Спустя много часов они гасили огонь, разбивали домницу, где находилась уже не руда, а крица.Что происходило в домницах, когда закипала руда, почему красноватые комья с болота превращались в железо, почему из этого железа, если его снова расплавить и закалить в воде или, еще лучше, в моче черного козла, выходит оцел — этого никто не знал. Все думали, убеждены были, что вокруг дом-ниц хлопочут вместе с людьми и боги: это они — и прежде всех бог Сварог — превращают кровь земли в железо.Поэтому в те ночи, когда варилось железо, на берег Днепра выходили только старейшины и кузнецы. Все остальные издали смотрели, как пылает огонь под домницами над Днепром, как его алые отблески пляшут по воде, отражаются в тучах, низко нависших над рекою.— Сварожичи варят железо, — говорили люди и старались увидеть, как боги сходят на землю и помогают кузнецам.В такие ночи и средний сын Анта Сварг смотрел на далекие огни, стремился быть там, вместе с богами и кузнецами.Потом он видел, как уже на дворе в корчийнице кузнецы делают всякие вещи — серпы и мечи, лемехи и шлемы, ножи и подковы. А были в роду и такие кузнецы, которые умели отливать не только из железа, но и из золота и серебра лунницы и серьги, обереги, перстни, — добрые мастера были в Любече, как и везде на Руси.Для среднего сына Анта не было большей утехи, чем пойти в корчийницу, сесть там в уголке и смотреть, как кузнецы насыпают уголь в горн, раздувают мехи, раскаляют железо, бьют, вертят, переворачивают его на наковальне, делают из него разную кузнь. За то, что этот средний сын день и ночь просиживал в кузнице, его и прозвали Сваргом — бог Сварог, каким его представляли себе люди, был весь в копоти, черный, страшный. Имя Сварг очень подходило черноволосому мальчику с пытливыми темно-карими глазами.Но вскоре здесь, в Любече, перестали варить железо. Шли жестокие войны — князь Игорь несколько раз ходил на Царь-град, а вместе с ним ходили северяне, позднее примучивали древлян. Очень много людей из Любеча пошло тогда на брань, вернулось мало. А из тех, кто вернулся, никто не пошел на старое городище, рассыпались они гнездами по Днепру, построили свои жилища. Не стало и кузнецов — храбрые они были люди, сложили свои головы. Вот и ела ржа разную кузнь на дворе отца Анта, а у кого из любечан была надобность в железе, тот возил его из Киева.Сварг тоже ходил на рать и, вернувшись оттуда, построил себе хижину, только не у Днепра, а далеко от берега, на опушке леса.Вначале никто не понимал, почему он отдалился от людей и зачем ему понадобился лес. Но вскоре все стало понятно, особенно тогда, когда однажды утром со стороны жилища Сварга на опушке донеслись удары молота по наковальне. «Что это там задумал Сварг? — удивлялись люди. — Что он там кует? Для кого?»А еще немного спустя люди валом повалили к Сваргу. Он, оказалось, поставил неподалеку от своего жилища, у дороги, идущей в Остер, небольшую корчийницу, и туда к нему шли и шли люди: тот — подковать коня, тот — приварить лемех, сделать серп или щит и даже тогда, когда нужны были крючок для рыбной ловли, замок или иголка. И каждый, разумеется, нес ему что-нибудь: один — мех, другой — зерно или горнец меда, а то и куны или гривну. Если же дать было нечего, Сварг и не требовал, а только ставил условие: сейчас он кует лемех или серп, придет время — ему помогут, отработают.А случай отработать Сваргу представился сразу же после смерти отца Анта, когда три брата поделили между собою наследство и Сварг взял то, что якобы никому не было нужно, -разную кузнь.Он приехал на старое дворище на следующий день после похорон и возил оттуда кузнь с раннего утра до позднего вечера, И ночью не спал, а все ходил при свете месяца вокруг своей кузницы, раскладывал кузнь, гремел железом так, что эхо разносилось до самого Днепра.Осенью, когда любечане закончили работу в поле, Сварг отправился к тем, кто остался ему должен. Он не тревожил людей, пока они были заняты жатвой: землепашцу дорого свое время, кузнецу — свое. Но теперь уже он просил их поехать с ними по Днепру выше Любеча и помочь накопать руды. И хотя у людей было много своих забот — идет осень, за нею зима, надо собирать грибы, искать борти, возить дрова, бить зверя, — они вынуждены были поехать со Сваргом.