— Ма-а! — снова взвизгнул ребенок, на нетвердых ногах подбежал к ней и, схватившись обеими руками за плащ, спрятал мордочку в его складках.
— Ну что ты, лапочка! — дрожащим голосом сказала Инга, которая не умела обращаться с детьми и поэтому боялась их до смерти. — Разве я твоя мама?
Ребенок в ответ что-то прогулькал и зарылся в плащ еще глубже. Ясное дело, он потерялся и был в ужасе. Конечно, он не мог спутать свою маму с посторонней женщиной — просто милиционер не подходил ему в качестве утешителя. У него был скрипучий кожаный ремень, шершавые руки и казенный запах.
— Что ты, малыш? — Инга присела на корточки и погладила ребенка по голове. — Сейчас мы поищем твою настоящую маму!
Милиционер тем временем неотвратимо приближался. Выражение его лица, словно барометр-анероид, показывало «бурю». Инга поняла, что он собирается ее четвертовать, не дожидаясь приговора суда.
— Ну? — спросил милиционер. Вероятно, ничего более грозного ему на ум не пришло. — Какие проблемы?
— Проблем — вагон, — призналась Инга. — У меня кошелек украли и еще, глядите, всю облили пивом! Кроме того, я упала и испачкалась и очки утонули в унитазе… А утром с работы уволили.
— И из-за этого вы решили бросить своего сына? — зловещим тоном уточнил милиционер. Он был сердитый, насупленный и клокотал, точно вулкан перед извержением. Инга опасалась, что если он выйдет из себя, то раскаленная лава захлестнет ее с головой.
— Это не мой ребенок! — с жаром воскликнула она.
— Здрасьте! — сказал милиционер и обратился к малышу, словно к свидетелю на допросе:
— Мальчик, это твоя мама или нет?
В ответ на официальный тон малыш отпустил Ингин плащ, зажмурился и завопил так, что в соседнем магазине одежды манекены отшатнулись от стекол.
— Не пугайте ребенка! — рассердилась Инга. — К нему надо ласково обращаться.
— Вы мне, гражданочка, зубы не заговаривайте! — рыкнул милиционер. — Давайте сюда ваши документы!
— Да что вы в самом деле! — вскинулась Инга. — Тут мальчик умирает от горя, а вы!
— Он умирает от горя, потому что вы его бросили! Родная мать!
— Я ему не мать, — запальчиво возразила она. — Если бы я была ему родная мать, он бы сразу перестал плакать. А он ведь орет.
— Он орет от негодования, — заявил милиционер. — Давайте сюда ваш паспорт!
Вокруг них к этому времени уже образовалась толпа, состоящая из пары сочувствующих мужчин и дюжины возмущенных женщин.
— Надо же, сволочь какая! — выдохнула некая добрая тетенька и посмотрела на Ингу круглыми беличьими глазками. — В тюрьму таких мамаш надо сажать.
— Неужели ей отдадут ребенка обратно? — ахнула аккуратная женщина в шляпке, отлично разбиравшаяся в вопросах педагогики. — Она ведь его потом на вокзале кому-нибудь продаст! Я читала о таких случаях….
— Паспорт! — рыкнул тем временем милиционер.
Инга посмотрела в его водянистые глаза с крохотными гвоздиками зрачков и поняла, что нужно во что бы то ни стало добраться до Григорьева. Он был тут, совсем рядом, только руку протяни.
— У меня сумочку разрезали, я же вам говорила! — горячо объяснила она, тихонько пятясь в сторону «Веселого дятла». И приврала:
— Все вытащили: и кошелек, и документы, и даже косметичку с помадой — все!
— Ну да, ну да, — сладким голосом произнес милиционер.
Ребенок в этот момент замолчал, чтобы набрать в грудь побольше воздуха, открыл на секунду глаза и, увидев, что Инга удаляется от него, побежал следом и схватил ее за край плаща. После чего начал тихо поскуливать.
— Нет, ну вы подумайте! — всплеснула руками бабушка с ридикюлем в руках. — фашистка какая!
— Глядите, мальчик чистенький и опрятненький, — обратилась Инга к милиционеру. — У него наверняка приличная мать, она его, должно быть, ищет.
Говоря это, она достала из сумки сотовый телефон и нажала кнопку «повтор». Телефон послушно набрал номер Григорьева.
— Инга, ты где? — удивился тот. — Мы тебя никак не дождемся.
— Не заговаривайте мне зубы! — рявкнул милиционер. — Паспорт давайте!
— Борис! — простонала Инга. — Я стою возле кафе. У меня неприятности.
