— И, не дав Горсту возможности еще больше забыться, изрекла: — Твоя мать заслуживает большего уважения.— Да еще при ее сединах, — добавила Гретхен вяло, не то от безразличия, не то из лукавства.— Сын мой, Крафт, — сказала Густа и поманила его своими толстыми пальцами в перстнях, — далек от всего непристойного, я это знаю, — причем ее лорнет уничтожающе сверкнул в сторону Лени. Затем она подставила щеку своему любимцу. — Выпей молока, мой мальчик, ты утомлен. — И, повернув свое кресло, она дала понять, что неприятный инцидент лично для нее исчерпан и она возвращается в свое благопристойное окружение. Она попросту не заметила, что «эта особа» села, так как слуга по чьему-то знаку пододвинул ей стул. Лени бесцеремонно плюхнулась на этот стул, так что он даже затрещал под ней.— Уж давно пора пить чай! — вырвалось у нее. Она повела вздернутым носиком, не без труда заложив ногу на ногу, ибо узкое платье стесняло ее движения.Горст, которому уже нечего было терять, самолично поднес ей чашку чая. Он даже вздумал предложить ей папиросу. Но адвокат Бук остановил его:— Всему есть предел. Во всяком случае, — обратился он к Бальриху, неподвижно стоявшему за спиной сестры, — доступа сюда вы уже добились.— И вы думаете, никто возражать не будет? — спросила Лени, повернувшись к нему через плечо, на котором лежала белокурая прядь ее волос.— Теперь мы займем оборонительную позицию, — заметил Бук.— Бесполезно, — ответила Лени.Но по другой лестнице уже поднимался кто-то и мелькнуло острие военной каски. Блистая пестротой мундира, появился генерал фон Попп и, под прикрытием его широких, подбитых ватой плеч, — сам глава семьи.— Ого! — воскликнул Геслинг. — Да тут, кажется, маскарад?— В этом ты, мой друг, — Густа величественно кивнула мужу, а затем генералу, — в этом вы, ваше превосходительство, разберетесь лучше, чем хозяйка дома, которая все еще придерживается старомодных привычек и старается содержать свой дом в чистоте.— И марать чужие дома, — резко ответил Бальрих, уставившись на Горста.Главный директор сделал вид, будто только сейчас узнал своего рабочего.— Вот как! — воскликнул он надменно. — Так это он! — И, презрительно усмехаясь, обратился к генералу: — Он хочет, видите ли, изгнать меня отсюда. Понимаете, ваше превосходительство?.. Вон из Гаузенфельда, из виллы «Вершина»! А мне предоставляется право собирать тряпье.— Забавный чудак, — ответил генерал сухо и отрывисто, словно щелкал орехи.— Пока что он учится на мои деньги, — продолжал тем же презрительным тоном главный директор, — а потом отдаст меня под суд.— Ну и понятия у этих людей, — заметила Густа. — А все от безбожия, — добавила она и отвернулась.Клоцше, жених Гретхен, в знак своего полного согласия с ней тоже повернулся к Бальриху спиной.— Ну, ты, при таком животе, — вяло протянула Гретхен, рассматривая живот жениха, — ты-то уж, конечно, не вольнодумец ни в каком смысле. — Клоцше мог только догадываться, на что она намекает.Генерал, выпучив налитые кровью глаза, сначала окинул взглядом богатое семейство, затем посмотрел на пролетария и, наконец, безучастно спросил:— Что он, собственно, воображает, этот чудак?И, пожалуй, лишь только его племянница Анклам заявила, что она-то отлично понимает, в чем дело.— Я не требую ничего незаконного, — решительно ответил Бальрих.Но тут Геслинга прорвало.— Нет! — заревел он. — Это восхитительно! Угрожать священной собственности! — От его величия не осталось и следа, глаза забегали, как бы ища свидетелей, и остановились на генерале. — Священной собственности, на которой зиждется все государство!— В данном случае она присвоена незаконно, — возразил Бальрих.— Презабавный чудак! А в армии он служил? — спросил генерал.Геслинг был так взбешен, что даже позволил себе прервать высокого гостя.— Меня не интересует причина, — заревел он в бешенстве, — по которой этот человек спятил!— Еще бы, — заметила Лени своим чистым, звонким голоском, покачиваясь при этом на стуле.— В сумасшедшем доме он уже побывал! — снова завопил Геслинг.— А вы еще нет. Но ведь и ожидание этого события прекрасно, — четко проговорила Лени.