Саймон Скэрроу: «Римский орел»

Саймон Скэрроу
Римский орел



Library of the Huron: gurongl@rambler.ru
«Римский орел»: Эксмо, Домино; Москва; 2006

ISBN 5-699-18133-4Оригинал: Simon Scarrow,
“Under The Eagle”
Аннотация Для вольноотпущенника Квинта Лициния Катона, получившего римское гражданство из рук самого императора Клавдия, служба в армии — шанс занять достойное место в жизни. Однако для сослуживцев новобранец — «белая ворона», и выскочка из столицы вряд ли достоин служить под Серебряным орлом прославленного Второго легиона.В кровавых стычках с племенами германцев Катон завоевывает уважение товарищей. Но суровые испытания только начинаются. Легиону предстоит экспедиция на таинственный, окутанный туманами, загадочный и угрюмый остров Британия, варварские племена которого не сумел покорить даже Юлий Цезарь. Саймон СкэрроуРимский орел Одри и Тони -лучшим родителям и лучшим друзьям ОРГАНИЗАЦИЯ РИМСКОГО ЛЕГИОНА Второй легион, как и все римские легионы, включал в себя пять с половиной тысяч солдат. Основной его единицей являлась центурия из восьмидесяти человек под командованием ЦЕНТУРИОНА; его помощник, или заместитель, именовался ОПТИОНОМ. Центурия подразделялась на десять отрядов — по восемь воинов в каждом, шесть центурий составляли когорту, а десять когорт — легион, причем первая когорта имела двойную численность. Каждому легиону придавались сто двадцать конников, разбитых на четыре маневренных эскадрона. Кавалеристы, преимущественно, выполняли обязанности разведчиков и гонцов.Личный состав легиона имел, в порядке понижения, следующие чины.ЛЕГАТ. Легатом легиона обычно являлся знатный римлянин среднего возраста, для которого пост этот служил, как правило, ступенькой к дальнейшей политической карьере.ПРЕФЕКТ ЛАГЕРЯ. Им становился поседевший в походах ветеран, пробывший долгое время первым центурионом легиона, честность и боевой опыт которого не вызывали сомнений. Для незнатного воина это была высшая точка профессиональной карьеры. Если легат отсутствовал или по каким-то причинам оказывался не в состоянии командовать легионом, обязанности его переходили к префекту.Шестеро ТРИБУНОВ являлись своего рода офицерами штаба. В большинстве случаев это были молодые, лет двадцати с небольшим, люди, желавшие получить военный и административный опыт перед тем, как осесть в органах гражданского управления. Над ними стоял СТАРШИЙ ТРИБУН, который в дальнейшем мог рассчитывать на пост легата или политический рост.Но костяком командного состава, обеспечивавшим как военную выучку легиона, так и строжайшую дисциплину в его рядах, были все те же ЦЕНТУРИОНЫ, славившиеся умением подчинять солдат своей воле и выдающейся воинской доблестью. Последнее приводило к тому, что этих командиров в сражениях выбивали чаще, чем остальных. Первенство среди них принадлежало главе первой центурии, самому опытному и удостоенному наибольшего числа наград.Четыре ДЕКУРИОНА командовали приданными легиону кавалерийскими эскадронами и могли рассчитывать получить под начало более крупный, вспомогательный кавалерийский отряд.Каждому центуриону помогал ОПТИОН, являвшийся его заместителем и первым кандидатом на должность своего командира, когда та (что случалось часто) становилась вакантной.Рядовые ЛЕГИОНЕРЫ обязывались отбыть на нелегкой воинской службе двадцать пять лет. Первоначально правом служить в легионах обладали лишь римские граждане, однако, по мере расширения державы и увеличения численности армии, легионерами все чаще становились представители коренного населения провинций империи.Воины ВСПОМОГАТЕЛЬНЫХ КОГОРТ имели формально более низкий статус, чем легионеры. Эти подразделения формировались из жителей местности, в которой квартировал легион, и обеспечивали римскую армию конниками и легкой пехотой. Все воины, не имевшие римского гражданства, получали таковое по истечении двадцатипятилетнего срока службы.От редакции. «Римский орел» — это не только повествование о событиях, происходивших в Римской империи и Британии в I веке нашей эры, это прежде всего роман о войне. О войне, которая со стороны римлян ведется не народным ополчением, а профессиональными солдатами-легионерами. Они служили 25 лет и зачастую были более преданными своему командиру, чем отечеству. Империя расширяла свои территории, ей нужна была непобедимая армия.