-Урри, потрясенный его чудовищной низостью.
И лишь когда таинственная красавица протянула Сибар-Сину бутон лотоса, а тот в свою очередь облобызал ее одежды, он отвлекся от дел минувших и обратился к настоящему.
Женщина под вуалью приковала его внимание.
Набусардару был знаком каждый ее жест, ему не пришлось гадать, кто она. Правда, накидка закрывала ее до пояса, но тем отчетливее рисовались крутые бедра, что считалось признаком красоты, в особенности на берегах Нила. Из-под одежд, плотно облегавших тело и лишь спереди ниспадавших широкими складками, виднелись башмаки на высоких каблучках. Никто в Вавилоне еще не носил высоких каблучков, только она, , законодательница мод.
Это была Телкиза, перед богами и людьми законная жена Набусардара, в этот момент следившего за ней с террасы.
Вся сцена встречи показалась ему отвратительной до тошноты. Только отъявленные распутницы могли упиваться подобными знаками внимания. И лишь солдатская выдержка помогла ему сохранить хладнокровие.
Телкиза — как ненасытная тигрица, насколько прекрасна, настолько коварна и порочна. Ей одинаково мило и ложе царя, и подстилка солдата. Он знал ее неприхотливость в трофеях любви. Но до последнего времени она, по крайней мере, публично не компрометировала мужа, которому по закону принадлежало в государстве первое место после царя.
Он и прежде мучительно страдал при мысли о том, что она способна окончательно потерять голову. Так и случилось. Он видит ее среди гетер, только вместо звуков тамбурина она приветствует Сибар-Сина цветком лотоса. На глазах толпы она чествует убийцу и развратника. И он, Набусардар, вынужден смотреть на это.
Он обвел Вавилон взглядом глубочайшего презрения.
Снова вернулись мысли о лазутчиках, подсунутых Эсагилой, о слабом, капризном царе, об измене Сан-Урри, выкравшем план Мидийской стены, чтобы лишить страну ее главного оплота, и подложившем отравленные лепешки, чтобы лишить жизни его самого. Сколько событий за два коротких дня, и все они были направлены против него, словно ощеренные клыки дикого зверя!
При виде шумного ликования толпы в душе у него бушевал ураган. Ему страстно хотелось не принимать все это близко к сердцу, стать прежним Набусардаром, безучастно взирающим на то, как преступников бросали в ямы с ядовитыми змеями, бичевали до смерти, сдирали с живых кожу. Хотя в то время он был лишь исполнителем чужой воли, тем не менее искренне добивался славы сурового военачальника. Теперь, однако, возврат к прошлому был для него невозможен. Прежняя жизнь давно потеряла для него всякий смысл. Прежде и он проводил время в пирах и наслаждениях. Вино и женщины были символом и его веры. Его расположения домогались знатнейшие вавилонские красавицы, жестоко соперничая между собой за одну лишь его улыбку. Он любил и был любим, как никто другой в Вавилонии. Он исповедовал культ сладострастия. Но потом пресытился этим сплошным празднеством.
Сознание опасности, пробужденное в нем Киром, изменило его мысли, весь уклад жизни. Все отступило перед словом «отчизна»; его единственной любовью стали меч и армия. С каждым днем он становился прозорливей. Он убедился, что халдеи, слывя самыми горячими патриотами на свете, за годы благополучия духовно оскудели и обленились, сердца их заплыли жиром. Привычка к праздности, разъедавшая государство изнутри, была не менее опасна, чем могущественный перс за его пределами. Набусардар спохватился первым из тех, кто дремал, убаюканный в золотой колыбели. Он рассчитывал поднять и увлечь за собой остальных. Но никто не спешил на его зов. Куда приятнее было нежиться на мягком ложе, одурманивая себя вином. Тогда-то знать и отвернулась от Набусардара, и Эсагиле не стоило труда пустить коварный слух, будто он ищет войны, чтобы блеснуть своими талантам и стяжать популярность и славу. Кое-кто из завистников даже обвиняет его в тайных притязаниях на трон Халдейского царства.
Набусардар в последний раз мрачным взглядом окинул площадь.
Толпа чествует преступника, а Набусардара, который еще совсем недавно был общим кумиром, ныне оставили все. Что может быть ужаснее — в решительную минуту лишиться друзей, еще недавно клятвенно уверявших, что он всегда может рассчитывать на их преданность!
Но никто и ничто не сломит его.
— Никто и ничто! — повторил он вслух, покидая террасу.
