Майкл Александр Айснер: «Крестоносец»

Майкл Александр Айснер
Крестоносец



Scan by Mobb Deep; OCR&spellcheck by Zavalery
«Крестоносец / Майкл Айснер; [пер. с англ. А. Ефремовой].»: Эксмо; Домино; М.; СПб.; 2006

ISBN 5-699-15956-8 Аннотация Дон Франсиско Монкада — наследник знатного испанского рода, проведший юность в монастыре и воспитанный святыми отцами. Франсиско — рыцарь без страха и упрека — стремится в Святую землю, чтобы скрестить оружие с «неверными». В Крестовом походе он столкнется с бессмысленностью войны, переживет предательство командиров и ужасы плена. Однако самые страшные испытания ждут его по возвращении домой.
Майкл АйснерКрестоносец Посвящается матери и отцу. Последующие страницы содержат исповедь рыцаря Христова воинства Франциско де Монкада с дополнениями к ним смиренного слуги Господа нашего брата Лукаса из Санта-Крус, исповедника Франциско, записавшего его слова. 1275 год от Рождества Христова.

Глава 1
МУЧЕНИК Июля десятого дня, года 1275 от Рождества Христова.
Дождь почти перестал. Подавшись вперед, я выглянул из крытой повозки. Розовые камни монастыря словно светились в темноте, от промерзшей земли поднимался серый туман. Было уже за полночь.Этой встречи я ждал несколько часов. Вернее, несколько лет. А если быть точным — шесть. Но представлял я эту встречу совсем иначе.К повозке вышел молодой привратник, недавно посвященный в духовный сан: на его голове была выбрита тонзура, лысая макушка поблескивала в лунном свете.— Добро пожаловать в Поблет, — сказал он.— Как тебя зовут, брат? — спросил я.— Сильва, — ответил тот, — брат Сильва из Сердании.Я тоже назвался и велел отвести меня в келью Франциско де Монкада. Мой собеседник молча опустил глаза.После долгого пути я был раздражен и сгорал от нетерпения.— Вы поняли, что я сказал, брат Сильва?— Да, брат Лукас, — ответил он, — но отец Адельмо запретил кому-либо входить в келью крестоносца.— У меня есть письмо с печатью архиепископа Санчо из Таррагоны, — объяснил я. — В письме говорится, что я имею право принять опеку над Франциско и изгнать из него нечистую силу.— Попробую найти отца Адельмо, — сказал брат Сильва, — и вы обсудите это с ним.— Нет, брат Сильва, — возразил я. — Я пройду к Франциско немедленно.С явной неохотой брат Сильва повел меня в церковь.Я ощутил знакомый запах ладана, сопровождавший утреню — первую утреннюю молитву. Когда я сделал глубокий вдох, этот сильный аромат пробудил столь же сильные чувства в моей душе. Для меня то был запах Господа, запах родного дома, единственного, какой я знал.Монахи уже собрались и ждали настоятеля, чтобы начать чтение псалмов. Некоторые из них зевали, младшие протирали глаза, пытаясь прогнать сон. Когда я шел по центральному проходу, головы всех до единого людей повернулись ко мне, все провожали меня взглядами. Один из старших монахов начал литургию, пытаясь привлечь внимание остальных, но напрасно.Приблизившись к каменному кресту у подножия помоста, я встал на колени и мысленно прочел молитву: «Святая Дева Мария, благослови меня и сохрани от зла. Дай мне сил выполнить мою миссию».Затем я перекрестился, встал и последовал за братом Сильвой в боковую дверь, что вела на монастырский двор. Мы обогнули двор, миновав несколько письменных столов, стоявших между колоннами. Монахи перенесли свои рукописи на каменную скамью под аркадой, чтобы защитить их от дождя; краем глаза я уловил каллиграфический почерк, четкие линии, уверенные изгибы букв.В одном из углов двора был вход в башню. Брат Сильва зажег факел, и мы стали подниматься по винтовой лестнице. Я старался не отставать, но юноша вскоре исчез; яркий свет его факела все больше тускнел, лишь мелькали частые дрожащие блики… Но потом и они угасли, сменившись темнотой.Осторожно, на ощупь, я продолжал взбираться по лестнице. Мои сандалии скользили по холодному камню, я пытался удержать равновесие, хватаясь за шаткие перила. Шаг, другой, еще один…Наконец я приноровился, мое сердце стучало уже не так неистово. Добравшись до конца лестницы, где ждал меня брат Сильва, я уже собирался отчитать слишком проворного юнца, но тут мое внимание привлекла запертая дверь всего в нескольких футах от меня.