Солдатский быт был примитивен, нравы грубы, а дисциплина суровой. Многие нарушения карались смертью. Грубость начальников по отношению к подчиненным считалась нормой. Зато когда победившее войско удостаивалось триумфа, солдаты отводили душу, распевая непристойные куплеты о своих командирах.Саймон Скэрроу описывает солдатские нравы Древнего Рима современным «приземленным» языком, что может показаться некоторым читателям необычным, зато позволяет провести параллели с современной армией. Безусловно, эксперимент, но эксперимент во многом удачный. ПРОЛОГ — Все бесполезно. Эта хреновина увязла намертво.Центурион привалился к повозке. Смертельно усталые легионеры стояли вокруг, утопая в вонючей болотной жиже, на них с нарастающим раздражением взирал генерал. Он уже собирался взойти на борт эвакуационного судна, когда ему сообщили, что треклятая повозка застряла. Пришлось брать коня и галопом нестись через болото, чтобы на месте понять, что стряслось. Увы, сообщение подтвердилось. Под тяжестью массивного сундука повозка засела в трясине так, что все попытки хотя бы сдвинуть ее были напрасны. На помощь рассчитывать не приходилось, ибо практически все римское войско уже погрузилось на корабли. Теперь между ценным грузом и авангардами Касволлана оставались лишь эти вот два десятка легионеров да немногочисленный конный заслон.Генерал выбранился, и его конь встревоженно вскинул морду. Повозка, нет сомнений, потеряна, а сам сундук слишком грузен, чтобы надеяться дотащить его на руках. Вскрыть же этот дубовый, окованный железными стяжками ящик, чтобы распределить содержимое между легионерами, тоже было практически невозможно, ибо ключ, отмыкавший хитроумный замок, хранился у армейского казначея, а тот отбыл в море на первом из кораблей.— И что же дальше? — спросил центурион.Генерал мрачно смотрел на сундук. Он ничего не мог с ним поделать, решительно ничего, а утрата того, что в нем лежало, отбрасывала его в политическом смысле года на три назад. Но тут, в момент нерешительности и мучительного раздумья, совсем рядом прозвучал боевой рог. Легионеры встрепенулись и потянулись к тропе, где было сложено их оружие.— А ну стоять! Стоять! — рыкнул военачальник. — Приказа двигаться не было, я кому говорю!Следуя въевшейся в них привычке к повиновению, солдаты, несмотря на близость противника, тут же остановились.Генерал бросил последний взгляд на сундук и кивнул.— Центурион! Избавься от этой повозки!— Избавиться?— Утопи ее, да. Проследи, чтобы она затонула с верхом, отметь место и следуй за мной. Я позабочусь, чтобы вас дождались. Выполняй!— Есть.Сердито хлопнув себя по бедру, генерал повернулся, вскочил на коня и поскакал по тропе. За спиной его снова взревел боевой рог. Зазвенели мечи: конный заслон сражался с авангардом воинства Касволлана.— Давайте, ребята, — крикнул центурион. — Последний раз поднатужимся! Плечами подпирайте, плечами! Вот так. А теперь — все разом — валите ее!Повозка стала медленно погружаться в трясину. Бурая болотная вода, проступив сквозь щели в днище, уже облизывала бока сундука.— Еще разок! Наляжем! Давай!Последним усилием людям удалось затолкнуть повозку поглубже, и та с негромким бульканьем скрылась из глаз. Секунду-другую на темной маслянистой поверхности воды расходились круги, потом она вновь стала ровной.— Вот и все, парни. А теперь живо уносим ноги. На берегу нас уже заждались.Выбравшись из топи на твердую почву, легионеры принялись разбирать щиты и копья, в то время как их командир торопливо делал пометки на вощеной табличке. Закончив, он захлопнул планшет и знаком велел солдатам построиться, но, прежде чем маленькая колонна успела двинуться с места, в тумане послышался нарастающий стук копыт. Несколько мгновений спустя мимо пехоты пронеслась горстка всадников. Один из них едва держался на лошади, шкура животного была темно-бурой от крови.