- Разумеется, не одна только эта. Всего три участка и все в разных местах. Здесь только сто тридцать га лаванды, а в других двух участках около четырехсот.
- Ого! Да вы, значит, тут море масла выжимаете?
- Все-таки не море. Вот мы закладываем в три наших куба тонну сырья, а через два с половиной часа получаем с тонны всего только восемь - десять кило масла. А с гектара добывается от двух до пяти тонн сырья.
- Почему же все-таки такая разница: то две тонны, то пять? - удивился Кудахтин. - От почвы это, что ли, зависит?
- Нет, от возраста этой самой лаванды. Молодая лаванда цветет не густо, дает мало сырья: чем старше - тем больше, но... до известного предела! Старше восьми лет она дает уже все меньше и меньше, а в двенадцать совсем перестает цвести, тогда ее надо выбрасывать и заменять новой. У нас это дело совсем молодое, старше пятилетних кустов нет, и пятилетние самые доходные.
- Черенками сажаете?
- И черенками и делением кустов, однако и семенами не брезгаем сажать, хотя семена эти совсем крошечные, меньше маковых зерен.
- Хорошо, но сюда-то именно, на эти горы, зачем вы забрались с лавандой? - спросил Белогуров.
- Да ведь наша лаванда - французская, lavandula vera, лаванда настоящая... Есть еще несколько видов лаванды, но те менее выгодны. А на опыте Франции - очень, между прочим, давнем, - дознано, что самые лучшие выходы масла дает лаванда, если разбивать плантации на такой вот высоте - на высоте трехсот - четырехсот метров над морем. И второй участок наш тоже на такой высоте и третий. Кроме трех наших, есть в Крыму еще плантации лаванды, всего до семисот пятидесяти гектаров, и в прошлом году выгнали всего до шести тонн масла, а это уж не шуточка, это - на два миллиона рублей.
- А куда же все-таки ваше масло идет? Мы, невежды, этого не знаем, сказал Кудахтин.
- Не вы одни не знаете: дело новое... Куда идет? На душистые туалетные мыла, на духи, на конфекты... Даже есть у нас требование на лавандовое масло от керамических и от фарфоровых заводов.
- Гм, очень трудно представить, зачем для посуды лавандовое масло! посмотрел на Белогурова Кудахтин.
- Какой-нибудь секрет производства, - выпятил недоуменно губы Белогуров.
- По-видимому, да, - продолжала Хромцова. - Но пока на все наши потребности, говорят, нам хватит восемь тонн масла. А вот во Франции, я слышала, добывают его ежегодно до ста тонн!
Кудахтин качнул головой и бормотнул:
- Ка-кие-е душистые!
- Погодите, и у нас дело восемью тоннами не кончится. Может, лет через двадцать и мы до ста тонн дойдем! Чем у нас хуже лаванде расти? Да у нас теперь даже и на Кубани начали разводить лаванду.
- Ну, хорошо, а как качество масла? Дело не в количестве, а в качестве, - сказал Белогуров. - Должно быть, похуже французского?
- Ничуть не хуже! Ведь мы посылаем свое масло в Москву на фабрику в таких красивых запаянных жестянках: по девять кило масла входит в жестянку, - соответственно тонне сырья. А в Москве на фабрике сидит дегустатор...
- Человек с носом? - проворно вставил Белогуров.
- Вот именно, человек-нос, единственный, незаменимый спец... У него на столе такие пробирки, он соединяет разные масла и нюхает, - вся его работа! Так получаются наши советские духи. Говорят, до семнадцати компонентов иногда входит в те или иные духи, а потребительницы их, конечно, не знают подобных обстоятельств...
- А если у этого незаменимого спеца будет насморк? - с усилием спросил Кудахтин.
- Тогда стоп машина! Тогда всей алхимии до его выздоровления отдых... Так вот этот спец признал наше масло вполне хорошим. Оно и не может быть, конечно, ни каким-нибудь посредственным, ни тем более плохим. Лаванда любит южные склоны, - пожалуйста, у нас здесь их сколько угодно! Любит шиферную почву, - здесь везде шиферная почва... Но она не любит дождливой весны, как в этом году, например, была, поэтому выход масла у нас теперь меньше, чем девять кило с тонны. Зато в прошлом году было почти десять! Это и во Франции считается рекордом. Так что большое значение в нашем деле имеет погода... А цвет масла меняется несколько в зависимости от чего бы вы думали? - от спелости сырья. Когда лаванда в полном цвету, масло бывает зеленое, а теперь, например, она уже частью отцвела, - теперь масло желтое.
