Полина –
OCR Galina
«Подруга мента. И передай привет полковнику»: ЭКСМО-Пресс; Москва; 1999
ISBN 5-04-002639-0
Алена Смирнова
И передай привет полковнику
Глава 1
— Вы переморите голодом последних интеллигентов, отвергающих мздоимство и воровство. Средний класс ваш составят неудачники от большого бизнеса, не способные талантливо и по крупному обогатиться, морально изможденные, завистливые, беспринципные и некультурные людишки, — бушевал владелец процветающего рекламного агентства, мой университетский сокурсник.
— Вот и займись частной благотворительностью. Осточертело слышать отовсюду: «Вы такие, вы сякие…» На себя посмотрите, радетели. Купил бы «Оку» вместо «мерса» да на разницу в ценах взял бы на содержание какую-нибудь библиотеку, — огрызался государственный чиновник, мой одноклассник, по-весеннему двинувшийся в рост после того, как решительно обрубил побеги сентиментальности, мешавшие формированию кроны его чиновного имиджа.
— Слушай, с меня такие налоги лупят, что я вправе спросить, куда утекают мои денежки. Увольте от необходимости оплачивать еще и ваше комфортное существование, и я с удовольствием помогу библиотеке.
— Знаем мы, с какой части доходов вы налоги платите, а какую скрываете…
Оба они порознь явились ко мне около часа назад справиться о нашем с сынишкой житье-бытье и оставить гору деликатесов под тем предлогом, что рассчитывают на ужин. Им вечно кажется, что мы с малышом голодаем, хотя самый паршивый период моей неприкаянности уже миновал. Тьфу, тьфу, тьфу, конечно. Дружим мы давно и по-настоящему, но все равно трогает меня их забота и готовность помочь. Я водрузила на стол консервы из холодильника, бутылку водки из бара, жаркое из духовки, сымпровизировала пару легких салатов и стала ждать, кого из них раньше отзовет домой долг семьянина. Оставшийся окажется в ссоре с женой, и его придется поуговаривать уступить ухабистую тропу семейной войны более молодым, резвым и глупым мужьям. Но они так разгорячились, что вот уже пятнадцать минут за содержательным трепом не замечали моего отсутствия в комнате. С таким же успехом они могли бы пообщаться и в кабаке. Тем более, что кончат взаимными деловыми предложениями, просьбами и обещаниями. Я вошла и раздала им плащи. Они разом облачились в них, поцеловали мне одновременно обе руки и отбыли, продолжая спор на лестничной площадке.
Я махнула остатки спиртного из своей рюмки, закурила и заплакала. Могли бы уделить мне, хозяйке, хоть немного внимания. Когда мой мальчик засыпает, все дела переделаны и начинает мутить от подглядывания за чужой жизнью сквозь замочную скважину телеэкрана, становится одиноко и тоскливо. Чувствуешь, что самое время развлечься, и помнишь, что негде и не с кем. Так что гости в печальные поздние часы вечера кстати. Но сегодня ребята слишком рьяно занимались собой. Ну и пусть катятся. Я долго реветь не намерена. Вот досмолю сигарету… Я, между прочим, уже неделю влюблена в полковника Измайлова, который обитает этажом ниже. В прошлую пятницу Виктор Николаевич меня спас. И грош мне цена как женщине, если бы я не влюбилась в бескорыстного, симпатичного и холостого спасителя.
Я возвращалась домой из консерватории, наслушавшись органной музыки, и, смею надеяться, лицо имела одухотворенное. Спускающийся же по лестнице мне навстречу мужчина имел прямо-таки рожу — тупую и пьяную. Видимо, он был из тех, кто верит в единство противоположностей. Иначе зачем ему было неожиданно хватать меня за руку и задавать ревнивый вопрос: «Чему это ты радуешься?» Благостные впечатления переполняли меня, но не делиться же ими с хамом. Я попыталась вырваться, однако он был силен. Впрочем, я тоже не слаба… голосовыми связками. Чем больнее он делал моему запястью, тем громче я требовала свободы. Тут распахнулась дверь, и возник сосед, которого наши со-подъездники именуют просто: «Мент». Одет он был скудно: босой, без рубашки и майки, в потертых джинсах. Густые черные волосы с этакой артистически-благородной проседью были мокры и явно причесаны пятерней. Наверное, он вылез из-под душа, заслышав мои яростные стенания.
— Проблемы, соседка? — спросил он меня, не удостоив взглядом хулигана.
