Меня тянуло почистить зубы, однако пришлось заняться Лидой.Она была плотненькой и — хорошенькой. Есть такие женщины — приятно округлые, но не жирные. Одно портило барышню — тембр голоса. Она повизгивала, даже когда говорила тихо. Наверное, музыканту с идеальным слухом ее общество показалось бы невыносимым. Когда лейтенанты рассказывали, как она призналась в потере ключей, а позже в приставании к Леве с предложением фиктивного брака, мне было скучно. Теперь она сидела напротив «живьем», и кое-что изменилось. Измайлов часто повторяет, что сыск интересен лицами, жестами — в общем, людьми. Мне казалось, что я его начинаю понимать. Выхоленная кожа Аллы, балансирующий в холле на одной ноге Ерофеев, Енина у памятника, неухоженные, густо накрашенные алым лаком ногти Симоновой… Мир вокруг как будто уплотнялся, и чудилось, что убийца не фантом, что он реален и досягаем, как все люди, с которыми я сегодня столкнулась. Безысходность покинула меня, и я принялась болтать с Лидой. К ее голосу удалось легко привыкнуть, а пообщаться за кофе с коньяком она была не прочь.Не знаю, то ли я перенапряглась, путешествуя, то ли Лида родилась хитрее меня, но выяснить у нее что-либо путное о гибели Левы не получилось.А я старалась, я мобилизовала все свои репортерские способности. Она оставалась равнодушной: ну работал с ней парень полгода, ну решил перед отъездом в Израиль попользоваться чужой интеллектуальной собственностью, ну поплатился. Дело, в общем, темное.— Вы не сообщайте родителям, что Лева пошел на мерзость, если они не в курсе. Пусть думают, что он порядочный человек.Я не отказалась бы вкатить ей, добренькой и жалостливой, оплеуху… Потом остыла. В конце концов, они своими глазами видели извлеченные из кармана коллеги ключи и бумаги. И, вероятно, не находили ничего странного в том, что не собирающийся возвращаться в страну человек крадет «бриллиантовые идеи». Я раньше изумлялась, когда обнаруживала, что совсем иначе, чем другие, оцениваю людей, их поступки. С пеной у рта доказывала: моя трактовка верна — и баста. Но однажды сообразила: доказывая, я вынуждена приводить примеры, попросту говоря, сплетничать. Стала повнимательнее относиться к беседам и обнаружила, что три четверти собеседников вообще не интересуются истиной, просто перемывают косточки общим знакомым. А стоит костям кончиться, расходятся. Лида явно относилась к их когорте. Тем подозрительнее казались ее недомолвки по поводу Левушки. Неужели она действительно была уверена, что он вытащил из ее сумочки ключи? Оскорблена? Возмущена? Я попыталась еще несколько раз наскочить на нее, но эти попытки были хуже пыток. Зато о Ениной барышня распространялась, не смущаясь.— Она едва сама на тот свет не отправилась вслед за Зингером. Сына недавно похоронила. Для нее предательское поведение и смерть Левы были сильнейшим ударом. Любила она его, выделяла, будто и не начальница.Костя Ерофеев от зависти белел.— Да еще и мужа потеряла, — осторожно ввернула я.— Это давным-давно случилось, развод имею в виду, — с беззаботным видом выдала Лида.Было очевидно, что о гибели химика она представления не имела. А Евгения Альбертовна? Симонову же понесло:— Ой, а как у нее сын загнулся, жуть, — чуть ли не запричитала она.Коля Некорнюк страдал пороком сердца. Готовился к операции, оставалось несколько месяцев. На женщин ему и смотреть пристально запрещали. Но он влюбился.— Безумно, безумно втрескался в какую-то вертихвостку, — даже слегка захрипела взволнованная Лида.Первая ночь любви превратилась в последний рассвет. Коля скончался в постели любовницы.— Можете вообразить? И романтично, и страшно. Она просыпается, а он остыл. Альбертовна набросилась на нее, орала: «Шлюха!» За волосы таскала, но ведь сына не вернешь, девочка сама могла с перепугу окочуриться, ей всего восемнадцать. Шефиня отошла, опять к ней: «Не беременна ли ты? Роди, умоляю. У меня рядом никого». Так нет же, пронесло девку. Я недавно со «спиралью» подзалетела, а этой хоть бы хны. Наверное, Коля ничего не смог. Как полагаете?