Горст и адвокат Бук настойчиво уговаривали ее быть сдержаннее. А с порога ей самозабвенно улыбался юный Ганс. Густа негодующе передергивала лопатками, между тем как Гретхен, забыв о своем Клоцше и его масленых глазах, словно зачарованная, смотрела на Лени.Геслинг было снова завопил, но вдруг осекся и упавшим голосом проговорил:— Меня не интересуют его тайны. Я выгоню его вон, и все!— Нет, вы не выгоните меня, — заявил Бальрих, показав ослепительно белые зубы, — потому что вам хочется узнать больше, чем вам доносят ваши шпики.Геслинг, задыхаясь, уставился на него.— Вы уже заболели оттого, что не знаете главного. Но я не хочу, чтобы вы болели из-за меня, хотя и решили объявить меня сумасшедшим, — продолжал Бальрих.Он колебался всего один миг, затем сунул руку в карман и протянул Геслингу листок бумаги.И пока Геслинг читал, Бальрих не сводил с него угрюмого взгляда. Между тем фон Попп обратился к собравшимся:— Вы, штатские, прямо чудаки! Это же бунт! Тут надо стукнуть железным кулаком!Крафт сейчас же перешел в атаку. Он весь побагровел и злобно ударил по столу среди чайных чашек. Чайные чашки слегка звякнули, а Крафт снова обмяк от столь великого усилия.Главный директор снял золотое пенсне.— Возьмите, спрячьте ваше сокровище, — сказал он, сделав быстрый отстраняющий жест. — Письмо, конечно, подложное.— Ничего другого вы и сказать не могли!— Фальшивка! Гнусность! — Геслинг пытался овладеть собой. — Если бы даже его признали подлинным, ведь я же всегда могу доказать, что автор этого письма был моим личным врагом. Об этом вы не подумали? — И он повернулся к зятю: — И ты это подтвердишь. Я свалил твоего отца и испортил ему карьеру, поэтому он стал моим врагом.— Против такой аргументации нечего возразить, — спокойно сказал адвокат.— Пойдем отсюда! — обратился Ганс к матери, но она, уронив голову на руки, сидела неподвижно.— Вы слышите? — снова заговорил Геслинг. — Свыше тридцати лет назад старик Бук якобы написал некоему Геллерту, что мой отец — вы понимаете, — повернулся он к генералу, — подтверждает получение капитала, будто бы вложенного этим Геллертом в наше предприятие. Ха-ха! Не правда ли, смешно?Однако генерал фон Попп не находил в этом ничего смешного. Он попросил письмо, пробежал его и спросил строгим голосом:— А если это правда?— Вы что… — Геслинг поправился: — Вы шутите, ваше превосходительство… — Он насмешливо улыбнулся, стараясь скрыть беспокойство. — Это письмо честный старик Бук, конечно, написал не тридцать лет назад, а гораздо позже, когда имел основание мстить мне, и пометил задним числом.— Но это вам придется доказать, — строго заявил фон Попп.Геслинг уже не владел собой, лицо его выдавало мучительную тревогу. Он стоял, словно прикованный к месту. Все остальные, кто сидя, кто стоя у колонн, замерли в прострации с открытыми глазами. Даже озаренные солнцем вьющиеся розы на террасе уже не качались. Казалось, вилла превратилась в замок спящей принцессы.Геслинг снова пошел в атаку.— Старик лжет, это несомненно.И вдруг Ганс заявил таким же звонким и ясным голоском, как и Лени:— Сам ты лжешь.Директор внезапно расхохотался, а жена перепугалась: уж не приключилось ли что с мужем. Но он только пожал плечами.— Вы считаете, ваше превосходительство, что я должен это доказать? Прошу прощения, — пусть почтенный старик, лежащий в гробу, докажет, что его слова — правда. Если он не лжет, то в оставшихся после него бумагах должно было сохраниться письмо, в котором мой уважаемый отец действительно подтверждает получение денег от Геллерта.Окинув всех победоносным взглядом, он встретился глазами с Бальрихом и обомлел: жестко и решительно, как судья, Бальрих проговорил:— Письмо существует, и оно у меня.Все встрепенулись. Генерал повторил:— Оно у него.