– Он почти выплюнул это слово. – Веками мы боремся с ними со всеми. Вместе или поодиночке. Мы держим горы. Мы хорошо сражаемся. Салах-ад-дин, он был курдом. Слышали о таком? – Салах-ад-дин, или Саладин, был по-рыцарски благородным и великодушным мусульманским противником Ричарда Львиное Сердце во время его Третьего крестового похода в двенадцатом веке. Салах-ад-дин провозгласил себя султаном Египта и Сирии и захватил Королевство Иерусалимское в 1187 году, разгромив объединенные силы крестоносцев.
– Да, я слышал о нем.
– Сегодня среди нас другие Салах-ад-дины. Однажды мы снова завоюем все святые места – когда Хомейни, предатель ислама, будет втоптан в джуб.
Эрикки спросил:
– Вы устроили засаду на Чимтаргу и остальных и прикончили их всех только из-за одной экстренной эвакуации?
– Конечно. Они враги. Ваши и наши. – Баязид улыбнулся своей кривой улыбкой. – В наших горах ничего не происходит без нашего ведома. Наш предводитель заболела – вы рядом. Мы видим, как ушли американцы, видим, как пришли стервятники, и вас узнали.
– О? Как это?
– Рыжеволосый С Ножом? Неверный, который давит наемных убийц, как вшей, которому потом в награду дают горгонскую девку? Пилот, который вывозит пострадавших? – Темные, почти как у лани, глаза смеялись. – О да, капитан, вас хорошо знают. Многие из нас работают и на лесозаготовках, не только на нефти – человеку нужна работа. Все равно хорошо, что вы не советский и не иранец.
– После того как мы доставим ее в больницу, вы поможете мне против хана Горгонов?
Баязид рассмеялся:
– Ваша кровная вражда – это ваша кровная вражда, не наша. Абдолла-хан за нас, пока что. Мы не пойдем против него. Что будете делать вы – в руках Аллаха.
На дворе перед больницей было холодно, легкий ветер делал воздух еще холоднее. Эрикки ходил взад-вперед, разгоняя кровь. Я должен вернуться в Тебриз. Я должен вернуться, и потом как-нибудь я заберу Азадэ, и мы вместе улетим.
Выстрелы, раздавшиеся совсем близко, заставили вздрогнуть его и охранников. За воротами больницы движение машин замедлилось, послышалось бибиканье, сначала раздраженное, потом – очень быстро – остервенелое. Мимо пробежали какие-то люди. Снова стрельба, и те, кто был в автомобилях, застрявших в пробке, выскочили наружу и попрятались или пустились наутек. По эту сторону ворот находилось широкое свободное пространство, с одного края которого, на вертолетной площадке, стоял его 212-й. Бешеная стрельба раздавалась все ближе и ближе. На верхнем этаже больницы зазвенели разбитые пулями стекла. Оба охранника вжимались в снег за шасси его вертолета. Эрикки был в ярости оттого, что его машина стоит такая неприкрытая, что он не знает, куда ему бежать, что делать, взлететь он не успеет, да и топлива нет, чтобы куда-то лететь. Несколько шальных пуль просвистели мимо, и он пригнулся – маленькое сражение за стенами больницы набирало силу. Потом стрельба вдруг смолкла так же неожиданно, как и началась. Люди вылезли из укрытий, снова загудели клаксоны автомобилей, и движение скоро стало таким же обычным и раздражительным, как всегда.
– Иншаллах, – пробормотал один из горцев, потом вдруг передернул затвор и взял автомат наперевес.
Маленький грузовичок с топливом выехал из-за больницы, направляясь к ним, за рулем сидел молодой иранец с широкой улыбкой на лице. Эрикки двинулся ему навстречу.
– Привет, кэп, – радостно произнес водитель с выраженным нью-йоркским акцентом. – Мне сказали, чтобы я вас заправил. Ваш бесстрашный командир, шейх Баязид, договорился на этот счет. – Он приветствовал горцев на диалекте турецкого языка. Они тут же расслабились и тоже поздоровались с ним. – Кэп, накачаем вашу птичку по самую макушку. У вас запасные канистры есть или специальные баки?
– Нет. Только обычные. Меня зовут Эрикки Йокконен.
– Ясное дело. Рыжеволосый С Ножом. – Юноша широко улыбнулся. – Вы в этих краях вроде легенды. Я один раз заправлял вас, может с год тому назад. – Он протянул руку. – Я Али «Бензин». Али Реза то есть.
Они пожали руки, и, продолжая беседовать, молодой иранец начал закачивать топливо в баки вертолета.
– Вы ходили в американскую школу? – спросил Эрикки.