За спиной все еще раздавались ликующий гомон черни и радостные клики почтенных горожан.
Там, в этой толпе, осталась и жена Телкиза, досаждавшая ему своими любовными приключениями.
Он прошел в свой кабинет, но пробыл там недолго. Близился полдень, час отдыха и невыносимого зноя. Набусардар поскакал к себе во дворец.
* * *
Набусардар в своих дворцовых покоях отдыхает на ложе, разглядывая высокий потолок из ливанского кедра, испещренный замысловатой резьбой. Его рассеянный взор блуждает в хитросплетениях орнамента из роз, волнистых лилий, завитков, фантастических листьев и симметричных цветочных лепестков, пока вдруг не упирается в квадрат, расположенный как раз в центре.
Столица Халдейского царства была построена наподобие строгого четырехугольника, и квадрат на потолке напомнил сейчас Набусардару план Вавилона. В линии, разделяющей квадрат на два треугольника, он видит русло Евфрата, рассекающего город с северо-запада на юго-восток. Треугольник на правом берегу Евфрата — это Борсиппа, на левом берегу — Вавилон. По обеим сторонам реки тянутся широкие аллеи, защищенные прочной дамбой от бушующих во время паводка волн. Эта дамба выходит далеко за черту города и в случае осады станет важным оборонительным рубежом. Сейчас ее кое-где подмыла вода, но Набусардар добьется, чтобы стену привели в порядок. Ведь она является серьезной преградой для неприятеля, если тот попытается проникнуть в Вавилон по воде. Навуходоносор всегда следил за тем, чтобы дамба поддерживалась в хорошем состоянии, но после его смерти о ней перестали заботиться. А семиэтажные башни, с которых просматривались все окрестности? Первая, Эзида в Борсиппе, подлинное чудо света, служила обителью летописца человеческих судеб, божественного Набу. Другая — Этеменанки в Храмовом Городе — башня божественного Мардука. Пред ее грандиозностью падали ниц потрясенные пленники, которых после победоносных битв пригоняли в Вавилон. В случае войны с персами жрецы должны будут предоставить эти башни и для военных целей. Они станут сторожевыми вышками вавилонской армии.
Набусардар всматривается в контуры квадрата на потолке, мысленно представляя городские стены, которыми с четырех сторон обнесен Вавилон. Сто массивных железных ворот закрывают доступ в столицу. Снаружи стены окружены рвом. В момент опасности его можно заполнить водой. В стенах города размещены казармы, военные склады с оружием и боевыми припасами и фураж для лошадей. По углам высятся сторожевые башни. Стены настолько толсты, что отважные наездники устраивают на них состязания, впрягая в колесницы по четверке лошадей. Укрытые столь могучими сооружениями, халдейские воины встретят персидских захватчиков стрелами и метательными снарядами. Здесь сойдутся воин с воином, соревнуясь в доблести, отваге и любви к отчизне.
Перед мысленным взором полководца разворачивается картина столкновения обеих армий. Взгляд Набусардара сосредоточен, лоб покрыт морщинами.
Таким его и застал верный слуга Киру, который принес освежающие напитки и фрукты. Киру тотчас угадал мрачное настроение господина. Чтобы развеять его, он решился нарушить тишину, царившую в опочивальне, и, поставив поднос на столик у ложа, обратился к Набусардару со словами:
— В такую жару приятно отдохнуть дома. Ты осчастливишь своего раба, если не побрезгуешь вином и фруктами, которые так хорошо освежают.
Набусардар слушает его краем уха, не отрывая взгляда от потолка, где персидское войско как раз двинулось на приступ вавилонских укреплений. Словно сквозь сон, он вполголоса безучастно благодарит его.
— Твой раб, благороднейший господин, будет безмерно счастлив исполнить любое твое приказание. Но я вижу, что ни вино, ни фрукты не радуют тебя, — продолжал Киру.
Набусардар не слышит его, мыслями он далеко отсюда. Прославленная персидская конница уже развертывается у восточной стены города, где вдоль реки раскинулось царское подворье, в подземных кладовых которого хранятся сокровища халдейской казны. Кир попытался в первую очередь нанести удар именно здесь, чтобы лишить Вавилон богатств, вызывающих зависть всего мира. С этой целью персидские всадники на специально обученных лошадях пускаются вплавь через наполненный водой ров. Набусардар приказывает открыть ворота, из них выходит отряд вавилонских воинов, слабо вооруженных, чтобы ввести неприятеля в заблуждение. Следом за конницей на приступ идет пехота: привязав щиты за спину, персы прыгают прямо в воду и плывут, укрываясь за крупами лошадей. Они устремляются к открытым воротам. Набусардар выжидает. Из мешочка на поясе он достает шелковый платок и отирает с лица крупные капли пота. Но вот уже ров кишмя кишит атакующими, и тогда он отдает приказ опрокинуть на неприятеля чаны со смолой и расплавленным свинцом. В языках пламени корчатся тела персов. Слышатся страшные вопли людей и отчаянное лошадиное ржание.