Фон Попп как бы призывал богача к ответу. А тот так и замер с открытым ртом и даже покачнулся… Дидерих Геслинг многое понял в эту минуту. Только он, только его зять Бук мог выдать рабочему давний документ, написанный его покойным отцом. И вот этот субъект стоит теперь перед ними и предъявляет свои права. А генерал — это совершенно ясно — считает, что я слишком богат, слишком могуществен, и с радостью наблюдает за тем, как собирается гроза над головой того, при ком он был постоянным блюдолизом. Да, все новые разочарования готовят богатому те самые люди, которых он, казалось бы, должен был знать; ну, что ж, пора отбросить всякий идеализм…Геслинг метнул грозный взгляд на своего зятя, который робко и покорно ждал дальнейших событий. «С тобой мы сочтемся!» — пригрозил он ему взглядом, затем отвернулся, чтобы отдышаться, — иначе, ей-богу, с ним может случиться беда. Самообладание — прежде всего! Необходимо собрать все силы для борьбы, которую мне навязывают. Они хотят вырвать у меня почву из-под ног. Речь идет о самом моем существовании. Ну, они узнают меня!Укрепившись духом, он снова поднял голову и прежде всего остановил взгляд на рабочем.— Эй, вы там! Пойдемте отсюда. Честь и место тому, кто достоин этой чести.Дойдя до конца террасы, он сказал Бальриху вполголоса, но с надменной уверенностью:— Вы бы сначала подумали, что делаете.— Все обдумано, — ответил Бальрих.Противники снова смерили друг друга взглядом. Тем временем фон Попп обратился к хозяйке дома:— Хорошие дела у вас тут творятся, нечего сказать… — Это было произнесено таким тоном, как будто бы ему нанесена личная обида. То же самое дала понять своим лорнетом Анклам, посмотрев на сына Густы.Но Густа строго блюла свое королевское достоинство и заявила:— Все это — сказки. Чего они могут добиться? Народ всегда окружает легендами большие состояния.А директор уверенно растолковывал рабочему:— Истину устанавливать не вам, друг мой. Вопрос решат в зависимости от того, кому это решение выгодно. А властью пока еще я располагаю.Асессор Клоцше, которого безмолвно поощряла Густа, тоже вставил свое слово.— Ваше превосходительство, едва ли можно допустить, — проговорил он, пыхтя, причем живот его заколыхался, — что найдется такой суд, который примет подобный иск. Ведь это же клевета, а подложные документы направлены против незыблемых устоев общества. Я думаю, — продолжал Клоцше, вращая бесцветными глазами, — что мы, блюстители закона, можем почитать себя столь же несокрушимой стеной, как и вы, ваше превосходительство.Тем временем директор уверенно продолжал, обращаясь к рабочему:— Вы погубите не только себя. Подумайте о семье и товарищах.— Все обдумано.— Но взвесьте и мое положение. Я богат. Я муниципальный советник и тайный коммерции советник. Вот орден, который мне вручил господин президент. Все это перевесит чашу весов не в вашу пользу, и потом останутся еще судьи, — кивок в сторону Клоцше, — и господа военные, — опять кивок. — В ваших же интересах я предлагаю вам выдать мне письмо моего покойного отца.— Оно нужно мне, — ответил рабочий.Фон Попп сказал:— Несокрушимая стена? Вот чудаки! Это всегда зависит от тех причин, ради которых приходится быть несокрушимым.— Свет, — с иронией сказала Анклам, — так подозрителен и всегда готов верить всякой гадости.Гретхен между тем, совсем придвинувшись к Лени, вытянула длинную шею и, чувствуя на себе масленый взгляд жениха, чуть слышно пролепетала:— Вы хотите стать кокоткой?— Глупая стерва! — бросила Лени.А Гретхен, закатив глаза, продолжала:— Это, должно быть, замечательно!— Значит, нет? — резюмировал директор. — Воля ваша. Вы похитили этот документ, и я уничтожу вас.— Вам тоже не во всем поверят, — заявил рабочий. И Геслинг почувствовал, что именно по этой причине так расстроено его семейство и так странно держится фон Попп. Этот случай, несмотря на всю его вздорность, пришелся очень кстати светскому обществу, всем этим завистникам и вымогателям… Взгляд, которым он обменялся со своей старой Густой, сказал ему, что они поняли друг друга: «Осторожно! Придется идти на компромисс».Взяв рабочего под руку, он отошел с ним подальше. Никто не заметил его движения.— Вот вам сто марок и покончим с этим.— Вздор! — Рабочий повернулся и пошел на старое место.— Тысяча, — деловито продолжал Геслинг.Бальрих мрачно улыбнулся.— Видите, вы сами верите этому письму.— Две тысячи! — И тут же, словно игрок, охваченный азартом, добавил: — Пять тысяч… Последнее мое слово: десять!Все та же угрюмая усмешка и покачивание головой. Директор в изнеможении спросил:— Так чего же вы хотите наконец?— Все, — сказал Бальрих. — Но не как подарок.— Вы сошли с ума, — вскипел директор, но, вдруг присмирев, прошептал: — Вы ничего не добьетесь, если затеете скандал. Я предлагаю вам сто тысяч, и точка.