— Не пускает, сволочь, — пожаловалась я.
— Запрись с той стороны, пока не убил, — довольно спокойно велел Измайлову обиженный игнорированием собственной персоны амбал. — Я со своей бабой разбираюсь.
— Я его впервые вижу, — возмутилась я.
— Да уж, не пара он тебе, — согласился Измайлов.
Я почему-то подумала, что сейчас он эффектно представится стражем порядка, потребует у мучителя документы, арестует его, что ли, заставит писать меня какое-нибудь заявление… В общем, не избежать мне тягомотных деталей случайного и невольного соприкосновения с законом. Сосед молча шагнул к нам. Мужик сразу перестал терзать меня и, похоже, вознамерился заняться Измайловым. Не успел, бедняга. Измайлов был гораздо ниже его ростом, но ударил всего раз. И здоровый детинушка рухнул на пол, как в кино. Пожалуй, только грохота и хруста было побольше. И смотреть на неуклюже распростершуюся у ног тушу оказалось противнее.
— Тебя проводить? — спросил сосед.
— Нет, что вы, — опасливо отказалась я. — Спасибо вам огромное.
Мне не нравится, когда со мной на «ты» чужие люди разговаривают. Но разница в возрасте лет в двадцать, наверное, позволяла Измайлову так ко мне обращаться. И еще ему шла некоторая фамильярность как защитнику угнетенных обстоятельствами — вроде меня.
— Ступай домой, — велел он, ничуть почему-то не удивляясь моей заторможенности.
Слово «ступай» меня немного рассмешило, и я покорно повернулась к спасителю спиной. Но через несколько ступенек оглянулась.
— А что будет с телом?
— А тело вскоре очухается и само выползет на свежий воздух, — беспечно хохотнул Измайлов.
Мой рот непроизвольно расползся в улыбке:
— Спасибо еще раз. Могу я в знак благодарности угостить вас кофе?
— Можешь, — странно бодрым тоном уверил сосед. А потом медленно, почти по слогам довел до моего сведения: — Но уже одиннадцать ночи. Разумнее будет лечь в постель и как следует отдохнуть.
«А как именно следует?..»
Я очень хотела задать ему этот вопрос, но решила промолчать. Потому что ноги вдруг начали дрожать, как бывает от страха или слабости, во рту обосновался вкус всех до единой выкуренных мной сигарет, и нудноватый шум привязанного к морю прибоя стал доноситься все отчетливей.
— Отдыхать, девочка, отдыхать, — приговаривал Измайлов, уже беря меня за локоть и намереваясь транспортировать наверх.
— Я сама, — почти крикнула я.
А утром я проснулась влюбленной и навязчиво мечтающей напоить своего рыцаря кофе во что бы то ни стало.
Я мыла посуду, позабыв о друзьях, и уныло размышляла: «Прошло семь дней, а я Измайлова даже не видела. Какой, к черту, кофе, хоть бы поздороваться, словом перемолвиться. Что за работа у человека: совсем дома не бывает. Ну должна же я его поблагодарить, объяснить, что тогда вовсе не струсила, а просто устала, как собака устала. Что я сильная, самостоятельная, веселая и никакой озверевшей пьяни не дано поколебать твердь моего оптимизма». Заснула я в мистическую обнимку с уверенностью, что уж в предстоящие-то выходные точно застану и достану его. И невдомек мне было, что в эти самые минуты полковник Измайлов кувырком летел с какого-то чердака, что на рассвете его привезут из травмпункта с загипсованной ногой и что мы вволю с ним еще наговоримся.
Глава 2
Эта двухкомнатная квартира досталась мне от тетушки с дядюшкой, когда они переселились в лучший из миров. Году эдак в семьдесят девятом было принято прописывать к себе родственников, чтобы получить после тридцати лет беспорочной службы жилье попросторнее. Вот меня и ухитрились как-то документально пристроить в их бездетную семью. После переезда я несколько месяцев даже пожила у них, чтобы люди видели: все чисто, двухкомнатная на троих, как бутылка, и должность дяди тут совершенно ни при чем. Я не понимала смысла своего пребывания на их новехонькой, еще чуть пахнущей обойным клеем жилплощади, скучала по родителям, и мама по телефону ласково, но упорно раздражала во мне лучшее: «Дочь, надо помочь родне, они без тебя не обойдутся. Благородное дело делаешь». Ничем, кроме зубрежки и обжорства, я там не занималась. Тем приятнее было слышать высокую оценку моих стараний. О том, что когда-нибудь я буду благодарить их за эту авантюру, мама тоже проговаривалась, однако на меня это впечатления не производило. И лишь теперь, после изматывающего развода, я поняла значение собственной норы для существа, неудачно поцапавшегося с представителем своего биологического вида.
