Здесь выложена электронная книга Конь бледный автора по имени Савинков Борис Викторович. На этой вкладке сайта web-lit.net вы можете скачать бесплатно или прочитать онлайн электронную книгу Савинков Борис Викторович - Конь бледный.
Размер архива с книгой Конь бледный равняется 95.67 KB
Конь бледный - Савинков Борис Викторович => скачать бесплатную электронную книгу
Борис Викторович Савинков: «Конь бледный»
Борис Викторович Савинков
Конь бледный
«Конь бледный. Конь вороной»: Терра — Книжный клуб; 2004
ISBN 5-275-01010-9 Аннотация Борис Савинков (1879-1925) — литературный псевдоним В.Ропшин — больше известен в нашей стране как политический деятель, чем как талантливый публицист и писатель. Его перу принадлежат высокохудожественные произведения — повести «Конь бледный» и «Конь вороной», представленные в сборнике.Повесть «Конь бледный», в которой отразилось разочарование в террористической борьбе, была написана в России в 1909 году. Борис Савинков (В.Ропшин)Конь бледный … И вот конь бледный и на нем всадник, которому имя смерть; и ад следовал за ним… Откр.6, 8. Кто ненавидит брата своего, тот находится во тьме, и во тьме ходит, и не знает, куда идет, ибо тьма ослепила ему глаза. Иоан. II, 11. 6 марта. Вчера вечером я приехал в Москву. Она все та же. Горят кресты на церквах, визжат по снегу полозья. По утрам мороз, узоры на окнах, и у Страстного монастыря звонят к обедне. Я люблю Москву. Она мне родная.У меня паспорт с красной печатью английского короля и с подписью лорда Ландсдоуна. В нем сказано, что я, великобританский подданный Джордж О'Бриен, отправляюсь в путешествие по Турции и России. В русских участках ставят штемпель «турист».В гостинице все знакомо до скуки: швейцар в синей поддевке, золоченые зеркала, ковры. В моем номере потертый диван, пыльные занавески. Под столом три кило динамита. Я привез их с собою из-за границы. Динамит сильно пахнет аптекой и у меня по ночам болит голова.Я сегодня пойду по Москве. На бульварах темно, мелкий снег. Где-то поют куранты. Я один, ни души. Передо мною мирная жизнь, забыты люди. А в сердце святые слова:«Я дам тебе звезду утреннюю». 8 марта. У Эрны голубые глаза и тяжелые косы. Она робко жмется ко мне и говорит:— Ведь ты меня любишь немножко? Когда-то, давно, она отдалась мне, как королева: не требуя ничего и ни на что не надеясь. А теперь, как нищенка, просит любви. Я смотрю в окно на белую площадь. Я говорю:— Посмотри, какой нетронутый снег. Она опускает голову и молчит. Тогда я говорю:— Я вчера был в Сокольниках. Там снег еще чище. Он розовый. И синие тени берез. Я читаю в ее глазах:— Ты был без меня.Послушай, — говорю я опять, — ты была когда-нибудь в русской деревне?Она отвечает:—Нет.— Ну, так ранней весной, когда на полях уже зеленеет трава и в лесу зацветает подснежник, по оврагам лежит еще снег. И странно: белый снег и белый цветок. Ты не видела? Нет? Ты не поняла? Нет?И она шепчет:—Нет.А я думаю об Елене. 9 марта. Генерал-губернатор живет у себя во дворце. Кругом шпионы и часовые. Двойная ограда штыков и нескромных взглядов.Нас немного: пять человек. Федор, Ваня и Генрих — извозчики. Они непрерывно следят за ним и сообщают мне свои наблюдения. Эрна химик. Она приготовит снаряды.У себя за столом я по плану черчу пути. Я пытаюсь воскресить его жизнь. В залах дворца мы вместе встречаем гостей. Вместе гуляем в саду, за решеткой. Вместе прячемся по ночам. Вместе молимся Богу.Я его видел сегодня. Я ждал его на Тверской. Я долго бродил по замерзшему тротуару. Падал вечер, был сильный мороз. Я уже потерял надежду. Вдруг на углу пристав махнул перчаткой. Городовые вытянулись во фронт, сыщики заметались. Улица замерла.