Правда, Сварг долго их не задержал. Он знал, где брать руду. Миновав сосновые боры, он останавливался там, где росли березы и осока. Он знал кручи, где тяжелую, красную, как кровь, руду можно было брать прямо руками. За несколько дней он привез шесть лодий руды. Люди перетаскали ее к самой кузнице.Тогда Сварг принялся ставить домницы. Никто, кроме него, уже не помнил, как выкладывать свод, выводить верх, пробивать нижние отверстия, смешивать пласты угля и руды. Да и сам Сварг не мог все это помнить с детских лет. Но он недаром бывал в Киеве, присматривался к работе умелых киевских кузнецов.Теперь ему понадобился и лес, росший у самой хижины. Вместе с людьми он свалил множество дубов, нажег угля.В одну из ночей во всех гнездах любечан стало видно, как у опушки леса, там, где проходит дорога на Остер, вспыхнул огонь. Думали, что это, может, — спасите нас, боги! — загорелся лес. Люди высыпали из хижин и землянок, чтобы бежать тушить пожар.Но это был не пожар — там, у опушки, неподалеку от кузницы Сварга, горели три огнища. Возле них прыгали, кричали несколько человек, тревожное эхо разносилось по лесу, красное зарево освещало небо.Никто не пошел в сторону леса. Издавна все знали, что кузнецы — страшные люди. А в час, когда они варят железо вместе со своими сварожичами, к ним и подавно страшно приближаться.С этого времени кузнец Сварг часто ездил за рудой, ставил домницы у опушки леса, варил железо. Теперь любечанам уже не приходилось везти из Киева куски железа, чтобы ковать из них лемехи и серпы. У Сварга было свое железо, его хватало на всех.О самом Сварге чем дальше, тем больше шло слухов. Когда-то, говорили люди, на отцовском дворище, где сейчас остался Микула, сын Анта, варили родом железо, с кузнецами работали все сварожичи, пращуры рода. Но кузнецы поумирали, сварожичи отвернулись, пращуры ушли в леса и поля.А Сварг сумел созвать пращуров, ублажить снова сварожи-чей, он один на весь Любеч умеет варить железо, и не только это — он все знает, все умеет, все может, страшный, но очень нужный человек.К Сваргу шли теперь ковать, плавить, закалять всякую кузнь. На дворе у него было несколько лошадей, быков, коров и два черных козла — для закалки железа. В корчийнице у неге была не только кузнь. У него были травы, различные камни, обереги, разное зелье. 5 Микула не мог понять, почему ему живется все хуже. Несчастья, как поздней осенью желуди с дуба, сыпались и сыпались на него.Казалось, жил он по правде, вовремя приносил жертвы богам, прежде чем самому что-нибудь съесть, бросал в огонь первый кусок чурам, но никто теперь ему не помогал, жизнь становилась все труднее, двор нищал, приходилось совсем плохо.Разумеется, смерть Анта нанесла большой и непоправимый урон роду. Пока старик был жив, все относились к Мику-ле с уважением, никто его не трогал, никто ему не вредил. Хотя с отцом жилось и нелегко, но все же их было двое, вместе с ними работала и Виста, по двору еще бродил отцовский боевой конь, время от времени они выжигали участок леса над Днепром, корчевали пни, каждую весну приходили с сохой, бросали в землю зерна.К тому же Ант был еще и хорошим, удачливым охотником, рыбаком, знал, где искать в лесу борти, где живет зверь, водится рыба. Вместе с ним ходил и Микула — они никогда не возвращались домой с пустыми руками.После смерти Анта все изменилось, теперь двор Микулы стал таким же нищим, как и другие дворы в Любече; все, что в нем было ценного, забрали Бразд и Сварг. Когда после той страшной тризны братья приехали на лошадях и увезли свое добро, Микула даже за голову схватился: ведь они отняли все, у него остался только конь, воз и рало.Впрочем, Микула еще держался. У него есть руки, есть руки и у Висты, вдвоем они посеют, сколько им нужно, в лесу Микула от отца знает захожаи, где можно найти борти с медом, в Днепре водится рыба! Осенью, когда подошло время, Микула поправил старое рало, взял борону, запряг коня и поехал за Любеч, и лес, где они когда-то с отцом выжгли участок, выкорчевали пни и из года в год сеяли хлеб.Но, подъехав к этой пашне, Микула не поверил своим глазам: на его меже и еще на многих других межах стояли на столбах знамена.Знамено! Сначала он даже не понял, что эта такое. Обтесанный деревянный столб, наверху на нем прибита поперек желтая доска, а на ней черный смоляной знак — два острых перекрещенных копья. Он дошел до межи своего выжженного участка, там тоже стояло знамено — око с тремя чертами, побежал к меже соседа — знамено: месяц под солнцем, новая межа — и опять око, око!