– Черт, нет. Меня эта больница вроде как усыновила, уже много лет назад, еще до того, как эту новую построили, я тогда еще мальчишкой был. В старые дни эта больница работала в одном из Золотых Гетто на восточном краю города… ну, вы знаете, кэп, «Вход только для американских сотрудников» и все такое, в складском помещении «ЭксТекс». – Юноша улыбнулся, аккуратно завинтил крышку одного топливного бака и начал наполнять следующий. – Первого дока, который взял меня в больницу, звали Эйб Вайсс. Классный мужик, просто классный. Он мне зарплату положил, научил пользоваться мылом, носками, ложками, туалетом – черт, всем этим неиранским штукам, которые были в диковину уличным крысам вроде меня – ни родителей, ни дома, ни имени, вообще ничего. Он называл меня своим хобби. Даже имя мне дал. Потом однажды взял и уехал. – Эрикки заметил боль в глазах юноши, которую тот тут же спрятал. – Передал меня доку Темплтону, и тот продолжал делать все то же самое. Иногда бывает трудно разобраться, кто я и что. Вроде курд, а вроде и нет; вроде янки, а вроде и нет; иранец – не иранец, еврей – не еврей, мусульманин – не мусульманин. – Он пожал плечами. – Бог его разберет, кэп. Весь мир, всё сразу, наверное. А?
– Да. – Эрикки бросил взгляд на больницу.
Баязид спускался по ступеням со своими двумя бойцами, рядом санитары несли носилки. Женщина лежала на них покрытая с головы до ног.
– Улетаем сразу, как заправимся, – коротко бросил Баязид.
– Мне очень жаль, – сказал Эрикки.
– Иншаллах.
Они наблюдали, как санитары пристраивают носилки в пассажирский отсек. Баязид поблагодарил их, и они ушли. Скоро вертолет был полностью заправлен.
– Спасибо, мистер Реза. – Эрикки протянул руку. – Спасибо.
Парень смотрел на него, открыв рот.
– Никто еще никогда не называл меня мистером, кэп, ни разу. – Он горячо и долго жал руку Эрикки. – Спасибо… понадобится топливо, прилетайте в любое время – будет.
Баязид забрался на сиденье рядом с Эрикки, пристегнул ремень, надел головные телефоны; вой двигателей набирал силу.
– Летим в деревню, откуда прилетели.
– А что потом? – спросил Эрикки.
– Я буду посоветоваться с новым предводителем, – сказал Баязид, но про себя он думал: за этого человека и его вертолет дадут богатый выкуп, может быть, хан, может быть, Советы или даже мой собственный народ. Моему народу нужен каждый риал, который мы сможем раздобыть.
Неподалеку от базы «Тебриз-1», в деревне Абу-Мард. 18.16. Азадэ взяла чашку с рисом и чашку с хорешем, поблагодарила жену старосты и прошла по грязному, перемешанному с отбросами снегу в лачугу, стоявшую чуть в стороне от остальных. Ее лицо осунулось, кашель звучал пугающе. Постучав, она вошла в низкую дверь.
– Привет, Джонни. Как ты себя чувствуешь? Лучше?
– Я в порядке, – ответил он. Но это было неправдой.
Первую ночь они провели в пещере недалеко отсюда, прижавшись друг к другу, дрожа от холода.
– Мы не можем здесь оставаться, Азадэ, – сказал он на рассвете. – Мы замерзнем насмерть. Нам нужно попытать счастья на базе.
Они прокрались туда по снегу и наблюдали из укрытия. Они видели обоих механиков и даже Ноггера Лейна время от времени – и 206-й, – база была заполнена вооруженными людьми. Даяти, директор базы, перебрался в дом Эрикки и Азадэ – он сам, его жена и дети.
– Сыновья и дочери собаки, – прошипела Азадэ, глядя, как его жена разгуливает в ее зимних сапогах. – Может быть, нам удастся проскользнуть в дома механиков. Они нас спрячут.
– Они повсюду ходят только с охраной. Готов поспорить, их охраняют даже ночью. Но кто эти охранники – «зеленые повязки», люди хана или кто?
– Я не узнаю ни одного из них, Джонни.
– Они охотятся за нами, – сказал он; настроение у него было хуже некуда, смерть Гуэнга терзала и мучила его. И Гуэнг, и Тензинг были с ним с самого начала. И еще был Роузмонт. А теперь – Азадэ. – Еще одна ночь на открытом воздухе, и тебе конец, нам обоим конец.
– Наша деревня, Джонни. Абу-Мард. Она принадлежит нашей семье больше столетия. Они преданы нам, я знаю, что преданы. День или два мы там будем в безопасности.