Едва римские конники пропали из виду, как в тумане вновь застучали копыта, теперь с куда большей силой. Послышались гортанные крики туземцев, столь дикие и свирепые, что даже самых неустрашимых из римлян пробрал холодок.— Копья к броску готовь! — скомандовал центурион, и солдаты подобрались, повинуясь приказу.Гортанные вопли звучали все громче, но враг по-прежнему оставался незримым. Лишь в тот момент, когда в серой завесе проступили расплывчатые растущие тени, центурион рявкнул:— Бросай!Легионеры, все разом, метнули копья; те, взлетев, описали дугу и пропали из виду, разя утративших бдительность бриттов. Мгла разразилась воплями, стонами, истошным ржанием раненых лошадей.— В колонну по одному! — скомандовал центурион. — Быстрым шагом марш!Маленькая колонна потекла по тропе, центурион, постоянно оглядываясь, шагал рядом. Метательные Копья нанесли бриттам ущерб, и потому они сделались осторожнее, однако через минуту-другую за спинами римлян опять послышался стук копыт. Что-то негромко чмокнуло, и один из легионеров ахнул от боли: из спины его торчало древко стрелы. Пытаясь набрать воздуху в легкие, солдат упал на колени, потом повалился ничком.— Бегом!Звякая снаряжением, легионеры перешли на трусцу, а из тумана вылетали все новые и новые стрелы. Враг стрелял наугад, однако стрелы шли густо, и отступающая колонна беспрерывно редела, один за другим римляне падали на тропу. Раненые, неспособные бежать дальше, угрюмо обнажали мечи. На возвышенность, где болото уступало место песку и гальке, вскарабкалось лишь пятеро человек. Слабый звук морского прибоя показался им музыкой, легкий сентябрьский ветерок развеял туман, и в сердцах отступающих всколыхнулась надежда, ибо до покачивающейся на волнах лодки оставалось каких-то двести шагов. Чуть дальше в море чернела трирема, а остальные корабли римского флота уже превратились в темные пятнышки, скрывающиеся за чертой горизонта.— Поторопись! — крикнул центурион, бросая свой щит и меч. — Скорее, ребята! Нас ждут!Мелкий галечник брызгами разлетался под ногами бегущих, позади в очередной раз взревел рог. Бритты тоже увидели море и горячили коней, чтобы не дать беглецам уйти. Стиснув зубы, центурион несся вниз по пологому склону. Шум погони все нарастал, но он не смел оглянуться, ибо малейшее промедление могло стать для него роковым. На корме лодки виднелась фигура, стоящая совершенно недвижно. Это был генерал, ветер рвал с него алый плащ. Еще пятьдесят скачков — и за спиной отчаянно вскрикнули. Копье бритта нашло свою цель.Подгоняемый страхом, центурион огромными прыжками пересек полосу песка, пробежал с плеском по мелководью и ринулся к лодке. Он ухватился за борт, сильные руки выдернули его из воды. Миг спустя на него плюхнулся еще кто-то, шумно и часто дыша. Особо рьяные преследователи тоже было сунулись в воду, но могучие телохранители полководца подняли копья, а гребцы взялись за весла, и лодка двинулась к поджидавшей триреме.— Тебе удалось утопить повозку? — с беспокойством спросил генерал.— Д-да, удалось, — тяжело всхрапывая, выдохнул центурион и погладил свисавший с плеча планшет. — Здесь план. Правда, сделанный наспех, но все-таки план.— Отлично, центурион. Передай его мне.Передавая планшет, центурион огляделся и понял, что из всего отряда спаслись лишь двое — раненый в руку солдат и он сам. На удалявшемся берегу конные варвары окружали легионера, не успевшего броситься на свой меч. При мысли о том, какие муки ожидают несчастного, центурион поежился. Нет, этим дикарям нельзя даваться живым.В лодке воцарилось молчание, оно было мрачным. Наконец завернутый в алый плащ полководец сказал.— Мы вернемся, ребята. Мы вернемся, и, когда это случится, тем, кто поднял оружие против Рима, придется горько о том пожалеть. Я, Гай Юлий Цезарь, говорю вам, что так все и будет. Клянусь прахом отца. ГЛАВА 1 Рейнский рубежДевяносто шесть лет спустя,начало правления Клавдия, 42 годОхранник открыл дверь, впустив в уборную порыв ледяного ветра.— Приближается повозка.— Закрой эту треклятую дверь. Что еще?— С ней люди.— Солдаты?— Вряд ли. — Легионер поморщился. — Если только не произошло изменений в строевом уложении.Дежурный центурион вскинулся.— Легионер? Разве я разрешил тебе высказывать свое мнение?