Набусардар. утомленный перипетиями сражения, разыгрывающегося на квадрате потолка, переводит дух и восклицает:
— Так-то, Кир! — И добавляет со вздохом облегчения: — Вот так встретит тебя мое войско!
Тем временем верный слуга, не представляя, чем заняты мысли его повелителя, продолжал упрашивать:
— Это вино и сочные грозди из виноградников благороднейшей Телкизы, а им нет равных во всем славном Вавилоне.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14
Ночью Нар-Гази умер у себя в комнате.
Сибар-Син посулил отпустить на свободу одного из своих рабов, если тот сумеет той же ночью отнести труп к городскому зверинцу и бросить его львам.
Городской зверинец был обнесен высокой стеной. С наружной ее стороны по ступенькам можно было подняться на верхнюю площадку, откуда зеваки любили наблюдать за разъяренными львами, — зрелище щекотало нервы. Чтобы предохранить зрителей от случайного падения, площадка со стороны львиного манежа была обнесена решеткой с острыми зубцами наверху.
Под покровом ночи рабу удалось незаметно втащить труп на самый верх стены. Он уже собирался перебросить тело через решетку, как вдруг услышал внизу шаги сторожей. Со страху он не рассчитал и бросил труп так неловко, что тот зацепился за решетку и повис на них. Шум шагов все еще доносился снизу, поэтому раб лег на верхнюю площадку у стены в ожидании, пока сторожа уйдут.
Злодейское преступление удалось бы скрыть, если бы запах трупа не раздразнил бодрствующего льва. Его рев взбудоражил всю стаю, которая начала бросаться на стену, где повисло тело Нар-Гази.
Сторожа поспешили к железным воротам зверинца и увидели причину переполоха. Они заметили и человека припавшего к стене.
У раба не было никакой возможности скрыться. Его схватили и отправили в тюрьму.
Сибар-Син обвинил его в убийстве, хотя перед этим, склоняя к ужасному поступку, сулил ему свободу и щедрое вознаграждение. На первом допросе раб только дрожал и издавал бессвязные звуки. В конце концов он разразился слезами и два дня рыдал. В тюрьме его навестила жена. Она передала ему наказ Сибар-Сина не признаваться ни в чем. Если он будет молчать, то Сибар-Син обещал вознаградить его жену и детей золотом вдвое против обещанного.
Разговор раба и его жены был услышан служителями вавилонского правосудия. Они тотчас взяли Сибар-Сина под стражу. С того дня не было в Вавилоне большей сенсации. С напряженным интересом следили вавилоняне за ходом судебного разбирательства. Ведь речь шла об одной из виднейших фамилий города.
Молодой Сибар-Син ни минуты не сомневался, что его оправдают. Он не испытывал недостатка в золоте, а за золото в Вавилоне не так уж трудно было купить и жизнь и честь.
Несмотря на то, что раб на допросе во всем признался, Сибар-Сину удалось подкупить советников и судей. Накануне последнего заседания раба нашли в тюрьме мертвым. При этом не было обнаружено никаких следов насилия или отравления. Подкупленные судьи просто уморили его голодом.
Сибар-Син заранее знал, что будет освобожден. Суд же, стремясь перед всеми поддержать репутацию ревнителя справедливости, приговорил к смерти жену оклеветанного раба, которая должна была отвечать за умершего мужа. Было решено бросить ее на растерзание львам, а оставшихся четырех сирот, старшему из которых едва исполнилось десять лет, постановили отправить на тяжелые работы в рудники.
Так снова подтвердилась истина, что прав тот, на чьей стороне золото и власть.
Наконец ворота здания суда отворились, и в них появился оправданный Сибар-Син. Сначала он был неприятно удивлен огромным стечением народа, но как только до его слуха донеслись первые приветственные возгласы, лицо его просветлело и он смело вышел на улицу.
В другое время его, конечно, поджидал бы роскошный паланкин, теперь же оставалось радоваться и тому, что он избавился от тюрьмы.