Мимо мчалась карета. Черные кони. Кучер с рыжею бородою. Ручка дверец изгибом, желтые спицы колес. Следом сани, — охрана.В быстром беге я едва различил его. Он не увидел меня: я был для него улицей.Счастливый, медленно я вернулся домой. 10 марта. Когда я думаю о нем, у меня нет ни ненависти, ни злобы. У меня нет и жалости. Я равнодушен к нему. Но я хочу его смерти. Я знаю: его необходимо убить. Необходимо для террора и революции. Я верю, что сила ломит солому, не верю в слова. Если бы я мог, я бы убил всех начальников и правителей. Я не хочу быть рабом. Я не хочу, чтобы были рабы.Говорят, нельзя убивать. Говорят еще, что министра можно убить, а революционера нельзя. Говорят и наоборот.Я не знаю, почему нельзя убивать. И я не пойму никогда, почему убить во имя свободы хорошо, а во имя самодержавия дурно.Помню, — я был в первый раз на охоте. Краснели поля гречихи, падала паутина, молчал лес. Я стоял на опушке, у изрытой дождем дороги. Иногда шептались березы, пролетали желтые листья. Я ждал. Вдруг непривычно колыхнулась трава. Маленьким серым комочком из кустов выбежал заяц и осторожно присел на задние лапки. Озирался кругом. Я, дрожа, поднял ружье. По лесу прокатилось эхо, синий дым растаял среди берез. На залитой кровью, побуревшей траве бился раненый заяц. Он кричал, как ребенок плачет. Мне стало жалко его. Я выстрелил еще раз. Он умолк.Дома я сейчас же забыл о нем. Будто он никогда и не жил, будто не я отнял у него самое ценное — жизнь. И я спрашиваю себя: почему мне было больно, когда он кричал? Почему мне не было больно, что я для забавы убил его? 11 марта. Федор кузнец, бывший рабочий с Пресни. Он в синем халате, в извозчичьем картузе. Сосет с блюдечка чай.Я говорю ему:— Ты был в декабре на баррикадах?— Я-то? Я в доме сидел.— В каком доме?— А в школе, в городской то есть.— Зачем?— В резерве был. Две бомбы держал.— Значит, ты не стрелял?— Как нет? Стрелял.Так ты расскажи.Он машет рукой.— Да что… Артиллерия пришла. Стали в нас из пушек палить.— А вы?— Ну и мы… Из пушек мы, говорю, палили. Сами на заводе делали. Маленькие, вот с этот стол, а бьют хорошо. Человек пятнадцать мы из них положили… Ну, тут скоро шум большой вышел. Потолок бомбой пробило, человек восемь наших взорвало.— А ты что?— Я? Что ж я? Я главнее в резерве был. В угле с бомбами находился … А потом приказ вышел.— Какой приказ?— От комитета приказ: уходить. Ну, мы видим: дела хоть закуривай. Подождали малое время, ушли.— Куда ж вы ушли?— В нижний этаж ушли. Там ловчее стрелять было.Он говорит неохотно. Я жду.— Да, — продолжает он, помолчав, — была тут одна… со мной солидарная… вроде будто жена.— Ну?Ну, ничего . . . Убили ее казаки.За окном гаснет день. 13 марта. Елена замужем. Она живет здесь, в Москве. Я ничего больше не знаю о ней. По утрам, в свободные дни, я брожу по бульвару, вокруг ее дома. Пушится иней, хрустит под ногами снег. Я слышу, как медленно бьют на башне часы. Уже 10 часов. Я сажусь на скамью, терпеливо считаю время. Я говорю себе: я не встретил ее вчера, я встречу ее сегодня.Год назад я впервые увидел ее. Я весной был проездом в N. и утром ушел в парк, большой и тенистый. Над мокрой землей вставали крепкие дубы, стройные тополя. Было тихо, как в церкви. Даже птицы не пели. Только журчал ручей. Я смотрел в его струи. В брызгах сверкало солнце. Я слушал голос воды. Я поднял глаза. На другом берегу в зеленой сетке ветвей стояла женщина.Она не замечала меня. Но я уже знал: она слышит то, что я слышу. Это была Елена. 14 марта. Я у себя в комнате. Наверху, надо мной, тихо звенит фортепьяно. Шаги тонут в мягком ковре.