– Когда за мою голову назначена награда? И за тебя? Они пошлют человека к твоему отцу.
– Я попрошу их не делать этого. Я скажу, что Советы пытались меня похитить и что ты мне помогаешь. Это правда. Я скажу, что нам нужно спрятаться, пока мой муж не вернется. Он всегда был очень популярен, Джонни, его экстренные эвакуации спасли многим людям жизнь за эти годы.
Он взглянул на нее, в голове у него роились десятки причин не ходить туда.
– Деревня стоит на дороге, почти на самой дороге, и…
– Да, конечно, ты совершенно прав, и мы сделаем так, как ты скажешь, но она тянется глубоко в лес. Мы могли бы там укрыться: никто не станет этого ожидать.
Он видел, как она устала.
– Как ты себя чувствуешь? Насколько сильной?
– Не сильной, но в порядке.
– Мы могли бы пойти пешком, пройти несколько миль по дороге… нам нужно будет обойти дорожную заставу, это гораздо менее опасно, чем деревня. А?
– Я… я предпочла бы не ходить. Я могла бы попробовать. – Она нерешительно помолчала мгновение, потом сказала: – Я бы предпочла никуда не ходить, сегодня – нет. Ты иди. Я подожду. Эрикки может вернуться сегодня.
– А если он не вернется?
– Я не знаю. Ты иди.
Он обернулся на базу. Гадючье гнездо. Идти туда – самоубийство. С возвышения, на котором они спрятались, ему было все видно до самого шоссе. У дорожной заставы по-прежнему стояли вооруженные люди – «зеленые повязки» и полиция, как он предполагал, – машины ждали, когда можно будет проехать. Теперь нас никто не станет подвозить, подумал он, только за вознаграждение.
– Ты отправляйся в деревню. Я пережду в лесу.
– Без тебя рядом они просто отправят меня назад к отцу. Я знаю их, Джонни.
– Возможно, они предадут тебя в любом случае.
– На все воля Аллаха. Но мы сможем поесть и согреться, может быть, даже отдохнуть ночь. На рассвете мы могли бы тихонько ускользнуть. Может, нам удастся раздобыть у них машину или грузовик – у старосты есть старенький «форд-пикап». – Она подавила чих.
Вооруженные люди были недалеко. Наверняка и по лесу ходят патрули – по дороге сюда им пришлось дать крюк, чтобы обойти один такой. Деревня – это безумие, думал он. Чтобы обойти заставу на дороге, нам понадобится несколько часов при свете дня, ночью же… мы не можем провести еще одну ночь под открытым небом.
– Давай пойдем в деревню, – сказал он.
И вот они пришли сюда вчера, и Мустафа, староста, выслушал ее рассказ, пряча глаза от Росса. Новость об их появлении передавалась из уст в уста, и скоро вся деревня ее знала, и эта новость добавилась к другой, о награде за диверсанта и похитителя дочери хана. Староста предоставил Россу однокомнатную хижину с земляным полом и старыми, покрытыми плесенью коврами. Хижина стояла довольно далеко от дороги, на дальнем краю деревни, Мустафа отметил про себя твердый как сталь взгляд, спутанные волосы и щетину на щеках – и его карабин, и кукри, и тяжелый от патронов рюкзак. Азадэ он пригласил в свой дом. В этой хижине было две комнаты. Ни электричества, ни водопровода. Туалетом служил джуб.
Вчера вечером, как стемнело, какая-то старуха принесла Россу горячей еды и бутылку воды.
– Спасибо, – сказал он. У него болела голова, и жар уже начинал расползаться по всему телу. – Где ее высочество? – Женщина только пожала плечами. Ее лицо было в глубоких морщинах и рябое от перенесенной оспы, во рту торчали коричневые обломки зубов. – Пожалуйста, попросите ее принять меня.
Позже за ним послали. В комнате старосты, в присутствии его самого, его жены, некоторых из детей и нескольких старейшин, он осторожно приветствовал Азадэ – как чужеродный мог бы приветствовать благородную даму. Она, разумеется, была в чадре и сидела на коленях лицом к двери. Ее лицо было желтого, нездорового оттенка, но он подумал, что это могла быть игра света от пламени потрескивавшей масляной лампы.
– Салам, ваше высочество, благополучно ли ваше здоровье?
– Салам, ага, да, благодарю вас, а ваше?
– Небольшой жар, мне кажется. – Он увидел, как ее глаза на миг сверкнули. – У меня есть лекарство. Вам нужно?
– Нет. Нет, благодарю вас.