— Опять?! Ну, хорошо, мы сейчас выйдем. Кто это там воет?
— Тут у меня ребенок… — Не понял, какой ребенок? — Григорьев возник на пороге кафе с трубкой, прижатой к уху.
Вслед за ним появился его «сюрприз» — Хомутова Надя, красавица и умница, подруга детства, первая любовь, которая отвергла его ухаживания, но с радостью приняла искреннюю дружбу. С тех пор Григорьев, хоть и жил своей жизнью, всегда держал Надю в уме, точно вор план предстоящего обогащения.
Надя и ее муж, Илья Хомутов, учились с Борисом в одном классе и крепко дружили. Вернее сказать, Хомутов и Григорьев соперничали, добиваясь Надиного внимания. Так они росли и мужали, продолжая его добиваться. Надя долго и тщательно выбирала и в конце концов вышла замуж за Хомутова. Григорьев остался их общим добрым другом и научился делать вид, что все забыто и быльем поросло.
Инга не любила встречаться с супругами Хомутовыми, особенно, конечно, с Надей. Ей казалось, что Григорьев невольно их обеих сравнивает, и получалось, будто бы она участвует в каком-то соревновании. Инге категорически не нравилось ощущение второсортности, которое появлялось у нее в Надином присутствии.
— Инга! — воскликнул Григорьев, подходя к ней широким шагом. — Что это за ребенок? Что вообще все это значит? — И он широким жестом обвел собравшихся, остановившись на милиционере.
— Что значит, что значит? — сердито передразнил тот. — Мы нашли мать брошенного мальчика, вот что.
— Это ты — мать? — не поверил Григорьев и даже отступил от Инги на один шаг. — У тебя есть ребенок? И ты его бросила? — Лицо его выражало такое негодование, точно он был комсоргом, который отловил комсомолку, торговавшую в туалете импортными колготками.
Инга хотела начать оправдываться, но потом взгляд ее упал на румяную Надю, взиравшую на происходящее с живым интересом. Надя была женщиной среднего роста — крепкой, ладной, с прямыми русыми волосами до плеч. Короткий нос придавал лицу задиристое выражение, а синие глаза делали его почти неотразимым. Впечатление портил рот. У Хомутовой был рот скептика.
Встретившись с ней взглядом, Инга тотчас раздумала пускаться в пространные объяснения.
— Ты действительно веришь в то, что я могла бросить своего ребенка? — спросила она у Григорьева, внимательно посмотрев на него.
— Ма! Ма! — заверещал малыш, неожиданно отцепившись от Ингиного плаща, и ринулся сквозь строй сочувствующих ему теток, раскинув ручонки.
Зрители ахнули и попытались его остановить, но тут перед ними появилась расхристанная особа с всклокоченными волосами и размазанной по щекам тушью для ресниц.
— Митечка! — страшным голосом вскрикнула она, в два прыжка оказалась возле ребенка и схватила его в охапку.
Надо заметить, что плащ на ней был в точности такой, как на Инге. Вероятно, мальчик нашел в этом сходстве определенное успокоение.
— Так, — сказал милиционер и, потеряв всякий интерес к Инге, направился к нашедшейся наконец мамаше, которая осыпала свое чадо точечными поцелуями.
Толпа сочувствующих хлынула следом, точно игривая волна за босыми пятками. Зевакам не хотелось пропустить ни одного слова.
— Прямо передача «Жди меня», — пробормотал Григорьев и примирительным жестом взял Ингу за руку. — Извини, пожалуйста. Все это было так невероятно, что я растерялся. А вот тут Надя, — тотчас сменил он тему. — Позвала меня выпить кофейку. Поскольку я все равно стоял в вестибюле…
Он всегда оправдывался, когда отправлялся куда-нибудь с Надей. Несмотря на то что с некоторых пор они были «просто друзья». Однако под горой перин лежала маленькая горошина — их общее прошлое. До сих пор Инга игнорировала подобные ситуации. Она современная эмансипированная женщина, которая выше давности и предрассудков. В конце концов, Григорьев выбрал ее, они вместе уже целый год. И наверняка скоро поженятся.
— Слушай, а отчего ты так выглядишь? — неожиданно нахмурился потенциальный муж. — Ты говорила, у тебя что-то украли?
— Кошелек, — выдавила из себя Инга.
Почему-то именно теперь, когда она, грязная, воняющая пивом и, можно сказать, нищая, стояла перед отутюженным и благополучным во всех отношениях Григорьевым, ей вспомнились слова циничной подруги Таисии. «Мужчины, — говорила та, — измельчали, как креветки. Королевских почти не осталось, да и тех подают только во французских ресторанах».