Я привык к нелегальной жизни. Привык к одиночеству. Я не хочу знать будущего. Я стараюсь забыть о прошедшем. У меня нет родины, нет имени, нет семьи. Я говорю себе: Un grand sommeil noirTombe sur ma vie,Dormez, tout espoir,Dormez, tout envie. Но ведь надежда не умирает. Надежда на что? На «звезду утреннюю»? Я знаю: если мы убили вчера, то убьем и сегодня, неизбежно убьем и завтра. «Третий ангел вылил чашу свою в реки и источники вод и сделалась кровь». Ну, а кровь водой не зальешь и огнем не выжжешь. С нею, — в могилу. Je ne voit plus rien,Je perds la memoireDu mal et du bien,О, la triste histoire! Счастлив, кто верит в воскресение Христа, в воскрешение Лазаря. Счастлив также, кто верит в социализм, в грядущий рай на земле. Но мне смешны эти старые сказки, и 15 десятин разделенной земли меня не прельщают. Я сказал: я не хочу быть рабом. Неужели в этом моя свобода… И зачем мне она? Во имя чего я иду на убийство? Во имя террора, для революции? Во имя крови, для крови?.. Je suis un berceau,Qu'une main balanceAu creu x d'un caveauSilence, silence… 17 марта. Я не знаю, почему я иду в террор, но знаю, почему идут многие. Генрих убежден, что так нужно для победы социализма. У Федора убили жену. Эрна говорит, что ей стыдно жить. Ваня . .. Но пусть Ваня скажет сам за себя.Накануне он возил меня целый день по Москве. Я назначил ему свидание у Сухаревки, в скверном трактире.Он пришел в высоких сапогах и поддевке. У него теперь борода и волосы острижены в скобку. Он говорит:— Послушай, думал ты когда-нибудь о Христе?— О ком? — переспрашиваю я.— О Христе? О Богочеловеке Христе? .. Думал ли ты, как веровать и как жить? Знаешь, у себя во дворе я часто читаю Евангелие и мне кажется есть только два, всего два пути. Один, —все позволено. Понимаешь ли: все. И тогда — Смердяков. Если, конечно, сметь, если на все решиться. Ведь если нет Бога и Христос человек, то нет и любви, значит нет ничего … И другой путь, — путь Христов … Слушай, ведь если любишь, много, по-настоящему любишь, то и убить тогда можно. Ведь можно? Я говорю:— Убить всегда можно.— Нет, не всегда. Нет, — убить тяжкий грех. Но вспомни: нет больше той любви, как если за други своя положить душу свою. Не жизнь, а душу. Пойми: нужно крестную муку принять, нужно из любви, для любви на все решиться. Но непременно, непременно из любви и для любви. Иначе, — опять Смердяков, то есть путь к Смердякову. Вот я живу. Для чего? Может быть, для смертного моего часа живу. Молюсь: Господи, дай мне смерть во имя любви. А об убийстве, ведь, не помолишься. Убьешь, а молиться не станешь . . . И, ведь, знаю: мало во мне любви, тяжел мне мой крест.— Не смейся, — говорит он через минуту, — зачем и над чем смеешься? Я Божьи слова говорю, а ты скажешь: бред. Ведь, ты скажешь, ты скажешь: бред?Я молчу.— Помнишь, Иоанн в Откровении сказал: «В те дни люди будут искать смерти, но не найдут ее, пожелают умереть, но смерть убежит от них». Что же, скажи, страшнее, если смерть убежит от тебя, когда ты будешь звать и искать ее? А ты будешь искать, все мы будем искать. Как прольешь кровь? Как нарушишь закон? А проливаем и нарушаем. У тебя нет закона, кровь для тебя — вода. Но слушай же меня, слушай: будет день, вспомнишь эти слова. Будешь искать конца, не найдешь: смерть убежит от тебя. Верую во Христа, верую. Но я не с ним. Недостоин быть с ним, ибо в грязи и крови. Но Христос, в милосердии своем, будет со мною.Я пристально смотрю на него. Я говорю:Так не убий. Уйди из террора.Он бледнеет:— Как можешь ты это сказать? Как смеешь? Вот я иду убивать, и душа моя скорбит смертельно. Но я не могу не убить, ибо люблю. Если крест тяжел, — возьми его. Если грех велик, — прими его. А Господь пожалеет тебя и простит.— И простит, — повторяет он шепотом.— Ваня, все это вздор. Не думай об этом.Он молчит.