Сибар-Син с самоуверенной улыбкой гордо пробирался сквозь толпу.
Он всегда ревностно заботился о своей славе утонченного вавилонского франта. Даже сейчас, хотя это и считалось пустым щегольством, недостойным солидного человека, его заправленная под пояс сорочка была выпущена чуточку больше, чем было предписано модой. В отличие от почтенных горожан, носивших головные уборы из тонкого полотна, Сибар-Син повязывался китайским шелком природного цвета. В последние годы правилами хорошего тона только женщинам дозволялось носить драгоценные украшения, у него же сверкали большие серьги в ушах и широкие золотые браслеты на запястьях. Черные курчавые волосы были схвачены инкрустированным металлическим обручем и лентой. Обруч был слегка надвинут на лоб, что позволяли себе лишь легкомысленные повесы. На одно плечо был накинут плащ из тонкой шерсти.
Таким он предстал перед толпой и, чтобы окончательно рассеять у нее подозрения в своей виновности, поднял голову и высокомерно улыбнулся. Он и в самом деле казался несправедливо обиженным.
Знатные горожане приветствовали его, словно новоявленного владыку Вавилонии. Отовсюду неслись восторженные вопли, летели цветы, девушки отбивали марш на маленьких белых барабанах. Кое-кто в возбуждении норовил лишний раз пнуть тело затоптанного раба. Толпа повалила вслед за Сибар-Сином и долго провожала его по улицам, а самые ревностные дошли с ним до ворот его дворца.
Но в память Сибар-Сина от этой триумфальной встречи на площади запал лишь один образ. Образ стройной женщины с крутыми, как у египетских красавиц, бедрами. Приблизившись к нему, она грациозно высвободила руку из-под вуали, закутывавшей ее до талии и протянула нераспустившийся бутон лотоса.
Сквозь щелку в изящной накидке она улыбнулась ему глазами, и ее взгляд говорил: «Живи вечно, Сибар-Син».
Он наклонился и поцеловал полу ее одежды, хотя подобные знаки почтения оказывали только рабы. Женщина удостаивалась этого лишь в интимной обстановке, во всяком случае, никак не на улице. Впрочем, Сибар-Син смело позволял себе подобное, считая это проявлением галантности.
Выпрямившись, он посмотрел красавице в глаза и шепнул:
— Только ты можешь воскресить меня к жизни своей любовью.
Его слова прозвучали так нежно, что она вся затрепетала.
Толпа остановилась поглазеть на эту сцену, но ни Сибар-Син, ни женщина, скрытая под вуалью, не хотели привлекать к себе лишнего внимания и поспешили разойтись, обменявшись легким кивком головы. Многие провожали взглядами ее высокую фигуру, стройную, точно пальма, но она быстро затерялась в людском потоке.
И только один человек продолжал следить за ней. Это был Набусардар.
Когда участники военного совета разошлись, он вышел на террасу и оттуда наблюдал ликование жителей Вавилона по случаю оправдания убийцы. Что ж, золото дает человеку могущество, а у кого сила, тот и честен, на стороне того и справедливость. Красавец Сибар-Син купался в роскоши и богатстве, и никто из состоятельных вавилонян не хотел верить в его вину. А самое главное, Вавилон жаждал развлечений и восторгался каждым, кто умел жить. До остального никому не было дела, и когда в воротах суда показался оправданный преступник, знатный повеса и соблазнитель жен почтенных вельмож, восторгам толпы не было предела.
Этот апофеоз порока и видел Набусардар.
Его взор блуждал в толпе, но мысленно Набусардар все еще переживал побег Сан-Урри, потрясенный его чудовищной низостью.
И лишь когда таинственная красавица протянула Сибар-Сину бутон лотоса, а тот в свою очередь облобызал ее одежды, он отвлекся от дел минувших и обратился к настоящему.
Женщина под вуалью приковала его внимание.
Набусардару был знаком каждый ее жест, ему не пришлось гадать, кто она. Правда, накидка закрывала ее до пояса, но тем отчетливее рисовались крутые бедра, что считалось признаком красоты, в особенности на берегах Нила. Из-под одежд, плотно облегавших тело и лишь спереди ниспадавших широкими складками, виднелись башмаки на высоких каблучках. Никто в Вавилоне еще не носил высоких каблучков, только она, , законодательница мод.
Это была Телкиза, перед богами и людьми законная жена Набусардара, в этот момент следившего за ней с террасы.
Вся сцена встречи показалась ему отвратительной до тошноты. Только отъявленные распутницы могли упиваться подобными знаками внимания. И лишь солдатская выдержка помогла ему сохранить хладнокровие.
