Припомнил номер телефона – четыре, шестнадцать… И дальше – сто пятьдесят шесть. Все правильно. Четыре в кубе… Он совершенно забыл математику. Но телефон запомнил – четыре, шестнадцать… А потом – те же шестнадцать в квадрате. Сто пятьдесят шесть…Потрясенный, Головкер услышал звонок, раздавшийся в его собственной квартире. Один раз, другой, третий…– Кто это? – спросила Лиза.И через секунду:– Говорите.И тогда он глухо выговорил:– Квартира Головкеров? Лиза, ты меня узнаешь?– Погоди, – слышит он, – я выключу чайник.И дальше – тишина на целую минуту. Затем какие-то простые, необязательные слова:– Ты приехал? Я надеюсь, все легально? Как? Да ничего… В бассейн ходит. У тебя дела? Ты путешествуешь?Головкер помолчал, затем ответил:– Экспорт-импорт. Тебе это не интересно. Подумываю о небольшой концессии, типа хлопка…Далее он спросил как можно небрежнее:– Надеюсь, увидимся?И для большей уверенности добавил:– Я должен кое-что вам передать. Тебе и Оле.Он хотел сказать – у меня два чемодана подарков. Но передумал.– Завтра я работаю, – сказала Лиза, – вечером Ольга приглашена к Нахимовским. Послезавтра у нее репетиция. Ты надолго приехал? Позвони мне в четверг.– Лиза, – проговорил он забытым жалобным тоном, – еще нет десяти. Мы столько лет не виделись. У меня два чемодана подарков. Могу я приехать? На машине?– У нас проблемы с этим делом.– В смысле – такси? Я же беру машину в рент…Вот он заходит (представлял себе Головкер) к человеку из "Автопроката ". Слышит:– Обслуживаем только иностранцев.Головкер почти смущенно улыбается:– Да я, знаете ли… Это самое…– Я же говорю, – повторяет чиновник, – только для иностранцев. Вы русский язык понимаете?– С трудом, – отвечает Головкер и переходит на английский…Лиза говорит:– То есть, конечно, приезжай. Хотя, ты знаешь… В общем, я ложусь довольно рано. Кстати, ты где?– В «Октябрьской».– Это минут сорок.– Лиза!– Хорошо, я жду. Но Олю я будить не собираюсь…Тут начались обычные советские проблемы. «Автопрокат» закрылся. Такси поймать не удавалось. Затормозил какой-то частник, взял у Головкера американскую сигарету и уехал.Приехал он в двенадцатом часу. Вернее, без четверти двенадцать. Позвонил. Ему открыли. Бывшая жена заговорила сбивчиво и почти виновато:– Заходи… Ты не изменился… Я, откровенно говоря, рано встаю… Да заходи же ты, садись. Поставить кофе?.. Совсем не изменился… Ты носишь шляпу?– Фирма «Борсалино», – с отчаянием выговорил Головкер.Затем стащил нелепую, фисташкового цвета шляпу.– Хочешь кофе?– Не беспокойся.– Оля, естественно, спит. Я дико устаю на работе.– Я скоро уйду, – ввернул Головкер.– Я не об этом. Жить становится все труднее. Гласность, перестройка, люди возбуждены, чего-то ждут. Если Горбачева снимут, мы этого не переживем… Ты сказал – подарки? Спасибо, оставь в прихожей. Чемоданы вернуть?– Почтой вышлешь, – неожиданно улыбнулся Головкер.– Нет, я серьезно.– Скажи лучше, как ты живешь? Ты замужем?Он задал этот вопрос небрежно, с улыбкой.– Нет. Времени нет. Хочешь кофе?– Где ты его достаешь?– Нигде.– Почему же ты замуж не вышла?– Жизнь так распорядилась. Мужиков-то достаточно, и все умирают насчет пообщаться. А замуж – это дело серьезное. Ты не женился?– Нет.– Ну, как там в Америке?Головкер с радостью выговорил заранее приготовленную фразу:– Знаешь, это прекрасно – уважать страну, в которой живешь. Не любить, а именно уважать.Пауза.– Может, взглянешь, что я там привез? Хотелось бы убедиться, что размеры подходящие.