— Ты в порядке? — спросила Надя, которая до сих пор не проронила ни слова. — Ты себя хорошо чувствуешь?
— Прекрасно! — заверила ее Инга и махнула разрезанной сумочкой.
— Давайте-ка вернемся в кафе, — предложил Григорьев.
— Не думаю, Борик, что Инга захочет пойти в кафе в таком виде! — одернула его Надя.
— Почему же? — неожиданно возразила Инга. — Очень даже захочу! С удовольствием выпью чашку кофе.
— Послушай, — вполголоса сказала Надя, мягко взяв ее под руку и отведя чуть в сторону. — Может, тебе мои советы до лампочки, но, по-моему, не стоит маячить перед Бориком в рваных колготках и с куриным начесом на голове.
— Спасибо на добром слове, — с чувством ответила Инга. — Пожалуй, я откажусь от кофе, если кто-нибудь из вас одолжит мне денег на машину.
— Пусть Борик тебя сам отвезет.
— Нет-нет, что ты, — возразила Инга. — Ему ведь в любом случае нужно вернуться на работу, вдруг он потом не припаркуется? Зачем так рисковать?
Григорьев, который что-то такое уловил в ее тоне, немедленно обеспокоился.
— Нет; в самом деле, — подступил он к ней. — Я подвезу тебя, Инга. Не стоит рисковать здоровьем. Ты ведь должна еще салат готовить.
А когда они сели в автомобиль, продолжил свою мысль:
— Тетушка Анфиса приедет завтра к восьми часам. Хорошо бы к этому времени накрыть на стол. Бедняжка три года не нюхала цивилизации, надо блеснуть. Сколько у нас там набирается народу? Вроде бы не очень много, так что ты особо не напрягайся.
Инга скосила глаза. У Григорьева было гладкое ухоженное лицо, которое он время от времени освежал весьма приятной улыбкой.
— Кстати, — небрежно заметила Инга, которая меньше всего на свете была расположена устраивать праздник для Борисовой тетушки в такое ужасное для себя время. — Я думаю пригласить Таисию.
— Это та самая подруга детства? — спросил Григорьев недовольным тоном.
— А что? Полагаешь, только у тебя могут быть подруги детства, с которыми стоит поддерживать отношения? — небрежно уточнила Инга.
До сих пор она не показывала Таисию ни самому Григорьеву, ни его окружению. Или, вернее сказать, она не показывала Григорьева своей подруге. Целый год!
Таисия, дважды побывавшая замужем, так сильно разочаровалась в мужчинах, что, если бы на них разрешили охотиться, с удовольствием украсила бы свой дом парочкой чучел. Сама Инга тоже была не в восторге от первого брака.
Чучело своего бывшего мужа она поместила бы над диваном. Федор перебрался на него после того, как потерял работу в научном институте и впал в депрессию. На диване он ел, спал и предавался тоске. В тоске он смотрел все телевизионные передачи, а когда Инга приходила домой, жаловался ей на несправедливое устройство жизни. В стране происходило черт знает что, найти себя в новых условиях таким тонким натурам, как Федор, было непросто. Ни одно дело ему не подходило, поскольку требовало сил, сообразительности и постоянного перемещения в пространстве. Он не был готов к тому, чтобы так грубо ломать себя. Инга, оказавшись без работы, пошла на курсы менеджмента, а деньги, пока не устроилась в турагентство, добывала, торгуя на вещевом рынке.
Однажды, встретив жену на улице с набитыми сумками, Федор заявил: «Боже, как стыдно, что моя жена торгует турецким барахлом!» Инга не смогла этого стерпеть, особенно если учесть, что муж жил на ее деньги. И выгнала его из квартиры. Диван, который «тонкая натура» пролежал до дыр, отправился вслед за ним — на помойку.
— Ты же знаешь, — Григорьев отвлек Ингу от мыслей, подскакивавших вместе с автомобилем на неровностях асфальта, — тетка Анфиса меня любит. Я не могу ответить на ее любовь свинством. Мы с тобой уже целый год вместе, и, если я устрою для нее день рождения сам, один, она решит, что ты черствая. Или что мы разругались. Кроме того, что это за стол, которого не касались женские руки?
— Мог бы попросить Надю, — ответила Инга. — Она бы не отказалась выступить в роли хозяйки.
Ни разу до сегодняшнего дня Григорьев не вызывал у Инги таких сильных отрицательных эмоций. Он был на редкость уравновешен, аккуратен и сдержан. Они прекрасно ладили, и Инге нравилось думать, что рано или поздно из них получится дружная супружеская пара.