А Густа за столом лебезила перед Анклам.— Милая госпожа Анклам, ваш жемчуг — просто чудо, — восхищалась она, хотя тот был явно поддельным.— А ваш — настоящий? — с иронией осведомилась Анклам.Густа было взвилась, но тут же величественно опустилась в кресло.— Пожалуйста, проверьте сами. — И, сняв ожерелье, предупредительно надела его на гостью. На маленькой Анклам оно висело до колен.— Ну, как? — спросила Густа.— В самом деле, очень мило, — сказала Анклам. — А как по-твоему, дядя Попп?— Побрякушки, — сухо ответил генерал, но, несмотря на его холодность, чувствовалось, что лед разбит.Геслинг со своего места увидел, что Густа довела дело до конца. Тогда и он изменил тон.— Теперь мы будем действовать по-другому, — заявил он. — До сих пор я, так сказать, вел с вами переговоры…— И предлагали мне сто тысяч марок.— Потому что хотел убедиться, до чего может дойти ваша наглость. Но переговоры кончены. Я твой хозяин и приказываю тебе отдать письмо!Адвокат Бук взял на себя обязанность укротить Лени, которая то и дело вскакивала с места и пыталась что-то сказать. Но вот он засеменил к дверной нише, где, уронив голову на руки, сидела его жена. Он приподнял ее лицо, умоляюще заглянул в глаза. Увидев это, юный Ганс отошел в сторону.— Мы сейчас в большой опасности, — шепнул Бук на ухо жене. — И виноват я.Он прочел в ее взгляде восхищение.— Ты действительно помог этому рабочему?— Да. Вопреки интересам твоего брата.— Ну, он уж как-нибудь перенесет это.— А мы? — спросил Бук.С застенчивой улыбкой она спросила:— Если Дидерих отвернется от нас — мы погибли?— Нам придется отказаться от привычной жизни.— Я сделаю это охотно.— А я — нет. Я буду держать его в руках. Как и до сих пор, он пойдет на все, ведь у него совесть нечиста и слишком многие помнят, что он смешал с грязью моего бедного отца. Я для него — живой укор, а в будущем стану и угрозой. — Полное актерское лицо Бука и в самом деле стало выглядеть угрожающе.— И ты решился бы действовать против него?— На это меня еще хватит. Если вопрос будет поставлен ребром, я возьмусь вести дело этого рабочего, и Дидерих увидит, как я сумею отомстить за все.Эмми снова опустила голову.— Все равно он будет давать нам деньги. Это невыносимо.— Все стало невыносимым, — пробормотал Бук.— Зеркало сюда! — приказала Густа слуге и, когда тот принес, сама подставила его маленькой Анклам.— Только на вас, дорогая, этот жемчуг имеет настоящий вид, — сказала она, и в ее тоне чувствовалось самопожертвование. — При моих седых волосах… Но как я счастлива преподнести вам этот скромный дар в память о чудесных летних днях, за которые мы так признательны вам и вашему уважаемому дядюшке.— Пожалуйста, пожалуйста, — вставил фон Попп.Тем временем в конце террасы, хотя этому было трудно поверить, дело дошло уже до настоящей схватки между главным директором и его не в меру требовательным рабом. Геслинг на правах хозяина сделал попытку залезть Бальриху в карман, но в ответ последовал легкий толчок в грудь. Директор, покачнувшись, попятился до середины лестницы; затем вернулся на террасу и вдруг завопил:— Он толкнул меня! Этот негодяй поднял на меня руку!— Этот негодяй поднял руку… — повторило эхо. То был голос сына Крафта, а про себя этот молодчик, весь дрожа, добавил: «Каков негодяй!»Горст набросился на рабочего, но тут же отлетел к чайному столу. Все, кроме Лени, вскочили и замерли на месте; слышались лишь приглушенные всхлипывания Густы, увидевшей, что супругу и сыновьям угрожает опасность.А Ганс Бук схватил мать за руку и не отпускал до тех пор, пока она не встала и не ушла вместе с ним.— Теперь начнется самое позорное, — побледнев, сказал Ганс. Бук-отец мелкими шажками последовал за ними.Первым пришел в себя асессор Клоцше.— Здесь налицо факт нарушения неприкосновенности жилища! И, кроме того, угрозы и покушение на жизнь! — заверещал он по-бабьи.— И вымогательство! — заревел директор.— Презабавный чудак! — стукнув кулаком по садовому железному столу, рявкнул фон Попп. Густа, Анклам и Гретхен пронзительно взвизгнули и заткнули уши, оглушенные собственным криком.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21