Я пожала плечами. Разговор иссяк, и мы с Лидой простились. Догадаться бы тогда, как мне пригодятся сведения о младшем Некорнюке. Но я явилась домой к Измайлову раздраженной и измотанной. На кухне Сергей Балков чем-то кормил полковника и Юрьева. Судя по насмешливым физиономиям ментовской троицы, конца моим испытаниям не предвиделось.— Ты и впредь будешь премировать каждого, кто согласится отведать твоей стряпни? — спросил Вик. — Тогда уж рублей по пять запекай в котлеты. За десять копеек такое есть никто не отважится.Они насладились женской ошалелостью, прежде чем объяснились. В пожаренных мной утром магазинных котлетах каким-то образом оказались мелкие монеты. Но поприкалываться не удалось. Я набросилась на еду и смолотила все до крохи.— Поля, — возопил потрясенный Измайлов, — ты даже не жевала! А если проглотила деньги?— Мой знакомый проглотил золотой мост. Прибежал к стоматологу, тот посоветовал купить, прошу прощения, горшок и ждать дней пять. На четвертый пациент с гордостью принес отмытую находку. Мост снова посадили на цемент. До сих пор им жует.— Боже, — простонал Вик.— Мы еще ужинаем, — напомнил чопорный Борис.Только простецкий Балков посмеялся.— Если вы такие благовоспитанные, — сказала я, — могли бы не заметить медной начинки.И под укоризненными взглядами Измайлова и Юрьева прошествовала к двери и удалилась к себе на третий этаж. Ноги гудели, рука ныла, душа затаилась, пытаясь опровергнуть предположение о своем существовании.— Не пойду никуда завтра, и послезавтра, и никогда, — бубнила я, будто кто-то меня гнал. — И Измайлова на порог не пущу, пусть один кукует.Но «куковать» полковник категорически отказался. Позвал по телефону, продемонстрировал вымытую посуду, отогрел на широкой горячей груди, ладонь поцеловал. Я размякла настолько, что не полезла к нему с Колей Некорнюком. Вик тоже избегал грустных тем. Мы очень мило подурачились. Через несколько часов я твердо знала: любая боль притупляется, если не наделать глупостей сразу после ее возникновения. И малодушно собралась отдать Вику Виково, то есть отступить и дожидаться развязки Левиной истории в сторонке.Не тут-то было. Собираясь на работу, Измайлов уронил маленький цветной календарик. Поднимать не стал, отмахнулся:— Там даты смерти Некорнюка и Зингера, я их уже зазубрил. Выбрось, детка.Я взяла календарь и понесла его к мусорному ведру. Сохраню имидж достойно ретирующейся дилетантки. У Измайлова целый отдел молодых умных сыскарей, да и сам полковник не промах… Но, уговаривая себя, я как завороженная разглядывала глянцевую картонку. Что-то подобное я когда-то вертела в дрожащих пальцах. Пальцы дрожали… Почему? От горя, от радости, от нетерпения? Память издевалась надо мной. Но то, что не удалось сформулировать, я вдруг бездумно, механически сделала. Схватила ручку и обвела еще одно число, день смерти Коли Некорнюка. И сразу все встало на свои места. Такой же календарик мне дала мама, когда похоронила бабушку. Мама высчитывала девятый и сороковой дни. И на интервалы между отметками я среагировала.Тем не менее проверила себя. Точно. Ивана Савельевича Некорнюка задушили и утопили на девятый, а Леву убили на сороковой день после нелепой и трагической гибели больного парня. Но если смерть Левы каким-то образом связана с кончиной сына и отца Некорнюков, значит, Измайлов опять прав. И деньги тут ни при чем. Лежат себе в банке, в автоматической камере хранения или у прикарманившего их «ближайшего друга». А Леву шарахнули по голове малахитовым пресс-папье в приступе ярости. Я упорно отметала причину бешенства преступника, на которой настаивали милиционеры и сослуживцы Левушки. Тут пахло чем-то личным. Воняло. Леву подставляли, хотели опозорить. И запятнали, выгорело. Только дверь изнутри он запереть не мог. Как ни крути, необходима еще пара ключей. Сговор против человека. Звучит отвратительно. Кто же сговорился? И предполагает ли сговор приступ ярости?Я совсем запуталась.Положила календарь на стол Вика и поднялась в свою подзапущенную из-за беготни квартиру. Там голосил телефон. Кто бы ни желал перемолвиться со мной словечком, сдаваться в его намерения не входило. Глава 8 Разгневанный редактор газеты, которую я опрометчиво одарила своим сотрудничеством, несколько минут шерстил меня за отсутствие дома сутками. Наконец редактор выпустил пар, выдохнул для верности и призвал:— Слушай, Полина.