Особенно дядя и тетя боялись некоей Анны Ивановны, профессиональной общественницы, потомственной пролетарки, входившей во все ревизионные комиссии райкома в качестве лицемерно-нематерного гласа народа. Она сразу ощутила себя хозяйкой подъезда, устраивала муторные собрания жильцов, приглашала на них участкового милиционера и требовала разобраться с начальничками, проживающими на верхних этажах. Потому что одного, пьяного, шофер каждый вечер носил в квартиру; а за другим, трезвым, водитель таскал тушенку, сгущенку и чешское пиво ящиками. Пока участковый, хищно скалясь, брал на заметку руководящих везунчиков, а сдуру явившаяся на сбор теща одного из них пыталась упасть в обморок, я и выступила:
— Вы, Анна Ивановна, перед Новым годом проверяли наш гастроном. Интересовались, много ли дефицита под прилавками спрятано. Вышли с проверки с двумя полными сумками. А на прилавках так ничего и не возникло.
Наступила недобрая тишина.
— Да у меня в сумках молоко и хлебушек лежали, — воздела к небу жирные руки Анна Ивановна.
— Неправда. Из одной мясо текло, а из другой бутылка шампанского торчала. Сумки так были набиты, что вы их не несли — волокли.
Соседи не выдержали и расхохотались. Все всё знали, все всё понимали. А мне этот случай пошел тогда на пользу. Дядюшка немедленно отправил меня к мамочке без выходного пособия в виде шоколада и куклы, зато с ужасающими характеристиками. Когда он хлопнул нашей дверью, мама рухнула на стул и засмеялась:
— Восстановила справедливость в одном отдельно взятом подъезде, дочь? Представляю, какая физиономия была у означенной Анны Ивановны.
— Мам, физиономии давящихся хиханьками да хаханьками и никак не решающихся заржать соседей были гораздо живописнее.
С тех пор я у родственников не была. Раза два в год они являлись к нам на семейные праздники, родители наносили им ответные визиты, старого никто не поминал, и всем было хорошо. А потом, когда я обитала в безвкусно-огромном коттедже мужа, дядя с тетей одновременно погибли в автокатастрофе. Уже после похорон мама рассказала мне, что участковый был наводчиком у каких-то бандюг и квартиры обоих начальников ограбили в один день. Милиционера посадили, но украденных вещей не нашли. После этого тот мужчина, которого пьяным вечно таскал шофер, во всеуслышание поклялся свернуть Анне Ивановне шею. Но оказался клятвоотступником.
Помнится, зимой я пришла к маме повыть и сообщить, что вот-вот сбегу от мужа и вместе с сыном перееду под родительский кров.
— Потеснитесь ради дочки и внука?
— Зачем тесниться? — лукаво улыбнулась мама. — У тебя же своя двухкомнатная три года пустует.
О, счастье! А я ведь совсем забыла, что она — моя.
Перебралась я из осточертевших апартаментов немедленно. И первой, кого встретила у подъезда, была Анна Ивановна. Она мало изменилась, только пообносилась немного. И я, идиотка, ее пожалела. И поздоровалась. Оказалось, годы не укротили скандального, подлого нрава соседки. Да, теперь не удавалось выгнать всех по списку на субботник или устроить товарищеский суд над жильцом, разбившим в лифте банку с помидорами. Зато никто не мешал Анне Ивановне приступить к индивидуальной трудовой деятельности в виде распространения слухов, сплетен и клеветы. Чему она и предалась пылко и самозабвенно.
Для начала объявила меня матерью-одиночкой, а малыша отстающим в умственном и физическом развитии. Когда на улице меня догнала милая женщина, представилась участковым педиатром и добросердечно упрекнула, дескать, отчего бяка-мама еще не показала ей бедняжку-сыночка, я ахнула. Но и только. Пригласила бормочущую: «Напрасно вы мне не доверяете» докторицу подняться к нам, предъявила «неполноценного», который вдумчиво разбирал пульт дистанционного управления телевизором, рассеянно поедая при этом мандарины.