- Хорошо, вот вы сейчас, конечно, заняты, - собираете свой урожай, - а что же вы делаете здесь зимой? - живо спросил Белогуров.
- Зимой? Делаем перекопку плантаций.
- Как перекопку? Вручную?.. А трактор?
- Что вы - трактор! Это вам не степь, товарищ! У нас, увы, копают по старинке лопатами. А копать зимой можно далеко не каждый день. Когда идут дожди, перекопку бросаем. А то еще того хуже: вздумает вдруг нас засыпать снегом, - тогда мы, конечно, только существуем и усиленно топим печки.
- Небо коптите?
- Небо коптим... Да, я еще не сказала вам, что у нас, кроме лаванды, есть розмарин и несколько гектаров казанлыкской розы. Но роза у нас - дело еще более молодое, чем лаванда, так что розовое масло мы хотя и гнали в этом году, но, так сказать, в порядке пробы.
Локомобиль между тем однообразно фукал, пар по замотанной в парусину трубе тек в перегонные кубы, а невдали от изнывающих от жажды инженеров падала струйкой из трубы водопровода чистейшая на вид вода, направляясь потом по узкой канавке к яме, в которой гасили известь.
- Ох, не могу терпеть! Очень здесь горит! - дернул ладонью по кадыку Кудахтин и пошел к этой заманчивой струйке.
- Напейся и мне скажи, какая вода! - крикнул ему вдогонку Белогуров, а Хромцова предложила участливо:
- Да вы бы, товарищи, зашли на пчельник, там наши пасечники Покоевы муж и жена - угостили бы вас лавандовым медом... А может быть, даже и чаю для вас согрели бы, - они люди добрые. Вот их детишки, кстати, Володя и Катя, они вас и доведут.
- Так это с пчельника, значит, ребятишки? Ва-во-дя! - крикнул Белогуров именно так, как называла мальчика его сестренка.
- Вы, стало быть, с ними уже познакомились? - слегка улыбнулась Хромцова.
- Ну, еще бы! Мы с ними - старые приятели! - игриво отозвался Белогуров.
IV
Ульи были расставлены очень аккуратно, такими же правильными, безупречно по веревочке протянутыми рядами, как росли на плантации кусты лаванды. Пчельник был устроен в яблоневом саду, разбитом еще тем самым адвокатом по бракоразводным делам, фамилию которого забыл Белогуров.
Ульи были приземистые, широкие, на четырех дубовых чурбачках каждый, с крышами односкатными, крытыми где железом, где фанерой, но однообразно окрашенными золотистой охрой, веселой на вид.
Яблоки на яблонях висели густо, - год для них был урожайный, - но все они были одного сорта, мелкий и жесткий, хотя и румяный, красивый синап.
Сарай стоял сзади за пчельником, а прямо против пчельника, через дорогу, небольшой домик, куда и привели инженеров Володя с Катей.
По дороге Володя успел задать Белогурову, совершенно для него неожиданно, один из тех вопросов, которые приходят в голову только детям. Он сначала пригляделся к этому черному, толстогубому дяде насупленными голубыми глазами, прежде чем спросил совершенно серьезно и даже как будто хриповато:
- Дядя, а дельфины - они чихают?
Дельфинов в Черном море много. Белогуров видел, купаясь, как они выскакивают из воды, как они гоняются за стаями мелкой рыбешки чуларки или султанки, видел с берега, как далеко в море охотятся за ними флотилии дельфинников с алломанами, но чихают ли дельфины, он не знал и ответил:
- Охота тебе, Володька, задаваться такими роковыми вопросами!
Однако Володька посмотрел потом также насупленно-серьезно на Кудахтина и к нему обратился так же басисто:
- А ты, дядя, не знаешь!
У крыльца домика безмятежно лежала и нежилась в тени крупная черно-рыжая свинья; каштановая лохматая собака на цепи, когда-то от излишнего усердия сорвавшая уже себе голос, выскочила свирепо из конуры с придушенным рыком, и на крыльце, вышиною всего в две ступеньки, показался обеспокоенно глядевший человек, которому Володька крикнул, показав на Белогурова:
- Па-ап, а пап! Вот!
Пчеловод Покоев подтянул брюки, в которые забрана была синяя рубаха, перепрыгнул через непроходимо лежавшую свинью, прикрикнул на собаку и стал перед гостями, небольшой, подстриженный ежиком, красный с лица, с пытливыми сорокалетними серыми глазами в набрякших веках и с протянутой, неслабой на вид рукой.
Белогуров объяснил ему, как и откуда они сюда попали, и он сразу же стал благодушен и говорлив.