В окружении стольких глаз и ушей он не мог сказать то, что хотел.
– Возможно, мне будет позволено приветствовать вас завтра. Мир вам, ваше высочество.
– И вам.
Он долго не мог заснуть. И она тоже. С рассветом деревня пробудилась, задымились костры, женщины доили коз, овощной хореш ставили тушиться на огонь, добавляя для питательности то немногое, что было: кусок курицы, в некоторых хижинах кусок козлятины или ягнятины – мясо было старым, жестким и попахивало. Риса полные миски, но этого никогда не хватало. Ели два раза в день в хорошие времена – утром и перед тем, как темнело. У Азадэ были деньги, и она платила за их еду. Это не осталось незамеченным. Она попросила, чтобы сегодня в вечерний хореш, который будут есть все домашние, положили целую курицу, и заплатила за нее. Это тоже не осталось незамеченным.
Перед наступлением темноты она сказала:
– Я пойду отнесу ему еды.
– Но, ваше высочество, это неправильно, чтобы вы прислуживали ему, – сказала жена старосты. – Я отнесу миски. Можем пойти вместе, если хотите.
– Нет, мне лучше пойти одной, пото…
– Да защитит нас Аллах, ваше высочество. Одной? К мужчине, который вам не муж? О нет, это будет выглядеть неподобающе, совсем неподобающе. Давайте миски, я отнесу еду.
– Хорошо, спасибо. На все воля Аллаха. Благодарю вас. Вчера вечером он говорил, что у него жар. Это может оказаться чума. Я знаю, что неверные носят в себе злые болезни, к которым мы не привыкли. Я только хотела избавить вас от возможных страданий. Спасибо, что вы избавили меня от этого.
Вчера вечером все в доме видели покрытое потом лицо неверного. Всем было известно, какой злой народ эти неверные, большинство из них поклоняются Сатане и сами колдуны. Почти все тайно считали, что Азадэ была околдована, сначала Великаном С Ножом, а теперь вот диверсантом. Жена старосты молча протянула миски назад Азадэ, и та пошла через деревню по снегу.
Сейчас она смотрела на него в полумраке хижины, в которой окном служила дыра в стене, без стекла, почти полностью прикрытая куском мешковины. Воздух был тяжелым от запаха мочи и отбросов из джуба снаружи.
– Ешь, ешь, пока горячее. Я не могу оставаться надолго.
– Ты в порядке? – Перед ее приходом он лежал под единственным одеялом, полностью одетый, и дремал, но сейчас сидел, скрестив ноги и внимательно глядя на нее. Жар немного спал благодаря лекарству из его аптечки, но вот желудок был в расстройстве. – Выглядишь ты так себе.
Она улыбнулась.
– Ты и сам выглядишь не лучше. Я в порядке. Ешь.
Он был очень голоден. Суп оказался жидким, но он понимал, что для его желудка это даже лучше. Новый спазм начал подниматься в животе, но он сдержал его, и тот прошел.
– Как ты думаешь, тебе удастся от них ускользнуть? – спросил он ее между полными ложками, стараясь есть медленно.
– Тебе удалось бы, мне – нет.
Проведя весь день в полудреме, чтобы набраться сил, он попробовал составить план. Один раз он вышел и зашагал прочь из деревни. Сотни глаз приковались к нему, все наблюдали за ним. Он дошел до края деревни, потом вернулся назад. Но старый пикап он заметил.
– Как насчет грузовичка?
– Я спросила у старосты. Он говорит, что машина сломана. Правда это или нет, я не знаю.
– Долго нам тут оставаться нельзя. Какой-нибудь патруль обязательно сюда забредет. Наша единственная надежда – бежать.
– Или угнать 206-й вместе с Ноггером.
Он взглянул на нее:
– Со всеми этими людьми на базе?
– Один мальчуган сказал мне, что они сегодня вернулись в Тебриз.
– Ты уверена?
– Не уверена, Джонни. – По ней прокатилась дрожь беспокойства. – Но ребенку незачем лгать. Я… я была тут учительницей до того, как вышла замуж… единственной учительницей, которая у них когда-либо была, и я знаю, что они меня любили. Мальчишка сказал, что на базе остались один-два человека. – Новая холодная волна прокатилась по ней, и она почувствовала слабость. Столько лжи, столько проблем за последние несколько недель, подумала она. Неужели прошло всего несколько недель? Столько ужаса с тех пор, как Ракоци и мулла ворвались к Эрикки и ко мне после той сауны. Теперь все так безнадежно. Эрикки, где ты? – хотелось закричать ей, – где же ты?