На поле собралось несколько любечан, людей одного рода, которые хотя и ушли из родного гнезда, но до сих пор владели тем, что их объединяло и роднило, — землею.Теперь оказалось, что и земля уже не роднила их, а разъединяла. Ибо там, где стояли знамена с копьями, была княжеская земля, где знамена с оком — земля волостелина Кожемы, а знамено, на котором был изображен месяц под солнцем, принадлежало посаднику, человеку теперь уже не их рода -Бразду.Долго в холодный осенний вечер, когда с севера дул ветер, а от Днепра полз туман, стояли нищие любечане за селением, не могли понять, как и почему так случилось, не могли постигнуть, почему лишились они родной земли. Они смотрели на небо, на днепровский плес, селение, выжженную пашню, лес — все это ведь родная земля. Так было при отцах и дедах, всегда. Бывало так, что приезжали к ним князья с дружинами, брали дань от дыма — они давали; поставили князья над ними волостелинов и посадников, назначили уроки и уставы -они и их давали, земля была все же их родная…И вот теперь земля перестала принадлежать им, она уже не родная, она принадлежала князю, волостелину, посаднику. Почему же так? Ведь князь со своей дружиной не обрабатывает ее, не пашет, не сеет. Не выжигали, не корчевали, не пахали этой земли и волостелин Кожема и посадник Бразд. Любе-чане вспоминали давно прошедшие времена, когда выходили всем большим родом, рубили лес, выжигали и корчевали пни, пахали целину, бросали в нее зерно и собирали урожаи. Эта выжженная земля была им так дорога, это была их кровь.Оставалось, правда, еще много земли вокруг — руби лес, выжигай, корчуй, сей! Но разве могли они теперь, распыленные, разрозненные, сделать это? Рубить лес — с кем? Выжигать — как же выжигать одному? О, целина была хорошая земля, прошелся по ней с сохой — и сей! И вот целины не стало…Рядом с другими любечанами стоял и Микула, думал о том, как потерял землю: старую, обработанную пашню в ту памятную ночь взял себе Бразд — теперь на ней стоит его зна-мено, на новой пашне — знамено волостелина.— Что же, пойдем в лес, будем вырубать, жечь, пахать, -шумели люди, сжимая натруженные кулаки.Микула шел сзади и думал, не отправиться ли ему к Бразду. Ведь он брат, посадник, все может сделать. Но нет, Микула не пошел. Ниже скалы над Днепром, где не было княжеских знамен, он распахал клочок скудной, песчаной земли. Вспахал поздно, разбросал по пашне все свое зерно, но сколько ни ходил туда, сколько ни смотрел, не дождался буйных всходов. Стебель да еще один стебель — вот и все…Страшась голодной зимы, он бросился в лес, туда, где еще отец указал ему дуплистые деревья. Но и там, в пчелиных заповедниках, стояли знамена — месяц, око!Однажды ночью Микула очутился далеко от родного двора, в глухом, дремучем лесу. Все вокруг было наполнено таинственными голосами зверей, птиц, водяных, живущих в лесных болотах, русалок… Поляну, на которой сидел Микула, заливал лунный свет, под его лучами выступали увядшие листья папоротника, искристая роса, темные цветы.Но Микула смотрел не на них, а только на ствол одного дерева, где острым топором был сделан стес, а на нем черной смолой выведено око.Внезапно он встал и, склонив голову набок, долго, напряженно, настороженно слушал. Нет, в лесу было спокойно. Те же голоса зверей, птиц, где-то далеко на болоте хлопал по воде руками и раскатисто смеялся водяной. Но людей, кроме Микулы,-не было.Тогда он сделал несколько быстрых шагов вперед, выхватил из-за пояса свой острый топор — боевой топор старейшины Анта — и начал рубить, стесывать с дерева знамено… И только тогда, когда оно щепками осыпалось на росистую траву, Микула опомнился. Побежал прочь от дуплистого заповедника, в чащу. Перед ним вскакивали и мчались, ломая ветви, звери, над самой головой пролетали с криком встревоженные птицы. На бегу он заметил зеленый огонек, горевший, должно быть, над кладом. Но не остановился, пока не выбежал на обрыв к Днепру. Крадучись добрался до селения, спрятал во дворе в клеть топор и только тогда вошел в землянку.— Что с тобою случилось? — спросила Виста, увидев его измученное, бледное лицо.— Ничего! — ответил он. — Только я уж и не знаю: как мне жить дальше?! ГЛАВА ПЯТАЯ