— Слушаю, — подобострастно заверила я, лишь бы перешел к делу.— «Я не почувствовал удара, встряски, боли, хотя меня швырнуло на руль и ребра спрессовались вопреки нормам анатомии. Зато я видел, как сверкнул осколок стекла и рассек лоб моей юной жены… И, уже покрасневший, осколок плюхнулся ей на колени. А второй вонзился острием в щеку и долго подрагивал… Подумал: „Хорошо бы не выжить“. Но кому из нас двоих — не уточнил».Редактор сделал многозначительную паузу.— Жарко, мозги — точно сырки плавятся, — дипломатично заметила я.Он красноречиво безмолвствовал. Боясь ненароком обидеть творческую личность, я вкрадчиво проговорила:— Это ты написал? Все-таки обидела.— За кого ты меня принимаешь?! — раскричался он. — Я профессиональный журналист. Я работаю и тебя, передовую доярку, пытаюсь заставить. Конечно, с рекламы надои рекордные. А свободным художницам — и житье свободное. Купаешься, по лесу бродишь, прохладными вечерами трудишься — одна рука на компьютере, в другой банка холодного пива.Не мужик, а мечта психотерапевта: всю свою подноготную мигом выскреб. Я вспомнила, как купалась и нашла в озере труп Ивана Савельевича Некорнюка. Как отгоняла в лесу крапивой маньяка. Как тошнило меня от пригубленного за компанию с Виком пива.Редактор был ко мне несправедлив. Но не исповедоваться же ему. Нельзя лишать одуревшего от трудов человека надежды на то, что хоть кому-то в этой жизни улыбается счастье.— Чего ты хочешь? — проговорила я не без пафоса.И сразу сообразила — плавание, прогулки и холодное пиво он перечислил. Поэтому уточнила:— Чего ты хочешь от меня?Ах да, возникла у нас ситуация, когда он у себя в кабинете ответил на этот каверзный вопрос. Без последствий. Меня к тому времени затянуло в роман с Измайловым.Я разозлилась:— Сейчас от меня чего ты хочешь?— Тормоз ты, Полина, — заключил он. — Может, отдать задание Анне?Шантажист. Развлекается, наблюдая, как нахрапистая и необаятельная девушка Аня старается меня подсидеть и залезть к нему в постель. Несчастный. Рано или поздно она преуспеет сначала во втором, потом в первом за счет второго. А пока он ждет, когда я сорвусь на поросячий визг и вцеплюсь Анне в прическу. Но не могу же я сию секунду его потешить. Мне надо вычислять убийцу Левы Зингера. И я с готовностью согласилась:— Разумеется, отдай. Кстати, скажи ей тактично, что «пленэр» — это не природа и свежий воздух, а занятие живописью на свежем воздухе. Очень уж двусмысленно она выглядела в своем последнем очерке «на пленэре» с образцово-показательной бригадой слесарей. В общем, пусть изучает иностранную лексику и выполняет любые твои задания. Я позагораю.Вынести мои сибаритства он не смог и прошипел:— Все веселишься…Дальнейшее передаю кратко. Некий Федоров Ю. В. в стиле процитированного редактором отрывка живописал автокатастрофу, в которую угодил вместе с женой… Ее изуродованным шрамами лицом усиленно занимались хирурги-косметологи. Результат оказался вполне приемлемым и для мужа, и для самой пострадавшей. Но хеппи-энд для этой семьи не наступил. Стоило благоверному хотя бы взглядом выразить несогласие со своей половиной, как она впадала в истерику и обвиняла его в своих несчастьях. Он переписал на жену квартиру, машину, дачу, имущество, но ей всего этого было мало. Самым страшным незадачливый автомобилист считал то, что постоянно в ее присутствии испытывал острое чувство раскаяния. Маялись оба на износ, он начал попивать и уверял редакцию, что «мышеловка сработала». Последние строки этого душераздирающего рассказа были неожиданными. Федоров просил не публиковать своих откровений, но найти людей, переживших сходные драмы, или врача, встречавшегося в своей практике с подобными случаями. Связь страдалец предлагал осуществлять по телефону.— Берешься? — вздохнул редактор. — Всякие надломленные и покореженные судьбой — по твоей части.— В каком смысле «берешься»?— Втяни людей в дискуссию о последствиях аварий, реабилитации. У нас это действительно не принято. Подлатали, подштопали — и выкарабкивайся, как получится.