Росс доел суп и рис до последнего зернышка, прикидывая в уме все за и против, пытаясь составить какой-нибудь план. Она сидела на коленях напротив него и видела его спутанные волосы, грязное лицо, его усталость и тревогу.
– Бедный Джонни, – пробормотала она и коснулась его. – Не много удачи я тебе принесла, не правда ли?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13
– Да, я слышал о нем.
– Сегодня среди нас другие Салах-ад-дины. Однажды мы снова завоюем все святые места – когда Хомейни, предатель ислама, будет втоптан в джуб.
Эрикки спросил:
– Вы устроили засаду на Чимтаргу и остальных и прикончили их всех только из-за одной экстренной эвакуации?
– Конечно. Они враги. Ваши и наши. – Баязид улыбнулся своей кривой улыбкой. – В наших горах ничего не происходит без нашего ведома. Наш предводитель заболела – вы рядом. Мы видим, как ушли американцы, видим, как пришли стервятники, и вас узнали.
– О? Как это?
– Рыжеволосый С Ножом? Неверный, который давит наемных убийц, как вшей, которому потом в награду дают горгонскую девку? Пилот, который вывозит пострадавших? – Темные, почти как у лани, глаза смеялись. – О да, капитан, вас хорошо знают. Многие из нас работают и на лесозаготовках, не только на нефти – человеку нужна работа. Все равно хорошо, что вы не советский и не иранец.
– После того как мы доставим ее в больницу, вы поможете мне против хана Горгонов?
Баязид рассмеялся:
– Ваша кровная вражда – это ваша кровная вражда, не наша. Абдолла-хан за нас, пока что. Мы не пойдем против него. Что будете делать вы – в руках Аллаха.
На дворе перед больницей было холодно, легкий ветер делал воздух еще холоднее. Эрикки ходил взад-вперед, разгоняя кровь. Я должен вернуться в Тебриз. Я должен вернуться, и потом как-нибудь я заберу Азадэ, и мы вместе улетим.
Выстрелы, раздавшиеся совсем близко, заставили вздрогнуть его и охранников. За воротами больницы движение машин замедлилось, послышалось бибиканье, сначала раздраженное, потом – очень быстро – остервенелое. Мимо пробежали какие-то люди. Снова стрельба, и те, кто был в автомобилях, застрявших в пробке, выскочили наружу и попрятались или пустились наутек. По эту сторону ворот находилось широкое свободное пространство, с одного края которого, на вертолетной площадке, стоял его 212-й. Бешеная стрельба раздавалась все ближе и ближе. На верхнем этаже больницы зазвенели разбитые пулями стекла. Оба охранника вжимались в снег за шасси его вертолета. Эрикки был в ярости оттого, что его машина стоит такая неприкрытая, что он не знает, куда ему бежать, что делать, взлететь он не успеет, да и топлива нет, чтобы куда-то лететь. Несколько шальных пуль просвистели мимо, и он пригнулся – маленькое сражение за стенами больницы набирало силу. Потом стрельба вдруг смолкла так же неожиданно, как и началась. Люди вылезли из укрытий, снова загудели клаксоны автомобилей, и движение скоро стало таким же обычным и раздражительным, как всегда.
– Иншаллах, – пробормотал один из горцев, потом вдруг передернул затвор и взял автомат наперевес.
Маленький грузовичок с топливом выехал из-за больницы, направляясь к ним, за рулем сидел молодой иранец с широкой улыбкой на лице. Эрикки двинулся ему навстречу.
– Привет, кэп, – радостно произнес водитель с выраженным нью-йоркским акцентом. – Мне сказали, чтобы я вас заправил. Ваш бесстрашный командир, шейх Баязид, договорился на этот счет. – Он приветствовал горцев на диалекте турецкого языка. Они тут же расслабились и тоже поздоровались с ним. – Кэп, накачаем вашу птичку по самую макушку. У вас запасные канистры есть или специальные баки?
– Нет. Только обычные. Меня зовут Эрикки Йокконен.
– Ясное дело. Рыжеволосый С Ножом. – Юноша широко улыбнулся. – Вы в этих краях вроде легенды. Я один раз заправлял вас, может с год тому назад. – Он протянул руку. – Я Али «Бензин». Али Реза то есть.
Они пожали руки, и, продолжая беседовать, молодой иранец начал закачивать топливо в баки вертолета.
– Вы ходили в американскую школу? – спросил Эрикки.