- Пчельник наш хотите посмотреть? Могу показать, вполне могу, - только если вы курящие, не ручаюсь тогда, что какая-нибудь сердитая вас не покусает. Курильщиков и длинноволосых пчелы не любят, - впрочем, вы оба стрижены лучше не надо... Сетку могу вынести, только сетка у меня всего-навсего одна...
- А зачем же собственно нам надо ходить по пчельнику? - сказал Кудахтин. - Мы его и отсюда отлично видим - все ваши двести ульев.
- Двести двадцать, - скромно поправил Покоев, а Белогуров, чтобы быть ближе к цели, воодушевленно щелкнул пальцами:
- Говорят, у вас мед замечательный, из лавандовых цветов!
- А вы уж это слыхали?
- Еще бы! Слухом земля полнится!
- Так что вы, товарищи, может, желаете проверить, так ли оно на самом деле? - понял его Покоев. - Что же, за чем дело стало? Заходите в комнату, могу вас попотчевать, только будет сотовый, зато первой свежести: только нынче утром вырезал.
И он начал расталкивать ногою свинью, которая, впрочем, сочла это за хозяйскую ласку и не вставала, только хрюкала блаженно, покачиваясь, но отнюдь не открывая глаз.
Инженеры остановили его: "Бросьте, переступим!" - и, когда поднялись на ступеньку, Покоев проворно юркнул в комнату, и вот прямо перед собой Белогуров увидел на пороге высокую тонкую русоволосую женщину в просторном синем (из той же материи, как и рубаха ее мужа) платье, перехваченном поясом и с широкими, короткими, только до локтей рукавами.
И хотя в комнате с одним и то небольшим окном, к тому же заставленным от солнца банкой сочного бальзамина, было темновато, но Белогурову показалось вдруг, что где-то и когда-то видел он подобную высокую женщину с русыми волосами.
Это мелькнуло мгновенно, и тут же память сочла это обычной ошибкой, тем более что женщина, усадив гостей за стол, покрытый клеенкой, легконого повернулась и вышла куда-то, а следом за нею вышел и сам Покоев, предоставив неожиданным гостям оглядеться.
Комната была маловата - только стол, три стула и кровати. Должно быть, на одном из стульев лежала гармонья-двухрядка, теперь валявшаяся под одной из кроватей; зеркало на стене; около него веером пришпиленные кнопками несколько выцветших фотографий; на кроватях - покрывала из кисейки; на наволочках красные буквы "П", и вот - домашний очаг и семейный уют.
- Ого! Ка-кой красивый! - ударил в ладоши Белогуров, когда Покоев внес и поставил на стол большое блюдо с сотовым медом.
- А соты какие чистые, а? Никогда я таких не видал за всю свою жизнь? поддержал товарища Кудахтин. - Только нельзя ли к такому меду стаканчик водицы похолоднее?
- Чего другого, а воды у нас хватит: полный колодезь! - радушно отозвался пчеловод, и Кудахтин, сказав: "Вот это здорово, брат!" - сильно хлопнул по спине Белогурова.
Высокая женщина в синем тонкими голыми руками расставила и разложила на столе тарелки, ножи и вилки. Белогуров присмотрелся к ее продолговатому лицу, на котором не было никаких следов загара, и к этим подстриженным вровень с узким подбородком, подвитым домашним способом волосам, и опять ему показалось вдруг ясно - где-то видел.
Она сказала:
- Ну вот, теперь все, кажется, в порядке... Ах да, еще воды вам хо-лод-ной. Хорошо, сейчас будет вода.
Но воду вносил уже сам Покоев в белом с цветочками кувшинчике и два граненых стакана, а Белогурову и самый этот голос, грудной и негромкий, какой он услышал, и растяжка слова "холодной" показались настолько знакомыми, как будто слышал это совсем недавно.
Между тем Кудахтин уже отрезал кусок сот, еще не пробовал его, только держал перед собой на вилке, отправляя в рот глоток за глотком холодную воду, а уж на потном огненном лице его сияло блаженство.
Потом наперебой оба начали хвалить мед:
- Вот так лаванда! Тут ради одного только меду такого еще бы тысяч десять га лаванды надо развесть!
Покоевы сидели рядом около двери, она на стуле, он на табуретке, откуда-то внесенной; Белогуров приходился к ним боком.
Мед действительно казался ему изумительного запаха и вкуса, вода тоже единственной по своим достоинствам водой, но даже и увлеченный этим небывалым соединением такого меда с такой водой, он вдруг быстро повернул голову к женщине, почувствовав на себе ее слишком внимательный, изучающий взгляд.