«Енина! — осенило меня. — Чем теряться в догадках и шнырять вокруг да около, честнее явиться к ней и „втянуть в дискуссию“. Сначала о детях, годами ждущих операций. Потом, возможно, о Левушке. Совмещу поиск его убийцы с благой публикацией, глядишь, бог простит мне цинизм. Заодно при необходимости и полковнику поклянусь, что не преследую Евгению Альбертовну в раже детективной самодеятельности. И на редактора в благодарность за идею попашу».— Ладно, берусь, — объявила я. — Но учти, если медицина меня сильно увлечет…— Я устрою тебя по блату в медицинский, какие твои годы, — любезно заключил он. — Диктую номер телефона.Трубку сняла женщина и строго известила меня:— Из газеты? Федоров скоро должен подойти.— Простите, это домашний телефон? — справилась я.— Рабочий. А я секретарь Федорова.— Адрес назовете?— Да, — хихикнула она и назвала. И пропуск заказала.Что ж, судя по открытости секретарши, господин Федоров верховодит в шарашкиной конторе. Кто нынче пригласит корреспондента, не проконсультировавшись с боссом? А какой босс накрапает личное письмо в редакцию, укажет истинную фамилию и прямой, без посредника, номер? И так мне приспичило взглянуть на этого уникума, что я быстренько собралась и сама не заметила, как очутилась в одном из не слишком новых шумных районов. Нужный дом оказался современным бизнес-центром, расположенным напротив здания районной администрации. Чтобы снять тут помещение, одних денег было недостаточно. Полагалось иметь и связи.Триста восемнадцатую комнату я нашла без труда. Обставлена она была аскетично. Возле большого письменного стола гнулся в поисках какой-то бумажки стройный блондин лет тридцати с небольшим. За тумбочкой, увенчанной раздолбанной электрической машинкой, пристроилась прыщавая девица неопределенного возраста. Напротив, на клеенчатом черном диване, развалились два «качка», из тех, кто в подобных фирмах числятся заместителями заместителя и не обременены подчиненными. Я бы развернулась и ретировалась сразу, если бы в дальнем углу не заметила еще кое-кого. Подумала лишь: возможности организма не беспредельны, еще раз глаза из орбит вылезут, назад не вернутся. Выслушав сообщение об отсутствии Федорова, я нахально пересекла комнату по диагонали и сказала:— Здравствуйте, Галя.— Здравствуйте, Полина, — встрепенулась пресс-секретарь куда более делового шефа фирмы «Во саду ли, в огороде». — Мир тесен.— Бесспорно, — согласилась я.И уселась бок о бок с Галиной Кара-Ленской для продолжения содержательной беседы. «Качки» неласково посмотрели на меня, но промолчали.— Вы собираетесь что-то рекламировать? — осведомилась Галя.— Нет. Впрочем, возможно, — ответила я.— Я коммерческий директор, — вступил в разговор блондин, который так и не отыскал искомого, но не расстроился. — Могу посодействовать?— Пока не знаю, — принужденно улыбнулась я.Он также изобразил нечто похожее на улыбку. Полчаса мы провели в молчании. Первой поднялась Галя:— Я ухожу. Если Юрий Васильевич появится, передайте, что ждала.— Передайте ему, что перезвоню, — присоединилась я и тоже вскочила.Но секретаршу неожиданно прорвало. Она принялась доказывать мне, что у Юрия Васильевича наверняка есть веские причины для пребывания вне офиса в полдень. Будто я спорила. Ему и после полудня нечего было здесь делать. Шесть человек молча побездельничали. После нашего с Галей ухода будут бездельничать четверо.Я вырвалась на улицу, намереваясь хоть что-нибудь выпытать у Гали про загадочного Юрия Васильевича Федорова. Она переходила дорогу на желтый свет. Зажегся красный, и я благоразумно отступила на тротуар. И тут случилось совершенно непонятное. Машины тронулись, от первой Галя ловко увернулась. Ей остался шаг до безопасной зоны, но она вдруг остановилась столбом. Рассчитывая, что она этот шаг сделает, водитель бордовой «девятки» продолжал движение. И слегка задел ее. Кара-Ленская исчезла из поля моего идеального зрения. Раздался приглушенный крик нескольких женщин. Весьма бестолково лавируя, я ломанулась вперед, добежала до противоположной стороны и увидела распростертую на асфальте Галю. Рядом причитала какая-то не по годам экзальтированная старушка. При моем приближении она исчезла.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14