– Черт, нет. Меня эта больница вроде как усыновила, уже много лет назад, еще до того, как эту новую построили, я тогда еще мальчишкой был. В старые дни эта больница работала в одном из Золотых Гетто на восточном краю города… ну, вы знаете, кэп, «Вход только для американских сотрудников» и все такое, в складском помещении «ЭксТекс». – Юноша улыбнулся, аккуратно завинтил крышку одного топливного бака и начал наполнять следующий. – Первого дока, который взял меня в больницу, звали Эйб Вайсс. Классный мужик, просто классный. Он мне зарплату положил, научил пользоваться мылом, носками, ложками, туалетом – черт, всем этим неиранским штукам, которые были в диковину уличным крысам вроде меня – ни родителей, ни дома, ни имени, вообще ничего. Он называл меня своим хобби. Даже имя мне дал. Потом однажды взял и уехал. – Эрикки заметил боль в глазах юноши, которую тот тут же спрятал. – Передал меня доку Темплтону, и тот продолжал делать все то же самое. Иногда бывает трудно разобраться, кто я и что. Вроде курд, а вроде и нет; вроде янки, а вроде и нет; иранец – не иранец, еврей – не еврей, мусульманин – не мусульманин. – Он пожал плечами. – Бог его разберет, кэп. Весь мир, всё сразу, наверное. А?
– Да. – Эрикки бросил взгляд на больницу.
Баязид спускался по ступеням со своими двумя бойцами, рядом санитары несли носилки. Женщина лежала на них покрытая с головы до ног.
– Улетаем сразу, как заправимся, – коротко бросил Баязид.
– Мне очень жаль, – сказал Эрикки.
– Иншаллах.
Они наблюдали, как санитары пристраивают носилки в пассажирский отсек. Баязид поблагодарил их, и они ушли. Скоро вертолет был полностью заправлен.
– Спасибо, мистер Реза. – Эрикки протянул руку. – Спасибо.
Парень смотрел на него, открыв рот.
– Никто еще никогда не называл меня мистером, кэп, ни разу. – Он горячо и долго жал руку Эрикки. – Спасибо… понадобится топливо, прилетайте в любое время – будет.
Баязид забрался на сиденье рядом с Эрикки, пристегнул ремень, надел головные телефоны; вой двигателей набирал силу.
– Летим в деревню, откуда прилетели.
– А что потом? – спросил Эрикки.
– Я буду посоветоваться с новым предводителем, – сказал Баязид, но про себя он думал: за этого человека и его вертолет дадут богатый выкуп, может быть, хан, может быть, Советы или даже мой собственный народ. Моему народу нужен каждый риал, который мы сможем раздобыть.
Неподалеку от базы «Тебриз-1», в деревне Абу-Мард. 18.16. Азадэ взяла чашку с рисом и чашку с хорешем, поблагодарила жену старосты и прошла по грязному, перемешанному с отбросами снегу в лачугу, стоявшую чуть в стороне от остальных. Ее лицо осунулось, кашель звучал пугающе. Постучав, она вошла в низкую дверь.
– Привет, Джонни. Как ты себя чувствуешь? Лучше?
– Я в порядке, – ответил он. Но это было неправдой.
Первую ночь они провели в пещере недалеко отсюда, прижавшись друг к другу, дрожа от холода.
– Мы не можем здесь оставаться, Азадэ, – сказал он на рассвете. – Мы замерзнем насмерть. Нам нужно попытать счастья на базе.
Они прокрались туда по снегу и наблюдали из укрытия. Они видели обоих механиков и даже Ноггера Лейна время от времени – и 206-й, – база была заполнена вооруженными людьми. Даяти, директор базы, перебрался в дом Эрикки и Азадэ – он сам, его жена и дети.
– Сыновья и дочери собаки, – прошипела Азадэ, глядя, как его жена разгуливает в ее зимних сапогах. – Может быть, нам удастся проскользнуть в дома механиков. Они нас спрячут.
– Они повсюду ходят только с охраной. Готов поспорить, их охраняют даже ночью. Но кто эти охранники – «зеленые повязки», люди хана или кто?
– Я не узнаю ни одного из них, Джонни.
– Они охотятся за нами, – сказал он; настроение у него было хуже некуда, смерть Гуэнга терзала и мучила его. И Гуэнг, и Тензинг были с ним с самого начала. И еще был Роузмонт. А теперь – Азадэ. – Еще одна ночь на открытом воздухе, и тебе конец, нам обоим конец.
– Наша деревня, Джонни. Абу-Мард. Она принадлежит нашей семье больше столетия. Они преданы нам, я знаю, что преданы. День или два мы там будем в безопасности.
– Когда за мою голову назначена награда? И за тебя? Они пошлют человека к твоему отцу.