1 Ярина после долгой болезни поправилась, но вскоре опять захворала, и на этот раз очень тяжело. Теперь она не металась в жару, не кашляла, но не имела сил подняться, выйти в кухню. Целыми днями она лежала, не произнося ни слова, о чем-то напряженно думая по временам жаловалась, что ей нечем дышать, что останавливается сердце.Малуша работала одна — в кухне, в трапезной, у клетей, кладовых, медуш, бретяниц. За хлопотами у нее не оставалось времени, чтобы как следует ходить за ключницей. С утра она готовила ей питье, еду, днем раза два забегала, чтобы чем-нибудь помочь старухе, и снова исчезала. Бывали дни, когда ей ни разу не удавалось заглянуть к Ярине. И только поздно вечером, не чуя ни ног, ни рук, она переступала порог и говорила виновато:— Вот как я поздно пришла, матушка Ярина!— А я спала, — отвечала на это Ярина, — Крепко спала, видела сон.Однажды, возвратившись вечером в каморку, Малуша, как всегда, остановилась на пороге и сказала:— Я пришла, матушка Ярина!— Вот и ладно, Малуша, — услышала она тихий голос. — Дай мне воды… Что-то мне ныне очень худо, Малуша.— Так, может, позвать кого-нибудь?— Нет, не надо… Дай мне воды и ложись! Ты устала, тебе нужно уснуть.Малуша долго не засыпала, слышала, как тяжело дышит Ярина, потом заснула.Проснулась она рано, как обычно, и сразу же бросилась к ключнице.Мертвая, холодная, Ярина лежала так, как спала, — на правом боку, подложив под голову руку…Испуганная Малуша опрометью выскочила из каморки, подбежала к сторожам, которые как раз спускались с городской стены, рассказала им, что случилось. Сторожа тотчас же отправились к тысяцкому.Но кончилась ночь, время шло, а на кухне было так много работы. И Малуша пошла на кухню, разбудила дворовых, сама принесла мяса, крупы, овощей, вымыла посуду, зажгла свечи и убрала в трапезной.Когда княгиня с княжичами, воеводой Свенельдом, боярами и священником вошли в трапезную, Малуша встретила их поклоном и, всхлипнув, сказала:— Мать наша, княгиня! Ярина померла!— Я знаю, Малуша! — ответила княгиня и обратилась к священнику: — Я уже сказала, как сделать. Похороним ее, отче, на Воздыхальнице, где лежат христиане.Ели в молчании. За окном медленно разгорался рассвет, померкли, пожелтели огни свечей. Малуша все время думала о неожиданной кончине Ярины. Слезы беспрерывно катились из ее глаз. Но никто в трапезной не замечал, что Малуша плачет. Молча поели, после еды священник помолился, все встали и вышли.Только княгиня ненадолго задержалась в трапезной.— Малуша! — позвала она.Малуша подошла и остановилась перед нею.Княгиня Ольга посмотрела на девушку, на ее прекрасное лицо, залитое горячим румянцем, темно-карие глаза, окинула взглядом ее гибкий, тонкий стан, высокую грудь, сильные руки.— Вот и не стало Ярины, — молвила княгиня. — Что ж, Малуша, будешь теперь ты помогать мне. Зайди ко мне в терем, в светлицу, расскажу тебе, как что делать. 2 После смерти Ярины княгиня Ольга некоторое время держала ключи у себя. Доверять их кому-либо из своих родичей не хотела: завидущие они все, жадные, только и думают о том, как бы что присвоить. Дать ключи кому-либо из дворовых боялась: молоды, сами, может, и побоятся, так другие за их спиной все растащат.А добра у княгини было много. Да и какая же она была бы княгиня, если бы его не имела! Деды и прадеды ее, сидевшие на Киевском столе — а княгиня Ольга по закону считала себя их преемницей, — не сразу накопили это добро, добывали его в далеких походах, трудились, устанавливая уклад и заводя порядок в своих землях. Муж ее, князь Игорь, собирая дань с древлян, даже лег за это костьми.Княгиня Ольга тоже брала дань, позднее установила уроки. Киевский князь — глава племенам и землям, он — заступник всех людей перед Богом, он и воевода, если кто нападет на Русь.Но чтобы поддерживать порядок в землях, быть готовым отразить врага, если тот посягнет на Русь, кормить, поить и одевать дружину, строить города, содержать стражу да еще приносить жертвы богам, для этого киевскому князю нужно было иметь много добра, он должен был быть богаче других князей.

Это ознакомительный отрывок книги. Данная книга защищена авторским правом. Для получения полной версии книги обратитесь к нашему партнеру - распространителю легального контента "ЛитРес":
Полная версия книги 'Рюриковичи - 02. Святослав'


1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12