— Вы готовы, брат Лукас? — спросил брат Сильва.Пламя скупо освещало его лицо — безбородое, встревоженное, неуверенное. Я колебался всего одно мгновение, прежде чем утвердительно кивнуть.Комната, в которой мы оказались, была совершенно голой, если не считать деревянного креста на дальней стене. Сквозь крошечное окошко пробивался лунный свет, придававший келье странный, жутковатый облик. В полоске лунного света лежал кусок черствого хлеба, по которому сновали тараканы. Потом в глубине кельи, в густой тени, кто-то зашевелился.Сгорбившись, там сидел на соломе человек. Как только я переступил порог, в нос мне ударил нестерпимый запах экскрементов и пота; я вытащил из рясы платок и прикрыл им нос и рот. Потом подошел к сидевшему на соломенной подстилке, чтобы взглянуть на него вблизи. Одна его рука была прикована цепью к вбитому в стену железному кольцу. Грязные лохмотья едва прикрывали истощенное тело, темно-каштановые волосы свисали длинными спутанными прядями, точно так же была спутана борода.На меня безучастно уставились голубые глаза.Да, он сильно изменился, и все-таки я его узнал.— Он не произнес ни слова с тех пор, как появился здесь, — сказал брат Сильва. — Иногда во сне он что-то бормочет, но что именно — невозможно разобрать. Многие монахи считают, что он говорит на тайном дьявольском наречии, и боятся злых чар.Я тоже боялся чар. Боялся демонов, завладевших Франциско, боялся ужасающей силы дьявола, способной сломить даже такого человека, как он. Мне очень захотелось убежать. Тогда я сжал крест, висевший у меня на груди, и попытался унять панический страх, поднимавшийся из глубин моей души.«Помни, кто ты. Помни о своей миссии. Помни, какое положение ты занимаешь».Я сделал два шага в темноту и дотронулся до похожего на привидение человека. Положил руку на его висок, медленно провел пальцами по щеке, почти до подбородка. Отняв руку, я обнаружил, что пальцы мои вымазаны грязью и слизью.В окошко ворвался обжигающий ветер, я сделал шаг назад и почувствовал, как брат Сильва положил руку мне на плечо.— Это безнадежный случай, — проговорил он. — Отец Адельмо в течение многих недель пытался изгнать из него бесов. Он пускал ему кровь, жег его, колол, даже вновь окрестил. Все напрасно.Я прикоснулся к цепи, которой был прикован Франциско, взглянул туда, где железное кольцо охватывало его запястье. На руке была запекшаяся кровь.Брата Сильву явно смущало мое молчание. Возможно, он чувствовал себя неловко оттого, что Франциско содержат в таких плохих условиях.— Отец Адельмо приказал приковать его к стене для его же собственного блага, брат Лукас.Я не ответил. В моей голове проносились воспоминания о том времени, когда мы с Франциско жили в Санта-Крус: ржавые железные ворота монастыря, пурпурные цветы вокруг водоема, дубовый стол, где мы трапезничали в полной тишине.Я выпустил цепь и откинул волосы со лба Франциско, чтобы лучше видеть его лицо. Он выглядел гораздо старше своих двадцати семи лет. Его голубые полупрозрачные глаза казались совершенно пустыми, от них разбегались морщинки, некоторые очень глубокие и длинные, доходившие до самых висков. Серые тонкие губы были слегка приоткрыты, словно беззвучно нашептывали мрачную тайну его скитаний. Щеки запали, кожа над бородой была очень бледной, длинные усы свисали до упрямого подбородка, торчавшего из бороды, словно незыблемая скала из бурного моря.— Франциско, это я, Лукас.Я произнес его имя несколько раз, но он не отозвался.— Брат Лукас, запах просто нестерпимый, — сказал брат Сильва. — Отец Адельмо запрещает монахам входить сюда без его разрешения. Мы сделали все возможное, чтобы…Я поднял руку, и юноша замолчал. Я не собирался судить ни этого юнца, ни других монахов, просто его болтовня мешала мне сосредоточиться: я всматривался в лицо Франциско, пытаясь уловить хоть малейший проблеск жизни, хоть какое-то воспоминание о нашем прошлом.Ничего.Брат Сильва чихнул. Я протянул ему свой платок. Когда я снова обернулся к Франциско, он смотрел на меня. Наши глаза на несколько мгновений встретились, потом он отвел взгляд.— Вы хорошо его знали, брат Лукас?— Он был моим другом, — ответил я.Я сделал несколько глубоких вздохов. Отвратительный спертый воздух камеры не давал, как следует вдохнуть. У меня начали подкашиваться ноги, я задыхался.Развернувшись, я вышел в коридор, и брат Сильва, последовав за мной, закрыл за нами дверь.— С вами все в порядке, брат Лукас? — спросил он.Я наклонился, опершись руками о колени, чтобы прийти в себя.— Мир сошел с ума, брат Сильва. Глава 2