– Я попрошу их не делать этого. Я скажу, что Советы пытались меня похитить и что ты мне помогаешь. Это правда. Я скажу, что нам нужно спрятаться, пока мой муж не вернется. Он всегда был очень популярен, Джонни, его экстренные эвакуации спасли многим людям жизнь за эти годы.
Он взглянул на нее, в голове у него роились десятки причин не ходить туда.
– Деревня стоит на дороге, почти на самой дороге, и…
– Да, конечно, ты совершенно прав, и мы сделаем так, как ты скажешь, но она тянется глубоко в лес. Мы могли бы там укрыться: никто не станет этого ожидать.
Он видел, как она устала.
– Как ты себя чувствуешь? Насколько сильной?
– Не сильной, но в порядке.
– Мы могли бы пойти пешком, пройти несколько миль по дороге… нам нужно будет обойти дорожную заставу, это гораздо менее опасно, чем деревня. А?
– Я… я предпочла бы не ходить. Я могла бы попробовать. – Она нерешительно помолчала мгновение, потом сказала: – Я бы предпочла никуда не ходить, сегодня – нет. Ты иди. Я подожду. Эрикки может вернуться сегодня.
– А если он не вернется?
– Я не знаю. Ты иди.
Он обернулся на базу. Гадючье гнездо. Идти туда – самоубийство. С возвышения, на котором они спрятались, ему было все видно до самого шоссе. У дорожной заставы по-прежнему стояли вооруженные люди – «зеленые повязки» и полиция, как он предполагал, – машины ждали, когда можно будет проехать. Теперь нас никто не станет подвозить, подумал он, только за вознаграждение.
– Ты отправляйся в деревню. Я пережду в лесу.
– Без тебя рядом они просто отправят меня назад к отцу. Я знаю их, Джонни.
– Возможно, они предадут тебя в любом случае.
– На все воля Аллаха. Но мы сможем поесть и согреться, может быть, даже отдохнуть ночь. На рассвете мы могли бы тихонько ускользнуть. Может, нам удастся раздобыть у них машину или грузовик – у старосты есть старенький «форд-пикап». – Она подавила чих.
Вооруженные люди были недалеко. Наверняка и по лесу ходят патрули – по дороге сюда им пришлось дать крюк, чтобы обойти один такой. Деревня – это безумие, думал он. Чтобы обойти заставу на дороге, нам понадобится несколько часов при свете дня, ночью же… мы не можем провести еще одну ночь под открытым небом.
– Давай пойдем в деревню, – сказал он.
И вот они пришли сюда вчера, и Мустафа, староста, выслушал ее рассказ, пряча глаза от Росса. Новость об их появлении передавалась из уст в уста, и скоро вся деревня ее знала, и эта новость добавилась к другой, о награде за диверсанта и похитителя дочери хана. Староста предоставил Россу однокомнатную хижину с земляным полом и старыми, покрытыми плесенью коврами. Хижина стояла довольно далеко от дороги, на дальнем краю деревни, Мустафа отметил про себя твердый как сталь взгляд, спутанные волосы и щетину на щеках – и его карабин, и кукри, и тяжелый от патронов рюкзак. Азадэ он пригласил в свой дом. В этой хижине было две комнаты. Ни электричества, ни водопровода. Туалетом служил джуб.
Вчера вечером, как стемнело, какая-то старуха принесла Россу горячей еды и бутылку воды.
– Спасибо, – сказал он. У него болела голова, и жар уже начинал расползаться по всему телу. – Где ее высочество? – Женщина только пожала плечами. Ее лицо было в глубоких морщинах и рябое от перенесенной оспы, во рту торчали коричневые обломки зубов. – Пожалуйста, попросите ее принять меня.
Позже за ним послали. В комнате старосты, в присутствии его самого, его жены, некоторых из детей и нескольких старейшин, он осторожно приветствовал Азадэ – как чужеродный мог бы приветствовать благородную даму. Она, разумеется, была в чадре и сидела на коленях лицом к двери. Ее лицо было желтого, нездорового оттенка, но он подумал, что это могла быть игра света от пламени потрескивавшей масляной лампы.
– Салам, ваше высочество, благополучно ли ваше здоровье?
– Салам, ага, да, благодарю вас, а ваше?
– Небольшой жар, мне кажется. – Он увидел, как ее глаза на миг сверкнули. – У меня есть лекарство. Вам нужно?
– Нет. Нет, благодарю вас.
В окружении стольких глаз и ушей он не мог сказать то, что хотел.
– Возможно, мне будет позволено приветствовать вас завтра. Мир вам, ваше высочество.
– И вам.