– Нам все размеры подходящие, – сказала Лиза, – мы ведь безразмерные. Вообще-то спасибо. Другой бы и забыл про эти алименты.– Это не алименты, – сказал Головкер, – это просто так. Тебе и Оле.– Знаешь, как вас теперь называют?– Кого?– Да вас.– Кого это – вас?– Эмигрантов.– Кто называет?– В газетах пишут – «наши зарубежные соотечественники». А также – «лица, в силу многих причин оказавшиеся за рубежом»…И снова пауза. Еще минута, и придется уходить. В отчаянии Головкер произносит:– Лиза!– Ну?Головкер несколько секунд молчит, затем вдруг:– Ну, хочешь потанцуем?– Что?– У меня радиоприемник в чемодане.– Ты ненормальный, Оля спит…Головкер лихорадочно думает – ну, как еще ухаживают за женщинами? Как? Подарки остались за дверью. В ресторан идти поздно. Танцевать она не соглашается.И тут он вдруг сказал:– Я пойду.– Уже?.. А впрочем, скоро час. Надеюсь, ты мне позвонишь?– Завтра у меня деловое свидание. Подумываю о небольшой концессии…– Ты все равно звони. И спасибо за чемоданы.Не за чемоданы обиделся Головкер, а за чемоданы с подарками. Но промолчал.– Так я пойду, – сказал он.– Не обижайся. Я буквально падаю с ног.Лиза проводила его. Вышла на лестничную площадку.– Прощай, – говорит, – мой зарубежный соотечественник. Лицо, оказавшееся за рубежом…Головкер выходит на улицу. Сначала ему кажется, что начался дождь. Но это туман. В сгустившейся тьме расплываются желтые пятна фонарей.Из-за угла, качнувшись, выезжает наполненный светом автобус. Неважно, куда он идет. Наверное, в центр. Куда еще могут вести дороги с окраины?Головкер садится в автобус. Опускает монету. Сонный голос водителя произносит:– Следующая остановка – Ропшинская, бывшая Зеленина, кольцо…Головкер выходит. Оказывается между пустырем и нескончаемой кирпичной стеной. Вдали, почти на горизонте, темнеют дома с мерцающими желтыми и розовыми окнами.Откуда-то доносится гулкий монотонный стук. Как будто тикают огромные штампованные часы. Пахнет водорослями и больничной уборной.Головкер выкуривает последнюю сигарету. Около часа ловит такси. Интеллигентного вида шофер произносит: «Двойной тариф». Головкер механически переводит его слова на английский: «Дабл такс». Почему? Лучше не спрашивать. Да и зачем теперь Головкеру советские рубли?В дороге шофер заговаривает с ним о кооперации. Хвалит какого-то Нуйкина. Ругает какого-то Забежинского.Головкер упорно молчит. Он думает – кажется, меня впервые приняли за иностранца.Затем он расплачивается с водителем. Дарит ему стандартную американскую зажигалку. Тот, не поблагодарив, сует ее в карман.Головкер машет рукой:– Приезжайте в Америку!– Бензина не хватит, – раздается в ответ…На освещенном тротуаре перед гостиницей стоят две женщины в коротких юбках. Одна из них вяло приближается к Головкеру:– Мужчина, вы приезжий? Показать вам город и его окрестности?– Показать, – шепчет он каким-то выцветшим голосом.И затем:– Вот только сигареты кончились.Женщина берет его под руку:– Купишь в баре.Головкер видит ее руки с длинными перламутровыми ногтями и туфли без задников. Замечает внушительных размеров крест поверх трикотажной майки с надписью «Хиропрактик Альтшуллер». Ловит на себе ее кокетливый и хмурый взгляд. Затем почти неслышно выговаривает:– Девушка, извиняюсь, вы проститутка?В ответ раздается:– Пошлости говорить не обязательно. А я-то думала – культурный интурист с Европы.– Я из Америки, – сказал Головкер.– Тем более… Дай три рубля вот этому, жирному.