Бесспорным показалось вдруг, что он не только видел ее где-то, но даже часто видел ее или не ее, но что-то было очень знакомое даже в этих тонких руках с угловатыми девическими локтями, хотя женщине было на вид уже за тридцать лет... Но самое знакомое было почему-то в очертаниях губ ее, прикрывавшихся как-то неплотно.
Покоев же между тем говорил:
- Пчеловодом сюда поступила сначала моя жена... Потянуло ее почему-то в эти места, а до того мы хотя тоже в Крыму, но в степной части жили. Потом, конечно, и меня сюда же перетащила. Она училась пчеловодству в техникуме, а я - пчеловод-практик с самого детства. Так мы тут всего хотя один только год, а пасеку увеличили почти вдвое... И у нас все ульи чистенькие, и гнильца, как в других тут в окрестности пчельниках, у нас и в заводе нет. Все ульи окурены... С будущего года, одним словом, пчельник наш серьезный доход совхозу будет давать, а потом год от году больше и больше.
Высасывая мед из сотов и запивая его щедро водою, Белогуров не столько слушал Покоева, сколько усиленно думал, где и когда это было, что он встречал, и как будто даже часто, его жену.
Когда он взглядывал на нее, то неизменно наталкивался на пристальный взгляд ее голубых, правда, уже выцветающих, но насупленных, как у Володьки, будто тоже вспоминающих глаз...
И вдруг она сказала ему:
- Послушайте, товарищ, а вы часом не из этих ли мест родом?
- Гм... Вот видите, - заулыбался Белогуров, - а я тоже смотрю на вас и думаю: где-то, кажется, мы встречались с вами! Только в этих местах я был лет шестнадцать назад, а после уж не приходилось.
- Шестнадцать лет?.. В двадцатом, значит?.. Ну, тогда так и есть! Мы с тобой в одном отряде партизанами были!.. Я тебя по твоим толстым губам узнала!
И женщина вдруг закраснелась, просияв, и стала девически молодою.
- Катя! - вскрикнул Белогуров, и, едва успев выплюнуть на тарелку воск, который жевал, он вскочил и протянул обе руки женщине.
Он хотел поцеловать ее крепко в эти неплотно сходящиеся, увядающие уже губы, но она наклонила голову, как под ударом, и своими толстыми губами он только коснулся белого ряда среди волос на ее затылке, а руки его охватили ее узкие покатые плечи.
- Сестрой милосердия была в нашем отряде, - сказал он Кудахтину, перебросив глаза через ее мужа. - Их было у нас две... Другую звали, кажется, Паша. И если бы ты, Катя, не ходила тогда в галифе и френче, я бы, конечно, тебя сразу узнал! У меня ведь есть все-таки память на лица, и ты ведь очень мало изменилась в лице и решительно ничего в фигуре... Но в женском платье мне ведь тебя никогда не приходилось видеть, припомни сама!
- Конечно, я тогда не носила платья, - сказала она, - раз я сама была тогда партизаном.
- Это она возилась с моей раной, Катя! - возбужденно говорил Кудахтину Белогуров. - Она бинтовала мне руку, когда пулю вырезал мне врач наш... Не знаю уж, был ли он действительно врач или только фельдшер, но хирург он был все-таки отличный... Только сам все покашливал, бедный...
- Он давно уже умер, я справлялась о нем, - вставила Катя, мать маленькой Кати. - А ради такой встречи я сейчас самовар поставлю, напою вас обоих чаем.
И она поднялась вдруг и выскочила в дверь, изгибисто мелькнув широким синим платьем. Кудахтин успел было бросить ей вслед: "Нам уж идти домой пора!" - но она захлопнула за собою дверь; притом водою, хотя он успел уже вытянуть ее три стакана, он все как-то не мог напиться, и чай представлялся ему заманчивым. Сказал же он, что надо идти, потому только, что присматривался к лицу Покоева в то время, как Белогуров как будто совсем не хотел его замечать, перебрасывая через него разгоряченные взгляды.
Между тем Покоев, это явно было для Кудахтина, очень озадачен был тем, что какой-то чужой человек, откуда-то вдруг пришедший, зовет его жену "ты, Катя", обнимает ее плечи и целует ее в пробор; он открыл рот, неестественно часто мигал веками, загар на его лице потускнел.
Он оправился только тогда, когда жена вышла. Раза два кашлянув, чтоб разыскать голос, для себя обычный, он, с запинками, сосредоточенно глядя на Белогурова, заговорил:
- Да-а... вот как вы, значит... Поэтому есть у вас память на местность. Шестнадцать лет не были в этих местах, а вот... сразу нас нашли... Ко мне, знаете ли, вот не так давно брат родной вздумал приехать с женой своей из Карасубазара, - он там работает.
1 2 3 4