Он долго не мог заснуть. И она тоже. С рассветом деревня пробудилась, задымились костры, женщины доили коз, овощной хореш ставили тушиться на огонь, добавляя для питательности то немногое, что было: кусок курицы, в некоторых хижинах кусок козлятины или ягнятины – мясо было старым, жестким и попахивало. Риса полные миски, но этого никогда не хватало. Ели два раза в день в хорошие времена – утром и перед тем, как темнело. У Азадэ были деньги, и она платила за их еду. Это не осталось незамеченным. Она попросила, чтобы сегодня в вечерний хореш, который будут есть все домашние, положили целую курицу, и заплатила за нее. Это тоже не осталось незамеченным.
Перед наступлением темноты она сказала:
– Я пойду отнесу ему еды.
– Но, ваше высочество, это неправильно, чтобы вы прислуживали ему, – сказала жена старосты. – Я отнесу миски. Можем пойти вместе, если хотите.
– Нет, мне лучше пойти одной, пото…
– Да защитит нас Аллах, ваше высочество. Одной? К мужчине, который вам не муж? О нет, это будет выглядеть неподобающе, совсем неподобающе. Давайте миски, я отнесу еду.
– Хорошо, спасибо. На все воля Аллаха. Благодарю вас. Вчера вечером он говорил, что у него жар. Это может оказаться чума. Я знаю, что неверные носят в себе злые болезни, к которым мы не привыкли. Я только хотела избавить вас от возможных страданий. Спасибо, что вы избавили меня от этого.
Вчера вечером все в доме видели покрытое потом лицо неверного. Всем было известно, какой злой народ эти неверные, большинство из них поклоняются Сатане и сами колдуны. Почти все тайно считали, что Азадэ была околдована, сначала Великаном С Ножом, а теперь вот диверсантом. Жена старосты молча протянула миски назад Азадэ, и та пошла через деревню по снегу.
Сейчас она смотрела на него в полумраке хижины, в которой окном служила дыра в стене, без стекла, почти полностью прикрытая куском мешковины. Воздух был тяжелым от запаха мочи и отбросов из джуба снаружи.
– Ешь, ешь, пока горячее. Я не могу оставаться надолго.
– Ты в порядке? – Перед ее приходом он лежал под единственным одеялом, полностью одетый, и дремал, но сейчас сидел, скрестив ноги и внимательно глядя на нее. Жар немного спал благодаря лекарству из его аптечки, но вот желудок был в расстройстве. – Выглядишь ты так себе.
Она улыбнулась.
– Ты и сам выглядишь не лучше. Я в порядке. Ешь.
Он был очень голоден. Суп оказался жидким, но он понимал, что для его желудка это даже лучше. Новый спазм начал подниматься в животе, но он сдержал его, и тот прошел.
– Как ты думаешь, тебе удастся от них ускользнуть? – спросил он ее между полными ложками, стараясь есть медленно.
– Тебе удалось бы, мне – нет.
Проведя весь день в полудреме, чтобы набраться сил, он попробовал составить план. Один раз он вышел и зашагал прочь из деревни. Сотни глаз приковались к нему, все наблюдали за ним. Он дошел до края деревни, потом вернулся назад. Но старый пикап он заметил.
– Как насчет грузовичка?
– Я спросила у старосты. Он говорит, что машина сломана. Правда это или нет, я не знаю.
– Долго нам тут оставаться нельзя. Какой-нибудь патруль обязательно сюда забредет. Наша единственная надежда – бежать.
– Или угнать 206-й вместе с Ноггером.
Он взглянул на нее:
– Со всеми этими людьми на базе?
– Один мальчуган сказал мне, что они сегодня вернулись в Тебриз.
– Ты уверена?
– Не уверена, Джонни. – По ней прокатилась дрожь беспокойства. – Но ребенку незачем лгать. Я… я была тут учительницей до того, как вышла замуж… единственной учительницей, которая у них когда-либо была, и я знаю, что они меня любили. Мальчишка сказал, что на базе остались один-два человека. – Новая холодная волна прокатилась по ней, и она почувствовала слабость. Столько лжи, столько проблем за последние несколько недель, подумала она. Неужели прошло всего несколько недель? Столько ужаса с тех пор, как Ракоци и мулла ворвались к Эрикки и ко мне после той сауны. Теперь все так безнадежно. Эрикки, где ты? – хотелось закричать ей, – где же ты?
Росс доел суп и рис до последнего зернышка, прикидывая в уме все за и против, пытаясь составить какой-нибудь план. Она сидела на коленях напротив него и видела его спутанные волосы, грязное лицо, его усталость и тревогу.
– Бедный Джонни, – пробормотала она и коснулась его. – Не много удачи я тебе принесла, не правда ли?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13