– Деньги не проблема…Неожиданно Головкер почувствовал себя увереннее. Тем более что все это слегка напоминало западную жизнь.Через пять минут они сидели в баре. Тускло желтели лампы, скрытые от глаз морскими раковинами из алебастра. Играла музыка, показавшаяся Головкеру старомодной. Между столиками бродили официанты, чем-то напоминавшие хасидов.Головкеру припомнилась хасидская колония в районе Монтиселло. Этакий черно-белый пережиток старины в цветном кинематографе обычной жизни…Они сидели в баре. Пахло карамелью, мокрой обувью и водорослями из близко расположенной уборной. Над стойкой возвышался мужчина офицерского типа. Головкер протянул ему несколько долларов и сказал:– Джинсы с тоником.Потом добавил со значением:– Но без лимона.Он выпил и почувствовал себя еще лучше.– Как вас зовут? – спросил Головкер.– Мамаша Люсенькой звала. А так – Людмила.– Руслан, – находчиво представился Головкер.Он заказал еще два джина, купил сигареты. Ему хотелось быть любезным, расточительным. Он шепнул:– Вы типичная Лайза Минелли.– Минелли? – переспросила женщина и довольно сильно толкнула его в бок. – Размечтался…Людмилу тут, по-видимому, знали. Кому-то она махнула рукой. Кого-то не захотела видеть: «Извиняюсь, я пересяду». Кого-то даже угостила за его, Головкера, счет.Но Головкеру и это понравилось. Он чувствовал себя великолепно.Когда официант задел его подносом, Головкер сказал Людмиле:– Это уже не хамство. Однако все еще не сервис…Когда его нечаянно облили пивом, Головкер засмеялся:– Такого со мной не бывало даже в Шанхае…Когда при нем заговорили о политике, Головкер высказался так:– Надеюсь, Горбачев хотя бы циник. Идеалист у власти – это катастрофа…Когда его расспрашивали про Америку, в ответ звучало:– Америка не рай. Но если это ад, то самый лучший в мире…Раза два Головкер обронил:– Непременно расскажу об этом моему дружку Филу Керри…Потом Головкер с кем-то ссорился. Что-то доказывал, спорил. Кому-то отдал галстук, авторучку и часы.Потом Головкера тошнило. Какие-то руки волокли его по лестнице. Он падал и кричал: «Я гражданин Соединенных Штатов!..»Что было дальше, он не помнил. Проснулся в своем номере, один. Людмила исчезла. Разумеется, вместе с деньгами.Головкер заказал билет на самолет. Принял душ. Спустился в поисках кофе.В холле его окликнула Людмила. Она была в той же майке. Подошла к нему оглядываясь и говорит:– Я деньги спрятала, чтобы не пропали.– Кип ит, – сказал Головкер, – оставьте.– Ой, – сказала Людмила, – правда?!. Главное, чтоб не было войны!..Успокоился Головкер лишь в самолете компании «Панам». Один из пилотов был черный. Головкер ему страшно обрадовался. Негр, правда, оказался малоразговорчивым и хмурым. Зато бортпроводница попалась общительная, типичная американка…Летом мы с женой купили дачу. Долгосрочный банковский заем нам организовал Головкер. Он держался просто и уверенно. То и дело переходил с английского на русский. И обратно.Моя жена спросила тихо:– Почему Рон Фини этого не делает?– Чего?– Не путает английские слова и русские?Я ответил:– Потому что Фини в совершенстве знает оба языка…Так мы познакомились с Борей Головкером.Месяц назад с Головкером беседовал корреспондент одного эмигрантского еженедельника. Брал у него интервью. Заинтересовался поездкой в Россию. Стал задавать бизнесмену и общественному деятелю (Головкер успел стать крупным жертвователем Литфонда) разные вопросы. В частности, такой:– Значит, вернулись?Головкер перестал улыбаться и твердо ответил:– Я выбрал свободу.

1 2