— Чудный ребенок. Похоже, проблем у меня с ним не будет, — усмехнулась она. — Но ведь Анна Ивановна точно о нем мне говорила… Впрочем, она дама странная.
Затем меня посетила всклокоченная мадам из службы социального обеспечения и призналась, что соседи сигнализировали о моем оголтелом тунеядстве при наличии голодного дитяти. Я предъявила договоры с тремя рекламными изданиями и выдворила
ретивую служащую. Боже, как мне хотелось прикончить Анну Ивановну! Но я богобоязненно ограничилась тем, что просто перестала с ней здороваться. Она удивилась. Она обволакивала меня укоризной. Она телепатически передавала мне упрек за упреком.
Мне было не по себе, но я не сдалась. И вынуждена признать, что однажды испытала небывалое облегчение. Как меня утомляла необходимость приветствовать врага. И насколько честнее и спокойнее с ним не общаться. Затем выяснилось, что от козней злой бабы страдала не только я.
Анна Ивановна забавлялась тем, что мучила нестандартно нареченную девушку Нору, которая, подобно мне, не выносила длительного подчинения кому бы то ни было. Несколько частных фирм пользовались ее услугами в подготовке финансовых отчетов, не работала она упрямо только на своем домашнем компьютере. Эта серьезная, европейской внешности и прикида и, по-моему, слишком размеренного образа жизни девица раздражала Анну Ивановну нежной привязанностью к двум своим таксам. Ее черно-подпалый длинношерстный с пытливо-веселыми глазами кобелек и гладкошерстная элегантная рыжая сука любили увлеченно и звонко полаять на дверь. Когда в нее стучали, разумеется. Как очаровательны маленькие собаки, изображающие грозных охранников. Анна Ивановна, случайно встречая Нору, требовала заткнуть им пасти и шипела: «Людям жрать нечего, а ты двух шавок, двух проглотов кормишь. Стыдно». И всегда обещала пожаловаться в милицию и домоуправление на прелестную парочку такс. Меланхоличная Нора смотрела на нее светло-серыми равнодушными глазами и молча шествовала мимо, словно ручеек обтекал препятствие. И грустила дома.
А вот Верка вела себя по-другому. Она просто перекрикивала Анну Ивановну классическим матерком, обещала спеть на ее похоронах «Когда была модисткой» и вообще желала ей всяческих гадостей, особенно гинекологических. Анна Ивановна именовала Верку шлюхой и спекулянткой. А тридцатилетняя спелая красотка не отказывала себе в удовольствии продемонстрировать старой вредине бранную составляющую натуры базарной шалавы. Да, Верка держала на рынке лоток со шмотками и бижутерией. Она частенько предлагала нам с Норой заглянуть к ней и посмотреть недавно привезенный товар. Мы дружно отказывались, и Верка фыркала. Да, она меняла мужиков, сказать бы, как перчатки, но таковых у нее отродясь не водилось. Впрочем, у нее и мужиков нормальных не было. Каждый жил за ее счет, сколько она терпела. А когда с воплем: «Алкаш, захребетник!» выгоняла, еще и норовил прихватить денег на помин своего беззаботного существования. Но Верка недолго скулила. Верка продолжала искать любовь. В смысле, чтобы ее любили. Замеченному в подобном поползновении она гарантировала мгновенную взаимность.
Но они притворялись. И пили. И обворовывали ее. Самое забавное, что Веркино доброе имя трепали понапрасну. Ничегошеньки она никогда от мужчин не получала. Только отдавала. И количеством откормившихся и приодевшихся на ее заработанные торговлишкой (без выходных и праздников) средства, самоутвердившихся задарма в ее постели наглецов давно обеспечила себе пропуск в рай. Она об этом смутно догадывалась, когда напивалась. Но, обозвав себя бестолочью, вновь и вновь повторяла ошибки добрых, глупых и энергичных людей.
Например, по-соседски не давала прохода Славе и Виктору, двум бравым коммерсантам. Они не так давно переехали в наш дом. Этих Анна Ивановна ненавидела лютее, чем всех остальных. У нее при виде ребят глаза загорались, как у сотни-другой осатаневших в семнадцатом году. «Господа, баре, кровопийцы, тьфу. Суки, скоты», — шептала она им вслед. Судя по тому, какие квартиры парни купили и как натужно их ремонтировали, лишних денег у них не водилось. Но Анне Ивановне было плевать. Они для нее, словно восковые фигурки для колдуна, символ, в который она сосредоточенно втыкала иглы бессильных своих проклятий.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13