САНТА-КРУС С Франциско я познакомился одиннадцать лет назад — он прибыл в монастырь Санта-Крус в конце лета, в году 1265 от Рождества Христова. Ему тогда было шестнадцать, на год больше, чем мне. Аббат Педро сообщил нам, что приезжает сын великого барона Монкада, плоть от плоти его.Знатные господа иногда отправляли старших сыновей в монастыри — обычно на три года, чтобы те получили образование, приличествующее главе семьи. В цистерцианских монастырях, как правило, не принимали таких послушников, временно «посвятивших себя» монашеской жизни. Путь очищения — путь Спасителя нашего — требует полного посвящения и вечной преданности. Однако аббаты порой делали исключения, именно таким исключением и стал Франциско.Первые цистерцианские братья более ста лет назад со сбитыми в кровь пальцами создали в Иберии святилище Господа в Санта-Крус — островок незыблемой веры посреди полного неверия. Но одной веры обычно бывает недостаточно. Храмы, чье назначение — олицетворять и поддерживать духовное величие царства Христова, требуют постоянного ухода и, следовательно, материального «участия». Семья Монкада как раз и оказывала столь необходимую финансовую поддержку; и благодаря пожертвованиям многие члены этой семьи обеспечили себе место в раю и заслужили вечное упокоение в монастыре.Чтобы монахи, не дай бог, не забыли своих благодетелей, они волей-неволей проходили мимо склепа Монкада по семь раз на дню. В склепе этом, высеченном в каменной стене справа от входных дверей, покоились останки Гарсенды де Прованс и Гийома де Монкада, прапрадедушек Франциско. При жизни Гийом был одним из самых могущественных вассалов короля и стоял во главе армии, вырвавшей остров Майорка из рук неверных в 1229 году от Рождества Христова.Подробности мученической смерти Гийома хорошо известны каждому в королевстве Арагон, а по просьбе его семьи была создана поминальная песнь, прославляющая его подвиги. Я выучил эту песнь во время первого же года своего пребывания в монастыре, когда был всего лишь послушником, но и теперь могу прочесть все четверостишия наизусть. В песне говорилось о том, как один из сарацинов воткнул копье в бок Гийома, но, несмотря на страшную рану, Гийом остался на коне и продолжал командовать наступавшими. Он упал замертво только перед воротами города Ла Пальма.Должно быть, Гийом увидел призрак Белого Рыцаря — святого Георга и понял, что победа близка, прежде чем душа его вознеслась к небесам. Белый Рыцарь скакал над вражескими укреплениями, сея ужас в сердцах неверных; он отвлек на себя внимание сарацин, и это позволило нашим воинам пробить брешь в городской стене.Ворвавшись в город, воины Христовы обрушили божественную кару на его жителей. Говорят, большинство мусульман — мужчины, женщины и дети — были истреблены в первые же два часа после захвата города. Жестокость победителей была настолько безмерной, что, не будь у нее божественного оправдания, ее можно было бы принять за дьявольский промысел.Нечего и говорить, что аббат Педро и прочие обитатели монастыря с нетерпением ожидали прибытия наследника Монкада. Аббат послал за художниками из Барселонской гильдии, чтобы те обновили фасад церкви и несколько помещений главного монастыря, в том числе склеп Монкада с их семейным гербом — красным щитом с семью золотыми византийскими монетами.Как-то раз, проходя мимо монастыря и читая про себя молитву, я наткнулся на одного из художников: он подкрашивал золотой лист на склепе.— Почему на щите Монкада семь золотых монет? — спросил я у мастера.Я всегда восхищался рисунком, но не мог понять его значения.— Потому что эта семья богата, — отозвался тот, не отрываясь от работы.— Я знаю, — ответил я, — но почему они не выбрали три монеты в честь Святой Троицы?— Они очень богаты, — ответил художник.