На улице я забываю его слова. 19 марта. Эрна всхлипывает. Она говорит сквозь слезы:— Ты меня совсем разлюбил.Она сидит в моем кресле, закрыв руками лицо. Странно: я никогда раньше не замечал, что у нее такие большие руки.Я внимательно смотрю на них и говорю:— Эрна, не плачь.Она подымает глаза. Нос у нее покраснел и нижняя губа некрасиво отвисла, Я отворачиваюсь к окну. Она встает и робко трогает меня за рукав:— Не сердись. Я не буду.Она часто плачет. Сначала краснеют глаза, затем опухают щеки, наконец, незаметно выкатывается слеза. У нее тихие слезы.Я беру ее к себе на колени.— Послушай Эрна, разве я когда-нибудь говорил, что люблю тебя?— Нет.— Разве я тебя обманул? Разве я не сказал, что люблю другую?Она вздрогнула и не отвечает.— Говори же.— Да. Ты сказал.— Слушай же дальше. Когда мне станет с тобой тяжело, я не солгу тебе, я скажу. Ведь ты мне веришь?— О, да.А теперь не плачь. Я ни с кем. Я с тобою.Я целую ее. Счастливая, она говорит:— Милый мой, как я люблю тебя.А я глаз не могу оторвать от ее больших рук. 21 марта. Я не знаю ни слова по-английски. В гостинице, в ресторане, на улице я говорю на ломаном русском языке. Выходят недоразумения.Вчера я был в театре. Рядом со мной купец, толстый, красный, с потным лицом. Он сопит и угрюмо дремлет. В антракте поворачивается ко мне:Вы какой нации?Я молчу.Я спрашиваю: какой вы нации?Я, не глядя на него, отвечаю:— Подданный Его Величества Великобританского короля.Он переспрашивает:— Кого?Я поднимаю голову и говорю:— Я англичанин.— Англичанин? Так-с, так-с, так-с . . . Самой мерзкой нации. Так-с. Которые на японских миноносцах ходили, у Цусимы Андреевский флаг топили, Порт-Артур брали … А теперь, извольте, — к нам, в Россию пожаловали. Нет, не дозволяю я этого.Собираются любопытные. Я говорю:Прошу вас молчать.Он продолжает:— В участок его. Может, он опять японский шпион или жулик какой . . . Англичанин .. . Знаем мы их, англичан этих… И чего полиция смотрит?Я щупаю в кармане револьвер. Я говорю:— Второй раз: прошу вас молчать.— Молчать? Нет, брат, пойдем в участок. Там разберут. Недозволенно, чтобы, значит, шпионы. Нет. За царя! С нами Бог!Я встаю. Я смотрю в упор в его круглые, налитые кровью глаза и говорю очень тихо:— В последний раз: молчать.Он пожимает плечами и молча садится.Я выхожу из театра. 24 марта. Генриху 22 года. Он бывший студент. Еще недавно он ораторствовал на сходках, носил пенсне и длинные волосы. Теперь, как Ваня, он огрубел, похудел и оброс небритой щетиной. Лошадь у него тощая, сбруя рваная, сани подержанные, — настоящий московский Ванька.Он везет нас: меняи Эрну. За заставой обернулся и говорит:— Намедни попа одного возил. На Собачью Площадку рядился, пятиалтынный давал. Ну, а где она Собачья Площадка? Везу. Крутил я крутил. Стал, наконец, поп ругаться: куда везешь, сукин сын? Я, говорит, тебя в полицию представлю. Извозчик, говорит, должен Москву, как мешок с овсом знать, а ты, говорит, экзамен, небось, за целковый сдал. Насилу я его умолил: простите, говорю, батюшка, Христа ради… А экзамена я действительно не держал. Карпуха-босяк за полтинник вместо меня явился.Эрна почти не слушает. Генрих продолжает с воодушевлением:— Вот тоже на днях барин один с барыней порядились. Старички. Будто из благородных. Выехал я на Долгоруковскую, а там трамвай электрический у остановки стоит. Ну, я не глядя: Господи благослови, — через рельсы. Как барин-то вскочит и давай меня по шее тузить: ты, говорит, негодяй, что же? Задавить нас желаешь? Куда, говорит, прешь. . . сукин сын? А я и говорю: не извольте, говорю, ваше сиятельство себя беспокоить, так что трамвай у остановки стоит, проедем. Тут слышу барыня по-французски заговорила:Жан, говорит, не волнуйся, во-первых тебе это вредно, а кроме того и извозчик, говорит, человек. Ей-Богу, вот так и сказала: извозчик, мол, человек. А он ей по-русски: сам знаю, что человек, да ведь какая скотина… А она: фи, говорит, что ты право, стыдись … Тут он, слышу, за плечо меня тронул: прости, говорит, голубчик, и на чай двугривенный подает … Не иначе: кадеты .. . Н-но, милая, выручай!..