— Ладно, — сказала она, решив, что загнать взбрыкнувшую жизнь обратно в привычную колею можно только силой, через «не хочу». — Мы с Таисией сделаем все, как надо. Уверена, твоя тетка будет довольна.
— Это другое дело, — обрадовался Григорьев и облегченно вздохнул. Тут же повел носом и удивился:
— У тебя что, новые духи? Очень оригинальные! Никак не могу понять, что за запах… «Живанши»? «Армани»?
— Пиво и раки, — буркнула Инга, отметив только сейчас, что Григорьев даже не поинтересовался подробностями ее несчастий.
— Пиваираки? — слепив из ее ответа фамилию, переспросил он. — Японец? Кажется, эти японцы намерены составить серьезную конкуренцию французам. Кстати, с теткой Анфисой запросто можно поболтать о последних тенденциях моды. Она за ней следит! В любом случае на дне рождения не будет скучно, я тебе обещаю.
Глава 2
На дне рождения действительно скучать не пришлось. Если учесть, что вечер начался с грандиозной драки, а закончился убийством именинницы.
Уже после драки, о которой речь пойдет потом, в разгар веселья тетка Григорьева пожаловалась на головную боль и ушла в свою комнату, заявив, что у нее начинается гипертонический криз. Через некоторое время бедняжку нашли на кровати уже бездыханной. Рядом лежала полупустая упаковка пилюль от давления. Прибывшие представители закона обнаружили в сумочке рецепт, выписанный участковым-врачом. И пришли к выводу, что пожилая дама, принимая лекарство, превысила допустимую дозу. Давление резко понизилось, и сердце отказало.
В конце концов санитары увезли тело, представители правоохранительных органов закончили, все свои дела и убрались восвояси. Оставшиеся гости некоторое время не могли оправиться от шока и сидели за столом, тупо глядя друг на друга. Только что маленькая, но довольно агрессивная тетка Анфиса задавала тон вечеру. А теперь она мертва, и все сидят обалдевшие, с недоверчивым выражением на физиономиях, словно минуту назад тут был Копперфильд, который показал невероятный фокус и вылетел в окно.
— Боже мой, какая трагедия! — первой подала голос Надя и прикрыла ладошкой глаза. — Какое несчастье! Я не верю, что она умерла…
— Ее убили, — неожиданно для всех сказала Таисия.
Надино лицо немедленно вынырнуло из-под руки. Глаза у нее выпучились так, словно их кто-то выдавливал изнутри, а шея вытянулась, как у квохчущей курицы. Григорьев разинул рот и не смог исторгнуть ни звука.
— Да ты что! — воскликнула Инга, озвучивая его немой вопль. — Убили?! С чего ты взяла?!
Таисия пожала плечами:
— Анфиса меньше всего походила на человека, способного принять горсть таблеток по ошибке.
И тут гостей словно прорвало. Заговорили все разом, причем вначале никто никого не слушал.
— Ерунда! — кипятился Илья Хомутов, нервно качая ногой, положенной на другую ногу. — Она выпила рюмочку и поплыла. Вполне могла проглотить что-нибудь лишнее.
— Конечно, могла. Но если бы вы не подрались, — возвысила голос Надя, обращаясь к мужчинам, — таблетки ей вообще не понадобились бы! И Анфиса осталась бы жива. Это из-за вас у нее поднялось давление.
— Не говори глупостей! — рыкнул Григорьев. — Драка тут совершенно ни при чем.
— Конечно, ты оправдываешься! — воскликнула Надя. — Потому что сам затеял дурацкий дебош.
Григорьев насупился и задышал часто и хрипло, словно пес, рвущийся с поводка. Инга заерзала на стуле. Ведь в драку он полез из-за нее! Бросился защищать ее честь.
А дело было вот в чем. Инга и Борис жили в одном доме, он — на четвертом, а она — на девятом этаже. На свидания Инга ездила на лифте: встречи всегда проходили на территории Григорьева. Да и вообще со стороны это выглядело почти как совместная жизнь. У нее были ключи от его квартиры, она следила за тем, чтобы вовремя оплачивались его коммунальные счета, а в холодильнике не заканчивались продукты.
Как раз эту самую квартиру подарила Борису тетка Анфиса — единственная его родственница. Сама она при помощи маленького, но чертовски деятельного брачного агентства вышла замуж за разменявшего девятый десяток красавца из деревни Большие Будки и прожила с ним счастливо три года. Совсем недавно ее муж отправился к праотцам, и Анфиса вернулась в Москву справлять семидесятисемилетие среди своих.
1 2 3 4