Телкиза — как ненасытная тигрица, насколько прекрасна, настолько коварна и порочна. Ей одинаково мило и ложе царя, и подстилка солдата. Он знал ее неприхотливость в трофеях любви. Но до последнего времени она, по крайней мере, публично не компрометировала мужа, которому по закону принадлежало в государстве первое место после царя.
Он и прежде мучительно страдал при мысли о том, что она способна окончательно потерять голову. Так и случилось. Он видит ее среди гетер, только вместо звуков тамбурина она приветствует Сибар-Сина цветком лотоса. На глазах толпы она чествует убийцу и развратника. И он, Набусардар, вынужден смотреть на это.
Он обвел Вавилон взглядом глубочайшего презрения.
Снова вернулись мысли о лазутчиках, подсунутых Эсагилой, о слабом, капризном царе, об измене Сан-Урри, выкравшем план Мидийской стены, чтобы лишить страну ее главного оплота, и подложившем отравленные лепешки, чтобы лишить жизни его самого. Сколько событий за два коротких дня, и все они были направлены против него, словно ощеренные клыки дикого зверя!
При виде шумного ликования толпы в душе у него бушевал ураган. Ему страстно хотелось не принимать все это близко к сердцу, стать прежним Набусардаром, безучастно взирающим на то, как преступников бросали в ямы с ядовитыми змеями, бичевали до смерти, сдирали с живых кожу. Хотя в то время он был лишь исполнителем чужой воли, тем не менее искренне добивался славы сурового военачальника. Теперь, однако, возврат к прошлому был для него невозможен. Прежняя жизнь давно потеряла для него всякий смысл. Прежде и он проводил время в пирах и наслаждениях. Вино и женщины были символом и его веры. Его расположения домогались знатнейшие вавилонские красавицы, жестоко соперничая между собой за одну лишь его улыбку. Он любил и был любим, как никто другой в Вавилонии. Он исповедовал культ сладострастия. Но потом пресытился этим сплошным празднеством.
Сознание опасности, пробужденное в нем Киром, изменило его мысли, весь уклад жизни. Все отступило перед словом «отчизна»; его единственной любовью стали меч и армия. С каждым днем он становился прозорливей. Он убедился, что халдеи, слывя самыми горячими патриотами на свете, за годы благополучия духовно оскудели и обленились, сердца их заплыли жиром. Привычка к праздности, разъедавшая государство изнутри, была не менее опасна, чем могущественный перс за его пределами. Набусардар спохватился первым из тех, кто дремал, убаюканный в золотой колыбели. Он рассчитывал поднять и увлечь за собой остальных. Но никто не спешил на его зов. Куда приятнее было нежиться на мягком ложе, одурманивая себя вином. Тогда-то знать и отвернулась от Набусардара, и Эсагиле не стоило труда пустить коварный слух, будто он ищет войны, чтобы блеснуть своими талантам и стяжать популярность и славу. Кое-кто из завистников даже обвиняет его в тайных притязаниях на трон Халдейского царства.
Набусардар в последний раз мрачным взглядом окинул площадь.
Толпа чествует преступника, а Набусардара, который еще совсем недавно был общим кумиром, ныне оставили все. Что может быть ужаснее — в решительную минуту лишиться друзей, еще недавно клятвенно уверявших, что он всегда может рассчитывать на их преданность!
Но никто и ничто не сломит его.
— Никто и ничто! — повторил он вслух, покидая террасу.
За спиной все еще раздавались ликующий гомон черни и радостные клики почтенных горожан.
Там, в этой толпе, осталась и жена Телкиза, досаждавшая ему своими любовными приключениями.
Он прошел в свой кабинет, но пробыл там недолго. Близился полдень, час отдыха и невыносимого зноя. Набусардар поскакал к себе во дворец.
* * *
Набусардар в своих дворцовых покоях отдыхает на ложе, разглядывая высокий потолок из ливанского кедра, испещренный замысловатой резьбой. Его рассеянный взор блуждает в хитросплетениях орнамента из роз, волнистых лилий, завитков, фантастических листьев и симметричных цветочных лепестков, пока вдруг не упирается в квадрат, расположенный как раз в центре.