— Никак нет, командир! — Солдат вытянулся в струну.«Так его, — подумал Люций Корнелий Макрон, еще месяц назад бывший всего лишь помощником центуриона. — От этих новых начальничков, только вчера блевавших рядом с тобой после попойки, не знаешь, чего и ждать».— Каковы будут приказы?— Приказы? — Макрон на момент призадумался. — Ладно потом. Я сейчас приду. А ты возвращайся к воротам.— Есть.Караульный повернулся и покинул уборную, невольно ежась под хмурыми взглядами полудюжины центурионов. Согласно неписаному правилу, никто из них не разрешал своим людям беспокоить себя в отхожем месте, а потому, подтеревшись губкой и подпоясавшись, Макрон точно так же, как и его подчиненный, проходя мимо них, виновато потупил глаза.Ночь стояла отвратная. Холодный северный ветер, пронизывавший каждую пядь пространства между казармами, гнал из-за Рейна дождевые лохматые тучи, усугубляя мрачное настроение новоиспеченного центуриона. Макрон подозревал, и, по всему судя, не без оснований, что старые командиры в большинстве своем считают его назначение на столь ответственный пост несуразной ошибкой, однако он был исполнен решимости доказать, что это не так. Правда, как ни крути, следовало признать, что пока эта решимость ему не очень-то помогала. Оказалось, что быть оптионом много легче, чем разгребать свалившийся на его плечи кошмар. То есть ежедневно заботиться и о пропитании восьмидесяти солдат, и о своевременной очистке выгребных ям, и об очередности назначения в караул, и о состоянии казарм, а также оружия и амуниции, и о выплате жалованья, и о поставках снаряжения, и о фураже для мулов, и о солдатской похоронной казне. Конечно, как все это делается, доподлинно знал писец центурии — старый сморчок Пизон, он, собственно, всем этим и занимался, однако Макрон с некоторых пор стал подумывать, что этот малый либо некомпетентен, либо нечестен, но уличить его ни в том, ни в другом возможности не имел, ибо был в грамоте слаб. Нет, различать буквы и цифры он худо-бедно умел, но писанина и счет никак ему не давались, а между тем легат, принимая решение о его назначении, безусловно предполагал, что сын захолустного земледельца Макрон все же умеет считать и писать. Стоит командованию узнать, что это не так, и обманщика тут же вышвырнут с престижной должности. До сих пор ему удавалось сваливать всю возню с документами на Пизона — под предлогом чрезвычайной загруженности, но, похоже, проклятущий писец уже начал что-то подозревать. Горестно покачав головой, центурион поплотней запахнул красный плащ.Ночь выдалась темной. Мрак усугубляли низкие, полностью затянувшие небо облака: верный признак того, что скоро выпадет снег. Из окружающей темноты до слуха Макрона доносились разнообразные звуки, свидетельствовавшие о том, что жизнь крепости идет своим чередом, эти звуки вот уже более четырнадцати лет являлись неотъемлемой частью его жизни. В конюшнях за дальними казармами ревели мулы, из окон, обозначенных колеблющимся светом свечей, неслись грубые голоса. Макрон среди взрыва солдатского хохота вдруг различил грудной женский смех и замер на полушаге, прислушиваясь. Кто-то опять ухитрился нарушить устав. Женщина вновь рассмеялась и что-то с сильным акцентом сказала, на нее тут же зашикали, и в помещении на миг воцарилась мертвая тишина.Присутствие в крепости посторонней особы являлось вопиющим нарушением дисциплины, и Макрон, резко повернувшись, зашагал к казарме, однако, уже положив руку на дверную ручку, замер как вкопанный.По всем правилам ему следовало с бранью ворваться в солдатское общежитие, незамедлительно арестовать нарушителей, а трижды долбаную блудницу велеть взашей вытолкать за крепостные ворота. И все бы ничего, но за подобными действиями должна была следовать запись в журнале взысканий. Опять писанина, в которой он не горазд.Скрипнув зубами, Макрон выпустил дверную ручку и отступил назад — на улицу, а шлюха вновь зашлась смехом, больно уколовшим его командирскую совесть. Быстро оглядевшись и убедившись, что свидетелей постыдной ретирады дежурного в округе не наблюдается, он поспешил убраться подальше от превращенной в дом блуда казармы.
1 2 3 4 5