Генрих стегает свою лошаденку. Эрна незаметно жмется ко мне.Ну, а вы как, Эрна Яковлевна, — привыкли?Генрих говорит робко. Эрна, нехотя, отвечает:— Ничего. Конечно, привыкла.Направо Петровский парк, черный переплет обнаженных ветвей. Налево — белая скатерть поля. Сзади — Москва. Сияют на солнце церкви.Генрих примолк. Тишина. Только сани скрипят.На Тверской я сую ему в руки полтинник. Он снимает заиндевелый картуз и долго смотрит нам вслед.Эрна мне шепчет:Можно сегодня прийти к тебе, милый? 28 марта. Генерал-губернатор ждет покушения. Вчера ночью он неожиданно переехал в Нескучное. За ним переехали и мы. Ваня, Федор и Генрих следят теперь в Замоскворечье: у Калужских ворот и на большой Полянке. Я брожу по Пятницкой и Ордынке.Мы уже много знаем о нем. Он высокого роста, с бледным лицом и подстриженными усами. Выезжает в Кремль два раза в неделю, от 3-х до 5-ти. Остальные часы он дома. Иногда бывает в театре. У него три запряжки. Пара серых коней и две вороных пары. Кучер не старый, лет сорока, с рыжей, веером бородою. Карета новая с белыми фонарями. Иногда в ней ездит его семья: жена и дети. Но тогда кучер другой. Старик с медалями на груди. Охрану мы знаем тоже: два сыщика, оба евреи. Ездят всегда на гнедом рысаке, в открытых санях. Ошибиться нельзя и я думаю, что мы скоро назначим день. Ваня бросит первую бомбу. 29 марта. Из Петербурга приехал Андрей Петрович. Он член комитета. За ним много лет каторги и Сибири, — тяжкая жизнь затравленного революционеpa. У него грустные глаза и седая бородка клином. Мы сидим в «Эрмитаже». Он застенчиво говорит:— Вы знаете, Жорж, в комитете поднят вопрос о временном прекращении террора. Что вы об этом думаете?— Человек, — подзываю я полового, — поставь машину из «Корневильских колоколов». Андрей Петрович опускает глаза.— Вы не слушаете меня, а вопрос очень важный. Как совместить террор и парламентскую работу? Или мы ее признаем и идем на выборы в Думу, или нет конституции и тогда, конечно, террор. Ну, что вы думаете об этом?— Что думаю? Ничего.— Вы подумайте. Может быть придется вас распустить, то есть организацию распустить.— Что? — переспрашиваю я.— То есть не распустить, а как бы это сказать? Вы знаете, Жорж, ведь мы понимаем. Мы знаем, как товарищам трудно.
Конь бледный - Савинков Борис Викторович => читать онлайн электронную книгу дальше
Было бы хорошо, чтобы книга Конь бледный автора Савинков Борис Викторович дала бы вам то, что вы хотите!
Отзывы и коментарии к книге Конь бледный у нас на сайте не предусмотрены. Если так и окажется, тогда вы можете порекомендовать эту книгу Конь бледный своим друзьям, проставив гиперссылку на данную страницу с книгой: Савинков Борис Викторович - Конь бледный.
Если после завершения чтения книги Конь бледный вы захотите почитать и другие книги Савинков Борис Викторович, тогда зайдите на страницу писателя Савинков Борис Викторович - возможно там есть книги, которые вас заинтересуют. Если вы хотите узнать больше о книге Конь бледный, то воспользуйтесь поисковой системой или же зайдите в Википедию.
Биографии автора Савинков Борис Викторович, написавшего книгу Конь бледный, к сожалению, на данном сайте нет. Ключевые слова страницы: Конь бледный; Савинков Борис Викторович, скачать, бесплатно, читать, книга, электронная, онлайн