Столица Халдейского царства была построена наподобие строгого четырехугольника, и квадрат на потолке напомнил сейчас Набусардару план Вавилона. В линии, разделяющей квадрат на два треугольника, он видит русло Евфрата, рассекающего город с северо-запада на юго-восток. Треугольник на правом берегу Евфрата — это Борсиппа, на левом берегу — Вавилон. По обеим сторонам реки тянутся широкие аллеи, защищенные прочной дамбой от бушующих во время паводка волн. Эта дамба выходит далеко за черту города и в случае осады станет важным оборонительным рубежом. Сейчас ее кое-где подмыла вода, но Набусардар добьется, чтобы стену привели в порядок. Ведь она является серьезной преградой для неприятеля, если тот попытается проникнуть в Вавилон по воде. Навуходоносор всегда следил за тем, чтобы дамба поддерживалась в хорошем состоянии, но после его смерти о ней перестали заботиться. А семиэтажные башни, с которых просматривались все окрестности? Первая, Эзида в Борсиппе, подлинное чудо света, служила обителью летописца человеческих судеб, божественного Набу. Другая — Этеменанки в Храмовом Городе — башня божественного Мардука. Пред ее грандиозностью падали ниц потрясенные пленники, которых после победоносных битв пригоняли в Вавилон. В случае войны с персами жрецы должны будут предоставить эти башни и для военных целей. Они станут сторожевыми вышками вавилонской армии.
Набусардар всматривается в контуры квадрата на потолке, мысленно представляя городские стены, которыми с четырех сторон обнесен Вавилон. Сто массивных железных ворот закрывают доступ в столицу. Снаружи стены окружены рвом. В момент опасности его можно заполнить водой. В стенах города размещены казармы, военные склады с оружием и боевыми припасами и фураж для лошадей. По углам высятся сторожевые башни. Стены настолько толсты, что отважные наездники устраивают на них состязания, впрягая в колесницы по четверке лошадей. Укрытые столь могучими сооружениями, халдейские воины встретят персидских захватчиков стрелами и метательными снарядами. Здесь сойдутся воин с воином, соревнуясь в доблести, отваге и любви к отчизне.
Перед мысленным взором полководца разворачивается картина столкновения обеих армий. Взгляд Набусардара сосредоточен, лоб покрыт морщинами.
Таким его и застал верный слуга Киру, который принес освежающие напитки и фрукты. Киру тотчас угадал мрачное настроение господина. Чтобы развеять его, он решился нарушить тишину, царившую в опочивальне, и, поставив поднос на столик у ложа, обратился к Набусардару со словами:
— В такую жару приятно отдохнуть дома. Ты осчастливишь своего раба, если не побрезгуешь вином и фруктами, которые так хорошо освежают.
Набусардар слушает его краем уха, не отрывая взгляда от потолка, где персидское войско как раз двинулось на приступ вавилонских укреплений. Словно сквозь сон, он вполголоса безучастно благодарит его.
— Твой раб, благороднейший господин, будет безмерно счастлив исполнить любое твое приказание. Но я вижу, что ни вино, ни фрукты не радуют тебя, — продолжал Киру.
Набусардар не слышит его, мыслями он далеко отсюда. Прославленная персидская конница уже развертывается у восточной стены города, где вдоль реки раскинулось царское подворье, в подземных кладовых которого хранятся сокровища халдейской казны. Кир попытался в первую очередь нанести удар именно здесь, чтобы лишить Вавилон богатств, вызывающих зависть всего мира. С этой целью персидские всадники на специально обученных лошадях пускаются вплавь через наполненный водой ров. Набусардар приказывает открыть ворота, из них выходит отряд вавилонских воинов, слабо вооруженных, чтобы ввести неприятеля в заблуждение. Следом за конницей на приступ идет пехота: привязав щиты за спину, персы прыгают прямо в воду и плывут, укрываясь за крупами лошадей. Они устремляются к открытым воротам. Набусардар выжидает. Из мешочка на поясе он достает шелковый платок и отирает с лица крупные капли пота. Но вот уже ров кишмя кишит атакующими, и тогда он отдает приказ опрокинуть на неприятеля чаны со смолой и расплавленным свинцом. В языках пламени корчатся тела персов. Слышатся страшные вопли людей и отчаянное лошадиное ржание.
Набусардар. утомленный перипетиями сражения, разыгрывающегося на квадрате потолка, переводит дух и восклицает:
— Так-то, Кир! — И добавляет со вздохом облегчения: — Вот так встретит тебя мое войско!
Тем временем верный слуга, не представляя, чем заняты мысли его повелителя, продолжал упрашивать:
— Это вино и сочные грозди из виноградников благороднейшей Телкизы, а им нет равных во всем славном Вавилоне.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14