Франциско и вправду оказался не таким, как все.Когда молодой наследник семьи Монкада прибыл наконец в монастырь, я сидел в покоях аббата, вписывая цифры в монастырскую бухгалтерскую книгу.Видимо, здесь следует дать кое-какие пояснения. Раз в два года аббат Педро назначал одного из подающих надежды монахов на роль своего помощника, и занять такое ответственное положение считается великой честью. Я удостоился этой чести в тринадцать лет. Исполняя возложенные на меня обязанности помощника, я проводил дневные часы — между службами «последование шестого часа» и «последование девятого часа» — в покоях аббата. Я вел его переписку, составлял протоколы важных встреч, напоминал аббату о праздничных днях литургического календаря. Еще я считал и сортировал монеты в казне — они струились сквозь мои пальцы, как прохладная весенняя вода. Когда мне исполнилось пятнадцать, аббат Педро назначил меня своим помощником на следующие два года, признав тем самым мою преданность и благоразумие. Он часто делился со мной мыслями о других обитателях монастыря.Согласно обычаю, привратник проводил Франциско в покои аббата.— Входи, сын мой, — обратился аббат Педро к Франциско, который не очень-то спешил переступить через порог. — Добро пожаловать в Санта-Крус.Сцена приветствия вновь прибывших повторялась здесь много раз. Бывали среди новичков и высокие, и низкорослые, и толстые, и худые. Но на лице каждого неизменно выражалось самодовольство и неприкрытое осознание своей исключительности — исключительности детей, рожденных в знатной семье. Иногда, если то были вторые или третьи по старшинству сыновья, вынужденные принять постриг, к этому выражению примешивалось легкое презрение — свидетельство горькой несправедливости их участи. Знатные фамилии отдавали младших сыновей в лоно церкви, чтобы избежать дележа наследства — в таком случае младшие дети не претендовали на землю, но вели жизнь, достойную их знатного происхождения, что способствовало духовному обогащению их родителей.Когда Франциско все же вошел, я поднялся с места и тут же отметил про себя, насколько он отличается от остальных.Он рассеянно улыбался. Точнее, то была полуулыбка — левый уголок его рта был приподнят, левый глаз слегка прищурен; вторая же половина лица Франциско оставалась мрачной. Правый его глаз словно сосредоточился на неких тайных переживаниях, и это придавало лицу юноши печальное, чуть насмешливое выражение, как будто его забавляли собственные страдания.Казалось, подобная манера держаться привела аббата Педро в некоторое замешательство. Он целую минуту не сводил с Франциско глаз, прежде чем заговорить.— Я благодарю Господа за то, что Он посчитал меня достойным принять над тобой опеку, — наконец произнес аббат.Франциско не сводил мрачного взгляда с окна. Аббат подвинулся влево, пытаясь попасть в поле его зрения.— Как тебе хорошо известно, Франциско, — продолжал аббат, — монастырь наш обязан своим существованием щедрости твоей семьи. Монкада всегда ценили священный труд цистерцианского ордена. Наши бенедиктинские братья и сестры, — таким вступлением аббат Педро неизменно приветствовал вновь прибывших, — слишком возлюбили злато и серебро, тогда как Христос был человеком «камня и дерева», Франциско. Цистерцианцы стараются возродить первоначальную чистоту взглядов святого Бенедикта. Наши бенедиктинские братья носят черные одежды, мы же носим небеленые — символ непорочности слова Христова и нашей миссии. Наши монастыри строги и просты: никаких излишних украшений на стенах — ведь украшения отвлекли бы внимание от молитв и созерцания. Мы избегаем новой моды — вставлять цветные стекла в окна церквей. Если свет Господа совершенен, зачем искажать его лучи?Аббат Педро с надеждой посмотрел на новичка, но Франциско явно не собирался отвечать. Было даже непонятно, слушает ли он аббата, его взгляд был устремлен куда-то вдаль. Аббат Педро оглянулся, чтобы проверить, что же так заинтересовало Франциско.— У наших бенедиктинских братьев, — повысил голос аббат, пытаясь привлечь внимание юноши, — есть рабы, которые трудятся на полях. А братья Санта-Крус сами возделывают землю.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38